Гвардия тревоги

Тимка закрыл глаза и затряс головой, яростно желая, чтобы все немедленно исчезло. Вообще все, но особенно эта странная девочка, которая угадывает мысли и спрашивает его так, как девчонки никогда не спрашивают. Так спрашивают милиционеры. В голове отдалось острой болью.

— У тебя болит голова. Не тряси ее, — сказала Маша. — Кто тебя избил? Ты сам виноват? Первый полез?

— Я тут вообще с краю, — неожиданно для себя ответил Тимка.

— Я так и думала, — кивнула Маша. — Ты ведь сам по себе добрый.

Тимка собрал все силы, лязгнул челюстью и снова открыл рот. Это было уже слишком. Сейчас он наконец объяснит ей…

Внезапно Маша как будто исчезла. Захлопнув рот, Тимка огляделся и обнаружил ее в середине класса. Маша стояла возле своей парты, которую она делила с невысокой худой девочкой-брюнеткой. Золотистая Машина коса теперь висела на спине и как будто дразнилась. Остальные тоже стояли и смотрели на неизвестно откуда появившегося пожилого мужчину с седыми волосами. С последней парты его лицо казалось перечеркнутым несколькими резкими линиями.

«Неужели учитель?! Совершенно не похож! — изумился Тимка, встал возле своей парты и сделал неуверенный вывод: — Какие-то они тут все… странные…»

— Тимочка, ты чего так рано из школы-то пришел?

Тимка промолчал, швырнул сумку в угол прихожей, прямо в ботинках прошел в кухню, приподнял крышку и заглянул в стоящую на плите кастрюлю. Никакого аппетита имеющееся там варево с плавающими поверху островками застывшего жира не вызывало. Дружок встал на задние лапы и, царапая когтями по Тимкиным штанам-трубам, сообщил, что у него по поводу супа совершенно другое мнение. Он лично готов хоть сейчас…

— Перетолчешься! — Тимка грубо потрепал собачонку за загривок. — Сам сожру. Потом…

Мать не унималась:

— Тимочка, а ребятки там, в школе, как? Хорошие? Понравились тебе? А учителя?

— Да. Отвяжись.

— Но ты ведь завтра-то пойдешь? Пойдешь?

Униженно-тревожные нотки в голосе матери были невыносимы. На какое-то мгновение Тимка даже почувствовал, что понимает отца. И тут же самому стало противно.

— Пойду, — буркнул он. — Уймись только сейчас, ладно?

Тимка действительно собирался завтра идти в школу? Он и сегодня убежал сразу после первого урока неизвестно почему. Кто ему что сделал или сказал?

Но отчего-то вдруг показалось совершенно невозможным остаться и на перемене разговаривать с девочкой Машей. Он был уверен, что она опять сама подойдет к нему, чтобы закончить разговор. И что он ей скажет, если уже ясно, что попросту послать подальше девочку с косой у него почему-то не получается?

И правду, конечно, тоже сказать нельзя. А такие, как она, от своего не отступаются… Какие — такие?

Тимке нужно было время, чтобы обо всем этом подумать. Вот он и сбежал. А завтра — опять пойдет. Почему нет? Учитель — вроде бы ничего, нормальный. Тимка, конечно, ни одного слова не понял, что он там из математики задвигал, но это-то всегда так было, с первого класса. Ничего удивительного. И пацаны в этом классе вовсе не такой отстой, как в прежнем. И толстая девочка-поросенок, которая морщила нос-пятачок и его жалела, вообще-то, если подумать, не противная, а смешная. И Маша… Маша. Маша.

— Тимочка, ты супчику-то сейчас поешь. Или с Борей, когда он проснется. Спит еще Боря-то… — мать понизила голос.

— А чего, ему в лицей не надо, что ли? — неизвестно с чего завелся Тимка. — Сегодня, между прочим, первое сентября!

Параллельно самому стало почти смешно. Тоже нашелся — заботчик о братниной учебе.

— Да я его спрашивала, а он мне… — мать, кажется, собиралась заплакать.

— Да отстаньте вы от меня все! — крикнул Тимка, ринулся по темному коридору в туалет и захлопнул обшарпанную дверь перед самым носом Дружка, который решил было, что это — такая игра. Дружок обиженно заскулил и заскребся в дверь, а Тимка сел на унитаз, упер локти в колени и обхватил уши ладонями.

Мать. Борька. «Минералка». Деньги. Маша… Маша.

Дружок сначала злобно зарычал, а потом завизжал и отлетел в сторону от сильного пинка. «Зачем _я с ним так рано пошел гулять? — подумал Тимка. — Надо было позже, ночью. Может, они бы ушли… Да все равно…»

— Собаку не тронь! — сказал он.

Парни были плохо одеты. И у всех у них были плохие зубы. Странно, что Тимка это заметил в темноте и вообще понял, но тем не менее…

— Ну что, пацан? — почти добродушно спросил главный, с лицом, похожим на смятое крутое яйцо. — Где наши деньги-то? Когда твой брательник отдаст?

— У вас с Борькой дела, у него и спрашивайте.

— Спросим и с него, ты не думай, — успокоил парень. — А может, ты за него отработаешь?

— Чего я могу? — насупившись, спросил Тимка. — Полы вам помыть?

— Ха! — осклабился парень. — Да ты сатирик, я погляжу!.. Не журись. Для каких дел, бывает, и мелкие нужны. Тебе сколько лет?

— Тринадцать, — соврал Тимка.

— Во! — обрадовался парень. — Самое то. До четырнадцати уголовка вообще не канает.

— Не хочу я, — подумав, сказал Тимка.

— А хто тебя спосит-то? — нещадно картавя, вступил в разговор еще один парень, состоящий из одних квадратов — голова, туловище, руки, ноги… Даже глаза у него были как будто квадратные.

Тимка между тем уже все решил. Решение его было извращенно логичным — он сам не мог этого не понимать. Разумеется, он согласится на все их условия — что он действительно может против взрослых парней, против которых и Борька-то, на шесть лет его старше, — мошка незаметная? Но согласится не сразу.

Пускай сначала попробуют его обломать. Это, конечно, будет стоить ему еще пары синяков и ссадин, но — ничего серьезного, самим же парням калечить Тимку вовсе не нужно. Зато — репутация. Где бы ни оказаться, но таким слизняком, как Борька, он не будет никогда. И таким, как отец. И таким, как мать…

— Да пошли вы!.. — сказал Тимка сквозь зубы и выругался с максимально возможной изощренностью.

Квадрат удивленно рыкнул и шагнул вперед. Остальные двое приняли подчеркнуто расслабленные позы, как бы подтверждая Тимкину догадку: никакой драки или тем более избиения. Просто небольшой урок в начальной школе мелких мазуриков. Отчаянно взвизгнув, Тимка прыгнул, не дожидаясь, пока Квадрат подойдет вплотную…

Мир вокруг него уже несколько раз взорвался и разлетелся разноцветными искрами, когда в нечленораздельное уханье парней и горестные причитания Дружка, как горячий нож в масло, вошел громкий, но подчеркнуто спокойный голос со стороны.

— Оставьте Тимофея и уходите!

Все остановились, как в детской игре «замри!». Тимка с асфальта, снизу вверх, сквозь щелочки заплывающих глаз увидел каких-то стоящих вокруг вполне взрослых на вид людей и с ликующим удивлением подумал, что Борька в кои-то веки раз не соврал. Значит, все это было не пустыми словами, и действительно ради брата он задействовал каких-то своих знакомых. Теплое чувство любви к старшему брату затопило Тимкину душу…

Но как это могло быть? Как они узнали, когда и где? Как вообще…

Мысли в Тимкиной голове мешались. Хотелось лечь где-нибудь у стенки (да хоть вон там, справа от водосточной трубы), подтянуть колени к подбородку и немного поспать.

Что-то крикнул главный. Квадрат матерился не останавливаясь, словно где-то в нем внутри прорвало ругательную трубу. Из-за дефекта его речи даже самая страшная и грязная ругань казалась смешной и глупой. Потом как будто бы еще стемнело, и наконец из темноты к Тимке выплыло совершенно незнакомое лицо с внимательными глазами. Выражение глаз, напротив, отчего-то показалось знакомым.

— Тимофей, ты сможешь сам дойти домой? Или тебя проводить? Это твоя собака?

— Да. Нет. Да, — собрав все силы, четко ответил Тимка.

— Хорошо. Тогда иди, — сильные руки поставили Тимку на ноги.

Дружок тут же метнулся к нему и прижался всклокоченным боком. В горле его рокотало, загривок стоял дыбом: «Все это время я дрался как лев! Ты видел?!» — легко перевел с собачьего Тимка и с трудом улыбнулся.

Уже уходя, он оглянулся, пытаясь все же увидеть и запомнить загадочных Борькиных друзей, вовремя пришедших ему на выручку. Прищурился, стараясь окинуть расплывающимся взглядом всю картину целиком…

И тут же морозным ознобом полоснуло по глазам, груди, спине.

На углу, придерживаясь рукой за водосточную трубу, стояла девочка в светлой куртке и смотрела на Тимку. Лица девочки почти не было видно, но перекинутая на грудь коса поблескивала в золотистом свете фонаря.

Маша Новицкая.

«Не может быть!» — подумал Тимка и едва не упал на разом подкосившихся ногах. Дружок испуганно тявкнул рядом.

Кровь стучала в висках. Тимка оглянулся еще раз. На углу никого не было. Значит, померещилось от лихорадки. Бывает. Слишком много думал.

Маша. Маша. Маша.

Глава 4

Маша

Большая серо-коричневая птица поднялась со стерни и истошно кричала, перелетая тяжело и невысоко. Брызги грязной воды разлетались в разные стороны. Топот копыт отдавался в голове.

Маша быстро оглянулась через плечо, продолжая чувствовать и направлять лошадь коленями и мизинцами рук, в которых свободно лежали поводья. Дина на Чалой далеко отстала и пустила кобылу шагом по краю поля. Ничего удивительного. За Машей с Карениным не угнаться никому, даже Дине. Маша — хороший наездник, а Каренина не надо уговаривать. Он сам любит бешеную скачку.

— По-че-му? По-че-му? — в такт ударам копыт стучало у Маши в висках. Коса билась на спине, словно птица, пытающаяся взлететь.

Лес светился акварелью, как на рисунке первоклашки про осень. Над синеющими холмами в темно-голубом небе парили разноцветные парапланы. От обиды и окружающей красоты хотелось заплакать, но слезы сохли на глазах раньше, чем успевали пролиться.

Маша ничего не могла понять, а Каренин ничего не мог объяснить. Он был замечательный — сильный, теплый и бесшабашный, с большими яркими глазами и чистыми чулками на стройных ногах. Почти три года Маше казалось, что Каренин понимает абсолютно все. Теперь она впервые чувствовала, что он всего лишь лошадь, и потому может только скакать по стерне, вспугивая отяжелевших за лето птиц.

Никто не может ей ничего объяснить. Хотя Ася честно пыталась. Она говорила, что Маша должна сама все понять и принять решение. Какое? О чем — решение?

В небольшую конюшню в поселке Можайском Маша приезжала два раза в неделю уже три года. Но с самого раннего детства она любила лошадей так, как другие любят землю, по которой ходят, или пироги с яблоками, которые печет бабушка. Создавалось такое впечатление, что с этой любовью она родилась. Все родные удивлялись и вместе и поврозь пытались вспомнить среди предков казака или хотя бы какого-нибудь кочевника. Папа смеялся, что ради Маши и для поддержания реноме семьи придется такого предка выдумать. В три с половиной года у Маши совсем не было кукол, зато имелся целый табун игрушечных лошадей, самых разных — резиновых и матерчатых, пластмассовых и из папье-маше. У каждой лошади была кличка, свой собственный характер и свое постоянное стойло в конюшне, которую Маша с помощью Аси соорудила из трех старых обувных коробок. Имелись и родословные — все игрушечные лошади находились между собой в сложном родстве (родные и знакомые неоднократно проверяли — Маша знала наверняка и никогда не путала, кто в ее табуне составлял пару и кто от кого родился). Уходя в детский сад, а потом в школу, Маша выпускала табун пастись на широкий подоконник, а когда возвращалась, прежде чем самой сесть за стол и пообедать, неизменно задавала корму лошадям. В чем-то это было даже удобно. Например, у друзей и родственников семьи никогда не возникало вопроса о том, что подарить средней девочке Новицких. Пока была маленькая — игрушечную лошадку. После — что-нибудь, связанное с лошадьми.

Маша выходила Каренина на кругу, расседлала и теперь растирала клоком сена. Конюшенная кошка Муся, расслабленно повалившись набок едва ли не под ногами коня, кормила молоком трехцветного котенка-переростка. Остальных котят Дина утопила в бочке сразу после рождения, а этого оставила матери в утешение. Обходя Каренина, чтобы растереть с другой стороны, Маша осторожно подвинула Мусю ногой. Муся недовольно мявкнула и лениво отмахнулась лапой, взметнув опилки.

Дина повесила на крючок недоуздок, сняла с гвоздя ватник, перекинула через плечо, остро взглянула на девочку.

— Дина, что на свете главное? — спросила Маша, не переставая энергично работать рукой.

— Лошади, блин, конечно, — Дина перегнала сигарету в другой угол большого рта, пожевала ее, потом, согнув, подняла ногу и выбросила клок сена с опилками, застрявший за голенищем кирзового сапога. По внешности и повадкам владелица конюшни сильно напоминала своих питомцев. Маша всегда находила это естественным.

— А после лошадей? — не унималась девочка.

— А после лошадей — все фигня, — решительно ответила Дина, но, помолчав, надумала проявить участие: — А ты о чем паришься-то?

— Ася говорит: главное — это пробиться.

— Ася? Сеструха старшая? — неуверенно переспросила Дина. Она не была любительницей разговоров и даже после трех лет общения знала о своей помощнице до смешного мало.

Маша кивнула.

— А то! — подумав, согласилась Дина. — Только куда? Куда пробиваться-то?

— Ася сказала, я сама должна решить.

— Ну и решай себе, в чем заморочки-то? В твои годы торопиться некуда — крыша есть, папка с мамкой кормят, в школе учат, чего еще?

— Она говорит, я бросить должна…

Дина нахмурилась, снова зажевала сигарету. Небольшие темные глаза ее смотрели внутрь, по-видимому, она что-то вспоминала.

— А вот это уж фиг им! — резко сказала она. — Каждый к своему пробивается — это верняк. Не то все давно у одного корыта столпились бы… и на том всё и кончилось. Обойдутся, это я тебе говорю!

Маша подумала и улыбнулась впервые за день.

— То есть ты полагаешь, Дина, что мне можно не торопиться к… к их корыту?

— А то! — Дина совсем по-лошадиному мотнула головой и решила закрепить успех. — Хочешь кофе с бубликом?

— Спасибо, Дина, не хочу, — вежливо отказалась Маша.

— А я бы тебе и не дала! — довольно захохотала Дина. Ее шутки никогда не отличались тонкостью и изяществом.

Маша взяла из кипы свежий клок сена. Муся стряхнула с себя присосавшегося котенка и тяжело вспрыгнула на кормушку. Каренин фыркал и пытался с плеча захватить губами Машину косу — их вечная игра.

— Надо сходить печенья им купить… Пусть Маша там накроет, хоть чаю попьют…

— Обойдутся, — хладнокровно заметила Ася, которая сидела в родительской комнате у старого полированного трельяжа на низенькой табуретке и одновременно делала два малосовместимых на первый взгляд дела: накладывала на лицо маску против расширенных пор и читала учебник по физике. — Они же не есть сюда ходят.

— Все равно неловко, — возразила Майя Филипповна, мать Аси. — Люди в дом пришли, надо хоть чем, Да угостить…

— Я могу сейчас сбегать, — вывернулась из коммунального коридора Люда (как только услышала?).-И чайник поставить. И накрыть.

— Хорошо, Людочка, сбегай, конечно, — Майя Филипповна достала из сумки кошелек, щелкнула замочком, заглянула внутрь, вздохнула. — Пятидесяти рублей хватит, ты думаешь? Если хоть грамм семьсот купить, на всех…

— Я знаю классное печенье, — жизнерадостно сообщила Люда. — С такими пупочками сверху, как будто бы варенье. И всего 49 рублей за килограмм. Называется «Наслаждение вакханки».

Все, кто был в комнате, дружно рассмеялись. Даже Ася не выдержала и растянула губы в улыбке.

— Иди уж… вакханка! — Майя Филипповна, все еще смеясь, вынула из кошелька деньги, вручила их девочке и подтолкнула младшую дочь к двери.

— Уже бегу! Вы Машке скажите, что я все сама сделаю, — протараторила Люда и исчезла в коридоре. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.

— Опять без куртки, в одной кофточке побежала, — заметил Игорь Геннадьевич, отец семейства. — На улице десять градусов. Простудится ведь. Ты бы, мать, проследила как-нибудь, что ли…

— Ничего, папа, не волнуйся, не простудится твоя Людка, — вступила Ася. — Ты бы видел, как она по улице носится. Молодца сопли греют.

— Ну вот разве что… — пожал плечами Игорь Геннадьевич.