Искренне Ваш
<Уэльслей?> 18.VI.1948.
Дорогой мой Владимир Михайлович,
вот какая идея мне пришла в голову: не взять ли сюда все бумаги, книги и т. п., и смешавшиеся и попавшие к госпоже Симон{86} на чердак? Получив все сюда, мы с Вами разобрались бы в них здесь, и если бы среди них оказалось чужое, могли бы когда-нибудь переправить его обратно. Дело в том, что служащие United Nations, которые поедут в Париж, могут привезти с собой что хотят даром, — говорят.
М<ожет> б<ыть>, Терентьев{87} или кто-нибудь другой согласился бы включить в свой багаж те два-три ящика, в которые вещи, застрявшие у Симон, вероятно, поместились бы. Можно бы тогда попросить ее нанять кого-нибудь для того, чтобы их уложить. Известно ли Вам, сколько там всего? Во сколько ящиков войдет? Если Вам этот план покажется разумным, давайте поспешим с его осуществлением, т. к. это ведь редкий случай, который жалко пропустить.
С глубоким волнением прочитал, дорогой, Вашу замечательную, трогательную статью об Ильюше.{88}
Обнимаю Вас. Вера и Митюша шлют привет.
Ваш толстый американский друг
Я надеюсь получить от Вас ответ очень скоро и, значит, еще сюда. А после 1-го мой адрес будет: 957 East State Street, Ithaca, NY. Буду там профессором в Корнеле.{89}
<Нью-Йорк> 28 июня 1948
Милый Владимир Владимирович,
простите, задержался с ответом. Разумеется, на Ваш план я согласен. Пишу об этом сестре Ильюши (матери Наташи, т. е. м<адам> Симон). М<ожет> б<ыть>, из этого что-нибудь и выйдет. Если от нее придет согласие, поговорю здесь с Терентьевым и попрошу его помочь нам. Как только получу ответ из Парижа, сообщу его Вам в Итаку. Почему бы сестре Ильюши{90} не согласиться — это только поможет ей разгрузиться от лишних вещей, постараюсь ей это внушить.
Желаю Вам на новом месте всего доброго. Там, говорят, чудесно!
10 Января 194<9> г.{91}
802, Е. Seneca
Ithaca, N<ew> Y<ork>.
Дорогой мой Владимир Михайлович,
я только что получил престранное известие: будто бы некий г. Солнцев,{92} журналист, бывший раньше при Мельгунове,{93} а теперь находящийся в Нью-Йорке, имеет у себя целую пачку моих писем к матери. Он мог их достать только из той части моих бумаг, которая находилась в квартире Ильи Исидоровича. Боюсь, что следовательно и остальные мои бумаги (да вероятно и Ваши), личные письма, манускрипты — «ходят по рукам».
Не знаю, удалось ли Вам организовать переправку этого нашего общего с Вами архива, сваленного на чердаке у племянницы И<льи> И<сидоровича>, сюда через посредство кого-либо из служащих U<nited> N<ations>. Но если нет, давайте как-нибудь организовывать эту пересылку за собственный счет. Пожалуйста, давайте сделаем это, не откладывая!
Не знаете ли Вы этого самого Солнцева? Нельзя ли достать его адрес?
С удовольствием читали о Вашей роли в деле умыкания раскаявшихся советчиков.
Желаю Вам, дорогой, счастливого Нового года.
Вера присоединяет свои пожелания.
Жду с нетерпением от Вас ответа. Жму руку и шлю привет.
<Нью-Йорк> 15 января 1949
Дорогой Владимир Владимирович,
Константина Ивановича Солнцева я довольно хорошо знаю. Знаю еще по Парижу, а недавно видел и здесь — он оттуда сюда приехал. Это коллекционер всевозможного архивного материала и книг. Был также и у Раисы Исидоровны Лебедевой в Париже и ее дочери — Наташи. Он мне говорил, что у Раисы Исидоровны где-то в чулане или подвале — вместе с углем и дровами — свалены Ваши и мои книжные и литературные архивы. Она в суматохе и беспорядочности парижской жизни никак не может в них разобраться, хотя и собирается вот уже несколько лет. Но о Ваших письмах к матери он мне ничего не говорил. Я его только что об этом запросил и на всякий случай сообщил ему Ваш адрес, посоветовав списаться с Вами об этом непосредственно.{94}
В свою очередь Вам сообщаю его адрес. Это человек вполне приличный — страстный коллекционер и любитель книги. Я советую Вам написать на эту тему письмо Раисе Исидоровне и Наташе, пришлите это письмо мне, я добавлю и свою просьбу, предложим им покрыть все связанные с разборкой и пересылкой расходы, сорганизуем отсюда эту пересылку — и этим, думаю, мы добьемся, что дело будет сдвинуто с мертвой точки. Вот адреса Солнцева и Раисы Исидоровны: с. Solntzev — с/о Cherno, 43–19, 57 str., Woodside, L. L., Mrs Ida Lebedev — 22, Rue de Civry, Paris XVI.
Теперь совсем по другому вопросу. Как вы относитесь к тому, чтобы приехать в Нью-Йорк (время выберите сами) для выступления на «Пушкинском вечере»? Его можно устроить либо от имени Литературного фонда, либо от имени общества «Надежда»,{95} и должен этот вечер состоять только из одного Вашего выступления — речь о Пушкине и чтение его стихов. Или, быть может, — «Петербург и Пушкин» с чтением и Ваших стихов об этом (эта идея Елены Ивановны). Заинтересованы ли будете при этом материально или же сбор с вечера может поступить на общественные нужды Фонда или «Надежды» или Фонда и «Надежды»? Многие при разговорах на эту тему выражали желание послушать Вас здесь. И Вы бы проветрились в столице, и мы бы все Вас повидали. Соскучились!
Был бы рад узнать Вашу на это «реакцию».
Как только получу от Солнцева ответ на свой запрос о Ваших письмах, напишу Вам. Раиса Исидоровна писала М. В. Вишняку, что Солнцев хотел перед своим отъездом зайти к ней и взять от нее что-то для меня, но не зашел — не успел, как он мне объяснил.
Уже после того как это написал, узнал, что здешний Юридический кружок{96} обратился к Вам с просьбой выступить у них на вечере о Пушкине. Вот так фунт! Ле бо зеспри се ран-контр!{97} Как-то Вы теперь вывернетесь?!
V. Nabokov
802 E. Seneca Street
Ithaca, N<ew> Y<ork>.
21 января 1949 г.
Дорогой друг Владимир Михайлович,
я очень искренне жалею, что не могу исполнить Вашу просьбу: выступить с докладом о Пушкине по-русски (по-английски мне это было бы легко, т. к. все время читаю лекции). Причина, которую я объяснил по телефону Гольденвейзеру{98} в ответ на его приглашение, вот какая: для того, чтобы приготовить доклад по-русски, мне пришлось бы работать не менее двух недель. Между тем у меня есть масса готового литературного материала в голове, работать над которым я не успеваю из-за того, что много времени уходит на преподавательскую деятельность. Писать же мне хочется очень, и отнять у себя сейчас две недели на другое я просто не могу, да и Вы бы этого, я знаю, не хотели.
Если бы Вы меня попросили прочитать что-нибудь из уже написанного моего собственного, это было бы мне значительно легче.
Я по Вас тоже соскучился, и мы оба с женой были бы очень рады, если бы Вы к нам сюда приехали. Мы, против воли, оказались нанимателями довольно большого дома. Одну комнату нам позволили сдать, но и после этого у нас довольно много места. Можем Вас принять вполне комфортабельно в комнате Митюши, который сейчас в школе. Приедете?
Спасибо за Ваши действия касательно Солнцева. Я уже получил от него довольно несуразное письмо, из которого я так и не понял, почему он часть бумаг (Ваших, моих и др.) перетащил к себе. Он утешает меня, что года через два-три, когда разбогатеет, все сюда перевезет. Чудак!{99}
Прилагаю письмо для Р. И. Лебедевой. Я не включил обращения к ее дочери, т. к. не знаю ее отчества. Может быть, Вы это от себя добавите. Это и есть М<ада>м Симон? Или бумаги перешли от М<ада>м С<имон> к Лебедевой?
Во всяком случае надеюсь, что нам удастся получить хоть то, что уцелело.
Обнимаю Вас, дорогой. Вера шлет привет.
Посылаю Вам на прочтение письмо Солнцева, которое верните мне при случае. Как видите, у него целый подотдел Вашего архива, с примесью моего. Но разве у Вас было столько тонн?
<Итака> 8 March 1949{100}
Dorogoy drug Vladimir Michaylovich,
prostite, chto pishu po Angliyski, russkaya mashinka boleet.{101}
I could give a reading at your Club on the 16th, 17th, 18th, 23rd, 24th or 25th of April.
I could only offer poetry and a short prose fragment.
The whole thing would take about an hour and twenty minutes plus a short intermission. If you think it might add to the interest of the recital, I could throw in a poem about Russian matters in English.
I wish I could do it darom, but I have had too many heavy expenses this year, could you pay me fifty dollars to cover my expenses?{102}
Budu strashno rad vas povidat'. Vash
Goldwin Smith Hall
Ithaca, New York
<He позднее 22 марта 1949 г.>{104}
Дорогой Владимир Михайлович,
я задним умом крепок и ужасно плохо соображаю у телефона. Подумав, я пришел к выводу, что Страстная суббота — плохой день для выступления. Мне кажется, что таким образом, weekend 16-го и 17-го отпадает. Почему не устроить в субботу 23-го? Или: 7-го мая?
Я не предлагаю weekend'a вокруг 1-го мая, т. к. предполагаю, что многие разъезжаются. Если это не так, то ничего не имею против субботы 30-го апреля.
Насчет названия: пожалуйста, просто вечер В. Набокова (Сирина). Стихи и комментарии.
Обнимаю Вас.
P. S. Была ли какая-либо реакция от г-жи Симон на наше письмо?
Нью-Йорк. 29 марта 1949
Дорогой Владимир Владимирович.
Судьба Ваша решена — 7 мая! Итак:
Вечер такого-то.
Стихи и комментарии (м. б. лучше — комментарии к ним?).
Помещение снято. Ради Бога, больше не меняйте!
<Итака> 31 March 1949{105}
Dorogoy Vladimir Michaylovich.{106}
Splendid. The seventh of may is a most convenient day. I think the title should be simply «Stichi i commentarii».{107} Thanks for all the trouble you are taking in fixing a suitable date.
<Итака> 2.4.<19>49.{109}
Dorogoy Vladimir Michaylovich,
Pozhaluy ya deistvitelno prochtu rasskazetz (krome stikhov) — leta к surovoy prose klonyat.{110} Obnimayu Vas.{111}