Помоги проекту - поделись книгой:
Он пошел в ванную, до отказа отвернул оба крана, щедро плеснул хвойной пены из пластиковой бутылки и, пока набиралась вода, встал перед зеркалом и спросил свое отражение: «Ну? Чем торговать будем?..» Отражение не отвечало. Бегло оглядев себя и отметив, что выглядит вполне сносно для своего возраста и образа жизни, он усмехнулся:
— Молчишь? Ну что поделаешь... Ни на кого нельзя положиться, все в этой жизни приходится делать самому.
Он погрузил тело в приятно горячую ароматную ванну, устроился поудобнее, закинул руки за голову и принялся вспоминать...
Как-то раз Катя то ли прочитала новомодную психологическую статью, то ли услышала от кого-то, что чем к более раннему периоду жизни человека относится его самое первое воспоминание, чем раньше человек начинает осознавать и помнить себя, тем он одареннее и незауряднее. Лев Толстой, например, помнил, как его купали совсем крошечным, грудным младенцем. Теория произвела на Катю сильное впечатление, и она долгое время донимала знакомых расспросами, чтобы убедиться в справедливости этой гипотезы или опровергнуть ее.
Он тогда подшучивал над ней, сам, однако, понимая, что ведет себя так с досады. Его собственное первое воспоминание было поздним, относилось годам к четырем, если не к пяти, что по Катиным меркам было ну просто ни в какие ворота, у нее нашлись знакомые, которые клялись, что помнят себя еще до того, как им исполнился год. Не хуже классика... Вот Андрей и смеялся над ними, над Катей и над всей этой глупой теорией, поскольку уж очень не хотелось ему признавать себя личностью заурядной... Тем более что первое его воспоминание было довольно-таки неприятным — о падении с крыши. Гаражной крыши. Вернее, не с самого гаража, а при неудачной попытке залезть на него. Был у них во дворе такой огромный гараж, большой, как дом, но почему-то всего на две машины. Кому он принадлежал и за что этим двум счастливчикам досталась сия привилегия, Андрей, понятное дело, не помнил. Зато запомнил помойку за гаражом, отгороженную от двора тонкой кирпичной стенкой. От времени и непогоды стенка частично разрушилась, превратившись в некое подобие лестницы, и ребята забирались по ней на гаражную крышу — высокую, выше первого этажа. Наблюдая, как делают это мальчишки постарше, Андрюшка тоже захотел последовать их примеру — и, разумеется, со всей дури навернулся на полдороге. Вот и осталась картинка в памяти: гордый собственной смелостью, он карабкается, хватаясь руками за шершавые кирпичи, — и вдруг видит, как к нему отчего-то стремительно приближается серое полотно асфальта, изрытого трещинами... Испугаться он тогда не успел, скорее очень удивился, отчего вдруг так произошло. Потом выяснилось, он разбил и руки, и колени, было очень больно. Но боль в памяти не сохранилась. Только это глубокое изумление.
Нет, такое воспоминание вряд ли заинтересует Старьевщицу, хотя оно очень давнее и наверняка по-настоящему «созрело». Нужно поискать что-то еще, более существенное. И обязательно хорошее, светлое, радостное. А не то, как он в детстве панически боялся зубного врача, как переживал из-за ухода отца и как его однажды отлупили за школой мальчишки из параллельного класса... Да что ж это такое? Как назло, всякая дрянь в голову лезет!
Подлив в ванну теплой воды, Андрей усилием воли заставил себя сосредоточиться, и вскоре его настойчивые труды увенчались успехом. Он вспомнил массу милых и вполне привлекательных вещей. Как в необычайно солнечный и теплый летний день они ходили с мамой и папой в зоопарк, где ели эскимо и видели огромных слонов и смешных обезьян. Как ездили с детским садом на дачу, где жили в домике с башенками, издали похожем на сказочный замок. Правда, этим сходство с замком и заканчивалось:
домик был фанерный и ветхий, в дождь на веранде текло с потолка, воспитательницы подставляли под капли тазы, и дети всей душой верили, что чем скорее их подставить, тем быстрее кончится дождь. Под крыльцом домика обитало семейство ежей с выводком ежат, за лето ежики подрастали, и всем очень хотелось знать, сколько их, но подсчитать не получалось, у каждого из ребят была своя версия на этот счет, которую он упорно отстаивал в жарких дискуссиях. А в глубине сада росло старое толстое дерево с огромным дуплом — дупло служило поводом для множества интереснейших игр и фантазий...
Одна за другой вставали картинки из детства. Первая самостоятельно прочитанная книга, он до сих пор помнил, что это было отдельно изданное, в бумажной обложке и с красивыми иллюстрациями стихотворение Маршака «Рассказ о неизвестном герое» — «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице...». Карманный фонарик, который маленький Андрюшка выпросил у сосе-да-алкаша дяди Коли — настоящий армейский фонарик, прямоугольный, с двумя съемными цветофильтрами в специальных кармашках. Фильтры потерялись первыми, за ними бесследно исчез и фонарик — теперь уже не узнать, куда он девался...
Вспомнились походы в кино — в близлежащий Дом культуры — на сэкономленные от завтраков деньги. Есть в школе тоже хотелось, особенно ближе к последним урокам, но эту проблему всегда можно было решить, стащив в школьной столовой с большого подноса несколько кусков ароматного черного хлеба... А в клубе шли разные фильмы, и не так уж важно было, что именно ты смотрел, важно, что
Вспомнил Андрей и «елку», на которую его водила мама. Там играли в «Бояре, а мы к вам пришли!..» и показывали спектакль-сказку, где была очень страшная Баба-яга и не менее страшный Кощей Бессмертный. Андрюшка, хотя и был уже совсем большой — целых шесть лет, все равно их немного побаивался. А после спектакля всем раздали подарки — конфеты в красной пластмассовой коробке в форме елки. Он потом долго еще хранил в ней свои мальчишеские сокровища — пуговицу со звездой от солдатской гимнастерки, гильзу от настоящей винтовки, собственноручно выточенный из дубовой щепки кораблик с парусом, очень уж хорошо он у него тогда получился, фантик от импортной жвачки... Почему импортной? Да потому что отечественной тогда не было. Или, кажется, выпускали в Прибалтике, но в Москве ее почти не видели, а ребята все равно говорили «импортная» и просто-таки мечтали о ней... Собственно, не так уж страдали они без этой жвачки! Столько было тогда других вожделенных вещей: газировка с сиропом — бросаешь в автомат монетку, и вот тебе полный стакан пощипывающей горло воды с газом; фруктовое мороженое за семь копеек; лимонные и апельсиновые дольки в синей банке цилиндриком с серебряной жестяной крышкой и нарисованными по бокам персонажами из «Чиполлино». А какие были конфеты! «Коровка», «Раковые шейки», «Морские камушки», «Ласточка», ирис «Кис-Кис»... Сейчас у «Коровки» вкус совсем не тот, что был прежде, хуже, «Раковых шеек» Андрей давно не видел, а «камушков» нет и в помине. А какие были леденцы! И на палочке, и развесные — неровно отрезанные бруски в ярких липких обертках. Красные «Барбариски», зеленые «Мятные», желтые «Взлетные»... «Взлетные» он любил особенно: кто-то из взрослых, наверное, бабушка, сказала ему, что их дают в самолетах, чтобы у пассажиров не закладывало уши во время взлета и посадки и не тошнило. И с тех пор, засовывая за щеку прозрачную золотистую конфетку, он каждый раз чувствовал, что приобщается к таинству высоты. На самолетах в детстве он не летал, но просто мечтал об этом, что называется, бредил небом. Космосом, конечно, тоже, тогда это было модно и еще в новинку — но самолетами все-таки больше. Это увлечение продолжалось несколько лет, а началось оно с тех пор, как Галочка, их первая учительница, пригласила однажды военного летчика, и он весь урок рассказывал о самолетах, о том, как это — быть летчиком.
Она вообще была большая молодчина, эта их Галочка, как ласково называли за глаза ученики свою первую учительницу Галину Михайловну. Благодаря ей у Андрея, в отличие от большинства его сверстников, не было неприязни ни к школе, ни к учебе. Если и появилось что-то подобное, то в старших классах. А первые три года он просто обожал школу, каждое утро летел туда как на крыльях. И на всю жизнь полюбил узнавать что-то новое. Первое сентября становилось для него настоящим праздником, и до сих пор вид падающих желтых листьев, особенно почему-то кленовых, вызывал у него приятные ассоциации и светлые воспоминания о первых школьных годах.
Спасибо за все Галочке, этой чудесной женщине... Тогда, впрочем, и не женщине даже, а совсем еще молодой девушке, ведь когда они познакомились, ей было немногим больше двадцати лет. Класс Андрея и Кости стал первым в учительской биографии Галины Михайловны. Наверное, потому, что она сама была еще очень юной. Галочка так хорошо чувствовала детей: как их заинтересовать, как лучше все объяснить им и когда дать отдохнуть и поиграть. Сказать больше — от нее, от Галочки, он набирался тепла и почти материнской любви, которой так не хватало ему дома.
В ту ужасную субботу, когда отец навсегда ушел из семьи, четверокласснику Андрею крепко не повезло — он принес домой дневник с двойкой и замечанием за плохое поведение. Конечно, это была не первая двойка в его жизни. Ну не давался ему русский язык, хоть ты убейся, не мог он запомнить все эти правила и понять логики, почему одно слово надо писать так, а второе, по всем признакам точно такое же, — совершенно иначе, потому что это, видите ли, «исключение». Обычно за отметки его не ругали, но в тот день мать вдруг не только наорала на него, но и больно выпорола его ремнем. Расстроенный и обиженный, он убежал из дому, бродил, сам не зная где, и, когда уже начало темнеть, встретил в сквере неподалеку от школы Галину Михайловну.
— Ой, Андрюша, привет! Что это ты так поздно? Как дела? Что с тобой?..
Из всех его взрослых знакомых Галочка была единственным человеком, который не только задавал ему этот вопрос, но и слушал, что он ответит. И он не выдержал: заплакал и рассказал ей о своих бедах. И Галочка повела его к себе домой, напоила чаем с клубничным вареньем, все время рассказывала что-то интересное и показывала красивые книги. А потом отвела его домой и долго о чем-то разговаривала за закрытой дверью с мамой, которая после ее ухода пришла, опустив глаза, к нему, попросила у него прощения (Андрей на всю жизнь запомнил это) и, с трудом сдерживая слезы, судорожно всхлипывая, рассказала об уходе отца.
С этого времени началась настоящая дружба ученика и учительницы. На переменках Андрей часто забегал к ней, даже стал вожатым, чтобы ходить к ее малышам — следующему классу, который вела Галина Михайловна. Андрей делился с Галочкой всеми своими проблемами, радостями и печалями. Что бы ни случилось, он всегда шел к ней. Он уже многое знал о ней, знал, что она родилась и выросла на Урале, что приехала в Москву к мужу, но так и не сумела по-настоящему привыкнуть к столице, казавшейся ей слишком большой, неприветливой и жестокой к людям.
Конечно, не один Андрей Шелаев любил Галочку, к ней тепло относился весь их класс. На последнем звонке, куда Андрюшка заглянул по старой памяти, хотя уже и не учился в школе, девчонки чуть не затопили школу слезами, так грустно им было расставаться с первой учительницей. Действительно, все, как в песне «Учительница первая моя...».
А спустя несколько лет после их выпуска Галочка все-таки разошлась с мужем и вернулась к себе на Урал. Но в Москву с тех пор приезжала почти каждый год—в летние каникулы. И это становилось вполне законным поводом для ее бывших выпускников в очередной раз собраться на встречу одноклассников, сначала у кого-нибудь дома, потом в каком-то из ресторанов. В первый раз пришел почти весь класс, затем с каждым годом народу становилось все меньше. Но Андрей Шелаев оставался верным рыцарем Галочки. Зная, как тяжело ей живется на зарплату провинциальной учительницы, он старался ей помогать — встречал на вокзале, возил по городу на своем автомобиле, заказывал ресторан для встречи одноклассников и дважды щедро спонсировал ремонт и покупку мебели для ее класса. А когда Галина Михайловна, смущаясь, говорила, что ей неудобно принимать от него такие подарки, напоминал: не она ли учила их всегда помогать друг другу? Если он может это себе позволить, почему бы не сделать доброе дело? Будь она на его месте, она поступила бы точно так же — разве не так?..
Со всем этим ворохом воспоминаний, едва наступил вечер, Андрей отправился в знакомый бар. Теперь он снова сделался здесь желанным гостем. Бармены Руслан и Дима встречали его только что не с распростертыми объятиями. Андрей заказал любимый виски, мысленно прикинув, сколько порций он может позволить себе на оставшуюся в кармане сумму, уселся за привычный столик и принялся неторопливо смаковать маленькими глотками напиток.
И очень скоро его ожидание было вознаграждено. Не прошло и четверти часа, как в зал вошла та, ради которой он был здесь. Окинув взглядом ее фигуру, Андрей машинально отметил, что на Старьевщице все то же черное платье, какое было на ней в их первый вечер. И он ощутил невольную радость при виде этой таинственной женщины. Ведь до того, как она вошла в зал, он в глубине души все еще сомневался в ее реальности. Но Старьевщица подошла к нему, опустилась на стул напротив.
— Что тебе заказать? — поинтересовался Андрей.
— Смотря какой суммой ты располагаешь, — усмехнулась она. И, заметив его недовольную гримасу, примирительно добавила: — Ладно, ладно. Я-то отлично знаю, сколько у тебя денег осталось.
— Откуда? — зачем-то глупо спросил он.
— Твои мысли мне пока не менее интересны, чем воспоминания, — туманно ответила она и замолкла.
Вполне резонно было бы сейчас и задать ей один из вопросов, что мучили Андрея с момента их необычной встречи.
Но он не решался. Она молчала, он тоже молчал. Почему он так странно себя чувствует? Отчего ему с ней так не по себе, вон даже ладони потеют и внутри, где-то внизу живота, холодок — щекочущий, неприятный?.. Ну не боится же он ее, в самом деле! Впрочем, подобные невероятные, да что там невероятные — сверхъестественные! — возможности не могут не внушить опасения и даже страха...
Пауза затянулась. Андрей начал искать возможность прервать ее. Но, к сожалению, не придумал ничего умнее, кроме как заметить:
— Что-то холодно сегодня было весь день. Хоть и март, но на весну совсем не похоже.
Старьевщица опять небрежно усмехнулась в ответ:
— Так ты позвал меня, чтобы поговорить о погоде?
— Как это? Я не звал тебя! — изумился он. — Как я мог позвать тебя?
—Очень просто, — спокойно ответила Старьевщица. — Я и без всяких телефонов прекрасно слышу твой зов. В прошлый раз, когда ты был здесь, ты не звал меня — и я не пришла. А теперь снова захотел меня видеть, поскольку у тебя кончились деньги, и ты даже приготовил для меня новую партию товара. Ну что ж, я тебя внимательно слушаю, излагай, что там у тебя...
И Андрей, чуть запинаясь, прошерстил ей весь перечень воспоминаний, припасенных им для нее, пока он плескался давеча в ванне. Однако на протяжении «оглашения списка» с лица собеседницы не сходило скептическое выражение.
— Смешной ты, Андрей, — покачала она головой, когда отзвучал его монолог. — Впрочем, все вы такие... Тебе кажется, что эти твои воспоминания просто замечательны, уникальны, что именно они и составляют твою индивидуальность, именно из них ты и состоишь... Но знаешь ли ты, что подобные картинки есть в памяти почти всех твоих сверстников, и мужчин, и женщин? Да-да, точно такие же... Да и не только сверстников. Людей любого возраста. Все эти милые детские печали и радости... Разве что названия конфет разные, но суть от того не меняется... Нет, дорогой мой, весь этот ширпотреб меня абсолютно не интересует...
Андрей отвел взгляд. Как сильно уязвили его эти слова! Она попала в самую точку, в самое больное место. Ведь каждый человек считает свой собственный внутренний мир чем-то особенным, неповторимым, уникальным. А на поверку оказывается — он такой же, как и у всех, а сам он микроб, частичка безликой серой массы, состоящей из таких же микробов?
Собеседница мало интересовалась его переживаниями. Кажется, она и не заметила его реакции. Или заметила, но не заострила на ней внимания.
— ...А вот воспоминание о первой учительнице, этой вашей Галочке, я бы у тебя, пожалуй, купила... В нем что-то есть... — задумчиво протянула она. — А в придачу, так уж и быть, заберу и все остальное. Сто тысяч долларов тебя устроят?
Андрей отрицательно покачал головой:
— Нет, продавать воспоминание о первой учительнице я не хочу, — возразил он.
— Как знаешь, — пожала плечами Старьевщица, — твое дело. Сколько у тебя там еще денег? Ты действительно думаешь, что хозяин этого бара по второму разу откроет тебе кредит в надежде на будущее? Что-то я сильно в том сомневаюсь...
— Давай договоримся хотя бы на сто тысяч евро, — хрипло предложил Андрей.
— Нет, — отрезала Старьевщица. — На сто тысяч евро это не тянет. Сто тысяч долларов — и ни копейкой больше. И только для тебя.
— Дай мне подумать, — попросил он. Ему хотелось знать, почему она проявляет к нему такое великодушие. Но он опять не решился задать вопрос.
Она пожала плечами:
— Думай. Я никуда не тороплюсь, могу посидеть здесь с тобой до закрытия бара.
И прежде чем она закончила фразу, он уже знал, что обязательно согласится.
Так оно и произошло.
Воспоминание восьмое
Андрей. Секс
Утром, заварив хорошего английского чаю и наделав полную тарелку бутербродов с остатками сырокопченой колбасы и любимого сыра с голубой плесенью, Андрей, как обычно за завтраком, включил новенький лэптоп и вышел в интернет, чтобы узнать, что делается в мире, и заодно проверить электронную почту. Среди всевозможного спама, который, несмотря на кризис, продолжал лавиной течь на его адрес, обнаружилось и одно действительно важное письмо — отчет из банка. С помощью этого банка Андрей Шелаев когда-то вел большинство своих финансовых операций. Когда-то... Когда у него были и финансы, и бизнес. Теперь на счету пылилась какая-то мелочовка, рублей восемьдесят.
Но сегодня утром банк вдруг прислал сообщение: на его счет с таким-то номером такого-то числа поступило ни много ни мало—три миллиона рублей. Откуда они взялись, в письме, разумеется, не говорилось. Но Андрей и сам все прекрасно знал. Теперь он ни на минуту не усомнился в том, что деньги прислала Старьевщица, которая купила у него вчера... Что же она купила? Что за воспоминания? Он потер лоб... Нет, он решительно не мог вспомнить что. Да он и не очень старался, теперь это не имело значения.
В первый момент Андрей очень обрадовался. С этой минуты опять можно было не задумываться о мелких, но неприятных бытовых надобностях, о которых он начал натужно размышлять, обнаружив, что от всей денежной бандероли осталась последняя купюра — на какие деньги питаться, как оплачивать бензин и другие необходимые вещи... Как только на его банковский счет поступили деньги, все эти докучные будничные вопросы снялись сами собой.
Письмо пришло в понедельник, и до самых выходных Андрей искренне считал, что вполне доволен жизнью. Но уже в субботу утром понял, что ошибается. Накануне, поддавшись настроению всеобщего веселья и разгула, какое регулярно охватывает трудящийся народ раз в неделю — вечером в пятницу, именуемую по этому поводу пятницей-тяпницей и пятницей-развратницей, — он неплохо оторвался в каком-то кабаке.
Отрывался он, естественно, без Дашки и в итоге зачем-то привез к себе домой крашенную в красно-рыжий цвет коротко стриженную девицу с огромным бюстом и ногами, длина которых могла бы составить конкуренцию Великой китайской стене.
Увидев его квартиру, девица надула силиконовые губеш-ки и заявила, что думала, будто он живет гораздо «шика-а-а-арнее...», и поначалу порывалась уйти, но так как Андрей наотрез отказался в этом случае оплачивать ей такси, томно закатила глаза с накладными ресницами и осталась. О чем он пожалел задолго до наступления утра. В сексе девица была вполне ничего себе, ловкая, опытная и весьма, весьма раскрепощенная. Однако он вышел из того возраста, когда мужчине только этого и надо. Ему не хватало еще чего-то. Душевного тепла, что ли... Хотя бы как с Дашкой. Так что проведенная с рыжей бестией ночь, несмотря на широкий спектр доставленных ею чувственных удовольствий, поселила в его душе горький осадок. О приятном томлении речи не шло.
Кое-как выпроводив с утра гостью, которая уже вполне смирилась с его квартирой и жаждала продолжения банкета, Андрей тотчас встал под душ — было такое чувство, будто он в чем-то измазался. И стоя под щекочущими струями воды, которые в этой квартире самопроизвольно меняли температуру и интенсивность, глядя на потрескавшуюся масляную краску на потолке и кое-где потрескавшуюся кафельную плитку, он подумал: а девица-то, пожалуй, права — жить в таких условиях и впрямь нельзя. Но на три миллиона (а теперь и на гораздо меньшую сумму, за неделю он здорово поиздержался) вопросов с жильем все равно не решить. И надежного будущего себе тоже не обеспечить. И избавиться от намеков и вопросов Дашки, которая становилась день ото дня все настойчивее, тоже не получится. Умом он понимал, что Даша искренне заботится о нем, тревожится за него, и в глубине души знал, что у нее есть для того все основания... И это-то его особенно раздражало.
Чтобы окончательно наладить свою жизнь, нужны были деньги, много и срочно. И способ добыть их у него был. Так что весь субботний день Андрей провел в раздумьях, что бы такого важного и дорогостоящего предложить Старьевщице, чтобы действительно ее заинтересовать. Он перебирал свои воспоминания, мысленно прикидывал, за какую цену он их уступит, как будет торговаться... Правда, торг этот он представлял себе весьма смутно — эта женщина подавляла его, все всегда выходило так, как хотела она.
С самыми противоречивыми чувствами явился он вечером в бар на Соколе. В запасе у него имелся довольно обширный набор тем, начиная от умения водить автомобиль и всех положительных эмоций, связанных с ездой и приобретением новых автомобилей современных и престижных марок и заканчивая (в самом крайнем случае) воспоминаниями о становлении, развитии и успехах его прежнего бизнеса — сети кафе быстрого питания. Что там ни говори, а эти воспоминания — из самых его любимых.
Старьевщица вошла в зал следом за ним, он даже не успел заказать себе традиционную порцию виски. И оттого, что появилась она так стремительно, у него возникло чувство, будто она специально крутилась где-то неподалеку, чуть ли не пряталась за углом в ожидании его прихода.
Едва поздоровавшись, он тут же начал излагать ей все, что надумал, но эта странная женщина даже не стала его слушать и, как он и предполагал, следуя привычной своей манере, уверенно и властно перебила его на полуслове:
— Нет, дорогой мой, это все не пойдет! Я тебя раскусила и поняла твой метод вести дела. Ты, как любой бизнесмен, норовишь подороже продать мне то, что не имеет для тебя самого особенной ценности. Бери, мол, Боже, что нам негоже. Меня такой расклад не устраивает. Я в своем деле, знаешь ли, тоже кое-что смыслю. Если ты хочешь действительно много денег — а ты хочешь именно этого, не возражай — я знаю, изволь предложить мне что-то такое, что по-настоящему дорого.
— Но откуда мне знать, что, по-твоему, дорого, а что дешево? — с досадой возразил он. — Если тебя не устраивают мои варианты, предлагай сама. А я скажу тебе, согласен я или нет.
— Я смотрю, у нас уже полноценный торг получается. По всем правилам рынка. — Старьевщица поднесла к губам звякнувший прозрачными кубиками стакан из толстого стекла — в этот раз она тоже заказала себе виски, только, в отличие от Андрея, со льдом. — Ну что ж... Как, скажем, насчет секса?
— Секса? В каком смысле? — он не понял.
— Да не дергайся ты! — усмехнулась женщина. — Я не предлагаю тебе заняться сексом со мной. Я предлагаю продать мне все твои воспоминания о сексе. Начиная с первых эротических снов и той толстозадой прыщавой девчонки, у которой уехали на дачу родители... Помнишь вступительные экзамены в техникум? И заканчивая твоей вчерашней рыжей шлюхой из кабака, которой не понравилась твоя квартира. Как тебе такая идея?
В глубине души Андрей сразу безоговорочно согласился на ее предложение. Да, эта сторона жизни оставила ему много приятных воспоминаний — но все они были на чисто телесном уровне, душу они не затрагивали. Продать воспоминания о случайных женщинах и интимной близости с ними он был готов без всякого сожаления. В том числе потому, что был уверен — при желании он быстро пополнит коллекцию. Чего-чего, а этого добра всегда навалом. Но заявлять о согласии он не спешил. Сделав вид, что думает, он помолчал. Потом спросил:
— И сколько же ты хочешь мне за это предложить?
— Ну... — Она в задумчивости покачала в руке стакан, растворяя в виски остатки льда. — Скажем, опять три миллиона.
— Рублей? — Андрей был возмущен до глубины души. — Ну, нет. На такую сумму за секс я не согласен!
В пылу спора ни он, ни она не обратили внимания, насколько двусмысленно прозвучала его последняя фраза.
— Не волнуйся, не рублей, — снова усмехнувшись, успокоила его Старьевщица. — Долларов.
— Согласен только на евро, — помотал головой Андрей, удивляясь своей наглости. Ведь все-таки в этих странных сделках, какие он заключал вечерами в любимом баре, условия диктовала она, не он. Андрей был уверен, собеседница не станет и разговаривать с ним дальше, мол, не хочешь — не надо, тебе деньги нужны, а не мне...
Но, к большому его удивлению, она вдруг согласно кивнула:
— Ладно, евро так евро. Значит, по рукам?
— Да, по рукам, — не веря до конца тому, что Старьевщица уступила, ответил он
— Тогда пойдем! — Она поднялась с места.
— Куда? — Он снова ее не понял.
— Погуляем. Погода хорошая.
Ничего хорошего в погоде за окном не было — обычный московский мартовский вечер, холодный, ветреный, слякотный. И больше всего Андрея удивило то, что Старьевщица вышла на улицу, как была, в одном платье, не забрав из гардероба свое пальто, или что она там носила. Он тоже не успел одеться, но, как ни странно, не мерз. Андрей был уверен: сейчас они пойдут к машине, к ее автомобилю (а любопытно будет взглянуть, на чем ездит такая женщина!) или к его джипу, где его терпеливо и преданно дожидался Васильич. Но оказалось, у его спутницы и мысли нет садиться в авто. Она по-хозяйски подхватила Андрея под руку, и они пошли. Из тихого переулка они вскоре выбрались на шумный и оживленный Ленинградский проспект, а потом неправдоподобно быстро оказались вдруг на Новом Арбате. Андрей даже головой потряс, пытаясь отогнать наваждение. Неужели такое вообще может быть? Ну да, оказывается, может. Только что были на Соколе — и вот уже тут, идут мимо Дома книги, мимо японского ресторана, по направлению к кинотеатру «Октябрь»...
— Посмотри туда. — Она остановилась и наманикю-ренным пальцем показала куда-то на противоположную сторону проспекта. Андрей взглянул, ожидая, что увидит нечто любопытное, но увидел только рабочих в синих комбинезонах. Они демонтировали вывеску казино. Еще совсем недавно вся Москва, особенно центр, пестрела такими вот яркими, сияющими огнями, переливающимися всеми цветами радуги, вывесками казино, игорных клубов, залов игровых автоматов, заманивая азартных и наивных людей, простодушно верящих в то, что можно за один вечер, разом, сорвать джек-пот и жить потом всю жизнь припеваючи, не работая и не прилагая никаких усилий ни к чему, кроме траты денег. Но с недавних пор все изменилось, власти издали указ об ограничении игорного бизнеса — и все подобные заведения в положенный срок начали повально закрываться.
— Хочешь, зайдем в казино? — предложила Старьевщица.
— Так они же больше не работают, — с недоумением возразил Андрей.
— Не для нас, — хмыкнула спутница и потянула его к ближайшему подземному переходу.
Небрежно отстранив одетого в синий комбинезон гастарбайтера с шуруповертом в руках, Старьевщица толкнула стеклянную дверь и шагнула в помещение казино.
— Ну, что ты там застрял? Заходи, — сдвинув брови, оглянулась она с порога.
И он очнулся. Внутри, в большом холле, было пусто и абсолютно темно, мрак рассеивал только свет с улицы, проникавший в большие, успевшие помутнеть окна. Женщину это не смутило. Она решительно пошла дальше, в один из бывших игорных залов. И здесь обстановка мало отличалась от обстановки в холле, царила такая же мгла, большая часть мебели и оборудования оказалась демонтирована и вывезена, остальное пряталось по углам и представляло собой довольно жалкое зрелище.
— Зачем мы сюда пришли? — негромко спросил Андрей и услышал, как его голос звучным эхом отдается по всему помещению.
— Сейчас увидишь! — рассмеялась Старьевщица.
Она неспешно прошла по залу, то поведя рукой вправо,
то кидая взгляд влево... И, точно повинуясь ее движениям, казино, как по волшебству, стало оживать. Такие сцены любят в кино — когда посреди полной темноты, пустоты и тишины вдруг загорается яркий свет, из тьмы начинают выступать детали интерьера, нарастает шум, слышатся голоса, музыка... Прямо на глазах Андрея за какие-то счи-таные секунды помещение наполнилось людьми. С изумлением озираясь по сторонам, он увидел, что за столами появились крупье, по залам прохаживаются мужчины в строгих костюмах и галстуках и женщины в вечерних туалетах, в барах продают напитки. А главное — повсюду идет игра...
— Ну, что — попытаешь удачу? — осведомилась Старьевщица, подходя и беря его под руку.
— Можно попробовать, — он неопределенно пожал плечами.
— Во что будешь играть?
— Да хоть в рулетку.
— Тогда поставь на... Скажем, на тринадцать. Хорошее число.
— Сколько поставить? — в данном случае он решил всецело подчиниться ей.
— Да по максимуму. Чего мелочиться...
Поделиться книгой: