Любовник королевы

– А с какой стати я должна принимать тебя здесь как лорда? – грубо спросила леди Робсарт. – Ты лишился всего: титула, состояния. Удача в войне и та от тебя отвернулась.

– Даже если я никогда уже не поднимусь, все равно не стану ворочать вилами навоз. Я не могу ронять свое достоинство.

– Ты уже его уронил, ниже некуда, – заявила леди Робсарт. – Король Филипп в Англию больше не вернется. Наша королева, храни ее Господь, настроена против тебя. Твое имя покрыто позором. Доверия к тебе никакого. Единственное, что у тебя есть, – это любовь Эми и мое покровительство.

– Ваше покровительство? – чуть не закричал Роберт.

– Да, любезный. Ты здесь жил и кормился. Задаром. А теперь мне пришло в голову, что молодой здоровый мужчина мог бы отработать свое пребывание в моем доме. У нас тут никто не бездельничает. Эми шьет, управляется с курами и работает по дому. Я веду хозяйство, сыновья мои ходят за скотом и трудятся на поле.

– Скажите лучше, раздают приказания пастуху и пахарю! – бросил ей Роберт.

– Да, поскольку сами дело знают и работать умеют. А ты ни на что не годен. Поэтому придется тебе выполнять чужие приказы.

Роберт медленно поднялся из-за стола.

– Вот что, леди Робсарт. Хочу вас предупредить: не доводите меня до крайности. Я унижен и раздавлен, но очень не советую вам пытаться уколоть меня еще сильнее.

– Что же тогда будет? – спросила леди Робсарт, явно наслаждавшаяся этим спектаклем и своей ролью в нем. – Только не говори, что жестоко мне отомстишь. Твои угрозы меня не пугают.

– Вести себя так со мною могут лишь мелочные натуры, – с достоинством произнес Роберт. – Я пал очень низко, сокрушен, скорблю о гибели Генри. За два минувших года я лишился троих любимых братьев, и вина за их гибель лежит на мне. Подумайте, каково переживать все это! Если у вас нет доброты, проявите хотя бы крупицу щедрости. Когда я именовался лордом Робертом, вас и отца Эми все во мне устраивало.

Леди Робсарт не ответила.

– Эми, идем, – сказал он жене.

– Ты иди. Я скоро приду, – ответила та.

Леди Робсарт отвернулась, пряча улыбку.

– Идем, – с раздражением повторил Роберт, протягивая Эми руку.

– Я должна убрать посуду и смести со стола.

Больше Роберт не стал ее звать. Он повернулся и направился к двери.

– Не проспи работу. Изволь завтра на рассвете явиться в конюшню, – сказала ему вслед леди Робсарт.

Под аккомпанемент ее торжествующего голоса он вышел и плотно закрыл дверь.

Эми дождалась, когда стихнут шаги мужа, и только тогда накинулась на мачеху:

– Как вы могли?

– А почему я должна с ним миндальничать?

– Вы же буквально выгоняете его из дому.

– Ну и пусть, – усмехнулась леди Робсарт. – Мне он здесь не нужен.

– Зато мне нужен! Если вы прогоните Роберта, я тоже уйду.

– Не горячись, Эми, – посоветовала ей мачеха. – Пораскинь умом. Роберт полностью провалился по всем статьям. Он ни на что не годен. Не удерживай его. Пусть себе возвращается к Филиппу Испанскому или ввязывается в иную авантюру. В каком-нибудь сражении его убьют, и ты освободишься. Твой брак был ошибкой с самого начала, так не мешай естественному ходу событий исправить ее.

– Никогда! – яростно крикнула Эми. – Только безумец может мечтать о гибели другого человека. Если Роберт выйдет в поле, я буду работать вместе с ним. Но если вы сделаете его своим врагом, то в моем лице приобретете второго. Я люблю Роберта. Он – мой, а я – его. Негоже бросать мужа в беде. У нас с ним все наладится.

– Эми, одумайся, – пошла на попятную леди Робсарт. – Я никогда не видела, чтобы ты так горячилась. Тебя, часом, не подменили?

– Нет, леди Робсарт. Я все та же. Но я не могу быть тихой и послушной, когда вы унижаете моего мужа. Вы пытаетесь нас разделить, поскольку думаете, что я слишком люблю этот дом и никогда отсюда не уйду. Так знайте же: убегу не задумываясь! Для меня нет ничего важнее, чем быть рядом с лордом Робертом. Моя любовь к нему больше, нежели к этому дому и даже к вам. Если сам он не вызывает у вас почтения, отнеситесь к нему уважительно хотя бы ради меня.

– Ну и словесный поток, – заметила леди Робсарт, нехотя выказывая свое восхищение напористостью падчерицы. – Целая буря на пустом месте.

– Вовсе не на пустом, – упрямо возразила Эми.

– А это мы еще поглядим, – куда более миролюбиво заключила мачеха. – От работы в поле ты своего муженька избавила. Но тебе придется подыскать ему другое занятие. Эми, я не позволю ему болтаться без дела.

– Надо купить ему лошадь, – решила Эми. – Совсем молодую, почти жеребенка. Такие стоят недорого. Пусть объездит ее, выучит всем премудростям. Потом мы ее продадим, уже подороже, а ему купим другую. У Роберта настоящий талант по части лошадей. Они его понимают и слушаются.

– На какие же деньги ты собираешься покупать ему лошадь? – спросила леди Робсарт. – Я не дам тебе ни гроша.

– Продам отцовский медальон, – не моргнув глазом ответила Эми.

– Ты никогда этого не сделаешь!

– Для Роберта – сделаю!

Мачеха задумалась и сдалась:

– Хорошо, я одолжу тебе денег. Только не продавай медальон.

– Благодарю вас, – сказала Эми, улыбаясь одержанной победе.

Эми решила дать Роберту время успокоиться и остыть. В течение часа она занималась разной домашней работой, затем поднялась наверх и пошла в отведенную им убогую спаленку, рассчитывая найти его уже лежащим на кровати с веревочной сеткой. Эми хотелось поскорее рассказать мужу, что она переупрямила мачеху. Завтра ему не надо будет идти в поле, поскольку скоро у него появится лошадь и достойное занятие! Комнатка встретила Эми пустотой и нетронутой постелью, с которой свисали грубые полотняные простыни. Роберт исчез.

ЛЕТО 1558 ГОДА

Роберт Дадли отправлялся ко двору, исполненный непреклонной решимости. Он сверх меры испил чашу унижений в доме своей жены, думал, что достиг дна и дальше падать некуда. Но теперь, находясь в Ричмонде, в заново отстроенном прекрасном дворце, который он любил, Роберт понимал: унижения бездонны. Здесь он познал, каково быть оскорбляемым ежедневно. Роберт пополнил собой толпу просителей, мимо которых когда-то проходил с безразличием, удивляясь, почему эти люди не нашли себе лучшего занятия, чем выклянчивать милости. Теперь он сам терпеливо дожидался чьей-либо благосклонности, надеясь быть представленным тому, кто занимал верхние ступеньки лестницы людских амбиций. При дворе Тюдоров источником всех благ являлся королевский трон. Здесь брали начало потоки, несущие деньги, власть и положение. Постепенно эти потоки дробились, распадаясь на все более мелкие рукава и ручейки. Королевская казна управлялась скверно, громадные богатства вытекали из нее так же легко, как эль из дырявой бочки. Но чтобы тебе перепали хотя бы скромные капли, нужно было заручиться благосклонностью того, кто имел непосредственный доступ к денежному ручейку.

Роберт некогда стоял на вершине придворной иерархии. Второй человек после своего отца, помыкавшего королем, он прекрасно знал работу самой верхней части этого механизма. Нынче жизнь заставляла его постигать, как крутятся живые колесики и шестеренки в самом низу придворной машины.

Роберт остановился в доме Генри Сидни, своего зятя, и целые дни проводил при дворе, рассчитывая получить хоть что-то: место, пенсион, даже возможность пойти в услужение к какому-нибудь второстепенному лорду. Однако никто не звал его к себе. Некоторые вообще не снисходили до разговора с ним. Для службы в каком-нибудь заштатном поместье Роберт был чересчур хорошо образован. Кто решится поручать человеку, говорившему на трех языках, составить список имущества, которое требовалось забрать из одного дома и перевезти в другой? Лорды-католики ненавидели его, помня стремительное возвышение отца и сына Дадли в годы правления короля Эдуарда – времена протестантской Реформации. Он был слишком обаятелен, смел и ярок для тех, кого тогда сажали в дальнем конце стола, кто не поднимался выше младшего конюшего. Не самым знатным персонам Роберт Дадли не требовался даже в качестве слуги, стоящего за стулом хозяина. Кому в здравом уме захочется, чтобы его затмил собственный лакей? Ни одна добропорядочная леди не взяла бы к себе в дом человека со столь сильным мужским любовным обаянием, ни один глава семейства и близко не подпустил бы его к жене и дочерям. Красивый, умный, дерзкий Роберт Дадли не годился и на роль канцелярской крысы, а поручать ему какую-либо самостоятельную работу было попросту опасно.

Он бродил по дворцу, словно красавец, отмеченный следами проказы, изучил все холодные интонации голосов, отказывающих ему. Многие из тех, кто в дни величия и славы лорда Роберта были бы рады стать его друзьями и союзниками, нынче отрицали сам факт знакомства с ним. Роберт убедился, насколько коротка человеческая память. В родной стране он стал изгоем.

Благосклонность Филиппа Испанского более ничего не значила. Все понимали: король покинул и Англию, и свою королеву. У Филиппа теперь был блистательный двор в Нидерландах. Ходили сплетни, что он завел себе красивую любовницу. Говорили и о том, что в Англию он уже не вернется. Королева Мария – его покинутая супруга – призналась в том, что ее вторая беременность тоже оказалась ложной. Она не смогла зачать ребенка и теперь уже не подарит Англии наследника. Мария сильно исхудала, редко выходила из покоев и своим поведением больше напоминала вдову, нежели правящую королеву.

Не будь имя Дадли запятнанным, Роберт не стал бы обивать пороги королевского дворца. Однако нынешнее плачевное положение лишало его всяческих прав. Он не мог ничего покупать и продавать, даже примкнуть к торговому сословию и войти в одну из их компаний, потому как его подпись не имела законной силы. Роберт знал, что в Англии все дороги ему закрыты, до тех пор пока с его имени не будет снято обвинение в государственной измене. Сделать это и восстановить его в правах могла только королева Мария. Роберт одолжил у своего зятя Генри Сидни новую шляпу и плащ и одним сырым туманным утром пришел в помещение, где собирались все, кто надеялся обратить на себя внимание королевы, когда она выходила из своих покоев и направлялась в часовню. Там уже собралось не менее полудюжины просителей. Все они оживились и задвигались, когда двери открылись и оттуда вышла королева. Одетая в черное, она брела с опущенной головой в сопровождении всего лишь двух женщин.

Роберт боялся, что венценосная особа пройдет мимо, не поднимая головы, но Мария мельком взглянула на него, узнала и остановилась.

– Роберт Дадли?

– Да, ваше величество, – ответил он, склоняя голову.

– Тебе от меня что-то понадобилось? – устало спросила королева.

Он решил ответить прямо, под стать заданному вопросу:

– Я осмелюсь просить вас о снятии с моего имени позорного обвинения в государственной измене, – откровенно начал Роберт. – Я служил вашему мужу, сражался под его знаменами за Сен-Кантен и Кале. Эта война унесла последние крохи моего состояния и отняла у меня младшего брата. Ваше величество, с запятнанным именем я не имею возможности заняться каким-либо делом. Я даже не могу ходить с поднятой головой. Моя жена лишилась унаследованной ею небольшой фермы в Норфолке, а я, как вам известно, потерял все, что получил от отца. Мне невыносимо сознавать, что моя жена вынуждена прозябать в бедности и терпеть унижения, связав свою жизнь со мною.

– Женщины всегда разделяют судьбу своих мужей, – сухо заметила королева. – Как хорошую, так и плохую. А дурной муж – вечное отчаяние для жены.

– Да, – согласился Роберт. – Но жена вышла за меня не из-за моих богатств. Потом, когда на меня обрушились несчастья, она не упрекнула меня ни единым словом. Ей хотелось лишь тихо жить вдали от городской суеты. Я был бы рад исполнить ее желание, но не в состоянии это сделать. Мы даже не можем жить вместе, поскольку ее мачеха открыто издевается надо мною. Я не могу купить ей собственное жилье. Ваше величество, мне тягостно сознавать, но я не оправдал ее надежд.

– Как и доверия короля при обороне Кале, – напомнила ему Мария.

Роберт выдержал ее жесткий взгляд, ответил ей тем же и сказал:

– Я никогда этого не забуду. Не знаю, кто обманул короля, но оборона Кале была устроена из рук вон плохо. Каналы предполагалось заполнить водой, дабы они служили еще одной преградой, но шлюзы со стороны моря не были вовремя открыты. Нам сообщили, что форты находятся в исправном состоянии, там якобы будет сосредоточено достаточно наших сил. Увы! Я и мои солдаты делали все, что в наших силах, однако французы превосходили нас числом и умением. Никто не упрекнет меня в том, что мы не пытались удержать город. Ваш муж лично хвалил меня за сражение при Сен-Кантене.

– Ты всегда отличался красноречием, – сказала королева, и на ее губах появилась тень улыбки. – В твоей семье умели с помощью языка пробиться в рай.

– Вы правы, ваше величество. Наверное, поэтому так много моей родни уже там. А тем, кто остался в живых, нынче приходится очень несладко. Когда-то у меня было семеро братьев и пять сестер. Двенадцать проворных ребятишек. Сейчас нас осталось всего четверо.

– Мне и самой сейчас приходится весьма нелегко, – призналась Мария. – Знаешь, Роберт, когда я взошла на престол, сокрушила тебя и твоего отца, мне думалось, что все мои беды позади. А они только начинались.

– Сожалею, что правление доставило вам так мало радости, – участливо произнес Роберт. – Корона – тяжелая ноша, особенно для женщины.

К своему ужасу, он увидел, как из темных глаз королевы по морщинистым щекам потекли слезы.

– Особенно когда женщина одна, – почти прошептала Мария. – Елизавете еще предстоит в этом убедиться, хотя пока она хорохорится и не сознает своей участи старой девы. Да, тяжко править одной, но как разделить трон? Какому мужчине можно доверить столько власти? Кто сумеет занять трон, взять жену, но позволить ей править?

Роберт опустился на одно колено, поцеловал руку королевы и сказал:

– Видит Бог, меня удручает печаль вашего величества. Никогда не думал, что все так сложится.

Некоторое время Мария не отнимала своей руки. Его прикосновение успокаивало ее.

– Благодарю тебя, Роберт.

Он поднял на нее глаза, и королеву окутало волной обаяния, исходившего от этого все еще молодого человека, чем-то похожего на испанца. Внешне он и сейчас сошел бы за баловня судьбы, если бы не глубокие морщины, пролегшие между его черными бровями. Отметины страданий.

– Но у тебя еще все впереди, – криво усмехнувшись, сказала королева. – Ты молод, отменно здоров, не лишен обаяния и, конечно же, веришь, что Елизавета, которая унаследует от меня престол, вернет тебе все отнятое. Но ты должен любить свою жену, Роберт Дадли. Для женщины невыносимо тяжко, если муж охладевает к ней.

Роберт встал и пообещал с легкостью ребенка:

– Я буду ее любить.

Мария кивнула и заявила:

– Не вздумай плести заговоры против меня или моего трона.

На этот раз Роберт отнесся к приносимой клятве куда серьезнее. Глядя королеве прямо в глаза, он сказал:

– Те дни остались в прошлом. Вы – моя законная повелительница. Я преклоняю колени перед вами, королева Мария, и раскаиваюсь в своей гордыне.

– В таком случае я дарую тебе освобождение от обвинений в государственной измене. – Голос королевы вновь зазвучал устало, словно этот разговор ее утомил. – Тебе будут возвращены земли твоей жены и твой титул. Вы оба получите возможность жить при дворе. Я желаю тебе благополучия.

Усилием воли Роберт спрятал охватившие его чувства. Ликовать он будет потом.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказал он и низко поклонился. – Я буду молиться за вас.

– Тогда идем со мной в мою часовню, – сказала Мария.

Не колеблясь, Роберт Дадли, отец которого стоял во главе английской протестантской Реформации, последовал за королевой на католическую мессу и преклонил колени перед сиянием икон за алтарем. Малейшее замешательство, один косой взгляд – и его ждал бы допрос и обвинение в ереси. Но Роберт Дадли не колебался. Он глядел прямо перед собой, осенял себя крестным знамением, словно марионетка припадал к алтарю, сознавая, что предает свою веру и убеждения своего отца. Ошибки в суждениях и полоса неудач все-таки поставили Роберта Дадли на колени, и он это сознавал.

ОСЕНЬ 1558 ГОДА

Все колокола Хертфордшира звонили в честь Елизаветы, которой казалось, будто их языки ударяют ей прямо в голову. Дискантовый даже вскрикивал, как безумная женщина, и его отчаянный вопль нестройно подхватывали другие. Наконец их стенания перекрывались басом большого колокола. Казалось, он предостерегал всю эту свору, но ненадолго. Едва его голос начинал затихать, малые и средние колокола тут же исторгали новые вопли. Елизавета открыла ставни и настежь распахнула окно. Ей хотелось утонуть в этом шуме, оглохнуть от своего ликования прямо здесь, в Хатфилдском дворце. Неистовство колоколов выгнало из гнезд грачей, и они заметались в небе предвестниками скорых несчастий. Столбом черного дыма взвились над колокольней летучие мыши. Они тоже будто спешили возвестить, что мир перевернулся с ног на голову и теперь вместо дневного света наступит вечная ночь.

Елизавета громко смеялась, слушая всю эту шумиху, поднимавшуюся к равнодушным серым небесам. Несчастная, больная королева Мария наконец-то умерла, и принцесса Елизавета стала ее единственной преемницей.

– Слава Господу нашему! – крикнула Елизавета, обращаясь к клубящимся тучам. – Теперь я стану королевой, какой хотела видеть меня моя мать. Мария не смогла стать ею. Эта ноша была не по ней, а я родилась, чтобы править.

– Так о чем ты думаешь? – игриво спросила Елизавета.

Муж Эми улыбнулся, глядя на ее дерзкое юное лицо, почти касавшееся его плеча, пока они неторопливо брели в холодный сад Хатфилдского дворца.

– О том, что тебе ни в коем случае нельзя выходить замуж.

– В самом деле? – Принцесса удивленно заморгала. – По-моему, все остальные уверены, что я немедленно так и сделаю.

– Тогда тебе нужно найти совсем дряхлого старика, – предложил Роберт.

– Зачем? – Будущая королева весело захихикала.

– Чтобы он умер через несколько дней после свадьбы. Ты так обворожительна в черном бархатном платье. Тебе стоило бы всегда носить такие.

Шутка плавно перетекла в изящный комплимент. Этим искусством Роберт Дадли владел в совершенстве. К числу прочих занятий, в которых он немало преуспел, относились верховая езда и политика. Что касается неуемного честолюбия, то оно являлось врожденной чертой его характера.

От кончика розового носика до кожаных сапожек Елизавета была целиком одета в черное, как и подобало принцессе, скорбящей по скончавшейся королеве. Ее руки закрывали кожаные перчатки, и сейчас она дула на них, согревая замерзшие пальцы. Голову украшала шляпа, сдвинутая набекрень, из-под которой выбивалась прядь золотисто-рыжих волос. Следом за Елизаветой и Робертом, держась на почтительном расстоянии, двигалась целая процессия озябших просителей. Все терпеливо ждали, когда будущая королева обратит на них внимание. Только Уильям Сесил, ее давнишний советник, знал, что его известие не вызовет недовольства высочайшей особы, и потому осмелился нарушить интимную беседу двух друзей детства.

– Здравствуй, Призрак, – весело обратилась к советнику Елизавета. – Какие новости ты мне принес?

Сесил почти всегда ходил в черном, поэтому ему не понадобилось подбирать себе траурную одежду.

– У меня для вас добрые вести, ваше высочество, – сказал он, кивнув Роберту Дадли. – Я получил письмо от сэра Фрэнсиса Ноллиса и понял, что такую новость нужно сообщить вам без промедления. Они с женой и всем семейством покинули Германию и к Новому году будут здесь.

– Значит, Екатерина не успеет к моей коронации? – спросила Елизавета.