Снимается кино

Аня (решительно поднимаясь). Наплевать. Даже интересно. (И пошла к выходу)

Трубач. И по-гречески, ляпнули!

Трио. А-а-а!

Затемнение.

Комната отдыха. Нечаев один.

Голос Фекина. До завтра! Нечаев. До завтра.

Снимает пальто с вешалки, надевает шляпу, останавливается перед зеркалом, потом сдвигает шляпу набекрень и показывает себе в зеркало язык. Подходит к телефону и начинает набирать номер. Но, не набрав, кладет трубку и снова стоит у зеркала.

В день нашей смерти Приходит ветер Стереть следы наших ног на песке…

Он замолкает и стоит перед зеркалом.

И молчит. Затемнение.

Ночь. У входа в киностудию. Над входом длинный козырек. Над козырьком — светящаяся надпись «Киностудия». Под козырьком на ступеньках сидит Аня. Шум дождя. Из дверей выходит Нечаев.

Нечаев. Доброй ночи! Почему вы не уехали со всеми на автобусе?

Аня. Доброй ночи. Поцелуйчики закончились, так что можно я посижу здесь, без руководящих вопросов?

Нечаев (садится тоже на ступеньки). Дождь… Ни одной машины. Слушайте, вы зря на меня обижаетесь. Яне виноват, что вы не умеете целоваться. А вообще, если я что-то не так сказал, вы уж простите. Когда идет съемка…

Аня. А сейчас съемка не идет. Идет дождик, и вам скучно и хочется со мной поразговаривать. Ну разговаривайте. Только не надо всех этих «простите», «съемка». Что было, то было.

Молчание.

Ну что вы там приуныли? Ну давайте, разговаривайте. Нечаев. Ну давайте.

Аня. Ну давайте… Мне заплатят за съемку?

Нечаев. Да. Три рубля.

Аня. Дождь…

Нечаев. Дождь… (Помолчав) Вы помните какие-нибудь детские стихи про дождь?

Аня. Нет.

Нечаев. Жаль. Я раньше помнил, а теперь забыл. Очень жаль. Дождь!

Аня. Знаете, на худой конец я могу прочитать стихи про ежика.

Нечаев. Ну что же, давайте про ежика. Тоже выход.

Аня. Про ежика… Значит, про ежика… «Кто и спать тебя уложит, снял бы шкурку прочь. Глупый ежик, глупый ежик, как тебе помочь…» Неплохо?

Нечаев. Отлично… Сейчас я вам тоже прочту стихи. Я их просто сразу прочесть постеснялся. Я их целую неделю хочу кому-нибудь прочесть. И все не приходилось. А сейчас прочту. Это песня индейцев:

В день нашей смерти Приходит ветер Стереть следы наших ног на песке. Ветер несет с собою пыль, Которая скрывает Следы, оставшиеся там, где мы прошли. Потому что если было бы не так, То было бы, будто мы еще живы. Поэтому ветер Приходит Стереть Следы наших ног на песке.

Молчание.

Аня. Интересно, когда мне что-нибудь очень нравится, у меня бегают мурашки по позвоночнику.

Нечаев. Да. Мне тоже очень нравится.

Аня. А что у вас случилось сегодня?

Нечаев. Почему вы так решили?

Аня. Не надо. Я на эти дела мастер. У нас на работе меня называют «старче», за мудрость, видимо.

Нечаев. У вас хохол на голове торчит, от мудрости.

Аня. Он у меня всегда торчит. Как у петуха. У меня и зуб передний выпирает. Правда, зато у меня есть две макушки. Говорят, это к счастью. Так что же у вас случилось?

Нечаев. Действительно, что?.. Пожалуй, ничего особенного. Вы ошиблись на этот раз, старче. Сначала было утро. Сегодня было удивительное утро — солнце, весна. И все беды, огорчения казались глупыми по сравнению с этим утром. И очень хотелось жить. И весь ты был сильный, и были надежды. Вот что может сделать солнце и утро! На работу я шел медленно, и все вокруг тоже медленно шли. И все говорили: «Скоро лето». И все были добрые от солнца. А потом была съемка. И, как всегда, началась какая-то беготня, и я стал таким же, как всегда: занимался очень важными делами, с кем-то ругался, бегал. И об утре и о солнце, конечно, забыл… Что же дальше? А дальше пришел другой человек. И поссорился со мной. Это тоже бывает всегда. А потом съемка закончилась оттого, что я к вам придрался. А потом я стоял перед зеркалом и показывал себе язык. Взрослые дяди, когда они остаются одни перед зеркалом, становятся ужасными детьми. И тут я опять вспомнил об утре, и мне захотелось пойти куда-нибудь в совершенно необыкновенное место. Быть свободным и чтобы что-то случилось. Но я не знал этого места. Но зато я отлично знал, что все кончится тем же, чем всегда: я просто пойду домой спать… Ну вот, кажется, дождь прошел.

Аня. Давайте прощаться.

Нечаев (после паузы, усмехнулся). Давайте.

Аня. Я желаю вам не горевать. И если у вас будут какие-нибудь неприятности, вы всегда повторяйте про себя, как заклинание: «Ерунда, все перемелется, и такая мука будет, хоть пеки из нее ватрушки». Это помогает.

Нечаев. А что пожелать вам?

Аня. Что-нибудь земное.(Насмешливо.) Чтобы хохол у меня не торчал. И зуб не так уж выпирал. И чтобы к концу года у меня ноги выросли на два сантиметра… Ну прощайте!

Нечаев (усмехнувшись). Нет. Здравствуйте!

Аня. Я не поняла.

Нечаев. А что ж тут не понять? Вам некуда идти. Вы здесь сидите, потому что наврали что-то дома… чтобы уйти на съемку на всю ночь. И теперь вы должны торчать где-нибудь до утра…

Аня (нервно). Нет, какой вы проницательный! Удивительно! С кем бы вас сравнить? Я покорена! Я в восторге!

Нечаев. Перестаньте меня бояться.

Аня. А я не боюсь.

Нечаев. Вы боитесь, что я предложу вам что-то. Я не предложу.

Аня (засмеялась). Черт возьми, сколько во мне бодрости. Я когда-нибудь погибну из-за своей бодрости. (Вскочила) Послушайте! Я вас очень прошу! Пойдемте со мной в одно совершенно необыкновенное место! Ведь вы мечтали сегодня попасть в необыкновенное место?

Нечаев. Например?

Аня. Ночь. Мастерская, и сплошные художники. Меня туда пригласили, только я туда боюсь идти одна. А мне очень нужно туда идти.

Шум подъехавшего такси.

Затемнение.

Мастерская художника Пети. Стеллаж с керамическими вазами — стилизация под греческие амфоры и грубые необожженные сосуды кочевников. В мастерской Петя и Нечаев.

Петя. Какая неожиданность! Потрясен, изумлен! (Кричит) Юрочка, иди потрясаться… Мой друг Юрий готовится к встрече, завязывает галстук. А где же застряла моя партнерша по поцелуям? (Кричит) Поцелуи, где вы?

Голос Ани. Мы тут, мы переодеваем ботинки.

Петя. Поцелуи переобуваются. (Нечаеву) Чем бы вас занять?

Нечаев. Ничего-ничего. Я просто посижу… Посмотрю…

Петя. Правильно. Оглядывайтесь вокруг. Изучайте жизнь. (Замахал руками.) Нет, не верю! Вы пришли! Вы — Зевс, громовержец! И вдруг посетили скромного человека из массовки. До чего демократично наше искусство! Да, позвольте представиться. Мы с Юрочкой, так сказать, рядовые художники. Состоим на службе оформителями в журнале «Юная техника». В тот незабываемый миг, когда вы, так сказать, пересекли наш порог, мы как раз отражали взрыв в галактике М-62. Это радостное событие произошло двенадцать квадрильонов лет назад. Но человечество об этом узнало лишь вчера. У нас ведь все с опозданием — провинциальная планета!

Входит Аня.

Не прошло и получаса, как поцелуи переобулись. Какова прическа!

Аня. Да ну вас!

Петя. Да ну меня. Нет, до чего она прекрасна! О! Юрочка, иди быстрее смотреть, как она прекрасна.

Молчание.

Чем бы вас занять?

Аня. Если можно, поставьте чай, а то я крайне забочусь о своих гландах…

Петя. Конечно, ваши гланды предпочли бы… Но мы ее, проклятую, не держим по причине дорогой ее стоимости. Все деньги тратим на глину. Так что ограничимся чаем с сахаром. (Включает чайник.) Вообще, наша мастерская нетипичная.

Всюду сейчас на гитарах играют. Испания. А у нас даже гитары нету… по причине, что играть не умеем. Правда, магнитофон есть. Юрий смастерил. Золотые руки — этот Юрий.(Кричит.) Юрий, золотые руки! (Нечаеву) Завязывает галстук. Знаете, вы пишите с него типа. Редкий человек. Встретились мы с ним необычайно. Иду я как-то в спокойствии чинном мимо витрины магазина «Колбасы». Смотрю, человек висит, за ногу привязался и колбасы фигурно укладывает. Это и был он, о Юрий!.. А кроме того, Юрий — мыслитель. Пишет трактаты по искусству. Как Леонардо да Винчи. Он даже заимствовал у Леонардо восклицание «о!». Все трактаты у Юрия начинаются с «о!». «О художник!» А заканчиваются: «Да будет так!» (Кричит) О Юрий, тебя ждут. Да будет так!.. Ну ладно, в ожидании Юрочки заведем магнитофон. О наш спаситель! Как хорошо, что ты есть. Без тебя, собравшись, пришлось бы о чем-то разговаривать, о чем-то думать, а так заведешь — и всласть погрустишь, безмолвно. Начнем?

Нечаев (он очень стесняется и совсем потерялся). Вы знаете… В общем, это необязательно…

Петя. Да, конечно, дурной тон! Да будет так! А зря, в магнитофоне есть своя истинность. Ну лады! Пойду поглядеть на Юрия, а то он от смущения, может быть, галстуком удавился. (Уходит)

Аня. Вам здесь не нравится?

Нечаев. Я им почему-то не нравлюсь.(Усмехнулся) Ну, в общем, ладно.

Аня. Странно, вчера я не знала ни вас, ни его. Когда люди не знают друг друга, они как будто живут на разных планетах.

Возвращается Петя с Юрочкой. Юрочка — аккуратно одет и в галстуке.

Петя. До чего хорош! И она тоже до чего хороша! Они оба до чего хороши!

Юрочка молча и невозмутимо разливает чай.

Нет, серьезно, пишите с него типа. Во-первых, молчалив. В наше время — редкость. Все ныне болтают и болтают. А у Юрия есть теория: «Человеку дан один язык и два глаза». В этом Юрий видит как бы намек на то, что нужно говорить в два раза меньше, чем видишь. Поэтому он молчит совсем. И я вынужден говорить за нас обоих. Так, Юрочка?

Молчание.

Юрий отвечает, что именно так. Сахару?

Нечаев. Спасибо.

Петя. Ну, если вы когда-нибудь придете с водочкой и напоите Юрия, на него сразу стих находит. Только стихами и пуляет. Юрий, пульни стихами в честь гостей.

Молчание.

Юрий говорит, что не пульнет. Нечаев. Можно мне мастерскую посмотреть? Петя. Да будет так. О Юра, покажи ему мастерскую.

Юрочка уходит с Нечаевым.

(Ане) Вторая встреча… Не много ли для одного дня?

Аня. Почему… вы такой?

Петя. Я другой. Да? Вы тоже сейчас другая. Мы все и всегда другие. В этом жизнь… Вы знаете, когда я вас увидел, я испугался. Я подумал, что вы наивны и что вас просто съедят на стезе кинематографа… как ту сосисочку… О, я святая простота! Она сама режиссера с ходу цап-царап — и съела. Правильно, глотай их, болезных! А вообще, меня все это не интересует. Мне лучше сохранять с вами хорошие отношения. Нам, по всему видно, опять придется целоваться завтра?

Возвращаются Юрочка и Нечаев.

(Нечаеву). О чем же мы дальше поговорим? О ваших фильмах, конечно. К сожалению, не видели. Времени у нас с Юрием мало. Мы с Юрочкой смотрим лишь те фильмы, которые нам понравились в детстве. Боимся рисковать, так сказать… Поэтому «Бемби» мы смотрели пятьдесят семь раз. Так что эта тема отпадает. Нет-нет, мы знаем, что вы достаточно известный режиссер. Не так чтобы очень, но достаточно. Но будете еще известнее. Я это сразу понял, как ваш джаз увидел. А что, если вам для необычности ввести в картину еще Ивана Грозного и запузырить какой-нибудь двусмысленный диалог типа… Ну как жизнь, Иван? Все репрессируешь? А у нас тут новость: холоп с колокольни прыгнул. Крылья испытывал. Ну конечно, мордой об землю — интеллигенция. Ну сами знаете…(Остановился.) Вы достаточно обиделись на меня?

Нечаев. Достаточно.