Зрячее счастье (Екатерина II)

Вокруг Софии не было ничего прочного, а ведь маленький, формирующийся человек постоянно нуждается в опоре, уцепившись за которую, он мог бы продолжить свой духовный рост. Поэтому София искала такую опору в себе самой. Поток ранних, ярких впечатлений заставил девочку совершить своего рода бегство - замкнуться в себе. Путешествия с матерью стали первым толчком, который понудил Софию самоуглубиться и вдруг открыть, что там, внутри нее, свет ничуть не меньше, чем снаружи.

6

МУЖ, КОТОРОГО НЕБЫЛО

Но вот привычный уютный немецкий мирок раздвинулся до пределов. Пятнадцатилетняя Фикхен стала невестой Петра Федоровича и приехала в Россию. Иным было все, от просторов, вновь открывавшихся за стеклами кареты, до языка и одежды людей, которых увидела юная принцесса. Вдруг оказалось, что ее прежний дом, представлявшийся таким важным и помпезным лишь часть чего-то завораживающе огромного. Маленькая путешественница была потрясена и околдована. Она знать не знала, что где-то в глубинах дикой Азии таится такое богатство и скрытая дремлющая мощь.

Впрочем встреча со страной и встреча с будущим мужем произвели на нее разное впечатление. Много лет спустя, в 1774 г. она писала г-же Бьельке о принцессе Елизавете-Шарлоте Ольденбургской, просватанной за герцога Карла Зюдерманландского, брата шведского короля: "Я думаю, что будущая герцогиня Сюдерманландская похожа на стольких других девушек ее возраста: она в четырнадцать лет в восторге, что выходит замуж, а в двадцать будет очень жалеть, что вышла". 39 В этих строках сквозит грустная ирония. Ведь и сама императрица побывала в роли четырнадцатилетней "счастливой невесты", которая в двадцать лет уже жалела о замужестве.

Действительно, Екатерине было о чем сожалеть. Нелюбимый, недалекий муж, жестокий и беспамятливый, как злой ребенок. Ревнивая к чужой красоте и успеху императрица Елизавета Петровна, оказавшаяся довольно суровой свекровью. И полное внутреннее одиночество. Вот результат честолюбивых устремлений принцессы Софии-Августы-Фредерики. Казалось, поставив на карту свою судьбу, согласившись выйти замуж за человека, начавшего вызывать у нее отвращение еще до свадьбы, только ради несбыточных химер будущего, она проиграла.

"Я сказала себе, -- пишет Екатерина в мемуарах, -- если ты полюбишь этого человека, ты будешь несчастнейшим созданием на земле; по характеру, каков у тебя, ты пожелаешь взаимности. Этот человек на тебя почти не смотрит, он говорит только о куклах... и обращает больше внимания на всякую другую женщину, чем на тебя; ты слишком горда, что бы поднять шум из-за этого, следовательно обуздывай себя пожалуйста, насчет нежности к этому человеку; думай о самой себе, сударыня". 40 Великая княгиня, как кереловская Алиса из Страны Чудес, умела давать себе "хорошие советы", которые очень трудно было выполнить. Чем больше цесаревна думала о себе, тем грустнее ей становилось. Однако она бодрилась, смеялась и даже устраивала маленькие проказы.

В то время при русском дворе в моде были маскарады, где мужчины исполняли роли дам и наоборот. "Мне случилось раз на одном из таких балов упасть очень забавно", -- сообщает великая княгиня. Екатерина танцевала с камер-юнкером Сиверсом, который когда-то увидел ее в Берлине лохматой и рассерженной. Сиверс отличался высоким ростом и на повороте сшиб своими фижмами графиню Гендрикову. "Он запутался в своем длинном платье, которое так раскачивалось, что мы все трое оказались на полу,.. ни один не мог встать, не роняя двух других". 41 Кажется, что описывая эту сцену, пожилая уже императрица продолжает весело хихикать. И такими описаниями пестрят страницы ее "Записок". Так горевала Екатерина или нет? Неужели вся молодость великой княгини - это сплошной смех сквозь слезы?

Нельзя сказать, что Екатерина переживала свое горе неглубоко, однако в "Записках" она скорее констатирует факт тяжелого душевного состояния, чем углубляется в его анализ. Цесаревна здраво устанавливала источник неприятностей и решала, как ей развеяться, раз уж нельзя устранить главную причину горестей. "Регулярно в течение нескольких месяцев и в определенное время у меня являлось желание плакать и видеть все в черном цвете, -рассказывает она о первых годах замужества. - Кроме того, у меня была тогда, или мне так казалось, очень слабая грудь; я была еще очень худа; я очень скоро поняла, что это желание плакать без видимой причины происходило или от слабости или от расположения к ипохондрии. Я приписывала это тому ужасному образу жизни, который нас заставляли вести". 42

На нервной почке у Екатерины развилась ранняя форма чахотки, началось кровохарканье. Ей пустили кровь и тем все лечение закончилось. Великая княгиня должна была сама позаботиться о себе, чтоб не сойти в могилу. Какой же рецепт от ипохондрии она избрала? Нет возможности изменить приказание императрицы, предписавшей великокняжеской чете почти полное уединение. Нельзя избежать посещений мужа. Но можно... укрепить слабую грудь и, наконец, избавиться от немодной тогда худобы. И молодая дама начинает с аппетитом кушать, поправляя плохое настроение шедеврами дворцовой кухни. Если ей отказывают в обществе умных собеседников, лишают пиршества ума и духа - так хоть не лишают обеда.

Далее последовали верховые прогулки в окрестностях загородных дворцов, во время которых Екатерина предпочитала ездить по-мужски. Все-таки образ "очаровательной графини Бентинк", впервые в жизни усадившей Софию на коня, оставил в душе Екатерины неизгладимое впечатление. "Я больше всего пристрастилась к верховой езде". 43 - рассказывает она. Великая княгиня даже придумала седло, на котором можно было сидеть и по-дамски, и по-мужски. Пока молодая женщина находилась на виду, она восседала верхом как подобает даме, но чуть только ее лошадь скрывалась за деревьями, Екатерина перекидывала ногу и скакала во весь опор, не боясь упасть. Одинокие поездки по лесу с ружьем за плечами успокаивали великую княгиню.

Удивительно, но в "Записках" ни разу не прорывается такой естественный для юной дамы, лишенной семейного счастья, мотив: ах, почему я не осталась дома, в Германии? Почему на вышла замуж за милого дядю, который пылко любил меня? Ничего подобного молодой великой княгине, судя по ее мемуарам, даже не приходило в голову. Напротив, когда она рассказывает об ухаживаниях дяди, то с досадой называет их "происшествием, которое чуть было не перечеркнуло все честолюбивые планы".

Всеми покинутая, ежеминутно унижаемая то слежкой, то открытым пренебрежением императрицы и двора, Екатерина поддерживала себя, на первый взгляд дикой, несбыточной мечтой. "Я увидела и поняла, - писала она о своем муже, - что он мало ценит народ, над которым ему суждено было царствовать, что он держался лютеранства, что он не любил своих приближенных и что он был очень ребячлив... Сердце не предвещало мне счастья: одно честолюбие меня поддерживало".

Честолюбие Екатерина иногда принимало пугавшие окружающих размеры. Когда императрица Елизавета Петровна еще до свадьбы спросила ее, что девочка желает посмотреть в Петербурге, будущая великая княгиня ответила: "Ваше величество, я хотела бы проехать той дорогой, которой проехали вы 25 ноября 1742 года". После вступления Екатерина на престол, ее слова многие придворные трактовали как предчувствие принцессой своей будущей великой судьбы. "В глубине души моей было, не знаю что такое, ни на минуту не оставлявшее мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавною русскою императрицею", 44 -- писала много лет спустя императрица.

И снова, обратим внимание, Екатерина находит поддержку не во вне, а внутри себя самой. Подчеркнем и еще один момент: приобретение полной власти для нее, человека, не имевшего ни каких прав на престол, было возможно только при условии смерти мужа. Таким образом, великая княгиня уже заранее рисовала картины будущего без Петра. Привыкнуть к этой мысли было не трудно, поскольку супруг то вешал крыс, то держал борзых собак за ширмой в спальне, то поднимал жену среди ночи и заставлял упражняться в ружейных приемах.

Во время войны со Швецией, в 1789 г., уже пожилая Екатерина в ответ на слова о возможной сдаче Петербурга с усмешкой отвечала, что она еще не забыла уроков покойного супруга, отлично владеет ружьем и сама встанет во главе последнего каре преображенцев, чтоб защитить столицу. В 60 лет императрица могла пошутить под канонаду шведских и русских пушек, от которой сотрясались стекла в Зимнем дворце. Но в 21 год, босой, в одной рубашке и с ружьем на плече ей явно было не до смеха.

Вот что о событиях того времени рассказывает в своих "Записках" А.М. Тургенев, который, благодаря родственным связям при дворе, слышал много сплетен о внутренней жизни императорской семьи. По словам Тургенева, канцлер А.П. Бестужев от Екатерины "сведал, что она с супругом своим всю ночь занимается экзерсицею ружьем, что они стоят попеременно у дверей, что ей занятие это весьма наскучило, да и руки и плечи болят у нее от ружья. Она просила его сделать ей благодеяние, уговорить великого князя, супруга ее, чтоб он оставил ее в покое, не заставлял бы по ночам обучаться ружейной экзерсиции, что она не смеет доложить об этом, страшась тем прогневать ее величество". 45

Тягостный абсурд происходящего изводил молодую женщину. Однако на фоне других забав супруга эта казалась даже безобидной. "Утром, днем и очень поздно ночью великий князь с редкой настойчивостью дрессировал свору собак, которую сильными ударами бича и криками, как кричат охотники, заставлял гоняться из одного конца своих двух комнат... в другой; -продолжает свое повествование Екатерина, -- тех же собак, которые уставали или отставали, очень строго наказывал, это заставляло их визжать еще больше... Слыша раз, как страшно и очень долго визжала какая-то несчастная собака, я открыла дверь... и увидела, что великий князь держит в воздухе за ошейник одну из своих собак... Это был бедный маленький Шарло английской породы, и великий князь бил эту несчастную собачонку толстой ручкой своего кнута; я вступилась за бедное животное, но это только удвоило удары; не будучи в состоянии выносить это зрелище, которое показалось мне жестоким, я удалилась со слезами на глазах к себе в комнату. Вообще слезы и крики вместо того, чтобы внушать жалость великому князю, только сердили его; жалость была чувством тяжелым и даже невыносимым для его души". 46

Судя по нервной неуравновешенности и диким выходкам, Петр Федорович отличался явной склонностью к садизму, хотя Екатерина в мемуарах этого прямо не говорит. Приступы извращенной жестокости иногда встречаются у людей с серьезными половыми отклонениями. К несчастью, Петр не мог осуществлять свои супружеские обязанности. Французский резидент при русском дворе де Шампо летом 1758 г. сообщал в Версаль: "Великий князь был не способен иметь детей от препятствия, устраняемого у восточных народов обрезанием, но которое он считал неизлечимым ".47

Бессильную ярость Петр выплескивал на беззащитную жену, которая поневоле знала "позорную" для него как для мужчины тайну. К чести молодой дамы она никому ни слова не сказала о недуге мужа за все первые девять лет супружества, хотя признание избавило бы ее от нападок императрицы. Ведь в отсутствие наследника винили сначала именно великую княгиню. По окончании одного из балов Екатерине передали следующий выговор императрицы: "Ее Величество... гневалась на меня за то, что, будучи замужем четыре года, не имела детей, что вина в этом была исключительно на мне, что, очевидно, у меня в телосложении был скрытый недостаток, о котором никто не знал, и что поэтому она пришлет мне повивальную бабку, чтобы меня осмотреть". 48

Тайна открылась только тогда, когда императрица Елизавета, устав ждать внука, приказала врачу освидетельствовать великокняжескую чету. А.М. Тургенев в своих "Записках" живо описывает реакцию государыни, узнавшей о врачебном заключении. "Пораженная сею вестью, как громовым ударом, Елизавета казалась онемевшею, долго не могла вымолвить слова. Наконец зарыдала..." 49

Оставаясь девственницей в течение многих лет после брака, Екатерина подвергалась постоянным нападкам со стороны Елизаветы Петровны и приближенных императрицы. Неустойчивая еще психика молодой девушки испытала сильный удар. Ко времени приезда в Россию 15-летняя София уже полностью сформировалась и воспринимала себя как женщина накануне брака. Что же ждало Екатерину за порогом спальни? Муж, играющий в солдатиков. Кукол Петр Федорович прятал в постели своей жены. "Часто я над этим смеялась, но еще чаще это меня изводило и беспокоило, -- рассказывает Екатерина, -- так как вся кровать была полна куклами и игрушками, иногда очень тяжелыми". 50

Такое поведение супруга больно било по самолюбию. Сразу возникал вопрос, может быть муж отказывается от жены, потому что жена не слишком хороша? Именно им и задались Елизавета Петровна и ее ближайшее окружение, девять лет пристрастно искавшие недостатки великой княгини. Подобные отношение Екатерина сносила молча. Еще очень молоденькая и, естественно, пока не слишком уверенная в своих женских достоинствах, великая княгиня все же попыталась доказать, что она не такая, как о ней говорят. Доказать хотя бы самой себе.

Появился и первый роман, пока эпистолярный, с Захаром Григорьевичем Чернышевым. Его участники так боялись раскрытия своей тайны, что после быстрого разрыва Чернышев, не желая уничтожать адресованные ему записки великой княгини, замуровал их в шкатулке в стену колокольни в родном селе Воронежской губернии, где они и пролежали около ста лет. Цесаревна обладала бойким пером. "Я люблю вас чересчур, -- писала она предмету своей страсти. -- ...Никто на свете не может меня излечить, будьте уверены". "Я не желала бы рая без Вас". "Я буду любить Вас, буду жить только для Вас". 51

Вероятно, дальше взаимных комплиментов и мелких уловок с передачей записок дело не пошло, но уже в этом проявилось неукротимое желание Екатерины нравиться, ради которого она рисковала, зная, что ей запрещено писать кому бы то ни было и даже иметь письменные принадлежности. Иллюзию куртуазной игры необходимо было поддержать: ведь если она нравится одному, второму, третьему, значит не правы ее муж и Елизавета, значит плоха не она. Доказательство этого стало для Екатерины важнейшим шагом на пути к самоутверждению. Впереди великую княгиню ждала болезненная пощечина, которая, однако, не остановила молодую женщину.

7

"СЕРДЕЧНОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО"

Узнав о причине бесплодия великокняжеской четы, Елизавета Петровна вынуждена была принимать срочные меры для обеспечения престолонаследия. Как умудренная житейским опытом женщина, она выбрала сразу два пути решения проблемы, на тот случай, если один не принесет успеха. Императрица согласилась на операцию для цесаревича Петра Федоровича и одновременно через надзиравшую за Екатериной графиню Марью Чоглокову приказала великой княгине подыскать достойного кандидата на роль отца ее будущего ребенка. Таким кандидатом стал молодой камергер Сергей Васильевич Салтыков, один из наиболее красивых кавалеров петербургского двора, недавно женившийся на фрейлине Матрене Павловне Балк. Их брак казался счастливым. Ни каких внешних причин для сближения Екатерины и Салтыкова не было.

Однако Сергей имел одно важное преимущество перед многими кандидатами - он состоял в очень близком родстве с царствующей фамилией: все потомство царя Ивана Алексеевича ( рано скончавшегося брата Петра I) по женской линии происходило из рода Салтыковых. Важно отметить, что и второй предложенный великой княгине кавалер - Лев Нарышкин - тоже являлся родственником августейшего семейства: Нарышкиной была мать Петра I Наталья Кирилловна. Видимо, Елизавете Нарышкин казался предпочтительнее, так как он представлял родню ветви императора Петра I и самой ныне здравствующей государыни, а не царя Ивана, царицы Прасковьи, императрицы Анны Ивановны и правительницы Анны Леопольдовны. Чоглокова была раздосадована, услышав, что Екатерина в таком важном деле предпочитает поступать по сердечной прихоти. Но великая княгиня остановила свой выбор на Сергее.

Молодой камергер получил от Алексея Петровича Бестужева строжайшие указания и при поддержке Чоглоковой начал осаду великой княгини. Канцлер нашел в Сергее способного ученика, схватывавшего все на лету и не стеснявшегося в средствах. Подкуп слуг, лесть "тюремщикам" Екатерины, разыгрывание пламенной страсти - все пошло в ход. "По части интриг он был настоящий бес", -- признается императрица в своих мемуарах. По прошествии многих лет она давала Салтыкову трезвую, но лишенную гнева характеристику. "У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какой дает большой свет и особенно двор. Ему было 26 лет; вообще и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся; свои недостатки он умел скрывать: самыми большими из них были склонность к интриге и отсутствие строгих правил; но они тогда еще не развернулись на моих глазах".

Так писала умудренная опытом 40-летняя дама, а в двадцать с небольшим Екатерине казалось, что Салтыков искренне влюблен в нее. "Я спросила его: на что же он надеется? - вспоминала она. - Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколь полную страсти картину счастья, на какое он рассчитывал. "А ваша жена, на которой вы женились по страсти два года назад?.." Тогда он стал мне говорить, что не все то золото, что блестит, и что он дорого расплачивается за миг ослепления... Мне было его жаль. К несчастью, я продолжала его слушать..."52

В это самое время, наконец, поправился Петр Федорович, что, естественно, уже не могло сильно обрадовать великую княгиню. В секретной записке французского резидента при русском дворе де Шампо утверждается, что именно Сергей склонил цесаревича к операции. "Салтыков тот час же начал искать средства, чтоб побудить великого князя... дать наследников... Он устроил ужин с особами, которые очень нравились великому князю, и в минуту веселья все соединились для того, чтобы получить от князя согласие. В тоже время вошел Бургав (медик Петра Федоровича - О.Е.) с хирургами, и в минуту операция была сделана вполне удачно... Много говорили,.. что эта операция была только хитростью, употребленной с тем, чтобы, замаскировать событие, автором, которого желали бы видеть великого князя".53

Вероятно, Екатерина сначала и сама точно не знала, кто является настоящим отцом ее ребенка. В своих мемуарах она так ловко запутывает читателя между описаниями беременностей и выкидышей, что выявить из текста истину практически невозможно. Лишь с возрастом в сыне Екатерины Павле столь явно проявились черты, объединявшие его с Петром III, что сомнений не осталось. Петр Федорович передал мальчику многое из своей почти карикатурной внешности, но что еще важнее -- из своей крайней психической неуравновешенности, скользившей буквально на грани нервного заболевания. К несчастью, и отцу, и сыну, она стоила жизни.

Однако, в 1754 г. почти все русские придворные и иностранные дипломаты были уверены, что честь обеспечения престолонаследия принадлежит Салтыкову. Вскоре после рождения Павла, Сергей спешно был направлен с дипломатической миссией в Швецию. Ни какие усилия великой княгини не помогли задержать возлюбленного в Петербурге. Канцлер Бестужев преподал ей горький урок: "Ваше высочество, государи не должны любить. Вам угодно было, потребно было, чтоб Салтыков вашему высочеству служил. Он выполнил поручение по предназначению, ныне польза службы всемилостивейшей вашей императрицы требует, чтобы он служил в качестве посла в Швеции. Высочайшая воля августейшей монархини для всех и для каждого есть священный закон". 54

Открытие потрясло цесаревну. Оказалось, что не только она была вынуждена выполнять приказ императрицы. Милый Сергей не любил ее, а лишь делал вид, по августейшему повелению. Екатерина вновь оказалась не мила и не желанна. Внутреннее опустошение, нервный срыв и как результат долгого и мучительного издевательства над человеческой душой -- серьезный психический комплекс женской неполноценности, оставшийся с великой княгиней на всю жизнь. Отныне для Екатерины становится необходимым постоянно доказывать свою дамскую привлекательность, причем не череде сменяющихся возлюбленных, а самой себе.

Впоследствии императрица прекрасно осознавала болезненную сторону подобного поведения и прямо признавалась в этом человеку, которому абсолютно доверяла. В 1774 г. в письме Григорию Александровичу Потемкину, озаглавленном "Чистосердечная исповедь", она откровенно называла свое состояние "пороком". "Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и если б я в участь получила с молода мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась, беда та, кто сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви,.. статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель, но напрасно я сие к тебе пишу, ибо после того возлюбишь ли?.. А если хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду". 55

Потемкин оказался достаточно душевно щедрым человеком, чтоб понять произошедшее и принять женщину, которая в сущности ничего не могла ему гарантировать; а когда их близость оборвалась, простить и продолжать в течение всей жизни искренне жалеть ее.

Не получив "в участь" мужа, которого можно было бы любить, Екатерина искала любовь, где только возможно. Современная американская исследовательница Изабель де Мадариага назвала это состояние императрицы "духовным странствием" или "любовным паломничеством". 56

Удача улыбнулась Екатерине со Станиславом Понятовским. Очаровательный польский дипломат увлекся веселой и раскованной в общении великой княгиней. Для Станислава это была первая любовь, осветившая и искалечившая всю его дальнейшую жизнь, а также судьбу его страны - Речи Посполитой - королем которой он впоследствии стал, опираясь на поддержку России и наивно надеясь получить после коронации согласие Екатерины на брак с ним. "Более всего меня занимала мысль, -- писал Понятовский о событиях 1764 г., -- что, если я стану королем, императрица, рано или поздно могла бы решиться выйти за меня замуж, в то время как, если я им не стану, этого не случится уже никогда".57

Для великой княгини, по ее собственному признанию, оказалось необыкновенно важно сорвать цветок первого, еще незапятнанного чувства и получить первые доказательства поклонения. В этом романе Екатерина играла первую скрипку и веселилась от души. На страницах ее "Записок" много места отведено описанию хитроумных уловок, позволявших влюбленным видеться наедине, крадя часы свиданий под самым носом у приставленных к великой княгине придворных дам и прислуги.

Казалось, радость переполняет Екатерину до краев. Стась был не просто красив, нежен, образован и податлив, как воск в ее пальцах, он обладал еще и тем невыразимым польским шармом, который сводит с ума детей севера, как неверная, зыбкая красота духов вод и лесов сводит с ума простых смертных. Они могут подарить своим возлюбленным все, кроме постоянства. Нет, бедный Стась не изменил великой княгине. Он поступил хуже.

Однажды Петр Федорович приказал своим слугам подкараулить и схватить Понятовского в Петергофском парке, после того, как тот несколько часов провел у цесаревны. "Некоторое время мы все двигались по дороге, ведущей к морю. Я решил, что мне конец. - рассказывает дипломат. - Но на самом берегу мы свернули на право... Там великий князь... в самых недвусмысленных выражениях спросил меня, спал ли я с его женой".58 Понятовский все отрицал и через некоторое время его отпустили.

Через свою фрейлину, любовницу Петра, Елизавету Воронцову, Екатерина попыталась замять дело. Казалось, наследник успокоился и даже назначил час для примирения. Понятовский отправился в Монплизир, прихватив с собой на всякий случай Льва Нарышкина и Ксаверия Браницкого. "И вот уже великий князь с самым благодушным видом идет мне навстречу, приговаривая:

-- Ну не безумец ли ты! Что стоило своевременно признаться? Никакой чепухи бы не было... Раз мы теперь добрые друзья, здесь явно еще кого-то не хватает!..

Он направился в комнату своей жены, вытащил ее, как я потом узнал, из постели, дал натянуть чулки, но не туфли, накинуть платье из батавской ткани без нижней юбки, и в этом наряде привел ее к нам...

Затем мы, все шестеро, принялись болтать, хохотать, устраивать тысячи мелких шалостей, используя находившийся в этой комнате фонтан - так, словно мы не ведали никаких забот. Расстались мы лишь около четырех часов утра".59

Так что же собственно сделал очаровательный Стась? Ничего. В том-то и беда, что милый польский дипломат позволил у себя на глазах оскорбить Екатерину, вытащив ее полураздетой из постели, и повел себя так, будто ничего не произошло. Более того, даже обрадовался, что из-за хорошего расположения духа Петра Федоровича им с великой княгиней не грозят неприятности. Видимо, Понятовский так до конца жизни и не понял, что именно тогда погубил себя в глазах Екатерины, иначе он не поместил бы эту сцену в свои мемуары.

Зато великая княгиня очень хорошо поняла произошедшее. Она подыграла развязному мужу и его любовнице, тоже сделала вид, что вполне довольна, и тем избежала крупного скандала, но осталась внутренне уязвлена. Ее неотразимый варшавский рыцарь оказался человеком слабым и трусливым. Хотя роман Екатерины с Понятовским продолжался еще некоторое время, великая княгиня уже осознавала, что одно преклонение ее не удовлетворяет. Она искала силы. Не только физической, но и душевной. Пусть грубой, зато надежной, как камень. Силы, которая не позволила бы втоптать ее в грязь.

Эту силу ей подарил Григорий Григорьевич Орлов, которого цесаревна сама нашла и выбрала, как только карета с "горячо любимым Стасем" покинула Петербург, направляясь в Варшаву. В то самое время, когда Екатерина молча переживала свое разочарование в Понятовском, она из пересудов фрейлин узнала, что в аналогичных обстоятельствах не все ведут себя, как Стась.

Орлов был адъютантом президента Военной коллегии фельдмаршала графа Петра Ивановича Шувалова и увлекся его любовницей княгиней Еленой Куракиной. "В круг обязанностей Григория Орлова входило разносить любовные записки. - сообщает секретарь французского посольства Мари-Даниэль Корберон, хорошо знакомый с придворными сплетнями того времени. - Но Орлов был слишком молод, чтоб исполнять в данном случае роль наперсника, а княгиня слишком опытна, чтобы пропустить незамеченными счастливые достоинства Орлова. Она сделала его своим любовником и поздравила себя с этим выбором. Юный адъютант был молод красив и силен. В нем уже замечались задатки твердого и своеобразного характера, который вполне определился впоследствии и который с того времени он начал смело выказывать. Граф Петр требовал прекращения свиданий с Куракиной. Орлов не желал дать подобного обещания. На него одели оковы, но и это не смогло сломить его упорства. В наказание за строптивость его отправили на войну с Германией". 60

Екатерина справедливо предположила, что, если ради мимолетного увлечения Куракиной, Григорий Григорьевич не побоялся оков, то ради нее он вполне может рискнуть головой. По здравом размышлении великая княгиня пришла к выводу, что Орлов слишком хорош для вторых ролей. Его дело освобождать принцесс, а не тратить время на прислугу.

Выбор Григория Григорьевича, героя Семилетней войны, кумира столичных гвардейцев, определялся во многом и чисто политическим расчетом. Екатерина уже завоевала себе такое положение в обществе, при котором на нее смотрели, как на единственную надежду, удержать неуравновешенного мужа в рамках, в случае смерти императрицы Елизаветы. Теперь она нуждалась в серьезной военной опоре. Такую опору великой княгине могли обеспечить братья Орловы, являвшиеся признанными вожаками столичной гвардейской молодежи. Коротко знавший Григория еще по совместной армейской службе в Кенигсберге Андрей Тимофеевич Болотов описывает впечатление, которое тот производил на офицеров: "Он и тогда имел во всем характере своем столь много хорошего и привлекательного, что нельзя было его никому не любить".61 Когда Орлов и Болотов вновь встретились в Петербурге, Григорий, по словам приятеля, "был тогда уже очень и очень коротко знаком государыне императрице... и набирал для нее и для производства замышленного... переворота"62 подходящих людей. Так, в сердце Екатерины вместе с любовью вошел трезвый расчет.

Григорий Григорьевич оправдал возложенные на него и его братьев надежды. Заговор готовился долго, а совершился молниеносно. Петр III был свергнут с престола, но что еще важнее, в трудной политической борьбе, которая развернулась сразу после переворота между партией, поддерживающей притязания Екатерины, и партией, пытавшейся передать корону ее сыну Павлу, Орловы одержали победу. Екатерина стала самодержавной государыней.

Впереди Орлова ждала власть, но именно этой-то власти, а вернее связанной с ней повседневной кропотливой государственной работы и не выдержал сильный, но бесшабашный и ленивый Гри Гри, как называла его императрица. Сама Екатерина писала о нем: "Это самый красивый человек своего времени; природа была необыкновенно щедра относительно его наружности, ума, сердца, души. Прилежно ни чем заняться он не может, но природная острота его подмечает сильную и слабую сторону того, о чем слышит, и далеко оставляет за собой того, кто сообщает ему об этом предмете".63

Григорий Григорьевич был человеком довольно одаренным: выступал на сцене, ставил физические опыты по строительству фундаментов в условиях вечной мерзлоты. Уже после своего ухода с поста фаворита, во время заграничного путешествия в 1777 г. Орлов встречался с химиком Ж. Бернулли. Естествоиспытатель, неожиданно для себя, был очарован человеком, которого по всем правилам общественной морали того времени полагалось презирать. С удивлением он писал друзьям: "Должен признаться, мне Орлов до чрезвычайности понравился; я его видел уже в Тоскане, но теперь гораздо ближе: счастливее физиономию, соединенную с прекрасной выразительной фигурою, трудно себе представить".64 Физика и химия были страстью Орлова, но для того, чтобы заняться чем-то надолго и всерьез Григорию Григорьевичу не хватало усидчивости.

Недостаток элементарного трудолюбия не позволял ему стать по-настоящему государственным человеком. Корберон писал о нем в том же 1777 г. : "Это красивый мужчина. Императрица сохраняет к нему дружбу... Он человек открытый, прямой и честный; его твердость никогда не колебалась, у него есть характер. Если бы к этому он прибавил знание государства и последовательность в действиях, как это требуется в его положении, он стал бы великим министром".65

В минуты острой необходимости, например, во время московской чумы 1771 г. Орлов умел собрать всю свою энергию и направить ее на разрешение поставленной задачи. Однако подобные всплески случались у него изредка. С каждым днем Екатерина все более и более погрязала в государственных делах, а Григория Григорьевича все сильнее одолевала скука. Его безделье начинало раздражать Екатерину. В письме к госпоже Жоффрен она замечает: "Он отъявленный лентяй, хотя очень умный и способный".66

Вступая в заговор с целью возведения Екатерины на престол, братья Орловы тешили себя надеждой, что получив корону, императрица решится на венчание с Григорием Григорьевичем. Этот проект, однако, потерпел крах, поскольку русское дворянское общество отнюдь не настроено было подчиняться "госпоже Орловой". Екатерина отлично понимала, где граница, за которую она не смеет переступить. Эту границу четко обозначил Никита Иванович Панин, заявивший по поводу предполагаемого брака: "Императрица делает, что хочет, но госпожа Орлова не будет русской императрицей".

Екатерина пожертвовала проектом нового брака, ради укрепления на престоле. Ее шаг был весьма показателен. Она неуклонно подчиняла личные привязанности политическим интересам. Последние казались ей гораздо важнее, и императрица всегда негодовала, если ее заставляли выбирать между властью и любовью. Как можно сомневаться в ее действиях? Она прежде всего государь; остальное приятно, но не обязательно.

Это открытие не прибавило Григорию Григорьевичу сердечного пыла по отношению к вечно занятой возлюбленной. Он ведь и не предполагал, что ей теперь постоянно будет некогда. И все же Орлов 12 лет оставался фаворитом Екатерины, обеспечивая ей прочную поддержку образовавшейся вокруг него партии.

Честность и открытость делали Орлова достаточно привлекательным в роли временщика даже для представителей дворянской оппозиции. Князь М. М. Щербатов писал о нем в своем памфлете "О повреждении нравов в России": "Среди кулачных боев, борьбы, игры в карты, охоты и других шумных забав, почерпнул и утвердил в сердце своем некоторые полезные для государства правила... Никому не мстить, отгонять льстецов, оставлять каждому месту и человеку непрерывное исполнение их должностей... Хотя его явные были неприятели графы Никита и Петр Ивановичи Панины, никогда не малейшего им зла не сделал, а напротиву того во многих случаях им делал благодеяния, и защищал их от гневу государыни... Во время его случая дела весьма порядочно шли... Но все его хорошие качества были затмены его любострастием:.. не было ни одной почти фрейлины у двора, которая бы не подвергнута была к его исканиям".67

И действительно, Григорий чаще и чаще пренебрегал хрупкими сердечными узами, связывавшими его с Екатериной, ища развлечений на стороне. Виной тому было не охлаждение, а чувство обиды и разочарования, которое постепенно охватывало душу первого из екатерининских орлов. Императрица не вышла за него замуж, сделав тем самым положение Григория Григорьевича крайне шатким, более того - унизительным.

При дворе вельможе в случае, пользующемуся расположением государя, всегда завидовали, всегда льстили в глаза и его же всегда презирали и травили за глаза. Близость с императрицей перечеркивала все реальные заслуги временщика, внушала к ним скептическое высокомерное отношение со стороны общества. А Григорий Григорьевич, от природы мужественный и честный, с трудом переживал подобное положение.

Была и другая причина душевного отдаления между императрицей и Орловым - ее ум. Мало найдется мужчин, готовых осознать, что любимая женщина может быть умнее и талантливее их самих. Но еще меньше тех, кто, осознав, согласится переносить такую женщину рядом с собой. Григорий Григорьевич не был самодовольным ничтожеством и поэтому скоро понял: Екатерина намного одареннее, работоспособнее и мудрее него. Но чувство уязвленного самолюбия все же кололо ему душу. В купе с многочисленными интригами, путем которых придворные группировки старались внести раскол между Екатериной и Орловым, чтоб впоследствии заменить его на более послушного фаворита, это чувство стало катализатором личного разрыва.

Однако за сердечным охлаждением политический разрыв последовал очень не скоро. И здесь мы сталкиваемся с яркой чертой характера императрицы. Екатерина всегда подчиняла движения сердца государственной необходимости. Уже остыв к Григорию Григорьевичу, она в течение нескольких лет терпела его неверность, пьянство и даже, как шептались в придворных кругах, побои, случавшиеся под горячую руку. Корберон, ссылаясь на рассказ хорошо знакомого ему швейцарского адвоката Пиктэ, 15 лет прослужившего в доме Орлова, писал: "Григорий бил ее не раз, и Пиктэ, бывший свидетелем их интимной жизни, говорил мне, что видел государыню в слезах и она жаловалась ему на недостаток внимания к ней со стороны князя". 68 Зачем же Екатерина позволяла подобное обращение с собой?

Союз с партией Орловых был слишком ценен для нее как для государя. Она не могла позволить себе показать истинные чувства и своими руками разрушить силу, которая помогала императрице держаться у власти в противовес враждебным действиям группировки Панина, старавшейся возвести на престол цесаревича Павла.

Лишь в 1772 г. из-за неудачных действий Григория Григорьевича на переговорах с Турцией в Фокшанах, перечеркнувших все усилия русской стороны по заключению мира, позиции партии Орловых значительно ослабели. И тогда Екатерина пошла на разрыв, поскольку сохранение за Орловым поста фаворита уже не соответствовало его реальному влиянию на государственные дела.

Подобный шаг дался Екатерине нелегко. Ей было уже 44 года, императрице казалось, что она слишком немолода, чтоб менять привязанности, более того - слишком занята для новых любовных похождений. Как она ошибалась! Впереди ее ждал бурный роман, наконец, подаривший Екатерине семью; затем целая цепь мелких увлечений, и в финале - роковая страсть, окончательно погубившая дамскую репутацию государыни.

8

ВТОРОЙ БРАК

Опасность политического положения, в котором оказалась Екатерина после падения влияния Орловых, заставила ее искать новой силы, способной противостоять группировке Панина. Ненадолго сменивший Гри Гри Васильчиков -- креатура канцлера Никиты Ивановича Панина - не мог удовлетворить этим требованиям. Он был слаб, недалек и полностью контролировался враждебной Екатерине партией.

Кроме того, императрица его не любила. В "Чистосердечной исповеди" она признавалась, что во время связи с Васильчиковым "более грустила, нежели сказать могу". "Я думаю, что от рожденья своего я столько не плакала, как сии полтора года; сначала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже... Признаться надобно, что никогда довольнее не была как когда осердится и в покое оставит, а ласка его меня плакать принуждала".69

Странные слова. На первый взгляд, кажется, что государыня может выбрать себе в качестве фаворита, кого ей вздумается. На самом же деле она оказывается заложницей борющихся за власть придворных группировок, и ее личные привязанности практически не идут в счет. Северная Мессалина, как Екатерину часто именовали французские памфлетисты того времени, вовсе не была вольна в выражении своих сердечных прихотей. Реально она имела право удержать избранника возле себя ровно столько, сколько позволяет политическая ситуация, и ни минутой дольше. Личная жизнь императора превращалась в приводной ремень громадной государственной машины, а сама Екатерина и близкие ей люди становятся пленниками сложной системы функционирования абсолютной монархии, при которой фаворитизм - один из важнейших элементов управления придворными партиями. Не владей императрица виртуозно этим оружием, она бы не удержала политическую ситуацию под контролем.

Слов нет, Екатерина блестяще научилась сдерживать себя и выжидать. Около полутора лет ей пришлось терпеть Васильчикова, близость с которым вызывала у нее слезы. Однако было другое лицо, преданное Екатерине безоговорочно. О нем следовало подумать. Генерал-майор Григорий Александрович Потемкин, отбывший в 1769 г. от двора в действующую армию на время войны волонтером, т.е. добровольцем, и уже успевший зарекомендовать себя как подающий большие надежды военачальник.

Екатерина знала, что он любит ее 12 лет, с тех самых пор как совсем молодым человеком участвовал в перевороте. Он обладал хорошим образованием, имел обширные связи в придворной и военной среде, пользовался поддержкой православного духовенства, а также масонских лож, находившихся под управлением Ивана Перфильевича Елагина, враждовавших с ложами Панина. Такой человек мог сыграть нужную роль.

И снова Екатерина заставляет свое сердце идти на поводу у политики. В конце 1773 г. она вызывает любящего ее человека с театра военных действий в столицу, вводит его в фавор для того, чтоб он сделал опасную и трудную работу - разблокировал вокруг Екатерины кольцо сторонников цесаревича Павла, снизил вес этой партии, помог заключить мир с Турцией и организовал переброску войск внутрь страны, где уже бушевала Пугачевщина. Эту работу императрица намеревалась щедро оплатить. Потемкин получал ее и все, что прилагается к любви венценосной особы - титулы, богатства, власть и... презрение общества, замешанное на зависти и непонимании, что государыню тоже можно любить как простую женщину.

Итак, Екатерина предлагала новому избраннику сделку, чисто немецкую по своей сути, так как заплатить за его труды она намеревалась собой. В зените своего 45-летия, здравая, рассудительная, немолодая женщина вела взвешенный политический торг. Однако претендент сразу смешал все карты. Он повел игру по совершенно непредвиденным правилам - потребовал от императрицы отчета в ее далеко небезупречном поведении, затем руку и сердце, а потом обрушил на Екатерину такой шквал своего долго сдерживаемого чувства, что под его напором и она не устояла на позиции холодного рассудка.

"Какие счастливые часы я с тобою провожу... -- говорит Екатерина в одной из ранних записок Потемкину. - Я отроду так счастлива не была, как с тобою. Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце мое обыкновенно пробалтывает страсть. Знатно, что полно налито, и оттого проливается".70

Потемкин получил не только "Чистосердечную исповедь" - т.е. покаяние Екатерины и ее объяснение, почему она так долго металась от одного мужчины к другому в то время, когда рядом был молчаливый преданный рыцарь. 30 мая 1774 г. состоялось их тайное венчание в церкви Самсония, что на Выборгской стороне. Память об этом событии осталась в семейных преданиях нескольких русских и польских дворянских фамилий (Воронцовых, Голицыных, Чертковых, Энгельгардт, Самойловых и Браницких) чьи предки присутствовали во время обряда в храме. Эти рассказы собрал и изучил известный русский публикатор конца прошлого века Петр Иванович Бартенев. 71 Версию о браке Екатерины II и Г.А. Потемкина подтверждает их переписка, где они часто именуют друг друга "мужем" и "женой", "дорогими супругами", соединенными "святейшими узами", а также посылают поздравления с неким "собственным праздником", ведомым только им.

В отличие от Орлова, желавшего гласного и открытого союза с императрицей, Потемкин согласился на тайный брак. Почти никто при дворе не знал о венчании. Это делало положение нового фаворита очень двойственным. Муж по сути, он должен был на людях играть роль любовника. Такая крайне необычная ситуация, естественно, не доставляла Григорию Александровичу никакого удовольствия. Ради возможности провести лишний час в обществе любимой женщины, к тому же своей законной супруги, ему приходилось преодолевать тысячи трудностей: вставать раньше придворных истопников и лакеев, ждать, пока императрица, поминутно рискуя быть замеченной, доберется до его комнат, или самому под покровом ночи прокрадываться в ее спальню. Игра для 16-летних влюбленных, а не для солидных политиков, двигавших по карте Европы многотысячные армии и взвешивавших на ладони войну и мир.

И все же они вынуждены были в нее играть, чтобы не оскорбить представления придворного общества о приличиях, афишируя свои отношения. Однажды Потемкин не смог во время отделаться от вечернего гостя - своего старого университетского однокашника Дениса Ивановича Фонвизина - и императрица три часа прождала мужа на сквозняке в коридоре перед своей комнатой. В другой раз Потемкин подарил Екатерине маленькую собачку. Вбежав утром вместе с горничной в спальню императрицы, животное учуяло запах любимого хозяина, начало радостно тявкать и в восторге кататься по кровати. Екатерина, по ее словам, "чуть не умерла со стыда".

Еще труднее было политическое положение Потемкина. Придворные партии видели в нем преходящую фигуру, вся сила которой основывается на переменчивой сердечной привязанности императрицы. Они не понимали, почему Григорий Александрович получил от Екатерины так много власти, по сравнению с прежними фаворитами, и всячески старались напомнить новому случайному вельможе, где его место. Неудивительно, что Потемкин в таких условиях внутренне терзался, а на людях проявлял надменность и высокомерие по отношению к придворной публике. С годами он научился сдерживать себя, но опыт и знание истинной цены отношения придворных пришли не сразу. За них ему пришлось заплатить серьезными душевными переживаниями.

Екатерина как могла сглаживала ситуацию, стараясь в чисто личных отношениях предстать перед возлюбленным в роли верной преданной жены. "Нет, Гришенька, статься не может, чтоб я переменилась к тебе, -- писала она, -отдавай сам себе справедливость; после тебя можно ли кого любить? Я думаю, что тебе подобного нету, и на всех плевать. Напрасно ветреная баба меня по себе судит, как бы то ни было, но сердце мое постоянно".72 "Батинька, мой милый друг, приди ко мне, чтоб я могла успокоить тебя бесконечной лаской моей".73

С ревнивым и вспыльчивым Потемкиным Екатерина вела себя очень тонко. Она понимала, чего стоит его "золотая голова" и до тех пор, пока взаимная страсть связывала их, старалась терпеть его бурные сцены и мелочные придирки. "Я верю, что ты меня любишь, -- урезонивала она его, -- хотя и весьма часто и в разговорах твоих и следа нет любви. Верю для того, что я разборчива и справедлива, людей не сужу и по словам их тогда, когда вижу, что они не следуют здравому рассудку... Хотя ты меня оскорбил и досадил до бесконечности, но ненавидеть тебя никак не могу... Милый друг, душа моя, ты знаешь чувствительность моего сердца".74

Если Орлов не был в полном смысле слова государственным человеком, то Потемкин принес с собой в жизнь Екатерины другую проблему. Новый вельможа в случае работал дни и ночи. Императрица, просыпаясь в 5 - 6 часов утра, и намереваясь посетить возлюбленного в его покоях, с досадой замечала, что он уже на ногах, а его секретари снуют по коридору с бумагами.

Талантливый политик и деятельный сотрудник, Потемкин кипел энергией, быстро учился и норовил все делать сам. Беда была не в том, что порученную работу он исполнял плохо - наоборот, Григорий Александрович блестяще справлялся со сложнейшими проблемами, но, к сожалению, слишком редко спрашивал позволения своей августейшей супруги. "Муж, пророчество мое сбылось, -- с горечью писала в одной из записок Екатерина, -- неуместное употребление приобретенной вами поверхности причиняет мне вред, а вас отдаляет от ваших желаний, и так прошу для Бога не пользоваться моей к вам страстью... Хотя бы единожды послушай меня, хотя бы для того, чтоб я сказать могла, что слушаешься".75

В таких условиях ссоры были неизбежны. Два одаренных политических деятеля с трудом уживались вместе, споры из кабинета переходили в спальню. "Дав мне способы царствовать, -- пишет Екатерина о событиях 1774 г., когда Потемкин действительно помог ей сохранить корону, -- отнимаешь силы души моей".76 "Мы ссоримся о власти, а не о любви", -- грустно замечала императрица в другом письме.

Как бы сильно Екатерина и Потемкин не любили друг друга, долго вытерпеть такой семейный ад, они не могли. Всему приходит конец. Потемкин сделал намеченную для него работу, а придворные группировки, почувствовав угрозу во все возрастающей власти нового фаворита, ополчились на него общим фронтом. И тогда Екатерина совершила страшный для женщины и единственно верный для государыни шаг. Все еще любя своего вспыльчивого героя, все еще очень страдая из-за их разлада, она решила пожертвовать им как фаворитом, удалив с поста случайного вельможи, и тем самым успокоить недоброжелателей Потемкина.

Зажав собственные чувства в кулак, императрица не посчиталась и с чувствами очень дорогого человека. Потемкин устроил цепь сцен, бросил двор, ускакал в Новгородскую губернию якобы на инспекцию крепостей... Пока он страдал и метался, Екатерина сохраняла внешнее спокойствие, ожидая, пока буря стихнет и разум возобладает в голове мужа.

Так и произошло. Императрица слишком хорошо знала людей: для Потемкина, как и для нее самой, главным в жизни было дело, и удаление от дела он переживал болезненнее, чем удаление от нее. Поэтому князь вернулся. Екатерина выиграла этот раунд. Она сохранила для себя блестящего сотрудника и ближайшего друга, но... потеряла возлюбленного.

9

"ФРАНЦУЗСКАЯ" СЕМЬЯ

Разрыв Екатерины с Потемкиным причинил душевную боль обеим сторонам. Однако именно с этого момента императрица обрела подобие семьи. Того спокойного и надежного места, где она могла расслабиться, быть самой собой, получить помощь, совет, душевную поддержку. С годами Екатерина и Григорий Александрович даже на людях стали держаться как женатая пара. "Десятилетняя разница в возрасте между ними, -- пишет английская исследовательница И. де Мадариага, -- значила все меньше по мере того, как оба они старели. К концу жизни Потемкина... он был велик сам по себе... Вероятно, его пребывание рядом с Екатериной в масштабах страны играло стабилизирующую роль. Отчасти от удовлетворял потребность русских в мужской власти".77

Что же это была за семья, где мужа и жену объединяла не любовь, а дружба? Не ложе, а кабинет? Ответить на поставленный вопрос невозможно, если не обратиться к тем изменениям, которые внесла в семейную мораль эпоха Просвещения. Философия, управлявшая умами образованного общества того времени, стремилась решительно порвать со "средневековыми" устоями семьи, Вольтер высмеивал "ханжество" и "лживость" церковных обрядов, соединяющих браком двух чужих друг другу людей ради преумножения богатств их родов и возвышения фамилий на социальной лестнице. Однако было бы ошибкой считать, что философы-просветители призывали вообще отказаться. Напротив, они внушали своим читателям лишь "трезвое" отношение к браку как к выгодной сделке и советовали просвещенным людям не, портя жизнь друг другу, искать любовь вне семейного круга. Супружеская же пара, по мысли французских "моралистов" нового времени, должна была стать союзом сугубо дружеским. Подобный стиль поведения уже настолько привился среди европейского дворянства, что супружеская любовь и верность считались почти неприличными и смешным.

В начале своего союза с императрицей Григорий Александрович, отдававший предпочтение православной этике перед нравственными достижениями французской философии, пытался навязать августейшей супруге брак по всем церковным канонам. Екатерина старалась принять подобную форму совместной жизни. Оба при невероятных усилиях над собой продержались полтора года. И не только потому, что на хрупкую скорлупу их маленькой семьи оказывалось колоссальное давление придворных интриг, но еще и потому, что при всей верности Потемкина религиозным представлениям, при всей глубине исповедуемой им православной морали, и он, и его возлюбленная были людьми эпохи Просвещения. Они уже вкусили ее плодов и не могли отказаться от той культурной среды, в которой воспитывались и учились думать.

Сделав интеллектуальный выбор в пользу греческой культуры, Потемкин в быту не мог перешагнуть через маленькие соблазны "просвещенных" семейных отношений. Тем более легко относилась к ним Екатерина, всегда предпочитавшая свободу ума и свободу духа требованиям жесткой религиозной дисциплины чувств и мыслей. Поэтому между Потемкиным и его августейшей покровительницей возник и удержался на всю жизнь именно французский "просвещенный" брак, который предпочитала императрица.

Подобный брак не только не исключал, но и предполагал наличие у супругов любовников и любовниц, к которым муж и жена взаимно должны были проявлять снисходительность и дружелюбие. Так и произошло. Императрица оказывала знаки внимания поклонницам светлейшего князя, которые буквально гроздьями висели на его эполетах. С другой стороны, каждый новый фаворит Екатерины мог занять свое место только после согласия Потемкина - слишком уж важен был с политической точки зрения пост случайного вельможи, чтоб сквозь пальцы смотреть на людей, сменяющихся на нем.

На личных взаимоотношениях Екатерины и Потемкина это отражалось мало: оба стояли слишком высоко над остальными и слишком ценили свой союз, дававший огромные государственные плоды. После смерти Григория Александровича в 1791 г. императрица писала старому корреспонденту барону М. Гримму о своем потерянном супруге: "В нем было... одно редкое качество, отличавшее его от всех других людей: у него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил".78

Встречались, правда, разные недоразумения. Ведь каждый следующий фаворит, ощущая свою силу, рано или поздно пытался вступить в противоборство с Потемкиным. Тогда Екатерина отказывалась от "случайного", обычно без всякого сожаления и даже с чувством гнева на слишком много возомнившего о себе любовника. В этом смысле характерен эпизод с Иваном Николаевичем Корсаковым, "Пирром, царем Эпирским", как называла его Екатерина, подчеркивая античную красоту фаворита. В 1778 г. он был удален с поста фаворита за... При дворе дело объясняли тем, что Корсаков изменил Екатерине с графиней Прасковьей Александровной Брюс. В личной записке бывшему фавориту императрица дает другую версию событий. Оказывается очаровательный Пирр сблизился с недоброжелателями Потемкина и назвал князя "общим врагом". "Общим врагом"! Этого было достаточно, чтоб самоуверенный мальчик, как ядро из пушки, вылетел из покоев Зимнего дворца и, не оглядываясь, мчался до самой Москвы. "Ответ мой Корсакову, который назвал Князя Потемкина общим врагом. - писала императрица. -- ...Буде бы в обществе... справедливость и благодарность... превосходили властолюбие,.. то бы давно доказано было, что никто вообще друзьям и недругом... делал более неисчислимое добро. Но как людским страстям нередко упор бывает, того для общим врагом наречен". 79

Потемкин именно потому и был ценен для Екатерины, что умел давать "упор", т.е. отпор "людским страстям", в частности "властолюбию", кипевшему вокруг трона. Любовника выставили из дома за попытку конфронтации с мужем. Этот урок должны были усвоить и другие кандидаты на пост фаворита.