Небо, полное звезд

Марси мотнула головой.

– Нет, кэп, легче с вами. Вам не надо ничего рассказывать, вы всё видели сами.

– Да, видел.

Она снова покраснела.

– Я… я виновата. Не знаю, что на меня нашло. Симон просто взбесил меня своей непонятливостью, и…

– Это стало последней каплей, – помог я ей. – Тебя уже давно злило, что он такой пассивный, не проявляет инициативы. Верно?

– Да, кэп. Он должен был первым… ну, сделать первый шаг. Ведь он мужчина.

– Он ещё не мужчина, Марси, – мягко возразил я. – Он только мальчик. Да и ты… Хотя ты всё же взрослее, чем он. Поэтому должна понимать, что пока рано требовать от Симона, чтобы он вёл себя по-взрослому. – Я немного помолчал. – Прости за нескромный вопрос, но почему он тебе нравится? Ведь вы такие разные.

– Зато он очень красивый.

– И это единственная причина?

– Нет, кэп. Ещё Симон очень хороший. Добрый. Скромный. Наивный… И не умничает. А я не люблю умников. Я сама умная, и мне этого хватает.

– Да, понимаю… – Я снова замялся, чувствуя себя крайне неловко. – Ты это… короче, не торопись.

Марси серьёзно кивнула:

– Я не тороплюсь, кэп. Нам в школе говорили, что сексуальные отношения следует начинать не раньше семнадцати лет. Я думаю, это правильно. У меня ещё ни с кем ничего не было. Поцелуи, конечно, не считаются. Ведь так?

– Ну, наверное, – ответил я неуклюже.

Всё-таки никудышный из меня советчик в сердечных делах. Тем более – для четырнадцатилетней девочки.

К тому времени, когда я закончил обход корабля, Лопес уже вдоволь поспорил со Штерном и вернулся в свою каюту. Похоже, он догадался, что я заглянул к нему не просто пожелать спокойной ночи, так как сразу пригласил меня сесть и предложил выпить кофе или чаю. От напитков я отказался и без предисловий перешёл к делу:

– Думаю, адмирал, нам пора продолжить разговор, который мы не закончили полтора месяца назад. Теперь я убедился, что 519-я – особенная звезда, и хочу знать, почему вы с самого начала так считали. То, что она не похожа на другие двенадцать звёзд из списка второго «Ковчега», ещё не аргумент. Да и вы сами признали, что у вас были дополнительные соображения. Обещаю не считать вас сумасшедшим.

Лопес натянуто усмехнулся.

– Это будет трудно, Эрик. Ты именно так обо мне и подумаешь, когда я скажу, что с тех пор, как моя резистентность начала ослабевать, я всё явственнее слышал зов этой звезды.

Между нами повисло молчание. Мне пришлось приложить громадные усилия, чтобы ни взглядом, ни выражением лица не выдать своих мыслей. Ну а думал я о том, что адмирал всё-таки рехнулся. Несмотря на его предупреждение, несмотря на моё обещание, я не мог так не думать.

– Вот то-то же, – кивнул Лопес. – Но могу заверить тебя: я вовсе не буйный. И никаких астральных голосов не слышу. Просто я обнаружил, что, в зависимости от направления прыжка, гипердрайв воздействует на мой разум то сильнее, то слабее. Сначала я не придавал этому значения, потом начал записывать свои наблюдения и анализировать их. В конце концов я установил, что меньше всего страдаю от звёздной болезни, когда корабль совершает прыжок в направлении той области космоса, где расположена 519-я Стрельца. Вот сейчас, когда мы летим прямиком к ней, я очень легко переношу гипердрайв, порой даже вовсе не чувствую его.

Такое объяснение меня несколько успокоило. Нет слов, оно звучало достаточно дико – но, к счастью, без всякой сверхъестественной чертовщины.

– Значит, – спросил я, – вы давно уже знали об этой звезде?

– Не о ней конкретно. Как ты понимаешь, ощущения субъективны, и, руководствуясь только ими, я не мог определить точное направление. Мне удалось лишь приблизительно очертить область пространства протяжённостью в сотню световых лет и около двадцати – в поперечнике. А там – около пятидесяти тысяч звёзд, включая и нашу 519-ю. Чтобы сузить диапазон поиска, нужно было подобраться ближе. Я подал начальству заявку с предложением отправить туда экспедицию. О своём «зове», разумеется, даже не заикнулся, зато привёл массу других аргументов в пользу исследования того региона космоса. Но мой план, к сожалению, отклонили, и тогда я добровольно ушёл в отставку. Мне предлагали высокую должность в штабе, даже очень высокую – предполагалось, что Горовиц уйдёт на пенсию, его место займёт адмирал Клейн, а я стану начальником Исследовательского Департамента. На этом посту я без труда организовал бы нужную мне экспедицию, вот только сам отправиться в неё не смог бы – это против правил. Поэтому я устроился работать в школу и с тех пор ждал подходящего случая. А когда увидел в списке «Ковчега» 519-ю Стрельца и убедился, что ИР взял её не из фантастических произведений, то сразу понял: это та самая звезда, которую я искал. А обнаруженная нами нейтринная квазивспышка больше не оставила никаких сомнений – с 519-й, или где-то в непосредственной близости от неё, происходит нечто в высшей степени необычное.

Я ненадолго задумался.

– Гм-м… А вам не кажется, что второй «Ковчег» мог выбрать эту звезду по той же причине, что и вы?

– Я вполне это допускаю. Более того, мне это представляется весьма вероятным. Не исключено, что в пути ИР «Ковчега-2» начал страдать некой машинной разновидностью звёздной болезни – или даже был подвержен ей с самого начала. В отличие от человека он мог математически просчитать меру воздействия на себя гипердрайва и, возможно, сумел вычислить 519-ю ещё во время испытательных полётов.

– Но почему тогда он никому не сообщил? Даже своему собрату, первому «Ковчегу»?

Лопес снова улыбнулся.

– А как ты думаешь, Эрик? Он ведь был по-человечески разумен. И, соответственно, боялся, что его сочтут сумасшедшим.

Глава 9. Паутина

– Так, ладно, – пробормотал стоявший посреди рубки адмирал Лопес; его задумчивый взгляд был устремлён на главный обзорный экран, где плыла среди звёзд серо-коричневая планета. – И что же всё это значит?

Этот вопрос в различных вариациях он задавал себе уже несколько часов, с тех пор как «Гермес» достиг системы 519-й Стрельца. С помощью средств внешнего наблюдения мы изучили все тринадцать планет, обращающихся вокруг звезды, и наше внимание сразу привлекла к себе четвёртая от светила – размерами примерно с Землю.

По мнению наших специалистов-планетологов Красновой и Гамбарини, когда-то в прошлом на ней, возможно, существовала жизнь, но потом случилась какая-то космическая катастрофа, что-то вроде выброса огромного количества солнечного вещества, и вся её поверхность превратилась в безжизненную пустыню. Прежние моря и океаны мгновенно вскипели, и водяные пары вместе с большей частью атмосферы унеслись в космос. Вдобавок был нарушен тектонический баланс, резко активизировалось движение коры, по всей планете началось извержение вулканов. Многие действовали до сих пор, отчего разреженная атмосфера была насыщена моноокисью и двуокисью углерода.

Картина в общем-то заурядная и ничем не примечательная, если бы не одно обстоятельство – внешний облачный покров планеты на высоте порядка семидесяти километров. Это были весьма необычные облака, и не только потому, что находились так высоко. Они состояли не из сконденсированных паров воды, а из некой неизвестной субстанции, не поддающейся спектроскопическому анализу. Эти облака, белые, слегка сизоватые, имели форму идеально прямых нитей толщиной порядка десяти метров и полтораста километров длиной. Каждым из своих концов такая «нить» соединялась с двумя другими под углом в 120 градусов, а все вместе они образовывали некое подобие сетки из правильных шестиугольных ячеек, окутывавшей всю планету целиком.

Правда, в этой «сетке» местами зияли прорехи – то тут, то там недоставало «нитей»-облаков, но эти изъяны лишь подчёркивали идеальную упорядоченность остальной структуры. Всего наш бортовой компьютер насчитал свыше одиннадцати тысяч целых ячеек. «Сетка» вращалась вместе с планетой, причём настолько синхронно, что за всё время, пока мы наблюдали это явление, её ячейки ни на один сантиметр не сдвинулись относительно поверхности.

Всё это вместе взятое буквально вопило о своём искусственном происхождении. Мы были, наверное, первыми за всю историю человечества людьми, которые столкнулись с таким явным, таким убедительным доказательством существования иного, внеземного разума.

Теперь нам предстояло разобраться в сути этого феномена, выяснить, для чего предназначена покрывающая безжизненную планету сеть из искусственных псевдооблаков. Кое-что о её свойствах мы уже знали благодаря наблюдениям. Внутреннее пространство ячеек было абсолютно прозрачным для видимого, инфракрасного и радиоспектра электромагнитных волн. Жёсткое излучение, начиная с рентгеновского диапазона, ячейки стопроцентно отражали. Ультрафиолетовые лучи частично проникали сквозь них, частично отражались, а частично поглощались. Таким образом, «сетка» служила заменителем защитного озонового слоя – хотя вряд ли это было её основной функцией.

А вот с космическими лучами и солнечным ветром дело обстояло гораздо сложнее. Частицы, не захваченные радиационным поясом планеты и не распавшиеся в верхних слоях атмосферы, вроде бы проникали сквозь ячейки, но при этом, если судить по их трекам в стратосфере, значительно меняли свой качественный и количественный состав – причём для разных ячеек по-разному. С нейтрино тоже происходили странные вещи: их поток при прохождении сквозь планету (а значит, и сквозь «сетку») сильно менялся – но установить какую-либо закономерность нам не удавалось.

– Итак, приступаем, – произнёс Лопес. – Думаю, четыреста километров – это то, что надо. В зоне полудня. Желательно там, где бы нам не мешала обычная облачность.

Хотя сидевшая за пультом пилота Марси слышал эти слова, я повторил их в форме распоряжения – как-никак именно я был командиром корабля, и пилот подчинялся мне, а не начальнику экспедиции.

Вскоре «Гермес» завис на высоте четырёхсот километров над поверхностью. Но при том мы не находились на орбите – то есть не двигались в свободном падении вокруг планеты, а висели неподвижно над её фиксированным участком. Термоядерные двигатели и антигравы корабля продолжали работать, удерживая его в этом неравновесном положении.

Планета заполнила собой весь обзорный экран, и теперь мы видели только часть её диска. Внизу под нами раскинулась сеть рукотворных облаков, которые разрезали поверхность на шестиугольные ячейки, навевая мысли о громадных космических пчёлах, создающих свои соты из целых планет.

Эта картина вместе со всем, что происходило в штурманской, транслировалась по бортовой сети, чтобы каждый член команды мог следить за событиями, а при необходимости – и высказать через интерком своё мнение. В самой же рубке нас было пятеро – я, Лопес, Марси, Краснова и Штерн, который занимал пост дежурного по мостику инженера и, соответственно, контролировал всё исследовательское оборудование.

– Ну что, адмирал? – спросил он. – Отправляем зонд?

– Отправляйте, шеф, – кивнул Лопес. – А пока он будет лететь, прощупаем объект лазерами.

Адмирал подступил к одному из вспомогательных пультов и задействовал лазерный бур. Тонкий луч устремился вниз, прямо к центру расположенной под нами ячейки. Он прошёл сквозь неё, не преломляясь, и ударил в скалистую поверхность планеты. Бур работал на сравнительно небольшой мощности, так что особого вреда луч не причинил – если применительно к этой мёртвой планете вообще уместно говорить о каком-либо ущербе.

Луч сдвинулся и пересёк одну из «нитей». Свет на ней частично рассеялся, а в остальном ничего особенного не случилось.

– Думаю, следует увеличить мощность, – сказал Лопес.

– Это может быть опасно, – предупредила Краснова. – Не исключено, что разорванные ячейки как раз и были повреждены плотным потоком энергии.

– Ну, в таком случае мы получим подтверждение этой гипотезы.

– А если при этом произойдёт сверхмощный взрыв? Возможно, случившаяся с планетой катастрофа как раз и была вызвана разрывом ячеек.

– Опять же, мы получим этому подтверждение. А с кораблём ничего не случится – у нас надёжная защита. Продолжаем.

Мощность луча стала возрастать. На обзорном экране изображение укрупнилось, и стало хорошо видно, как на поверхности планеты в месте, куда ударял луч, возник фонтан из пыли и раскалённых камней и стала образовываться, всё больше увеличиваясь в размерах, воронка.

Как вдруг это прекратилось. Бур по-прежнему продолжал работать, но луч больше не достигал поверхности – его словно срезало в плоскости ячейки.

– Полное поглощение, – констатировал Лопес. – А теперь медленно снижаем мощность… Вот так, так… – Луч по ту сторону сети вновь возник и опять стал сверлить воронку. – Отлично! Дискретный скачок, без всякого перехода. Таким образом, ячейка поглощает и мягкие фотоны при условии достаточно высокой плотности их потока. Ладно, отключаю лазер. С ним продолжим позже. Зонд уже на месте.

В течение следующего часа мы с Лопесом наперебой руководили действиями Штерна, который управлял зондом. В конце концов, устав от зачастую противоречивых инструкций, главный инженер попросил нас определиться, чьи команды он должен выполнять. Я уступил адмиралу – хотя бы потому, что он был старше и обладал более высокой квалификацией.

Зонд всеми доступными для него средствами изучал как внутреннее пространство ячеек, так и «нити-перемычки» между ними. Ни химический анализ, ни спектроскопический ничего не дали, все другие, более сложные замеры тоже мало что принесли, разве что получили своё прямое подтверждение все ранее установленные по косвенным данным свойства ячеек касательно их пропускной способности для электромагнитных волн, нейтрино и других элементарных частиц.

Зонд свободно проходил сквозь ячейки как в ту, так и в другую сторону, не испытывая ни малейшего сопротивления. Но тут у Лопеса родилась идея:

– А ну-ка разгоните его. Начнём со звукового барьера.

На сверхзвуковой скорости зонд без проблем прошёл сквозь ячейку.

– А теперь здешняя первая космическая.

Зонд опустился вниз к планете, а потом резко рванул вверх. При пересечении плоскости ячейки он исчез. Без всяких вспышек, фейерверков, а просто и буднично – точно растаял.

– Пропала вся телеметрия, – доложил Штерн. – Контакт с зондом отсутствует.

– Поглощён, – предположил я. – Преобразован в энергию.

– А может, и нет, – проговорил Лопес, сверкая глазами. – Может… Шеф, как должна повести себя автоматика зонда при разрыве связи?

– Немедленно затормозить и повиснуть над фиксированным участком планеты.

– В какой ориентации?

– Точно кормой вниз.

– Эта модель предусматривает управление без обратной связи?

– Да, – ответил Штерн, не скрывая своего недоумения.

– Вот и хорошо. Попробуем вслепую. – Лопес опять задействовал лазер и довёл плотность потока энергии до того предела, когда луч оборвался в плоскости ячейки. – Надеюсь, я прав. Надеюсь, сигнал пробьётся сквозь это «окно»… Передатчик на полную мощность! Послать команду отключения режима обратной связи.

– Выполнено.

– Теперь попробуем управлять вслепую. Формируйте пакет команд: подъём вертикально вверх ещё на двадцать километров, сохраняя фиксированное горизонтальное положение относительно поверхности планеты, разворот на 180 градусов, разгон при ускорении 50 g до достижения скорости 10 километров в секунду, затем снова разворот на 180 градусов – кормой по направлению движения, и до получения дальнейших команд – полёт по инерции.

– Пакет сформирован, адмирал.

Лопес глубоко вдохнул и распорядился:

– Отправить пакет.

– Пакет отправлен, – отчитался Штерн.

– Хорошо. Ждём. Будьте наготове.

Текли бесконечно долгие секунды. У Красновой, которая стояла рядом со мной, был вид человека, который чего-то не понимает, но вот-вот поймёт. Штерн внимательно следил за показаниями приборов, но то и дело поглядывал на Лопеса с таким выражением, словно хотел спросить: «Вы это серьёзно, адмирал?» Я же просто боялся поверить тому, о чём начинал догадываться. И одна только Марси ничего не понимала.

Вдруг на обзорном экране возник зонд. Он появился в плоскости ячейки, километрах в десяти от места среза лазерного луча, и с головокружительной скоростью устремился вниз.

– Торможение! – крикнул адмирал, выключая лазер. – На максимуме.

Впрочем, Штерн и сам среагировал. Он сумел остановить падение зонда на полпути к поверхности планеты и повернул его обратно.

– Прокрутите запись, шеф, – скомандовал Лопес. – Начиная с момента прекращения связи.

– Транслирую.

Запись, однако, была запущена не с момента обрыва связи, а парой секунд раньше, и мы ещё успели увидеть жёлтый диск 519-й Стрельца, затмевающий соседние звёзды. Потом без какого-либо перехода картинка на экране сменилась: светило исчезло и остались только звёзды – но не те, что раньше. Я смотрел на них как завороженный. Я сразу понял, что это не может быть здешнее небо – звёзды располагались слишком кучно, слишком густо…

Марси изумлённо ахнула.

– Это же… Если я не сошла с ума, это совсем другой регион Галактики!

Лица Штерна и Красновой выражали потрясённое понимание. На секунду оторвавшись от экрана, главный инженер бросил на Лопеса восхищённый и в то же время завистливый взгляд. Наверное, в глубине души ему было слегка досадно, что он первый до этого не додумался.

Сам адмирал, заложив руки за спину, смотрел на чужие звёзды, а в глазах его светилось торжество. Я вспомнил, как последние несколько часов он нетерпеливо вышагивал по рубке и постоянно повторял: «Что всё это значит?» На самом же деле он знал – нет, он догадывался, – нет, он скорее надеялся на это. Возможно, он надеялся найти нечто подобное, ещё когда затевал нашу экспедицию. И сейчас был момент его триумфа, высшая точка его карьеры как исследователя космоса…

Изображение начало сдвигаться – зонд совершал разворот на 180 градусов. Мелькнуло ослепительное голубое солнце и показалась планета – другая, не эта, но такая же изуродованная неведомой космической катастрофой и так же опутанная сетью из псевдооблаков, которые на деле оказались не облаками, а чем-то вроде швов в ткани пространства-времени.

С пятидесятикратным ускорением зонд ринулся вниз, к ячейке, из центра которой, казалось, ниоткуда вырывался яркий сноп света – продолжение лазерного луча, обрезанного нашей ячейкой. Потом зонд, достигнув заданной скорости, снова развернулся, а через несколько секунд на экране появилось здешнее небо с 519-й в зените.

– Невероятно! – наконец обрёл дар речи Штерн. – Это гиперпространственный туннель с нулевой собственной длинной!

– Не туннель, а туннели, – поправил его Лопес. – Вон их как много. Шеф, проанализируйте картинку звёздного неба.

– Навигационный компьютер уже этим занимается. Но мы располагаем неполными данными – планета заслоняет почти половину всех звёзд. Если видимой части галактических рукавов окажется недостаточно, то… А вот и первые результаты!

Информация немедленно была продублирована и на мой дисплей. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вникнуть в её суть, – и я буквально онемел.

Впрочем, не только я. Все в рубке – и, наверное, все на корабле – замерли в изумлении, когда до них дошёл смысл произведённых расчётов. Компьютер потерпел фиаско, пытаясь вычислить координаты по расположению галактических рукавов, а анализ ближайшего окружения – туманностей и звёздных скоплений – привёл его к однозначному выводу, что это не может быть наша Галактика.

Пока мы переваривали полученную информацию, компьютер продолжал расчёты. Сделав несколько логически обоснованных допущений, он установил, что голубая звезда, в системе которой побывал зонд, с большой долей вероятности находится в галактике NGC 1232, расположенной в тридцати миллионах парсеков от нас – это более двух тысяч лет пути на самом быстром из современных кораблей. Я был просто огорошен такой бездной расстояния.