У кладезя бездны. Часть 1.

— Ауффентальт гестелльт[42] — сказал солдат и направился к машинам. Такого паспорта здесь — он еще ни разу не видел.

Рейскриминальдиректор Ирлмайер перелистал паспорт, обращая внимание на каждую страницу, а страницу с фотографией и с визами он даже сфотографировал небольшим фотоаппаратом, который у его имелся в мобильном телефоне. Потом — махнул рукой.

— Верпассен. Гехен.[43]

— И какую же информацию вы намерены мне сообщить? — спросил рейхскриминальдиректор Ирлмайер сидящего рядом «монаха», когда их кортеж пробирался к Аддис-Абебе по полупустому шоссе со скоростью в сто десять километров в час — и советую серьезно подумать, прежде чем ответить. Мы, немцы, не любим шуток.

Разговор шел на немецком, акцент гостя напоминал акцент южных земель, тех что ближе к Италии. Оно и понятно…

— Разве вам не приказали отвезти меня в Аддис-Абебу? — спросил священник.

— То, что мне приказали, поп, это лично мое дело. Я отвечаю за безопасность и соблюдение интересов Рейха в этом районе. Будет лучше, если я перестану вас считать угрозой интересам Рейха, для вас же будет лучше.

— В таком случае — я обратился по адресу. Что вы ответите на то, что сюда, в Абиссинию проник опытный убийца, и он направляется в Аддис-Абебу?

— Скажу, что я хочу доказательств. Эти слова — для меня пусты.

— А как Берлин посмотрит на то, что Вы могли предотвратить террористический акт и не предотвратили его?

Ирлмайер быстро прикинул — приказ пришел из Берлина. Значит — там что-то знают, шила в мешке уже не утаишь.

— С Берлином разбираться буду я. Что это за человек?

— Опытный убийца. Итальянец.

— На кого он работает?

Священник улыбнулся — недоброй и неприятной улыбкой.

— А сами не догадываетесь?

— Не зли меня, поп. Неприятности бывают разные. И если даже ты прав и убийца здесь — после того, как мы его схватим, Берлин потеряет интерес к тебе. Моли своего Бога, чтобы и я тоже не вспомнил про тебя.

— Бог не мой и не ваш. Господь — наш пастырь, а мы — стадо пасомое им, даже если кто-то в гордыне вообразил, что трава на поле, вода в ручье и солнце в небе — не от Господа нашего. Этот человек — офицер специального отряда ВМФ Италии, и здесь для него есть только одна цель, достойная внимания. Вы знаете, какая…

Ирлмайер взялся за телефон.

— У вас есть его фотография?

— Нет. Его фотографий не существует, я могу примерно описать его с чужих слов — но это все…

В трубке раздался щелчок соединения.

— Зайдлер?

— Да, доктор Ирлмайер.

— Отправь отделение парашютистов… нет, два отделения, задействуй резерв — к объекту Мюнхен. И пусть там проверяют документы. У всех!

— Его можно будет найти в горах, он идет к Аддис-Абебе от города Доло Одо — подсказал священник.

— И вызови майора Гехтеля… или кто там за него. Мы возвращаемся…

Абиссиния, дорога на Аддис-Абебу

В городе Ами[44] — на базаре он продал все, кроме нескольких стволов, которые ему должны были потребоваться, купил одежду и небольшой трехколесный мотоцикл Пьяджо с грузовым отсеком сзади и двухместным сидением. Здесь такие мотоциклы — использовались в разных целях, а том числе в качестве дешевого такси, для тех из туристов, кто согласен глотать пыль местных дорог ради романтики. Потом — он купил краску и перекрасил мотоцикл: права на мотоциклы не требовались и документы тоже, немцы пытались навести порядок, помучались — помучались и бросили это дело. Выехав за город, он остановился в нужно месте и откопал то, что он продавать не собирался и то, что ему должно было понадобиться. Погрузил все это и прикрыл купленной одеждой. После чего — в довольно плотном транспортном потоке направился в сторону Аддис-Абебы. Он понимал — ничего не закончено и рано или поздно — противник предпримет какие-то новые шаги. В том числе — в сотрудничестве с местной полицией безопасности. Сообщить местным силам безопасности о том, что в стране находится террорист — особой выдумки для этого не надо.

Вопрос был в том — успеет он или нет. Должен успеть.

Абиссиния, Аддис-Абеба

Объект «Мюнхен»

Бывший генерал-полковник итальянской колониальной армии и начальник штаба контингента итальянской колониальной армии в Сомали, генерал Мохаммед Фарах Айдид даже внешне был человеком незаурядным.

В отличие от карикатурного негра — толстые губы, глаза навыкате, круглое лицо и короткие курчавые, жесткие как проволока волосы — генерал лицом больше был похож на европейца, разница была только в цвете кожи. Это свидетельствовало о его благородном происхождении и о присутствии в его жилах некоторого количества амхарской крови, хотя он сам и все его официальные биографы — это яростно отрицали. Генерал облысел — не полностью, «благородная» лысина, которая ему шла и делала его еще больше похожим на европейца. Одет он был в дорогой костюм с Сэвилл-Роу, с белоснежной рубашкой, бордовым галстуком и чистым носовым платком, который он носил в нагрудном кармане, как и положено джентльмену. Гражданский костюм шел ему больше, чем аляповатая, со множеством деталей военная форма, которая полагалась ему по должности. Итальянцы, сами люди эмоций — едва ли не первыми среди всех европейских народов, колонизировавших Африку, поняли, что представитель их страны, военный, главнокомандующий должен выглядеть настолько представительно и важно, насколько это возможно — даже если по европейским меркам он выглядит аляповато и смешно.

Генерал сидел в роскошном кожаном кресле под вентилятором, расположенном на втором этаже унылого, построенного немцами здания — никакой эклектики, голые бетонные стены, практиш, квадратиш, гут. Внутри же — был оазис роскоши и благоденствия, особенно в той части здания, в которой устроил свой штаб и одно из логовищ генерал. Впрочем, человек, чье состояние оценивается, по меньшей мере, в два миллиарда швейцарских франков — может позволить себе жить роскошно даже в центре Африки.

Лицо генерала было серым. Такими — бывают лица темнокожих, когда им страшно.

— Вы обманули меня — внезапно выкрикнул он, обвинительным жестом показывая пальцем на спину человека в простом монашеском одеянии, стоящего у бронированного окна объекта «Мюнхен» — вы меня обманули! Вы же сказали, что ничего подобного не будет!

— Всегда случатся какие-то накладки. Все в воле Господа.

— В воле Господа… Вам легко говорить, это не вас хотят убить!

— Я смирился с тем, что рано или поздно предстану перед Ним. А вы — разве нет?

— Все это ерунда — упорно сказал генерал — разве вы мне не сказали, что у вас все под контролем?! Кто послал этого убийцу?!

— Возможно, это испытание.

— Испытание… Теперь я буду сидеть в этой норе не вылезая — Бог знает сколько времени!

— У вас весьма комфортабельная нора. Впрочем — если Вы хотите, мы можем укрыть вас в каком-нибудь монастыре.

Рейхскомиссар безопасности, доктор Ирлмайер, с раздражением ощупывая небритый подбородок — из-за занятости уже три дня нет времени побриться — прокатав в кард-ридере свой пропуск, вошел в рейхспомещение номер двенадцать — два, именно так оно называлось во всех документах. Это рейхспомещение находилось на втором этаже массивного здания посольства Священной Римской Империи, занимающего в Аддис-Абебе целый квартал, и представляло собой сверхсовременный центр прослушивания, автономный, независимый ни от полицейского центра, ни от центра прослушивания Службы безопасности. Работали здесь только немцы — и только здесь, в единственной точке во всей стране — принимали и расшифровывали информацию с Невода, глобальной системы перехвата. Делиться ей с местными или нет — оставалось на усмотрение немцев.

Рейхскриминальдиректор подошел к невысокому, всегда аккуратно одетому и чисто выбритому доктору Зайдлеру, начальнику рефературы-2 и человеку, занимающемуся самыми сложными, проблемными и опасными поручениями Ирлмайера. Благодаря своему изощренному уму и аккуратности — он успешно выполнял их все.

— Добрый день.

— Добрый день, доктор Ирлмайер.

Как и Зайдлер, Ирлмайер был доктором права, они даже закончили один университет — университет Гисена. Потом их дорожки разошлись для того, чтобы сойтись вновь в этой проклятой, жаркой Африке.

— Что там бормочет наш дорогой «шварце»?[45] Есть что-то интересное?

— Есть, но пока мало. Они, похоже, знают, что их подслушивают — и пока не сорвался не один. Шварце — говорит, что ему что-то обещали, что-то очень важное. Поп — говорит, что они выполнят обещания, как выполняли до этого и угроза покушения ничего не значит. Но ничего конкретно, ни имен, ни событий. Пустая, можно сказать, болтовня.

— А сам что думаешь?

Зайдлер провел рукой с растопыренными пальцами по голове, приглаживая редкие волосы.

— Мне кажется, доктор Ирлмайер, что здесь ведется какая-то игра. Точней, она ведется не здесь, она ведется какими-то группировками в Риме и возможно еще где-то. И ставки в этой игре — это проклятый шварце и вся Сомали. Мы наткнулись на что-то серьезное, герр директор. На что-то очень серьезное.

Ирлмайер и сам это понимал — не дурак. У итальянцев, что-то произошло, что-то вырвалось из-под контроля. Иначе бы — этого подозрительного попа здесь не было.

— Значит, оба держат себя в руках…

— Да, герр директор.

Ирлмайер зловеще улыбнулся.

— Это плохо. Что думаешь?

— Думаю, если шварце увидит, что поп лжет, и не только увидит, а почувствует на своей шкуре — он может и выйти из себя. И сказать лишнего.

Ирлмайер хлопнул своего подчиненного по плечу.

— Ты читаешь мои мысли, дорогой друг, ты просто читаешь мои мысли. Мне кажется, мы переборщили с мерами безопасности в городе. К тому же — в горах неспокойно и германские солдаты нужнее там верно?

— Верно.

— Но что скажет Берлин?

— Зависит от того, что скажем Берлину мы. И, кроме того — я бы с радостью проделал в шкуре этого ублюдка — шварце пару лишних дырок.

— А как насчет «возлюби врага своего как самого себя», а?

— Этому ублюдку каждый день привозят маленьких девочек — недобро сказал Зайдлер — с каждым годом ему нужны все моложе и моложе, он уже освоил семилетних, а скоро — перейдет на пятилетних. А некоторым из скотов, которые ошиваются в Мюнхене — нужны мальчики. Эти подонки нарушают законы и оскорбляют Рейх самим своим существованием!

— Они нужны нам, Зайдлер.

— Да, герр директор. Они нужны нам — согласился Зайдлер.

— Иди спать. Ты устал.

— Спасибо, герр директор. Я побуду здесь еще немного. Моя старая добрая кушетка никуда от меня не убежит.

— Иди спать — с нажимом сказал Ирлмайер — это приказ. Мы все устали, нам нужно поспать. Мы все переполошились из-за какого-то подозрительного сообщения, наверное, в Риме и в Могадишо надрывают животы над тем, как сумели обмануть глупых, простодушных немцев. Поспишь, и завтра представишь мне новый план прикрытия города. Этот убийца — либо погиб в горах, либо его и вовсе — никогда не существовало.

— Да, герр Ирлмайер. Спасибо.

Где-то в Абиссинии

Район нагорья

Выкрашенный в бурый, с коричневыми и черными пятнами огромный трехдвигательный вертолет Юнкерс-110[46] неспешно полз над бурой гребенкой Нагорья — раньше одного из самых опасных мест в Абиссинии. Когда то давно, когда не было беспилотников, вооруженных ракетами и разведывательных самолетов дальнего действия с локаторами наземного обзора — кого здесь только не было в этих горах. Беглые бандиты, свои и итальянские, исламские экстремисты,[47] банды контрабандистов, прочая мразь. Обычное дело для Африки, где спокойно никогда не было. Опорой порядка здесь были монастыри и горные базы, маленькие укрепленные бастионы, на которых раньше служили одни немцы, иногда даже югендверовцы.[48] Сейчас с появлением беспилотных летательных аппаратов и ударных вертолетов — гордая доблесть этих маленьких гарнизонов уже никому не была нужна. В гарнизонах больше не было ни одного немца — и сложенные из местного известняка и камня стены, зачастую окропленные германской кровью, служили отличными путеводными маяками для вертолетов, летающих по своим делам над этими неприветливыми местами…

Штурман вертолета, долговязый франк по имени Дидье — пощелкал клавишами бортового навигатора, сделал отметку на висящем перед ним планшете жировым карандашом.

— Прошли точку три! Налево десять!

Гауптман Адольф Брум отработал рукояткой управления вертолета, посмотрел на компас, затем бросил озабоченный взгляд на указатель температуры газов. Турбина не новая, пыли тут полно, да еще горы, воздух разреженный… еле тянет. Хотя это еще ничего — Физелер-Шторьх совсем не потянул бы, пришлось бы прямо тут высаживать, а потом ждать, пока досмотровая группа до площадки дотопает…

— Налево десять, исполнил.

— До цели три.

— Есть до цели три.

Три километра… какого черта их гоняют как бобиков?! Нашли что-то — так отработали бы по цели ракетой и все дела. Нет… досмотровую группу везти. Там что, контрабанда? Хорошо бы побыстрее с этим делом покончить и на базу… написать Марте видеописьмо… Еще два месяца — и домой…

В десантном отсеке вертолета оберлейтенант одиннадцатой парашютно-десантной бригады Курт Гернет, приписанной к силам второго экспедиционного корпуса Рейхсвера — с любопытством смотрел на неспешно ползущие под ногами буро-красные склоны гор. Он сидел на кресле левого бортстрелка — в отличие от других командиров он предпочитал именно это место, потому что именно бортстрелок первым видит неприятности и у него так получается больше времени на то, чтобы сориентироваться и отдать правильный приказ. Это если неприятности будут такие, с какими не получится покончить короткой очередью осколочно-фугасных снарядов тридцатимиллиметровой пушки Маузер.[49]

Кроме того — ему просто нравилось смотреть за уплывающей под ноги местностью. В свободное время он рисовал, был художником — и в местных, почти космических пейзажах он черпал свое вдохновение.

Работа предстояла не то чтобы необычная — они не раз вылетали на проверку подозрительных караванов, засеченных беспилотниками, машин, признаков грабежей и нападений на деревни — все это было им не внове, и его полурота — отлично была подготовлена ко всяким заварушкам. Необычным был переполох, который поднялся в их пункте постоянной дислокации — майор Гехтель носился как наскипидаренный и на всех кричал. Потом — беспилотник что-то засек и вместо того, чтобы как обычно поднять легкий вертолет с одним штурмом[50] на борту для проверки — подняли эту корову и загрузили в нее целую полуроту. Последний раз такое было — когда со стороны Итальянского Сомали прорвалась банда в полтысячи человек, во главе с «генералом» Доре. Тогда им удалось прорваться из приграничной зоны и на блокирование этих свиней в пустынной местности поднимали всех, кто был под рукой. А сейчас то что?!

Оберлейтенанта хлопнули по плечу, он обернулся — это был штаб-фельдфебель Брауде, упрямая прусская скотина, на котором держалась дисциплина во всем полку.

— Одна минута, герр Гернет! — проорал он, показывая желтые от никотина зубы.

— Готовность к высадке! Оружие к бою!

— Так точно! — оберлейтенант опять отвернулся, чтобы следить за местностью под брюхом вертолета и услышал даже сквозь гул турбин, как фельдфебель заорал на весь салон «А ну, поднимайтесь, сукины дети! Оружие к бою!».

Оберлейтенант, выполняя роль бортстрелка был подключен к внутренней сети радиообмена вертолета — услышал как кто-то, вероятно второй пилот, которому было поручено наблюдать за местностью закричал — герр майор, там впереди трупы! Сообщение это — заставило оберлейтенанта без команды снять с предохранителя свое чудовищное, с массивным дульным тормозом оружие: если только что был бой, можно было ждать всего, чего угодно, в том числе и гранаты в борт.

— Герр оберлейтенант — раздался в наушниках голос командира вертолета гауптмана Брума — наблюдаем трупы, три или четыре, из-за птиц не видно. Следы костра, примерно в том самом месте, которое указал беспилотник. Посадочное десантирование возможно.

— Садимся! — принял решение оберлейтенант.

— Яволь.

Оберлейтенант не оборачиваясь, показал условный знак «прикрой» — это означало, что его нужно заменить. Бортстрелок вертолета хлопнул его по плечу — и они поменялись местами, при этом склон ни на мгновение не оставался без наблюдения. Здесь — километров тридцать до зоны боевых действий и тот, кто проявляет неосторожность — рискует сильно об этом пожалеть.

Капитан передернул затвор автомата — и в этот момент с ноющим шумом поползла вниз хвостовая аппарель. Они были у самой земли, огромные, многометровые лопасти несущего винта рвали воздух, поднимая пыль — и снаружи ничего не было кроме ревущей круговерти…

Пол дрогнул под ногами — стойки шасси коснулись земли.

— На врага!!! — заорал во всю свою луженую глотку Брауде — и первым ринулся в пыльную мглу…