Нелады со звездами

— Но, Генри, это же была главная литературная сенсация прошлого лета. Книга о заветренном ломтике «Камамбера», пробуждающем воспоминания о войне в сердце старого солдата… не помнишь?

Генри, впившись зубами в сэндвич, видавший лучшие часы, если не дни, только покачал головой.

— По этой книге еще сняли фильм с Брэдом Питтом в главной роли, — не сдавалась Грейс, понизившая голос при виде проходившего мимо Майка Блоука. — А это Фил Плант.

— Это еще кто такой?

— Эстрадный комик, недавно написал книгу «Прогулка с хорьком в штанах» о том, как он шел от Лендз-Энд до Джон-О’Гроатс с… ну, засунув хорька себе в штаны. Своего рода юмористическая книга о путешествии. Ее расхватывали как горячие пирожки…

Грейс смущенно умолкла, вспомнив, что книга Генри, тоже о путешествиях, превосходящая «Прогулку с хорьком» на порядок, хотя и с более ненавязчивым юмором, расходилась не так хорошо. Далеко не так хорошо. Если честно, совсем Плохо. Грейс боязливо посмотрела на Генри.

Однако его внимание уже переключилось на другое.

— А кто эта женщина? — спросил он.

В шатер вошла Дженни Бристольз, возбужденно говорившая визгливым голосом с похожим на хищного зверька мужчиной, в котором Грейс узнала корреспондента одной из ежедневных газет.

— Это просто ужасно, вы не находите? — пронзительно верещала Дженни. — Классический синдром неудачника. Бедная Сэсси.

— Самый настоящий кошмар, — подобострастно поддакивал мужчина, быстро царапая в блокноте. — Так, значит, ходят слухи, что «Стремительный взлет» целиком написал другой человек?

— Да, но я вам это не говорила, — поравнявшись с Грейс и Генри, сказала Дженни, понижая свой голос до простого раската грома. — Не забыли, мы договорились о ссылках на неназванные источники? Я хочу сказать, только представьте себе, — добавила она, падая на диван в углу, — я бы умерла на месте, если б редактор сказал мне, что моя вторая книга такая плохая, такая полная чепуха, такая дрянь, что ее нужно полностью переписать. Начав с чистого листа. Говорили о том, что Сэсси пришлось вернуть половину аванса и тому подобное. Она была в шоке, — театральным шепотом закончила Дженни, локтями выставляя грудь вперед.

— Однако она сохраняет хорошую мину при плохой игре, — заметил журналист, указывая взглядом на Сэсси, которая появилась в дверях, судя по виду, бесконечно довольная жизнью.

Нацепив на голову боксерские трусы и зажав в руке бутылку шампанского, она исполняла канкан с Джермейном Гриром и мужчиной в бюстгальтере.

— Но внутри она обливается слезами, — решительно заявила Дженни.

Опустив взгляд на ногу, она поморщилась.

— Мне надо поскорее уйти, — вдруг объявил Генри. — Не хочешь прогуляться? Еще светло, и мы можем успеть к закату.

Застигнутая врасплох, Грейс кивнула.

Ферма, на чьих землях проводился фестиваль, располагалась в самой живописной части полуострова Корнуолл. Грейс и Генри прошли между двумя рядами палаток фестивальной деревни — причем Генри то и дело спотыкался о растяжки. Теплый вечерний воздух благоухал ароматом свежескошенного сена с едва уловимым соленым привкусом моря. Выйдя из ворот деревни, украшенных развевающимися на ветру флагами, Грейс и Генри очутились на дорожке, обсаженной живой изгородью, и пошли вдоль пышного изобилия луговых цветов: колокольчиков, чеснока, наперстянки, лютиков, борщевика, валерианы, утесника, смолевки и камнеломки, переплетенных так затейливо, будто над ними поработал умелый мастер икебаны. Но когда Грейс, решив продемонстрировать остроумие, поделилась своими впечатлениями с Генри, тот прямо-таки пришел в ужас.

— Ты что, они гораздо красивее!

После такой резкой отповеди Грейс решила не говорить о том, что небо, исполосованное яркими красками заката, напомнило ей картины резвящихся божеств, украшающие потолки аристократических особняков. Высоко над головой облака, разрываясь золотистым бархатом, открывали островки цвета розового мяса лосося в морях голубизны утиных яиц; у горизонта заходящее солнце сияло сквозь пелену туч, будто свеча, заслоненная полоской перламутра. Недоставало лишь нескольких бородатых мускулистых богов и роскошных пухлых богинь, укрывающихся крохотными клочками ткани, и пары розовых херувимчиков.

Грейс указала на овец, столпившихся в сгущающихся сумерках вокруг фонарного столба.

— Как ты думаешь, зачем они там собрались?

Генри передернул плечами:

— Не знаю. Тащатся, поди.

Грейс прыснула. Ей было так приятно идти рядом с Генри, вдоль стены из живых цветов под олимпийским небом. Даже если, со стыдом осознала она, она не слышала ни слова из того, что он рассказывал. Похоже, что-то про свои путешествия.

— …проснулся среди ночи от шума воды. Сперва я решил, это начался ливень, но затем послышался рык, и только тогда до меня дошло, что это лев мочится на угол моей палатки. — У него в глазах сверкнули веселые искорки. — Согласись, мне здорово повезло.

— А тебе никогда не хотелось съездить на Карибы? — спросила Грейс, понимавшая под везением совсем другое.

Генри закатил глаза.

— От мысли жариться весь день под солнцем на пляже у меня пропадает желание жить.

— Вот как?

Грейс с тоской вздохнула. Все последние недели она мечтала о полоске золотого песка, омываемого бирюзовым морем. О месте, где, когда хочешь выпить еще один коктейль, просто втыкаешь в песок флажок. Возможно, это следствие общения с Сионом, в чьем представлении отпуск на берегу моря — разве что конференция Социалистической рабочей партии в Скегнессе… «Но я об этом совсем не думаю», — строго одернула себя Грейс. В конце концов, в Сент-Меррион она приехала отчасти для того, чтобы отделаться от беспрестанных мыслей о Сионе.

Генри просиял.

— Если, конечно, под Карибами ты не понимаешь Гаити. Вот это была бы просто чума.

Он широко улыбнулся.

— Да, разумеется.

Достаточно точная характеристика достижений Папы Дока, подумала она.

— Да, кстати, — воодушевился Генри, — ты бы пришла в восторг, побывав там, где я путешествовал. Ты знаешь, что в Восточной Европе есть районы, где до сих пор встречаются случаи бубонной чумы?

Грейс отчаянно замотала головой.

— А Северная Корея — просто настоящий заповедник. Она как будто находится в другой солнечной системе. Там никто даже не слышал о принцессе Диане…

Закурив, он сделал глубокую затяжку. Его глаза — по крайней мере, то, что было видно Грейс, — были устремлены куда-то вдаль.

— В джунглях Амазонки за мной гонялись вооруженные до зубов наркоторговцы. В пустыне мне пришлось съесть свою собаку, чтобы не умереть от голода. Я питался копчеными шелковичными червями в обществе китайских разбойников.

Грейс поморщилась.

— Фу! Как ты мог?

Генри искоса взглянул на нее.

— Как я уже говорил, я был в обществе китайских разбойников. В таких условиях приходится есть, что дают. Кстати, черви оказались ничего. У них такой тонкий вкус… похоже на…

— На цыплят? — выпалила наобум Грейс.

Генри радостно закивал.

— А ты тоже пробовала?

— Ну конечно. А кто их не пробовал?

Он закатил глаза, поняв, что его разыграли.

— Путешествия. С этим ничто не сравнится.

— Мне очень понравились «Сосущие камни», — с готовностью подхватила Грейс. — Я считаю, книга просто восхитительная.

Из вежливости она не стала добавлять, какой это оказалось для нее неожиданностью. Не чувствуя тяги к повествованию об отчаянных похождениях в Гималаях, Грейс подошла к книге с профессиональной отрешенностью и личной неприязнью, но была настолько покорена ее драматизмом, юмором и жизнерадостностью, что, зачитавшись, дважды проезжала в метро мимо своей остановки.

— Больше всего мне понравилось то место, где ты спускаешься с высокогорного перевала и застаешь все племя вокруг костра, с большими камнями во рту. Поразительно!

В этот момент они сами поднялись на гребень холма, и перед ними открылся темнеющий язык земли, уходящий в море жидкого золота.

— Какая красота! — прошептала Грейс.

Генри улыбнулся. Она обратила внимание, что его глаза слегка приподнялись со своих подушек, янтарными щелями сверкнув в ослепительных лучах заходящего солнца. Повернувшись к ней, он провел рукой по своим волосам, которые, по всей видимости, уже несколько дней не встречались с расческой. Не то чтобы после сна не расчесаны, подумала Грейс, — скорее и до кровати не добрались.

— Здесь так хорошо, — сказал Генри. — Мне очень нравится.

Его голос казался странно тихим и угрюмым. Был ли в его словах какой-то скрытый смысл, или это просто ранняя стадия воспаления легких?

— Вот и отлично, — произнесла она выше и прерывистее, чем намеревалась. — Фестиваль в Сент-Меррионе — это очень престижно.

— Да нет, я не имел в виду этот чертов фестиваль.

Генри пристально посмотрел ей в глаза, и Грейс покраснела. Он задумчиво затянулся. Наступило молчание.

Сердце Грейс металось в груди перепуганным кроликом. Ее желудок, казалось, расплавился, подобно огненному шару, опускающемуся в море перед ними.

— Как насчет того, чтобы вернуться в шатер и чего-нибудь выпить? — пронзительно взвизгнула она.

Глава 2

Вернувшись в бар — от Юрты они отказались из-за «тех жутких матрон» (Грейс решила, что Генри подразумевал ведьм в черном), — они принялись методично напиваться. Грейс была возбуждена, нервничала и никак не могла решить, что именно имел в виду Генри там, на вершине холма, и как это выяснить. Обратная дорога нисколько не помогла решить эту проблему; кроме того, ей надо было подумать о Сионе. В конце концов Грейс решила предоставить все провидению — или в данном случае теплому «Пино». Она потягивала бокал за бокалом, заливая алкоголем два пакетика орешков, съеденные вместо ужина. У нее уже кружилась голова. И она давно сбилась со счету, сколько бокалов виски проглотил Генри.

Так или иначе, Генри уже не обращал на нее внимания. Он следил за тем, как изрядно перебравший Майк Блоук трется промежностью о центральный шест шатра, похотливо улыбаясь официанткам.

— Ох уж эти авторы «мужских» романов, — фыркнул Генри тоном, выдающим весьма невысокое мнение об этом жанре. — Мальчик знакомится с девочкой. Мальчик выпивает слишком много пива…

Грейс заморгала. Подобный сценарий показался ей слишком знакомым. По крайней мере, пиво. Разве у них с Сионом не было на прошлой неделе крупной ссоры как раз из-за того, что он заявился домой поздно и еще долго после того, как она легла спать, продолжал пить?

— Мальчик возвращается домой поздно…

Разумеется, она понимала, что для своей диссертации «Почему новые лейбористы такие ублюдки» Сиону приходится брать интервью у парламентариев из крайне левого крыла партии. Менее понятно, почему это неизменно сопровождается поглощением огромного количества пива. В последнее время Грейс приходилось все чаще ложиться спать, оставляя входную дверь незапертой, ибо Сион задерживался допоздна на сборищах, где обсуждалось, как наставить наш мир на правый путь. Или на левый? Два-три раза он вообще не ночевал дома.

— Девочка узнает, что он спит с другой… — продолжал Генри.

Грейс старалась не придавать особого значения тому обстоятельству, что Сион в качестве председателя местного отделения социалистов-революционеров все субботы гремел пустыми банками перед супермаркетами в обществе впечатлительных особ женского пола. Как и тому, что он читал в университете Пенджа курс «Гинекология тирании: Блэр и рождение нации угнетенных» молоденьким студенткам, слушавшим его затаив дыхание. Грейс окрестила их словом «аппарат-шик», пытаясь обратить все в шутку, стараясь не задумываться над тем, чему именно обучает их Сион относительно «Третьего пути». Эти «аппарат-шик» забивали сообщениями автоответчик Грейс — в квартире Сиона подобная буржуазная роскошь отсутствовала, — обращаясь к Сиону почтительными и восторженными голосами. Грейс предполагала, что многие из них влюблены в него, и нисколько этому не удивлялась; высокий, рыжеволосый, страстный, на всю катушку использующий романтику своего кельтского имени, Сион был очень энергичен, особенно если опаздывал на автобус до Пенджа (нередко). Вряд ли Сион — порождение Надежности, рассуждала Грейс. Но слегка удивилась, узнав, что Сион — порождение человека по фамилии Груб.

Итак, хотя Грейс проводила субботние утра в кровати в компании телевизора или ходила по магазинам, покупая продукты к обеду, на который Сион неизменно опаздывал, она не слишком беспокоилась. То есть беспокоилась, конечно, но не больше, чем любая другая девушка на ее месте. Трудно было удержаться от мысли, тем более когда Сион после вечерних заседаний заявлялся домой только под утро, что сеял он кое-что помимо семян революции.

— Девочка узнает… — давился от смеха Генри.

Грейс сглотнула подступивший к горлу клубок. Конечно, веских доказательств нет. Если не считать странной пары женских трусиков в корзине с грязным бельем. Неуклюжая отговорка Сиона насчет того, что он купил трусики для Грейс на распродаже, устроенной Социалистической рабочей партией, и решил постирать их перед тем, как подарить, звучала неубедительно, даже несмотря на его легендарное скупердяйство. Но, думала Грейс, может, у меня просто мания преследования?

— Девочка разбивает мальчику коллекцию компакт-дисков…

Ну, а это уже просто невыносимо. Сион настолько прижимист, — или, как предпочитал выражаться он сам, ему настолько претила буржуазная культура, — что сам деньги на музыку не тратил. Но к музыкальным пристрастиям Грейс был беспощаден, объявляя Воэна Уильямса мещанством, а Билли Холидей и Нэта Кинга Коула доказательством снисходительного высокомерия к представителям этнических меньшинств.

— Девочка бросает мальчика… Хочешь выпить?

Генри неуверенно поднялся на ноги.

Грейс кивнула. Уж если суждено предаваться грустным размышлениям о Сионе, лучше — с полным бокалом в руке.

Насколько по-другому все было в первые дни их знакомства! Невозможно поверить, что с тех пор прошло меньше полугода. Грейс тогда была в депрессии, если это сильное слово можно применить к окончанию ее связи с Томом, преждевременно поседевшим банкиром из Сити, свалившим ее с ног на одной вечеринке — в буквальном смысле; она так напилась, что не могла дойти до машины. На следующее утро, проснувшись, Грейс обнаружила себя в обществе мужчины, который имел много денег, мало свободного времени и практически не интересовался ничем помимо коллекционных автомобилей и преумножения капитала, что, в свою очередь, не интересовало Грейс. От Тома не было никакого толка в постели, а его политические взгляды шли вразрез с весьма смутными, но все же либеральными симпатиями Грейс, и это отчасти объясняло проблемы в их отношениях, возникшие еще до того вечера, когда «ягуар» Тома — модель Е, 1965 года выпуска — был блокирован, к его нескрываемой ярости, напротив дорогого ресторана на Парк-лейн.

Высказанная им в крепких выражениях мысль, что эвакуация коллекционного автомобиля в центре Лондона символизирует разрыв ткани английского общества, явилась последней соломинкой. В любом случае к этому моменту Грейс уже поняла, что предел мечтаний Тома — заточить ее в первоклассном особняке в Путни и сделать матерью не меньше пяти раз. Он даже заявил как-то, что считает ее «хорошей производительницей».

Так что, когда неделю спустя на пороге ее квартиры возник Сион, страстно уговаривающий Грейс поддержать кандидата от Социалистической рабочей партии на предстоящих выборах в местное самоуправление, он показался ей рыцарем в сияющих доспехах. Ну, не то чтобы в сияющих, — положа руку на сердце, в Сионе, чей внешний вид угрожающе скатывался к засаленной неопрятности Джарвиса Коккера, от полного сходства с которым его спасала только природная красота, не было ничего сверкающего, — но по крайней мере он был полной противоположностью Тома. Целеустремленный, страстный и кипящий убежденностью. Больше того, подобно Грейс, Сион совсем недавно остался в одиночестве: его последняя подруга, чуть ли не с порога выпалил он, была настолько политически активна, что покинула Великобританию проповедовать социалистические взгляды.

— Девочка бросает мальчика, — повторил нараспев Генри, возвращаясь от стойки и с грохотом опуская на стол бокалы. — Мама девочки вне себя от радости.

Грейс заморгала. Совершенно непохожий на Майка Блоука, Генри все больше смахивал на знаменитого астролога Таинственного Мэга. Ее мать определенно обрадуется, узнав о ее разрыве с Сионом. Грейс догадывалась, — да и как она могла не догадываться, если ей напоминали об этом по телефону дважды в неделю, — что планы леди Армиджер насчет будущего ее дочери теперь, когда положительный во всех отношениях Том, к сожалению, сошел со сцены, были связаны с кем-нибудь из сыновей мидовских шишек или заморских аристократов, с которыми она познакомилась, будучи супругой британского консула в Венеции. «Одна из самых больших моих проблем, — часто думала Грейс, — состоит в том, что моя мать не просто привыкла лезть вверх по общественной лестнице, но нацелилась на заоблачные высоты». Вздохнув, она сделала изрядный глоток вина.

— Полагаю, у тебя с этим никаких проблем не бывает. — Генри, занявший место напротив, не отрывал от Грейс немного осоловевший, но пристальный взгляд.

Она вздрогнула, осознав, что потеряла нить его рассуждений.

— О чем это ты? С чем у меня не бывает проблем?

— С парнями. Не сомневаюсь, они за тобой очередью выстраиваются.

Грейс залилась краской.

— Едва ли… — с трудом выдавила она.

Это все вино виновато. Другого объяснения и быть не может.

На лице Генри отобразилось пьяное удивление.

— О. Извини. Не хотел тебя обидеть.

— Ничего страшного.

— Значит, ты поссорилась со своим парнем?

— Что-то вроде того.

Попытавшись принять вертикальное положение, Грейс поймала себя на том, что далеко не все ее члены слушаются команды мозга. А если и слушаются, то с большой задержкой.