Помоги проекту - поделись книгой:
Сергей ГОРОДНИКОВ
ЧУЖОЙ ПРЕЗИДЕНТ
Летящий свет фар резко свернул от улицы к многоэтажному дому, и мокрый асфальт подъездной дороги засверкал его отражением. Обе фары новой легковушки замедляли движение, под затихающий шелест влаги под колёсами осветили ряд автомобилей – в большинстве тёмных, похожих на мрачные тени, – и напротив крайнего подъезда дома замерли. Двигатель смолк. Свет фар погас. Всё вновь погрузилось в безжизненную тишину.
Был тот час глубокой ночи, когда самые отпетые «совы» уже легли спать, а «жаворонки» ещё не поднимались. Спальный район с чёрными глазницами монстров-домов казался повсюду чуждым человеку, покинутым людьми, неуютным. Вероятно, это чувствовал широкоплечий и рослый мужчина лет тридцати, который не сразу отпустил руль остановленной им легковушки. Он вылез из салона, вскользь осмотрелся и тихо захлопнул дверцу. После дождя воздух стал промозгло сырым и, направляясь к крайнему подъезду, мужчина неосознанно сунул руки в карманы нового, модно-длинного и распахнутого плаща. Походка у него была непринуждённой, говорила о поддерживаемой тренировками упругой силе, привычке верить в удачу и в свой завтрашний день. Однако под козырьком подъезда, перед коричневой парадной дверью он как-то сник, не сразу вынул правую руку из кармана. Затем набрал код квартиры и, дожидаясь ответа, провёл ладонью по недавно выбритому подбородку, будто хотел убедиться, что подбородок действительно выбрит. Наконец динамик под кнопками набора кодов ожил, с потрескиванием спросил полным досады голосом разбуженной молодой женщины:
– Кто?
– Это я, Малыш, – неожиданно суетливо проговорил в микрофон мужчина. – Не отключай… Виноват
Женщина молчала. Он облегчённо улыбнулся, расправил плечи. Когда щёлкнул электромагнитный замок, настроение у него совсем улучшилось, и, улыбаясь тому, что его ожидает, он потянул на себя дверь в тёмный вестибюль подъезда. В лицо ему вспыхнул, ослепил свет фонарика, и прежде чем он успел прикрыть глаза ладонью и рвануться назад, чуть слышно, как хлопок двух детских ладошек, выстрелил пистолет с глушителем. Его толкнуло под сердце. С дырочкой на светлом плаще он медленно опустился на колени, и уже от второго выстрела в лоб завалился на бок.
… Его начинало предавать здравомыслие, подступало отчаяние. Ему ли, лысеющему и полному, с этой одышкой бежать по проклятому лабиринту? А он бежал и, как ему представлялось, бежал давно. Каждые тридцать метров лабиринт раздваивался, – на бегу приходилось делать выбор, куда сворачивать, и снова бежать тридцатиметровым проходом неизвестно куда, неизвестно зачем. Надо было остановиться, спокойно подумать. Задыхаясь, он остановился, привалился спиной к стене. Остатки сил уходили на то, чтобы не сползти по ней на пол, устоять на ногах. Затем его неприятно удивили два взаимосвязанных впечатления, которых он, впрочем, и ожидал: рубашку и лёгкую куртку под мышками пропитал пот, и прохлада стены быстро проникала сквозь них к спине, – при его-то радикулите! – а топот тяжёлых ботинок гулко и безжалостно приближался. Он отупел от вконец измотавшего беганья, в голову ничего не приходило. Сделав над собой усилие, он отлепился от стены и побежал дальше.
На этот раз в конце прохода оба проёма разветвления уходили в подозрительно непроглядную темноту. Решившись, он свернул вправо.
– Ловушка! – понял он, когда с обеих сторон его дикой болью прожгли жгуты красных лучей, и это было последнее, что он видел и ощутил за свою почти пятидесятилетнюю жизнь.
Его ужасный крик оборвался яркой вспышкой взрыва.
Согласно новейшим представлениям, Христос задурил, стал перечить власть предержащим и, как следствие, попал на Галгофу как раз в тридцать семь лет. То, что это проклятый возраст для всякого умного, утончённо переживающего личную свободу мужчины, Бориса не надо было убеждать примерами Пушкина, Байрона, иных непростых парней, – он убедился в этом на собственном опыте. Иначе, какого дьявола он оказался в тюрьме, с перспективой полгода считать её родным домом? Из-за своей профессии, самим образом жизни он так часто менял дома и постели, что эти полгода представлялись ему изматывающей душу вечностью. Он пробыл здесь битую неделю, но никаких признаков отупения и привыкания, на которые так рассчитывал, так надеялся, в себе не обнаруживал. И ночами, когда лёжал, накрытый ещё и полосатой тенью от зарешёченного оконца, открывал в глубинах сердца доводящее до слёз сострадание к птицам, – к тем, которые попались в клетки, – и долго не мог заснуть.
На восьмые сутки пришло Искушение.
Он опять проспал завтрак, опять лишил себя одного из немногих развлечений. Вместо него устроил себе двухчасовую зарядку.
– Получай, чёрт, соня, – пробормотал он, и принялся нагружать до ноющей боли плечи, ноги, спину приседаниями, отжиманиями, подтягиваниями на решётке оконца.
Потный от уже выполненных упражнений он только-только расстелил на плитках пола серое одеяло, лёг на него, подцепил ногами край койки, намереваясь серьёзно покачать брюшной пресс, как его беспардонно прервали. Невыразительный голос начальника тюрьмы вырвался из динамика над дверью:
– Денисов! К тебе пришли.
– Я ж говорил. Никого…– помня, где находится, с громким выдохом возразил Борис, – не хочу видеть!
Но ему пришлось прекратить полезное для здоровья и времяпровождения занятие. Прощёлкали электромагнитные замки снаружи железной двери, затем из динамика стал нарастать, заполнять камеру высокочастотный свист, от которого загудела голова. Подхватив с койки джинсы и майку, он в трусах вылетел за дверь, и уже там оделся. Нет, ему положительно не нравилось в этом заведении.
Джинсы и майка позволяли идти свободным шагом, проходить коридором второго этажа, спускаться по лестнице с подчёркнутой независимостью. Возле преграждающих путь решётчатых дверей: перед ступенями лестницы и внизу неё, – надо было останавливаться, несколько секунд с детской доверчивостью смотреть вверх, в разбойничий глазок телекамеры, после чего двери сдвигались, пропускали дальше. Третья такая дверь преграждала выход в тюремный двор. Здесь требовалось сунуть в щель датчика личный жетон. Сканирующий луч зигзагами пробежался по телу, со лба до кроссовок, а когда он не сразу развернулся, – от пяток до затылка. Центральный компьютер сделал выводы, выплюнул жетон, и над дверью загорелась зелёная полоска. Дверь бесшумно поднялась, выпустила его наружу.
Холодный ветер и низкие тучи напоминали о скорой осени, и он поёжился, постарался скорее пересечь двор. Во дворе особенно остро чувствовалось, что новейшая тюрьма достраивается, налаживается, почти безлюдна, и он её первый клиент. У входа в административное здание поджидал доброжелательный к нему пожилой охранник. Пропустил его внутрь, и Борис, как полагалось, убрал руки за спину.
Они поднялись на третий этаж. На этот раз охранник остановил его у двери, за которой ему бывать не доводилось.
– Кто? – указав головой на дверь, тихо спросил Борис, невольно начиная волноваться от странного предчувствия каких-то изменений в своём положении.
– Прокурор и… – ворчливо начал охранник. После чего понизил голос, признался: – Другого не знаю.
Затем раскрыл дверь внутрь, впустил Бориса в казённую комнату с письменным столом и двумя жёсткими стульями у противоположной стены. Однако сам не заходил, прикрыл дверь снаружи.
Худощавый прокурор округа в распахнутом пиджаке дорогого костюма сидел за столом и, читая с листка бумаги, хмыкнул при чтении. По его поведению и штатскому виду Борис сделал вывод, что вызовом обязан другому присутствующему, слегка сутулому мужчине в сером шерстяном костюме, темноволосому и со стрижкой ежиком, почти своему ровеснику, - тот стоял у зарешёченного окна и смотрел во двор. Борис профессионально оценил его, как офицера службы, где приходилось работать и головой.
– Любопытно. И стиль есть, – не то в шутку, не то всерьёз сказал прокурор и отложил листок на стол.
Борису стало не по себе: на листке узнавались отдельные слова и строки. Это была ксерокопия его попыток написать рассказ, начатых здесь от скуки и, конечно же, от позывов честолюбия.
Прокурор не мог не заметить произведённого на него впечатления.
– А ты что думал? – Он ткнул указательным пальцем в листок. – Вдруг здесь план побега, иносказательные письма сообщникам?
– Личные записи, – кисло возразил Борис. – Заметки кролика. На бедняге пробуют изыски тюремной изобретательности. Изучают, как тюремные новшества влияют на психику.
– Это было одолжение. Одолжение! – С такими словами прокурор протянул ладонь. – Желающих оказаться на твоём месте – сотни. Помнится, ты охотно подписал согласие. Или нет? Или на тебя оказали давление?
Опуская в его ладонь свой тюремный жетон, – что полагалось по правилам, – Борис решил не перегибать палку, изобразил улыбку.
– Шутил же, начальник.
– То-то. Ты подходил под требования. Не преступник. Короткий срок наказания: полгода. Не глуп и готов к сотрудничеству. – Прокурор видом дал понять, что решающим являлось последнее обстоятельство, и тоже сменил тон, явно готовясь ввести в разговор третьего присутствующего. – Я тогда оценил твоё чувство юмора. Огорчён, не видя плюющего на превратности судьбы жизнелюба. Прошла-то неделя…
И он выразительно сделал небрежный знак рукой.
Борис поддержал его переход на трёп, сам же снедаемый любопытством, зачем вся эта комедия.
– Кому тюрьма развлеченье? Пусть скажет. Охотно поменяюсь.
– Нет уж. Заработал – получи. – Прокурор объяснил спине у окна. – Так украсил подружку… Любо-дорого. – Он вновь повернулся лицом к Борису. – Теперь-то раскаялся?
– Не очень. Да не за неё упрятали…
– Ну, знаешь?! – не то шутливо, не то всерьёз оборвал его прокурор. – Сломать челюсть, руку… И кому? Сынку министра! – Продолжил вполне серьёзно. – Кстати, благодаря её разборчивости в ухажёрах ты сидишь здесь. В новой экспериментальной тюрьме. А не в обычной тюряге с уголовной братией.
– Благодаря ей? – не сдержал издёвки Борис. – Ладно. Пошлю сучке открытку.
Он уже понял, эти двое прибыли ради каких-то его способностей. Тот, у окна, продолжал отмалчиваться, но прислушивался, изучал разговор, и прокурор поневоле опять вернулся к шутливой болтовне.
– Зря девушку обижаешь, не хочешь видеть. Она-то уверена, нос ей разбит из-за страстной любви, от избытка чувств.
Не в таких они были отношениях, чтобы обсуждать подобные темы, но Борис подыграл, пожал плечами, как бы всё ещё переживал то, что случилось.
– Каюсь, ударил с избытком чувств… Полмесяца без заказов, а тут их застукал…
– Мы тебя выпустим, – прервал Бориса другой, низкий и тихий голос. – Совсем выпустим.
Борис сухо сглотнул, уставился на прокурора. Он не мог оторвать глаз от тюремного жетона, от того, как жетон был небрежно сунут во внутренний карман прокурорского пиджака.
– Что я должен сделать? – стараясь не торопиться, всё ещё следя за поведением прокурора, спросил Борис.
Он не узнавал собственного голоса и повернул голову, наконец-то встретился взглядом с тем, кого освещал пасмурный свет от окна.
– Офицер Службы Безопасности Налогового Управления, – объявил прокурор. Он, казалось, испытал облегчение, что представил Борису третьего мужчину и теперь может умыть руки.
Когда возвратился в камеру, Борис завалился на кровать и попытался читать детектив из пока ещё скудной тюремной библиотеки. Книжка была потрепанной, зачитанной. Но автор, англичанин, показался ему манерным и фальшивым, как и вся британская культура, и он в порыве досады отбросил книжку на пол. Голова сама по себе обдумывала происшедшее. В конечном счёте, ему так ничего и не объяснили. Тот, из Службы Безопасности, даже не представился. Для себя Борис прозвал его Службистом, – это упрощало ход мыслей. Очевидно, прокурор и сам не знал, что за черт стоит за всем этим, был болванчиком при их разговоре. Хозяином положения и каких-то сведений являлся Службист, но тот и намёком не выдал, на каких условиях станет возможным в общем-то незаконное освобождение… И то, что предстояло вечером, Борису не нравилось. Туманно и подозрительно… Конечно, Налоговое Управление, в известном смысле, государство в государстве, а может и поважнее официального. Как ни крути, а именно оно обеспечивает весьма приличную жизнь тем, кто стоит в свете юпитеров и упивается парадной шумихой. Потому-то после трёпа прокурора он сразу поверил немногим словам и плану Службиста. Вот и вся пища для обдумывания – хватило на три минуты. С ума сойдёшь, невольно считая не минуты даже, секунды! Да, по самую завязку осточертела ему камера…
Всё же ему удалось уснуть.
Проснулся он, когда снаружи вползли сумерки. Согласно договорённости, чтобы не вызывать излишнего любопытства, он должен будет покинуть тюрьму с наступлением темноты. К ужину его не пригласили, и это показалось хорошим знаком. Значит, машина запущена. Есть ему не хотелось – хотелось, чтобы мучительное ожидание перестало нарастать и закончилось необходимостью действовать.
Ровно в восемь вечера тихо прощёлкали электромагнитные замки, и дверь камеры непривычно поддалась одному лишь желанию выйти, выпустила его в полумрак коридора. Стараясь производить меньше шума, он прошёл к лестнице. Все три решётчатые двери на пути вниз оказались раскрытыми, и, пересекая двор, он не увидел у входа в административное здание всегда скучающего там охранника. Проходами здания, которые ему указал на схеме Службист, он довольно быстро, не встречая ни одного человека, вышел к узкому служебному помещению и невзрачной дверце – за ней порядки тюрьмы заканчивались. Всё это походило на побег, и у самой дверцы на мгновение представилось диким, что он согласился, поверил бреду об освобождении, не прикинув возможностей угодить в ловушку или попасть в рабскую зависимость от негодяев и шантажистов. Надо вернуться, всё взвесить, подготовить свои требования: утро вечера мудренее – они придут и уступят: он им нужен. Борис тихонько, лишь на секунду, приоткрыл дверцу: это последнее препятствие к тому, что было снаружи. Лицо его обдало пленительной свежестью сырых листьев. Он вдохнул эту свежесть полной грудью и опьянённый ею осторожно спустился по трём ступенькам в безлюдный проулок.
В плохо освещённом проулке его ждала чёрная иномарка. Тёмные очки и такие же усы сидящего за рулём делали картину хорошо организованного побега почти законченной. Вновь всколыхнулись недавние опасения и подозрения, но отступать было поздно. Борис нырнул в приоткрытую заднюю дверцу, быстро сел на что-то мягкое, и автомобиль рванул с места, сразу набрал скорость, понёсся вперёд. Откинувшись на спинку сидения, Борис выдернул из-под себя лёгкую куртку. Надел её поверх майки, и ему стало теплее. Мчались лихо, постоянно сворачивали в малолюдные и безлюдные улочки и переулки, тенью, не включая света, проносились по ним, с визгом колёс делали резкие повороты с одной стороны дороги на другую. Вцепившись в руль, водитель посматривал в зеркальце над лобовым стеклом, и в этом же зеркальце Борис видел его лицо. Без чёрных очков оно казалось молодым для таких пышных усов, и Борис вдруг мысленно пожалел, что за ними нет погони, – столь острым было переживание вновь обретённой свободы. Он больше ни в чём не сомневался. Пусть будет, что будет, он выкрутится.
Ещё не меньше получаса петляли по улочкам, улицам, постепенно приближаясь к центральной части города. Было непонятно, к чему такая осторожность, но он не спрашивал, – возможно, водитель лишь проходной исполнитель, получил задание доставить его в условное место. На углу освещённого единственным светильником переулка, недалеко от шумно-оживлённого шоссе, наконец остановились. Водитель нашёл свободное место за крайней машиной возле большого окна ночного кафе и заглушил двигатель. Окно было задёрнуто плотной шторой, по краям которой пробивался тёплый красный свет, и Борис без вопросов последовал примеру усатого водителя, выбрался из салона, затем направился к резным дверям парадного входа.
Внутри кафе показалось таким же уютным и тихим, как снаружи. Борис отстал от вошедшего первым водителя, уселся за свободный столик у стены, под навесным фонариком. Было действительно тихо, так тихо, что он слышал негромкий голос того, кто его сюда привёл, когда он пробубнил у стойки неприхотливый заказ. Голос он узнал лучше, чем лицо, и оценил способности службиста, изменять внешность. Службист не возражал против выбора им столика, опустил на столешницу тарелки с котлетами и горячим, исходящим паром рисом, с салатом, тёмным, свекольным.
– Сходи за кофе, – вполголоса распорядился Службист и опустился на мягкий стул напротив. На всякий случай пояснил: – И пирожными.
Направляясь к стойке, Борис приметил у прохода к туалетам настенный таксофон. Возле стойки витал, после тюрьмы дразнил запах свежезаваренного кофе. Полный и крупный, от природы спокойный молодой человек в белоснежной рубашке и с вишнёвого цвета бабочкой под воротником, разливая парящий напиток в чашечки, подвинул их к Борису. На его просьбу, ни слова не говоря, достал из-под стойки два переговорных жетона.
Когда набирал на таксофоне первый пришедший в голову номер, номер сестры, Борис наконец нутром почувствовал, что значит, быть свободным… Сильная, загорелая ладонь предсказуемо опустилась на рычажок, прервала в трубке гудки вызова.
– Не надо звонить, – за его спиной тихо и холодно предупредил Службист.
– Вот как? Разве меня не освободили?
– Сначала работа.
– Я так и не знаю, в чём она?! – с внезапным раздражением обернулся к нему Борис.
Десятка три камер скучно показывали на экранах безлюдное ночное однообразие подходов к зданию, тусклые коридоры, застывшие лифты, крышу с красными огнями на ней. Лишь одна картинка телеэкрана привлекала внимание старшего дежурного службы охраны штаб-квартиры акционерного общества: в дальнем углу вытянутой стоянки одиноко темнела машина. На первый взгляд пустая, однако при желании в ней можно было различить очертания двух фигур. Старший дежурный повернулся во вращающемся кресле, заметил кучерявому молодому охраннику в униформе частной фирмы, который лениво перелистывал порножурнал:
– Не нравится мне… Четверть часа стоит.
Молодой охранник зевнул, откладывая журнал на стол, потянулся в кресле. Затем снял телефонную трубку с укреплённого на стене аппарата, замер в вопросительном ожидании. Полные пальцы старшего дежурного коснулись сенсорных переключателей, и на экране несколько раз увеличивался передок подозрительной машины, пока не стали распознаваемыми номерные знаки. Охранник вгляделся в них и обратился в трубку:
– Выясни, чья машина? Читаю номер...
Службист в той машине тем временем отпустил руль. Он давал Борису возможность как следует осмотреть здание штаб-квартиры корпорации. Здание впечатляло. Впечатлял и рекламный щит возле него, композицией заставлял взгляд перемещаться от стилизованной звезды через крупную надпись: «АО «ЗВЕЗДА» сохранит для ВАС даже звезду!» – к подтянутому властному мужчине, счастливо улыбающемуся, явно процветающему, без сомнения президенту этого самого акционерного общества. Мужчина направлением руки приглашал войти в парадные двери из стекла и мрамора. Создавалось впечатление, войдя в них, каждый будет так же счастливо улыбаться, как и сам президент. Свет мощного прожектора падал на щит, и люминесцентные краски сияли, отчего сорокапятилетний президент был похож на киногероя в остановленном кадре.
Свет прожектора дрогнул, его пятно спрыгнуло со щита, быстро пробежало по стоянке и бесцеремонно, сквозь лобовое стекло ворвалось в салон. Борис невольно вскинул ладонь в перчатке, закрыл ею глаза и надел тёмные очки.
– Записывают на плёнку, – заметил он, понимая, что об этом знает и Службист.
Службист потянулся к ключу зажигания, и автомобиль ожил, сорвался с места. Пытаясь вырваться из светового пятна, лихо развернулся и понёсся к шоссе. На ходу машины Службист включил телеком, заранее настроенный на волну дорожной полиции.
– …Да. С этими номерными знаками, – подтверждал строгий мужской голос, который раздался в телекоме. – Угнана, несколько часов назад. Нам сообщили, только что умчалась от стоянки АО «ЗВЕЗДА». Охрана не уверена насчёт шпаны. Им показалось, у того, кто за рулём, не свои усы…
Службист отключил телеком. Вскоре с шоссе свернул в лесопарк, погнал машину между деревьями и кустарниками, пока не заехал в овраг.
– Её угнала шпана, – заглушив двигатель, объяснил он невольному сообщнику, снял и рассовал в карманы кожаной куртки очки и пышные усы.
Борис был не в силах сдержать потребность противоречить.
– По вмятинам на сиденьях, шпана не хилая.
– Акселераты, – будто не заметил его сарказма, согласился Службист. И перешёл к существу, выражением голоса отметая шутки в сторону. – Корпорация «ЗВЕЗДА», её штаб ты видел, соорудила крупнейшее в мире специальное хранилище. Там особый режим. Никаких сведений, кроме собственных отчётов. Часто выполняет не подлежащие огласке заказы, в том числе для правительств.
Борис понял недосказанное. Некто, скажем, в верхах Налогового Управления, подозревали акционерное общество в особо крупных уклонениях от налогов, и чём-то ещё. Но всесторонней проверке мешали связи корпорации в правительстве. Фактов же для открытого расследования нет. И такие факты придётся добывать ему. Работа как работа. Вот только, зачем понадобилось вытаскивать его из тюрьмы? Могли найти и других…
– Крупнейшее спецхранилище? – переспросил Борис и с сомнением повёл головой. – Это большой опыт противодействия чужим интересам, сверхсовременная компьютерная система охраны.
Службист помрачнел и выговорил скучно, вяло.
– Тебя назвали асом в промышленном шпионаже.
«Весьма любопытно, – подумал Борис, – кто на меня вывел? Отчего не взялись другие?» Дело оказывалось куда сложнее, чем он предположил вначале. Большинство «коллег» были бы рады, сломай он себе шею и репутацию в безнадёжной авантюре. Очень уж он был удачлив…
– Приятно, когда льстят. Кто ж так назвал?
Службист, вроде и не слушал его, вместо ответа поставил в известность.
– Мы посылали Козина и Скрипку.
– Вот они да, асы…
– Козин найден с простреленным сердцем, с контрольным выстрелом в голову. Второй исчез.
Сказано это было буднично, точно о неудачном эксперименте, о котором больше нет желания рассуждать.
У Бориса вдруг исчезли слова, мучительно зачесалось под лопаткой. Вспомнилось, как шёл по слабо освещённому коридору тюрьмы; как на мгновение хотелось отказаться от побега и вернуться в камеру; как Службист посматривал в зеркальца заднего обзора мчащейся машины, убеждаясь в отсутствии преследования, как долго петляли по улочкам, переулкам… Но от холодного голоса на соседнем сидении он вздрогнул, сосредоточился на действительности.
– Можем вернуться в тюрьму, – предупредил Службист и посмотрел на наручные часы. – Без последствий. Лишние не узнают: до полночи у средств наблюдения для тебя «окно».
Ответ дался Борису не сразу.
Поделиться книгой: