Полночный поцелуй

С Габриэллой на руках Лукан зашел в ванную комнату. Свет от ночника создавал приятный полумрак, вполне устраивавший вампира. Лукан присел на край ванны, усадив Габриэллу к себе на колени. Он расстегнул застежку на тонком лифчике и жадно уставился на обнажившуюся грудь. Руки сами потянулись к упругим холмикам, и Лукан не стал себя сдерживать. Пальцы очертили плавный контур, описали несколько кругов вокруг розовых сосков.

Габриэлла томно заурчала, и его член до боли напрягся. Ладони Лукана долго скользили по ее телу к тонкой полоске ткани – единственной оставшейся на ней одежде. Его руки были слишком большими и не привыкли обращаться с такими деликатными предметами женского туалета, но он сумел снять трусики, поглаживая длинные ноги Габриэллы.

От вида ее обнаженного тела кровь обжигающей лавой понеслась по венам и артериям Лукана.

Наверное, он должен был чувствовать угрызения совести, испытывая острое желание в тот момент, когда Габриэлла была так расстроена, но ему плохо давалось раскаяние. К тому же он уже доказал себе, что все его попытки противостоять чарам этой женщины обречены на неудачу.

Рядом на полочке стояла бутылка с пеной для ванны. Лукан налил жидкость в ладонь и подставил руку под струю воды. Когда ванна наполнилась, он осторожно опустил Габриэллу в теплую воду. Погружаясь в нежную пену, она довольно замурлыкала и заметно расслабилась, откинувшись на мягкое полотенце, которое Лукан предупредительно положил ей под спину.

Небольшая ванная комната наполнилась паром и тонким ароматом жасмина, исходившим от Габриэллы.

– Ну как? – спросил Лукан, снимая куртку и бросая ее на край раковины.

– Ум-м, – промурлыкала Габриэлла.

Не удержавшись, Лукан погладил ее по голове, плечам.

– Опустись ниже и намочи волосы. Я их вымою, – произнес он.

Она послушно погрузила голову под воду, вынырнула, волосы потемнели и прилипли к плечам и груди змеевидными прядями. Габриэлла с минуту сидела молча с закрытыми глазами, затем открыла их, улыбнулась, словно приходя в себя после глубокого забытья и удивляясь, видя его рядом.

– Привет! – сказала она.

– Привет! – ответил Лукан.

– Который час? – спросила она, широко зевая.

Лукан пожал плечами:

– Около восьми.

Габриэлла откинулась на полотенце, закрыла глаза и издала сладкий стон удовольствия.

– Выдался плохой день? – спросил Лукан.

– Да, не самый лучший в моей жизни.

– Нетрудно догадаться, глядя на твои руки и колени. – Лукан выключил воду, выдавил на ладонь шампунь из флакона. – Не хочешь рассказать мне, что случилось?

– Не хочу. – Между бровями Габриэллы залегла складочка. – Сегодня днем я совершила ужасную глупость. Я уверена, ты скоро об этом узнаешь.

– Каким образом? – поинтересовался Лукан, взбивая шампунь до пены.

Пока он намыливал Габриэлле голову, она приоткрыла один глаз и искоса посмотрела на него.

– А разве парень из полицейского участка ничего тебе не рассказал?

– Какой парень?

– Который отвечает у вас за базу данных. Долговязый такой, как зовут, не знаю. Но я уверена, что видела его в участке в ту ночь, когда подавала заявление. Сегодня я встретила его в Коммоне. Мне показалось, что он за мной следит, и я… – Габриэлла сделала паузу и покачала головой. – И я, как идиотка, побежала за ним.

Руки Лукана замерли, инстинкт охотника и воина мгновенно включился.

– Ты побежала за ним?!

– Я знаю… – Габриэлла, по всей видимости, неправильно истолковала его восклицание. Она ладонью разбила мыльный айсберг и продолжила: – Я же говорю, я вела себя как самая последняя идиотка. Короче, я бежала за ним, пока не потеряла его в Чайна-тауне.

Лукан не стал произносить этого вслух, но он знал, что обостренное чутье позволило Габриэлле заметить слежку. Поскольку все произошло средь бела дня, с абсолютной точностью можно сказать, что это был не Отверженный. Но это слабое утешение, поскольку люди, состоящие у них на службе, представляют не меньшую опасность. Во всех концах света Отверженные используют миньонов – людей, которые попадают в рабскую зависимость после укуса очень сильного вампира, лишаются воли и способности здраво мыслить и безропотно выполняют любой приказ своего Хозяина.

У Лукана не было и тени сомнения, что за Габриэллой следил миньон, и делал он это по приказу управлявшего им Отверженного.

– Этот человек тебя толкнул? Поэтому ты упала?

– Нет, что ты, я сама упала. Я бог весть что себе вообразила… на пустом месте. Когда я потеряла парня из виду в Чайна-тауне, мне вдруг показалось, что за мной едет машина, которая за мной вовсе не ехала.

– Почему ты так в этом уверена?

Габриэлла сконфуженно посмотрела на Лукана:

– Потому что это была машина мэра, Лукан. Я решила, что она едет за мной, испугалась и побежала. В довершение всех глупостей я с размаху упала на глазах у многочисленных прохожих и была вынуждена, хромая, с разбитыми коленями и руками, возвращаться домой.

Лукан выругался про себя, понимая, как близко опасность подобралась к Габриэлле. Слава богу, что не миньон за ней погнался, а она за ним. Неприятное происшествие взволновало Лукана больше, чем ему хотелось.

– Ты должна пообещать мне, что впредь будешь осторожнее. – Лукан сознавал, что говорит излишне назидательно, но он не собирался проявлять деликатность, поскольку сегодня она подвергла себя смертельной опасности. – Если нечто подобное повторится, ты немедленно должна сказать об этом мне.

– Ничего такого больше не случится, просто я совершила глупость. И я не собираюсь звонить ни тебе, ни в полицию каждый раз, когда совершаю глупость. Представь, как отреагировали бы в участке, если бы я позвонила и сообщила, что ваш сотрудник за мной следит.

«Черт». Он солгал, представившись копом, и теперь эта ложь держит его, как капкан. И будет еще хуже, если Габриэлла вдруг позвонит в полицейский участок и попросит «детектива Торна», чем привлечет нежелательное внимание внедренного в штат миньона.

– Я дам тебе номер моего мобильного, – сказал Лукан. – Можешь звонить мне в любое время. Ты поняла меня? В любое время!

Габриэлла кивнула, Лукан повернул кран и начал смывать пену с ее темно-медных шелковистых волос.

Затем, недовольный собой, Лукан взял с полочки мочалку и бросил ее в воду.

– А теперь дай мне взглянуть на твои колени.

Габриэлла, разгоняя флотилию мыльных пузырьков, подняла ногу. Лукан взял в руку ее ступню и осторожно промыл содранное колено. Под воздействием теплой воды рана вновь начала кровоточить. Лукан стиснул зубы, стараясь не смотреть на алые ароматные капельки, которые скатывались в пенистую воду.

Он вымыл колени Габриэллы, жестом велел дать ему руки. Лукан молчал, опасаясь, что голос выдаст его возбуждение, вызванное видом обнаженного тела Габриэллы и ароматом свежей крови.

Он сосредоточил внимание на ее ладонях, слегка коснулся ранок мочалкой, до боли ощущая на себе пристальный взгляд Габриэллы. Ее глубокие карие глаза следили за каждым его движением, пульс на запястье под его пальцами участился.

Габриэлла тоже была возбуждена. Она его хотела.

Лукан уже готов был завершить свою миссию, когда повернул ее руку и увидел нечто поразившее его. На безупречно розовой коже виднелись крошечные синеватые полоски шрамов от порезов. Такие же шрамы были и на бедрах.

Порезы острым лезвием бритвы.

По всей видимости, она подвергалась истязаниям в детстве.

– Господи! – Лукан посмотрел в глаза Габриэллы, его голос дрожал от ярости. – Кто это сделал?

– Это не то, что ты думаешь, – поспешила заверить его Габриэлла.

Лукан кипел от злости, он потребует ответ за каждый шрам на ее теле.

– Скажи мне правду.

– Это все ерунда. Забудь…

– Назови мне имя, черт возьми, клянусь, я голыми руками убью этого сукина сына…

– Это я… я сама сделала, – хрипло выдохнула Габриэлла. – Никто. Я сама… сама…

– Что? – Держа ее за тонкое запястье, он внимательно осмотрел руку, покрытую крошечными синеватыми шрамами. – Ты сама? Но зачем?

Габриэлла высвободила руку и опустила в воду, словно закрывая перед ним дверь в свое прошлое. Лукан чуть слышно выругался на языке, которым редко пользовался.

– Как часто ты это делала, Габриэлла?

– Не знаю, – пожала плечами женщина, не глядя на него. – Я оставила эту привычку… уже давно.

– Поэтому в раковине на кухне лежал нож?

Она посмотрела на него жалобным, почти затравленным взглядом. Она не хотела, чтобы Лукан затрагивал эту болезненную тему, и он не хотел причинять ей страдания, но желал понять, что могло заставить ее острым лезвием резать собственное тело.

И она делала это регулярно.

Габриэлла нахмурилась, ее взгляд остановился на лопавшихся мыльных пузырьках.

– Послушай, давай сменим тему, – произнесла она, с трудом выдавливая слова. – Я не хочу говорить об этом…

– Может быть, тебе надо об этом поговорить?

– Ну конечно. – Габриэлла натянуто рассмеялась. – Может быть, ты еще заставишь меня написать заявление в полицию на имя детектива Торна? А потом отправишь в психушку, где ради моего же блага из меня сделают овощ?

– Подобное уже было в твоей жизни?

– Люди меня не понимают. Никогда не понимали. Иногда я сама себя не понимаю.

– Чего не понимаешь? Причину, по которой тебе хотелось причинять себе боль?

– Нет… я не хотела причинить себе боль.

– Тогда почему ты это делала? Господи, Габриэлла, у тебя же сотня шрамов.

– Повторяю, я не хотела причинить себе боль. Мне вообще не было больно в такие моменты. – Габриэлла тяжело вздохнула. С минуту она молчала, потом заговорила, заставляя Лукана удивленно смотреть на нее: – Дело не в боли. Вопреки мнениям так называемых специалистов по детской психологии, меня не мучили воспоминания о пережитых травмах, обидах или оскорблениях. Я резала себя, потому что… меня это успокаивало. Вид крови действовал на меня умиротворяюще. Это всегда были маленькие, неглубокие порезы. Когда текла кровь, я переставала чувствовать себя странной, не такой, как все; напротив, мир вокруг меня обретал гармонию и равновесие.

Габриэлла посмотрела ему прямо в глаза, сейчас ее взгляд был открытым и светлым, словно она освободилась от чего-то темного, неприятного, что так долго тяжким бременем лежало на ее сердце. И Лукан понял, что стал свидетелем этого чудесного освобождения. Хотя оно не было абсолютным, недоставало одного-единственного звена – понимания, что она Подруга по Крови.

Она не ведала, что однажды представитель его расы выберет ее как свою вечную возлюбленную и введет в мир, о существовании которого она не имеет ни малейшего представления. Она познает наслаждение, дарованное только парам, связанным кровью.

Лукан почувствовал ненависть к той мужской особи их Рода, которой выпадет честь стать ее возлюбленным.

– Я не сумасшедшая, если именно таковой ты меня теперь считаешь, – сказала Габриэлла.

Лукан медленно покачал головой:

– Я так не считаю.

– Я презираю жалость.

– Я тоже, – ответил Лукан, почувствовав в ее голосе вызов. – И ты, Габриэлла, не заслуживаешь жалости. И тебе не нужны ни врачи, ни лекарства.

Габриэлла ушла в себя, закрылась с той минуты, как он обнаружил шрамы на ее теле, но после этих слов Лукан почувствовал ее колебание – доверие, которое она к нему испытывала, робко возвращалось.

– Ты не принадлежишь этому миру, – сказал Лукан – не из сентиментальности, а лишь констатируя факт – и взял в ладони ее лицо. – Ты слишком необычна для жизни, которую пытаешься вести. Думаю, скоро ты это поймешь. И поверь мне, посмотришь на все иными глазами. Все встанет на свои места, и ты найдешь свою судьбу. Возможно, я помогу тебе в этом.

Лукан приготовился продолжить приятную процедуру омовения, но пристальный взгляд Габриэллы остановил его. Ее мягкая улыбка и нежность, с которой она смотрела на него, заставили сердце болезненно заныть, горло сдавило.

– Что?

Габриэлла качнула головой:

– Я удивлена. Никак не ожидала, что такой крутой коп может так романтично рассуждать о жизни и судьбе.

Напоминание о том, что он представился ей полицейским и таковым остается в ее глазах, отрезвило Лукана.

– А ты не думаешь, что я мешок с дерьмом?

– Нет, я так не думаю.

– Ты мне слишком доверяешь, – стараясь казаться непринужденным, сказал Лукан. – Ты меня не знаешь, Габриэлла. Не знаешь, какой я на самом деле.

– Я хотела бы познакомиться с тобой поближе. Правда. – Она села, струйки воды потекли по изгибам ее тела, как раз там, где Лукану хотелось скользить кончиком языка. Пена едва прикрывала соски – розовые, набухшие.

– Скажи мне, Лукан, какому миру ты принадлежишь?

– Никакому, – глухо проворчал Лукан. Это было почти правдой. Как и Габриэлла, он презирал жалость и был рад, что сейчас она посмотрела на него не с состраданием, а с любопытством. Он провел пальцем по ее своенравному, с крапинками веснушек носу. – Я плохо приспособлен к этой жизни. Меня нигде не ждут.

– Это неправда.

Руки Габриэллы обвили его шею. Она смотрела на него с той же нежностью, с какой он нес ее на руках из темного подвала и опускал в теплую ванну. Она поцеловала его, затем провела языком по его губам, и Лукана окутал тончайший аромат женского возбуждения и любви.

– Ты был сегодня таким внимательным и заботливым со мной, теперь позволь мне о тебе позаботиться. – Габриэлла снова поцеловала его, движения ее языка вызвали у него стон наслаждения. Она отпустила Лукана, тяжело дыша, глаза застилал чувственный туман. – На тебе слишком много одежды. Сними ее. Я хочу ощущать твое обнаженное тело здесь, рядом со мной.

Лукан послушно снял ботинки, носки, рубашку, брюки и теперь стоял перед Габриэллой полностью обнаженный, всем своим видом выражая откровенное желание.