Дорога доблести

Стар пошла к лагерю, вытираясь полотенцем на ходу. Я бы охотно помог ей в этом, если бы она попросила о такой услуге. Руфо проговорил устало:

— И чего вы не боретесь за свои права? Но раз Она велит побрить вас, то теперь мне уже некуда деваться, придется с собственным мытьем поторопиться, а то Она не терпит опозданий.

— Если у тебя найдется зеркало, я и сам побреюсь.

— Вы когда-нибудь имели дело с опасной бритвой?

— Нет, но могу научиться.

— Ещё перережете себе глотку, а Ей это может не понравиться. Давайте, вон там на бережку, где я смогу стоять в теплой водичке. Нет! Нет! Не садитесь, а ложитесь так, чтобы голова опиралась о камушек. Я не могу брить человека, когда он сидит. — Руфо стал втирать мыльную пену мне в подбородок.

— А знаете почему? Я учился на покойниках, вот почему. Наводил на них красоту, чтобы родственникам было приятно. Тихо, вы! Вы же чуть не лишились половины уха! А мне нравится брить жмуриков: во-первых, они не жалуются, во-вторых, ни о чём не просят, в-третьих, ни с чем не спорят и всегда лежат тихонько, в-четвертых, самая что ни на есть разлюбезная работа. Что же касается существа дела… — Руфо прервал бритье и, держа лезвие у моего кадыка, начал изъяснять свои горести.

— Разве у меня были выходные по субботам? Черта с два, у меня и по воскресеньям-то они были не всегда! А продолжительность рабочего времени?! Два дня назад я читал в газете, что одно похоронное бюро в Нью-Йорке… Вы в Нью-Йорке бывали?

— Был я в Нью-Йорке! И убери эту чертову гильотину от моего горла, раз ты вошел в раж и так размахиваешь руками!

— Если будете болтать, то не миновать вам быть порезанным сразу в нескольких местах. Так вот, эта контора подписала контракт на обслуживание из расчета двадцатипятичасовой рабочей недели. Недели! А я работал по двадцать пять часов в сутки! Знаете, сколько часов без перерыва мне пришлось как-то раз проработать?

Я сказал, что не знаю.

— Ну, вот, вы опять болтаете! Более семидесяти часов, и будь я проклят, ежели вру! А ради чего? Ради славы? А что такое слава? Для кучки сожженных костей? Богатство? Оскар, я скажу вам как родному: я обработал больше покойников, чем какой-нибудь султан — одалисок. И никогда ни один из них гроша ломаного не дал бы за то, чтоб покоиться в одеяниях, украшенных рубинами размером с ваш нос и вдвое более красных, или в рубище. Зачем мертвому богатство? Скажите мне, Оскар, как мужчина мужчине, пока Она не слышит, ну зачем вы позволили Ей втянуть себя в эту историю?

— А мне это дело нравится. Пока.

Руфо шмыгнул носом:

— Именно так сказал один мужик, когда пролетал мимо окон пятнадцатого этажа Импайр-Стейт-Билдинг. А ведь внизу его, как известно, ждала мостовая. Однако, — добавил он туманно, — пока дело с Игли не выяснилось, проблем нет. Если бы со мной был мой служебный чемоданчик, я бы так загримировал ваш шрам, что все бы сказали «Смотрите, совсем как живой».

— Не твое дело. Ей нравится этот шрам (черт его побери, опять забыл и дернулся).

— Ну, ещё бы! Я ведь какую идею пытаюсь вам внушить: если вы вступили на Дорогу Доблести, то знайте, что найдете вы на ней по преимуществу булыжники. Лично я на эту дорогу не напрашивался. Мои представления о хорошей жизни вполне укладываются в маленькую тихую похоронную контору с хорошим выбором гробов на все цены и с прибылью, позволяющей иногда оказать посильную помощь родственникам усопших. И с продажей гробов в рассрочку для тех, кто достаточно проницателен, чтобы все планировать заранее, ибо все мы смертны, Оскар, все мы смертны, и разумный человек может с полным успехом посиживать с доброй кружкой пива в хорошей компании и одновременно заключать контракт с надежной похоронной фирмой.

Он доверительно наклонился ко мне.

— Послушайте, милорд Оскар… Если мы чудом выберемся отсюда живыми, замолвите за меня словечко перед Ней. Пусть Она поймет, что я слишком стар для Дороги Доблести. А я уж найду, чем скрасить ваши преклонные годы… если вы отнесетесь ко мне по-товарищески…

— Мы же с тобой, кажется, пожали друг другу руки?

— Ах, да, действительно… — Руфо вздохнул. — Один за всех и все за одного и так далее и тому подобное… Все, с вами покончено.

Когда мы вернулись в лагерь, было ещё светло, Стар сидела в своей палатке, а моя одежда была выложена снаружи. Я начал было артачиться, когда увидел этот костюм, но Руфо сказал:

— Раз Она распорядилась, чтобы вечерний костюм, то это значит — чёрный костюм и чёрный галстук.

Я с трудом надел все, даже запонки (это были большие черные жемчужины); фрак был явно или сшит на меня, или куплен в магазине готового платья человеком, который знал мой рост, вес, ширину плеч и талии. Торговая марка на подкладке гласила «Английский Дом. Копенгаген».

Но галстук меня доконал. В разгаре борьбы с ним появился Руфо, заставил меня лечь (я уж и не стал спрашивать почему) и завязал его в мгновение ока. — Вам нужны ваши часы, Оскар?

— Мои часы? — Я полагал, что они остались там — в смотровой врача в Ницце. — Они у тебя?

— Да, сэр. Я захватил все, кроме… — его передернуло, — кроме вашей одежды.

Руфо не преувеличивал. Здесь было все — не только содержимое моих карманов, но и то, что было в сейфе «Американ Экспресс» — деньги, паспорт, военное удостоверение, даже билеты тотализатора с Чанг-Эли.

Я хотел было спросить, как Руфо залез в мой сейф, но воздержался. У него был ключ, а способ проникновения мог быть и очень прост — например, поддельная доверенность, а мог быть и сложен — вроде магической чёрной шкатулки. Я горячо поблагодарил Руфо, и он отправился готовить ужин.

Сначала я решил выбросить все это барахло, кроме паспорта и денег, но мусорить в таком дивном месте, как Поющие Воды, было просто преступление. Пояс, на котором висела шпага, имел кожаный карманчик, куда я и запихал все, включая давно остановившиеся часы.

Руфо накрыл стол прямо перед палаткой Стар, сделал электропроводку, пустил её на дерево, под которым стояла палатка, на стол поставил горящие свечи. Когда Стар вышла, стало ясно, как было темно до её появления. Стар вышла и остановилась. Я все же сообразил: она ждет, чтобы ей предложили руку. Подведя Стар к её месту за столом, я пододвинул ей стул, а Руфо сделал то же самое для меня. На Руфо была ливрея сливового цвета.

Ухаживать за Стар было чистым наслаждением. Она была в том самом зелёном платье, в котором хотела показаться мне утром. До сих пор не знаю, пользовалась ли Стар косметикой, но выглядела она так, будто не имела ничего общего с той страстной Ундиной, что пыталась утопить меня всего лишь час назад. Казалось, такой экспонат нуждался в хранении под стеклом. Это была Элиза Дулитлл<Героиня пьесы Б. Шоу «Пигмалион».> на своем первом балу.

Звуки «Ужина в Рио» сливались с хоралом Поющих Вод. Белое вино к рыбе, розовое — к дичи, красное — к ростбифу. Стар смеялась, щебетала и сверкала остроумием. Один раз Руфо, наклонившись ко мне, чтобы предложить какое-то блюдо, шепнул: «Обреченные обедали с аппетитом». Я так же шепотом послал его ко всем чертям.

К десерту подали шампанское. Руфо почтительно предложил мне оценить его. Я молча кивнул. Интересно, как бы он поступил, если бы я отказался от шампанского… Угодно ли ещё вина… к кофе — «Наполеон»… и сигареты.

О сигаретах я мечтал весь день. Это были «Бенсон и Хеджес» № 5, а я, в целях экономии, последнее время смолил эту чёрную французскую дешевку.

Закурив, Стар поблагодарила Руфо за ужин, он принял её комплименты со всей серьезностью, я их поддержал от всего сердца. До сих пор не знаю, кто готовил этот ужин. Большую часть, конечно, — Руфо, но Стар также внесла немалую лепту, пока меня брили на берегу.

Неторопливо бежало счастливое время, мы сидели попивая кофе с коньяком, а вечерний свет постепенно тускнел, пока не осталась лишь одна горящая свеча, оживлявшая игру драгоценностей Стар и освещавшая снизу её лицо. Наконец Стар сделала еле заметное движение, как будто отодвигая от себя стол, и я тут же вскочил, чтобы проводить её к палатке. Стар остановилась у входа:

— …Милорд Оскар…

И тогда я поцеловал её и последовал за ней в…

Как бы не так! Я был настолько загипнотизирован, что склонился над её рукой, поцеловал её… и все.

После чего мне не оставалось ничего другого, как вылезти из своего наемного обезьяньего костюма, отдать его Руфо и попросить у него одеяло. Руфо выбрал для ночлега место по одну сторону палатки, так что мне осталась только другая сторона, где я и растянулся. Стояла такая теплынь, что и одеяла-то не требовалось.

А заснуть я не мог. Дело в том, что у меня есть застарелая привычка, привычка куда худшая, чем курение марихуаны, но более дешевая, чем употребление героина. Я, конечно, могу поднапрячься и в конце концов заснуть, но сейчас меня вряд ли стимулировал к этому свет в палатке Стар и её силуэт, не отягощенный никакой одеждой.

Дело в том, что я заядлый читатель. Книжонки из серии «Голд Медал Ориджинал» по 35 центов за штуку вполне достаточно, чтобы отправить меня в глубокий сон. Или романа о Перри Мейсоне… Даже объявления в старом номере «Paris-Match»<«Пари-Матч» — парижская газета.>, в который кто-то завернул селедку, для меня лучше, чем ничего.

Я встал и обошел палатку кругом.

— Эй, Руфо!

— Да, милорд? — Он вскочил с кинжалом в руке.

— Слушай, нет ли на твоей свалке какого-нибудь чтива?

— Какого именно?

— Да любого. Лишь бы слова шли подряд.

— Минуту. — Он исчез, и я слышал, как он роется в своей куче багажа, похожей на обломки кораблекрушения. Вскоре он вернулся, неся книгу и небольшую походную лампу. Я поблагодарил, вернулся к себе и лег.

Это была любопытная книженция, написанная неким Альбертусом Магнусом<Альбертус Магнус (Альберт Великий) — средневековый немецкий теолог и алхимик. Канонизирован как святой в 1931 г.> и явно украденная из Британского Музея. Альберт предлагает длинный список рецептов для осуществления самых удивительных дел: как утишить бурю, как летать выше облаков, как торжествовать над врагами и как заставить женщину соблюдать верность. Вот например, каков рецепт последнего средства: «Ежели ты восхочешь, чтобы жена не заглядывалась на мужчин и не желала бы их, то возьми срамные части волчца и власы, что растут на щеках его или с бровей его, а также власы, растущие ниже подбородка, сожги все это, а пепел дай ей выпить и чтобы не знала она, что пьет, и тогда не возжелает она мужа другого».

Думаю, рецепт этот вряд ли понравился бы «волчцу», а если бы я оказался на месте той жены, то он и меня огорчил бы немало — смесь, видимо, довольно мерзкая. Самую же формулу я передаю точно, так что, если у вас есть жалобы на вашу даму, а под руками имеется «волчец», то попытайте счастья. А мне сообщите о результате. Только письменно, а не лично.

Было там ещё несколько рецептов, как заставить женщину, которая вас не любит, влюбиться в вас без ума, но «волчец» в них был самым простым ингредиентом.

Наконец, я отложил книгу, погасил свет и стал следить за движущимся силуэтом на полупрозрачном шелке палатки. Стар причесывалась. Чтобы больше не мучиться, я перевел взгляд на звезды. Я ничего не знал о звездной карте Южного Полушария — в таком дождливом регионе, как Юго-Восточная Азия звезд никогда не видно, да и не очень-то в них нуждается парень, у которого есть «шишка направления».

Это южное небо было великолепно! Я пристально всматривался в одну из звезд или планет — довольно большой диск — и внезапно обнаружил, что она движется.

Я так и сел.

— Эй, Стар!

— Что, Оскар? — откликнулась она.

— Пойди-ка сюда. Тут Спутник! И большущий!

— Иду. — Свет в палатке погас, и она тут же возникла рядом со мной, равно как и старый добрый папа Руфо, зевающий и почесывающийся. — Где милорд? — спросила Стар.

— Вон! Вон! — показал я. — Только, пожалуй, это не Спутник, скорее один из метеорологических зондов. Уж очень велик и ярок.

Она посмотрела и отвела глаза. Руфо молчал. Я снова внимательно взглянул на Спутник, потом на Стар. Она явно наблюдала за мной, а не за Спутником. Я снова посмотрел на Спутник, как он движется на фоне звездных декораций.

— Стар! — воскликнул я. — Это не Спутник! И это не зонд. Это луна, настоящая луна.

— Да, милорд Оскар.

— Но тогда это не Земля!

— Твоя правда.

— Хм, — я снова посмотрел на маленькую луну, бодро пробирающуюся меж звезд с запада на восток.

— Ты не боишься, мой герой? — тихо спросила Стар.

— Чего?

— Оказаться в чужом мире?

— Он мне кажется очень славным.

— Он таков и есть, — согласилась она. — Во многих отношениях.

— Мне он нравится, — подтвердил я. — Может быть, пришло время узнать о нём побольше? Где мы находимся? В скольких световых годах или в чём ещё там измеряют расстояния? И в каком направлении?

— Я попытаюсь, милорд, — вздохнула Стар. — Но это будет не легко, ты ведь не изучал метафизической геометрии и… многого другого. Представь себе книгу. — Книга Альберта Великого все ещё была у меня под мышкой, Стар взяла её у меня. — Каждая страница очень похожа на соседнюю. И в то же время она совершенно иная. Эта страница соприкасается с другой во всех точках, а от третьей полностью отделена. Вот и мы так близки сейчас к Земле, как две следующих друг за другом страницы. И тем не менее, мы удалены на такое расстояние, что никакими световыми годами этого не выразить.

— Послушай. Не надо так усложнять. Я же смотрел по телеку «Сумеречную зону». Ты имеешь в виду другое измерение. Я это усек.

Стар явно пребывала в затруднении.

— Что-то в этом роде, но…

— Утром нам предстоит иметь дело с Игли, — перебил её Руфо.

— Да, — согласился я. — Если утром намечается беседа с Игли, то, возможно, нам лучше поспать. Извините. А между прочим, кто такой этот самый Игли?

— Это вы узнаете в свое время, — отозвался Руфо. И я завернулся в свое одеяло как настоящий герой (одни мускулы и никаких извилин), Стар и Руфо тоже. Она не стала зажигать свет, так что смотреть было не на что, если не считать стремительных лун Барсума.

Я просто попал в том научной фантастики.

Оставалось только надеяться, что все обойдется, что автор оставит меня в живых для участия в будущих приключениях. Во всяком случае, до нынешней главы герою, пожалуй, грех было жаловаться. Вон и Дэя Торис<Героиня романа Э. Берроуза.> спит в своих шелках в каких-нибудь двадцати футах от меня.

Я всерьез задумался, не подползти ли ко входу в палатку и не шепнуть ли ей о необходимости обсудить несколько вопросов из области метафизической геометрии и смежных наук. А может быть, просто намекнуть, что становится холодно и нельзя ли мне…

Ничего этого я не сделал. Старый верный Руфо свернулся в клубочек с другой стороны палатки, а у него был пренеприятный обычай просыпаться внезапно и притом с кинжалом в руке. И ещё он обожал брить покойников. А я, если мне дать выбор, всегда за мир.

Я долго рассматривал стремительные луны Барсума. Пока не заснул.

6

Пенье птиц лучше звонка будильника и уж совсем не напоминает о Барсуме. Я с удовольствием потянулся, вдыхая запах кофе, и подумал, хватит ли времени, чтобы искупаться до завтрака. День был не хуже вчерашнего: прозрачный, голубой, солнце только что встало, и я чувствовал себя вполне способным уложить до завтрака парочку каких-нибудь драконов. Тех, что поменьше, разумеется.

Я зевнул и вскочил на ноги. Чудесная палатка Стар исчезла, и чёрная шкатулка была наполовину уложена — размером она уже не превышала коробку для кабинетного рояля. Стар стояла на коленях перед костром и уговаривала кофе вскипеть побыстрее. В это утро она явно изображала пещерную женщину, одетую в шкуру, весьма красивую, но менее впечатляющую, чем её собственная кожа. Может, это была шкура с оцелота. А может, от Дюпона<Модный магазин одежды.>.

— Привет, Принцесса! А что у нас на завтрак? И где наш повар?

— Завтрак будет позже. А сейчас могу предложить тебе чашечку кофе очень чёрного и очень горячего. От него злее будешь. А Руфо уже начал дразнить Игли. — Она налила мне кофе в бумажный стаканчик.

Я выпил полстакана, обжег рот и сплюнул кофе на землю. Кофе существует пяти убывающих по качеству сортов: «Настоящий кофе», «Ява», «Джамук», «Джо» и «Толченый Уголь». Этот кофе был явно не выше четвёртого сорта.

И тут я остолбенел, увидев Руфо и его компанию, я бы сказал, очень оживленную компанию. На краю нашей речной террасы кто-то, видно, разгрузил целый Ноев Ковчег. Там были все, кто угодно — от африканского трубкозуба до зебу, причем большинство обладало большими желтыми зубами. Руфо стоял примерно футах в десяти от их передовых пикетов и как раз против него находился самый крупный и безобразный субъект. В это мгновение стаканчик в моих руках расклеился и горячий кофе обжег мне пальцы.

— Хочешь ещё? — спросила Стар. Я подул на пальцы.

— Нет, спасибо. А это и есть Игли?

— Ну, да — тот, что в центре. Тот, которого дразнит Руфо. Остальные-то просто явились поглазеть на забаву, так что о них можешь не беспокоиться.

— Но они кажутся мне очень голодными.

— Некоторые из них, особенно крупные, подобно страшилищу Кювье<Кювье Жорж Леопольд (1769—1932) — знаменитый французский ученый-натуралист. Автор гипотезы катастроф, якобы вызывавших вымирание древних ящеров.>, травоядны. Вон те львы-переростки сожрут нас, если Игли выиграет дело. Но только в этом случае. Наша главная проблема — Игли.

Я принялся внимательно разглядывать Игли. Он был похож на отпрыска того человека из Данди — здоровущий подбородок и никакого лба. В нём сочетались самые непривлекательные черты великанов и людоедов из «Красной Книги Волшебных Сказок». С детства терпеть не могу эту книгу.

В общем он был человекообразен, если применять этот термин в расширительном смысле. По росту он превосходил меня на пару футов, а по весу — фунтов на 300—400. Я, пожалуй, имел перед ним преимущество только в благообразности. Волосы на Игли росли пучками, вроде как на заброшенном газоне, и вы сразу же понимали, даже не получив специального извещения, что он в жизни не пользовался дезодорантом, выпускаемым для так называемых мужественных мужчин. Узлы его мышц свивались в клубки, а ногти явно никогда не подстригались.

— Стар, — спросил я, — а что мы не поделили с Игли?