Велга молча кивнул. Он чувствовал себя совсем уставшим и не хотел тратить малые, оставшиеся в нем силы, на слова.

— Что ж, надеюсь, вы останетесь довольны нашим обслуживанием и гостеприимством. Прошу, — и он сделал приглашающий жест.

— Один момент, — сказал Валерка Стихарь. — Коля, ты что-то говорил насчет дома и ключей….

— Я их вам завтра завезу, — пообещал водитель. — Все равно вы до завтра здесь будете. Прямо с утра и завезу.

— Правильно, — сказал врач. — Все — завтра. А сегодня им необходим отдых и лечение.

— Завтра так завтра, — согласился Стихарь и протянул Николаю руку. — Пока, братишка. Спасибо за помощь. Завтра ждем.

— Не за что, — смущенно улыбнулся Николай и пожал протянутую руку. — Часов в десять я приеду.

— Лучше в одиннадцать, — сказал врач. — пациентам нужно как следует выспаться.

— Да хоть в двенадцать, — милостиво разрешил Стихарь. — Времени у нас теперь, насколько я понимаю, хоть отбавляй.

Глава вторая

Врачебная помощь, горячая ванна, чистая одежда, вкусная и обильная еда. Что еще нужно наконец-то вышедшему из боя солдату? Пожалуй только сон. Долгий, крепкий и спокойный. Желательно без сновидений. А если со сновидениями, то со сновидениями хорошими и приятными.

Сон, однако, не шел.

Уже всем была оказана квалифицированная врачебная помощь, и предоставлена горячая ванна, чистая одежда и отменный ужин. Уже Велга самолично проверил размещение личного состава отряда на третьем, гостевом этаже (каждому был выделен небольшой, но очень уютный одноместный номер) и состояние Хельмута Дитца (обер-лейтенант спокойно спал после операции, и врачи уверяли, что уже послезавтра он встанет на ноги, — чудеса медицины, да и только!), а сна не было и в помине. Казалось, что после всего пережитого за сегодняшний день, он, Александр Велга, просто свалится при малейшей возможности на ближайшее, пусть даже совершенно не похожее на постель место, и в ту же секунду уснет без задних ног, но….

Уснуть не удавалось.

Что с тобой, Саша? Ты устал и ты в безопасности. Это понятно, потому что никто даже не сделал попытки забрать у нас оружие, как будто все так и должно быть, и они чуть ли не каждый день принимают у себя вооруженных измученных и раненых в бою людей. Оказали помощь, накормили, уложили в чистую мягкую постель…. Что тебе еще надо? Ты спал в мокром окопе под грохот артиллерийских залпов и разрывы вражеских мин. В дощатом кузове грузовика, который мотало и швыряло по разбитой снарядами и танками дороге. В танке, впрочем, ты тоже спал. В землянке. На снегу, на траве и на камне. В разрушенных домах, на крышах и в подвалах. Даже однажды высоко на дереве, накрепко привязавшись к стволу веревкой, чтобы не упасть, ты спал. Отчего же ты не спишь сейчас? Невероятность происходящего? С нами уже давно происходят самые невероятные вещи, но это не мешает нам крепко спать, когда предоставляется такая возможность. Перебил сон тем, что подремал в автобусе? Ерунда. Сна много не бывает. Сна на войне бывает только мало. На войне…. Может, в этом все дело? Все это время мы были на войне, а теперь война для нас кончилась. Война кончилась, и я пока не могу к этому привыкнуть. Не могу привыкнуть и поэтому не могу заснуть. Нервы. Это все нервы.

Он отбросил простыню, поднялся, накинул чертовски приятный на ощупь мягкий халат, прихватил с тумбочки сигарету и зажигалку и вышел на балкон.

На землю легла ночь.

Широкий балкон безо всяких перегородок тянулся вдоль всего третьего этажа, и Велга подумал, что для того, чтобы попасть в гости, например, к Ане Громовой, вовсе не обязательно выходить в коридор. Эта мысль неожиданно его взволновала, он глубоко вдохнул насыщенный запахом ночных трав и листвы воздух и, облокотившись на легкие металлические перила, закурил сигарету.

Невысокая ладная и синеглазая, с густыми, цвета майского липового меда волосами, скуластая и чуть курносая девчонка-колдунья, однако, не спешила покидать его мысли.

Кажется, вторая дверь направо, подумал лейтенант и посмотрел направо. И тут же увидел фигуру человека. Фигура, крадучись, сделала несколько шагов по направлению к нему и остановилась в нерешительности.

Заметил, усмехнулся про себя Велга. Кто это такой шустрый, интересно? Стихарь, не иначе…

Он тихонько свистнул и призывно махнул рукой.

Это действительно оказался Валерка Стихарь.

— Не спится? — с независимым видом осведомился он, подходя к своему командиру.

— Не мне одному, — притворно вздохнул Велга, отметив, что ростовчанин отчего-то не вынимает из кармана халата правую руку.

— Да вот, понимаешь, Саша, решил перед сном прогуляться по балкону. Подышать, можно сказать, свежим воздухом и…

— Ладно, ладно, — перебил его Александр, — давай, доставай, что там у тебя. Хотя нет, погоди. Хочешь, с первого раза угадаю?

— Ну? — прищурился Валерка.

— Спирт, — безапелляционно заявил Велга. — Спирт медицинский неразбавленный.

— Ну вы даете, товарищ лейтенант! — восхищенно качнул головой ростовчанин. — Прямо наповал.

— Опыт, Валера, великая штука. Хочешь вторым разом скажу куда ты с этим спиртом направлялся?

— К вам, — быстро сказал Валерка. — Как бог свят, к тебе шел, Саша. Малышев спит, Шнайдер и Хейниц тоже спят. Не одному же мне честно украденный спирт пить, верно? Вышел на балкон — ты стоишь, куришь. Я и обрадовался.

— Ну-ну, — сказал Велга. — А где спирт умудрился стырить, а?

— Где-где… В процедурной, где же еще. И не то чтобы даже вертанул, а как бы это поаккуратнее выразиться…

— Позаимствовал, — подсказал Велга.

— М-м… тоже не совсем то. Если позаимствовал, то это предполагает отдачу. А ежели вертанул, то, значит, забрал украдкой, таясь и оглядываясь. А я не таился. Смело взял — и все!

— Ну ты прямо лингвист! — восхитился Велга.

— А как же! Мы в Ростове все лингвисты. И эти… как их… филологи. Иногда такие попадаются, что прямо и не знаешь — с русского его переводить на ростовский или наоборот. Чешут языком — куда там твоему пулемету и, что самое главное…

— Да я верю, — сказал Александр, улыбаясь. Ему отчего-то стало спокойно и хорошо.

— А? Ну да. А насчет спирта…. Тут, понимаешь, такое дело вышло…. Слушай, а чего это мы стоим? Пошли к тебе, что ли. У меня и закуска есть.

Они вошли в номер, и Александр включил свет. Спирта оказалось грамм двести с прицепом и был он налит в длинную узкую стеклянную банку с завинчивающейся крышкой. Разбавили водой из-под крана, налили в стаканы, взяли по яблоку, которые Валерка вместе со спиртом щедро выложил на стол.

— Ну, — сказал Велга, — за победу.

— За победу, — эхом откликнулся Стихарь.

Выпили, резко вдохнули через ноздри воздух, захрустели яблоками.

— Теплый, зараза, — пожаловался Валерка сдавленным голосом. — А чтоб охладить вечно терпелки не хватает.

— Так ведь и холодильника нет, — резонно заметил Александр.

— Вода, вон, что из крана течет, — холоднющая! Можно было банку под струю поставить.

— Что ж ты, если такой умный, не поставил?

— Это я только потом умный становлюсь, а поначалу вовсе даже наоборот, — авторитетно объяснил Стихарь.

Велга засмеялся. Разбавленный градусов до пятидесяти спирт горячей дорожкой протек в желудок, разбежался по жилам, мягко, но настойчиво ткнулся в голову.

— Ну, так что там у тебя за дело вышло? — спросил он, доставая сигареты. И Валерка охотно рассказал.

Оказывается он еще во время всяческих медицинских процедур приметил симпатичную сестру милосердия. Сказал ей пару слов и ему показалось, что сестра эта самая отнеслась к словам его с пониманием. А посему после ванны и ужина, он смело проник в процедурную, где и застал эту самую сестру одну-одинешеньку, занятую каким-то совершенно пустым, с точки зрения рядового Стихаря, делом. И тут же попытался симпатичной сестрице показать, каким именно делом необходимо немедленно заняться.

«Ты понимаешь, Саша, — блестя черными глазами и отчаянно жестикулируя, рассказывал он, — все было хорошо, пока я не попытался ее обнять. Шучу — смеется. Намекаю — опять смеется. Поощрительно смеется, заметь! А только я ее за грудь ухватил, как она, как бы это… ну, окаменела, что ли. Или остекленела. Стоит — столб столбом. Только женского рода. Глаза в одну точку уставились и даже, как мне — с испугу верно — показалось, не дышит.»

— А потом? — осведомился Велга, разливая по стаканам вторую порцию.

— А потом я растерялся…

— Ты?! — не поверил Александр.

— Сам удивляюсь. Растерялся и отпустил ее. А она, эдак, от меня попятилась, попятилась…. И глаза — заметь! — все так же — в одну точку где-то на стене поверх моей головы смотрят. И не мигают. Так вот задом за дверь и вышла. А в коридоре повернулась, будто на плацу и молча ушла.

— Обиделась, наверное, — предположил Александр.

— Обиделась! — возмущенно воскликнул Валерка. — Да на что обижаться-то! Я ведь не кавалерийским наскоком, а с подходом, вежливо.

— Знаем мы твою вежливость. За рога — и в стойло.

— Нет, не понимаешь ты, — вздохнул ростовчанин. — Говорю тебе, странная она какая-то. Не могу подобрать слова, но…. В общем, первый раз со мной такое. Ну дала бы по морде в конце концов! Это было бы понятно. А так… Что-то, здесь, нечисто. Уж ты мне, лейтенант, поверь.

— То, что здесь нечисто, я и сам вижу, — назидательно сказал Велга. — Полигон какой-то. Домом предлагают воспользоваться.

— Где деньги лежат, — подсказал Валерка.

— Вот-вот. Непонятный мир.

— А когда это мы за последнее время попадали в мир понятный? И вообще, что понятного происходило с нами за это же последнее время? Сплошная непонятка. Одного не отнимешь.

— М-м? — вопросительно приподнял брови Велга.

— Нам чертовски везло.

— Это да. Только не всем.

И они вторым стаканом помянули погибших товарищей.

— Пошли, что ли, на балкон покурим, — предложил Стихарь. — А то надымим тебе тут. Спать будет тяжело.

— Пошли, — согласился Велга.

Они вышли на балкон и закурили, молча вслушиваясь в ночь.

— Тихо как, — сказал Валерка. — И пахнет… Куда мы на этот раз попали, а, товарищ лейтенант?

— Откуда ж мне знать, — вздохнул Александр. — Пока ясно только одно. Здесь мир, а не война.

— Мир, — повторил Стихарь. — Только какой он, этот мир?

И будто ответ на его вопрос, где-то далеко, на пределе слышимости, донеслась до привычного слуха короткая автоматная очередь. За ней два раза пролаял пистолет. И снова очередь. На этот раз длиннее. И чей-то высокий, полный боли, крик. Сирена. Снова очередь. И снова сирена. Уау-уау-уау! Вроде бы визг тормозов. Опять пистолет. И тишина. Тишина, полная чудных запахов ночного летнего парка.

— Вот тебе и мир, — криво усмехнулся Валерка. — Пусть мне никогда не увидеть левого берега Дона, если это не перестрелка.

— Перестрелка еще не война, — возразил Велга. — Тут город неподалеку, насколько я понимаю. И город, видимо, большой. Мало ли кто может стрелять в городе.

— Например, бандиты, — подсказал Стихарь.

— Например.

— Ну, если в этом мире есть бандиты, то, значит, должны быть и милиция. А раз есть милиция, то есть и армия. А раз есть армия…

— То может быть и война, — вздохнул Александр.

— Вот именно.

— Данных мало, — Велга в одну затяжку докурил сигарету и щелчком отправил ее вниз, в темноту. — Как всегда, мало данных. Но на то мы и разведка, чтобы эти самые данные добывать. А, как думаете, товарищ боец?!

— Так точно, товарищ лейтенант, — ухмыльнулся Стихарь и свел вместе обутые в тапочки пятки. — Думаю!

— Молодец. Раз мы разведка, а не просто пехтура, то просто обязаны думать. А что нужно для думания в первую очередь?

— Голова, товарищ лейтенант!

— Правильно. Но не просто голова, а голова свежая. А посему слушай, Валера, приказ. По последней — и на боковую!

Приказ был выполнен незамедлительно и через пять минут Стихарь ушел по балкону к себе, а еще через пять лейтенант Красной Армии Александр Иванович Велга крепко спал безо всяких сновидений.

Утром здоровые первым делом навестили раненых. Майер и Вешняк были уже практически в полном порядке, хотя врач настоятельно рекомендовал остаться в больнице еще на сутки. В принципе никто и не возражал, поскольку непонятно было, куда, собственно, из этой больницы двигаться дальше. Наводить же прямые справки Велга не решался и бойцам запретил, поскольку понимал, что сейчас их принимают за своих, вернувшихся с неведомого Полигона. А вот что будет, когда станет ясно, что они не свои…. Этого лейтенант не знал. И проверять реакцию аборигенов на сей факт путем проведения прямого эксперимента у него не было никакого желания. Впрочем, говорили здесь по-русски и это несколько утешало.

Обер-лейтенант Хельмут Дитц, когда к нему в палату осторожно вошли, находился в полном сознании и в положении полулежа с аппетитом кушал что-то весьма напоминающее молочную кашу из красивой стеклянной миски. Медсестра, сидящая рядом, увидев посетителей, деликатно удалилась, и отряд робко приблизился к кровати.

— Гляньте-ка, — первым обрел дар речи Стихарь. — Живой!

— Если честно, я вчера доктору не очень поверил, когда он сказал, что вы, господин лейтенант, через пару дней будете на ногах, — застенчиво признался ефрейтор Карл Хейниц. — А теперь вижу, что правда.

— Доброе утро, — улыбнулся Дитц, и по его потеплевшему прозрачно-голубому взгляду было заметно, что он искренне рад всех видеть. — Что вчера было-то? Ничего не помню. Очнулся сегодня утром, и мне тут же принесли кашу.

— Ранили тебя, — объяснил Велга. — Тяжело ранили. А потом мы попали в этот мир.

— То есть, — прищурился Дитц, — ты хочешь сказать, что это какой-то другой мир? Не тот, в котором мы находились?

— Именно, — вздохнул Александр.

— Приключения продолжаются, господин обер-лейтенант! — широко ухмыльнулся Рудольф Майер. — Должен вам сказать, что мы очень за вас переживали. Но здешняя медицина, действительно, делает чудеса. На такое, по-моему, даже свароги не были способны.

— Погодите вы! — вмешалась Аня. — Хельмут, позвольте я вас послушаю? Доктора докторами, но желательно убедиться, что с вами действительно все в порядке.