Помоги проекту - поделись книгой:
Остаток дня Гимениус планировал провести за чтением. Он находился в комнате для чтения за столом для Пятичтения. Сложное деревянное сооружение представляло собой некий резной деревянный станок с установленными на нём держателями для книг. Две книги находились напротив глаз, на возвышении, справа книга для правого глаза, слева для левого. Каждый держатель был снабжен кулиской для автоматического переворачивания страниц. Подставки крепились шарнирно, на телескопических рычагах. Держатели книг для чтения глазами легко подстраивались под любой рост читателя.
Непосредственно на самой столешнице стола находилось еще два ложа для книг, горизонтальных, это для чтения книг вслепую руками справа для правой и слева для левой руки. Книги с рельефно точечным шрифтом, так называемы книги для слепых — расширяли возможности чтения именно для зрячих, ибо имея всего два глаза невозможно читать одновременно более двух книг. Так книги, созданные в древности для нужд незрячих, теперь именовались «книгами для рук», и использовались в основном ученными и писателями для оптимизации процесса чтения. Итак, эти держатели для горизонтальных книг так же были снабжены кулисками для переворачивания страниц, но другой конструкции. Всем известно, что книги в горизонтальном положении перелистываются совершенно с другой технологической особенностью. Книги на столешнице к тому же имели накладные ограничители для поля чтения. Условия, при которых производилось чтение правой и левой руками, когда глаза заняты чтением других книг и фактически читаешь не глядя по горизонтали пальцам необходимо правильно следовать строчкам. Для этого и были сконструированы специальные скользящие накладки, которые позволяли следовать за строкой, не отвлекаясь на то зрительным вниманием.
Ниже под столешницей почти на полу стояло устройство для чтения вслепую пальцами правой ноги. Те же сложные горизонтальные кулиски перелистывания страниц и скользящие рамки ограничителя строк, но естественно с более широкой прорезью рассчитанной на громоздкие пальцы ступни.
Ну, а под левой ступней находилась панель управления столом для Пятичтения. Выпуклые деревянные наросты на панели позволяли мгновенно менять интенсивность перелистывания страниц и движения ограничителей для «слепого» чтения.
Стол для Пятичтения при всей кажущейся простоте устройства обладал немыслимой чувствительностью к читателю и множеством настраиваемых функций. Нередко стол для Пятичтения в миру называли Столом Разума, так удобен был этот агрегат для чтения пяти книг одновременно. Стоит, однако, заметить, что Пятичтением этот стол называли условно, так сложилось исторически, ибо в реальности он позволял читать и шестую и даже седьмую книгу при желании. В стол было вмонтировано приспособление для прослушивания аудиокниг. Специальное проигрывающие устройство воспроизводило голос чтеца, записанный на древесных валиках Рихмана. Устройство водружалось на голову, аудиошлём, где была функция прослушивания, как одной книги и в правом и в левом ухе, так и возможность настройки раздельного аудиопотока. В правое ухо шел сигнал с одной книги, а в левое с другой.
Гимениус не очень-то доверял современным технологиям книгочтения, полагаясь на древние проверенные способы, аудиокниг слушал мало и через не хочу. Сегодня ввиду особой сосредоточенности на чтении он решил не перегружать мозг шестой и седьмой аудиокнигами. И функцию аудио использовал по своему — он загрузил в углубление для аудиоваликов — музыкальный контент. Это были его излюбленные мелодии, сборник всемирной тишины. Собранные за тысячелетия существования культуры и просвещения, тишины со всего бесконечного Белого Света. Пощелкав на панели управления, он активировал глубокую тишину каменной пустыни Гобби. Сухая прозрачная звенящая тишина каменной пустыни вырвалась из деревянных аудиораковин в кабинет, наполнила помещение до краёв, до самого потолка тонким мерцающим звуком бесконечного безлюдного пространства.
Гимениус уже давно закрепил в держатели необходимые ему книги. Он вдел руки в углубления для чтения книг на столешнице, поставил правую ногу на пятую книгу и щелкнул левой ногой рычаг с латинской надписью start на панели управления столом для Пятичтения. Зашипели инерционные механизмы стола, щелкнули кулиски перелистывания страниц, застрекотали таймеры чтения. Ш-ш-ш-ш штапатук шырк шмырк трык трык трык трррррррр ширк тыр тыр трррррррр — зашумел, ожил стол для Пятичтения.
Чтение.
Книга справа для правого глаза Оптимист. Оптимист — называл СДВИГ явлением непознанным и болезненным для Белого Света, использовался термин — «непроходимым по неопределенным причинам». Оптимист сообщал, что по данным Магиястата Сдвиг делится на двенадцать полноценных стадий. Для удобства стадиям Сдвига были даны официальные наименования. Далее перечислялись стадии Сдвига по мере их хронологического возникновения. Муаровое восхождение, Замочные прятки, Кулерные завихрения, Метаморфозы материального, Замещения духовных веществ, Две стадии обратного действия, Кажущееся окончание Сдвига, Окостенение метаморфоз, Амплитудные бессмысленные колебания светотеней, Заморозка, Завершение скачка или Тьмезация пространств и времени.
Оптимист сообщал: Сдвиг опасен, непредсказуем и необъясним с точки зрения современной науки и литературы. При всей кажущейся простоте понимания самого механизма сдвижения суггестивных материй в пространстве и времени — его природа чужда бесконечному миру. Сдвиг есть неисправимая ошибка взаимодействия метаморфоз Света и волновых излучений Тьмы. Гимениус глотал строку за строкой, слово за слово, абзац за абзацем, страницу за страницей. Оптимист состоял из упрощенных текстов, читалось легко, воистину читая Оптимиста человек, получал ни с чем несравнимое удовольствие. Чистый доступный почти разговорный слог характеризовал это как бы научное издание. Писатели приложили немало усилий, что бы сделать текст настолько прозрачным и понятным лишенным надуманных крючковатостей и неровностей, лишенным мертвого груза метафор и сложносочиненных предложений. Чистейшая, как слеза, информация, поданная в удобоваримой форме легкогоусвояемого чтива. Информация из Оптимиста по вкусу напоминала кондитерскую клубнику, с запахом нежнейшей аппетитной ванили и едва заметным привкусом горького миндаля.
Книга слева для левого глаза Кашпей Алатау (#2200 697975 Серия № 357). Справочник по неведомым процессам. Грубые серебристые страницы в сочетании с современнейшим бесшовным переплетом, дорогая кожаная обложка с металлическими треугольниками на уголках обложки.
«Кашерон сидьюз, элаус ратангол диметрос кулой — алой алоян баргазы. Бельгон урон бельгон сапсан, сапсан алатау улентинг сабуч балгон — самурга сароу: сароу сароу саронинген первол перван перванолис первак — курао: курай курай кураконт элгат пирелли коспон пушке пхукет пустаной кулангон вайоминг алатон кура» — древне куртонайский диалект. Издревле на этом языке печатались фолианты о неведомых процессах. Кашпейцы один из древнейших народов Белого Света живущие высоко в горах в пещерах Улорахмонского хребта, создали сотни лет назад Великие университеты Неведанных процессов. Героический народ, зачастую ценою собственных жизней они создавали справочники и первоисточники о том, чему еще только предстоит свершиться, свершиться, возможно, даже не здесь, а где-то там на обратной стороне реальности, или там…
Впрочем, объяснить читателю, где же там не представляется возможным, для этого или придется написать отдельную книгу страниц на 800, или получить читателю образование писателя третьего уровня значимости каким и был Гимениус. Чтобы разбираться в тонкостях неведомых процессов, недостаточно просто уметь читать на куртонайском диалекте или иметь пару гуманитарных высших образований, поверьте мне на слово, этого совершенно недостаточно.
Кашпейские ежемесячные брошюрки и карманные многотомники регулярно обновлялись новыми актуальными публикациями и изданиями. Правом чтения таких книг, как было сказано выше, обладали, только лица высшей категории языкознания и литературотворения. «Поторопись, все что надвигается, идет в твою сторону, уцелевшие легионы Света на краю пропасти…» — гласил справочник, точнее будет сказать, намекал.
Технология производства такой справочной литературы крайне сложная. Например, целлюлоза для изготовления серебристой голубой бумаги вырабатывалась, как вы уже догадались из голубых горных елей. Выращивали эти капризные деревья на высокогорных фермах-университетах. Каждое дерево обслуживалось специальной группой ученых исследователей, которые кропотливо взращивали растение на протяжении десятилетий. Прививая к дереву определенные виды растений предсказателей, мыслящих грибниц и разумных орфографических насекомых. Только Кашпейцы умели выращивать столь редкую предсказательную целлюлозу. Вот из этой самой редкой на Белом Свете серебристой голубой целлюлозы и изготавливалась бумага для этих изданий. Уникальные справочники Кашпей Алатау не нуждались в рекламе. Содержание этих почти священных книг проливало свет на неведомое. Процесс изготовления справочников был трудоёмким долгим и опасным для здоровья любого живого существа. Каждый тираж справочника был полит тоннами пота неутомимых бесстрашных кашпейцев. Хотя зачастую в бочке пота была и чашка человеческой крови. Это кровь тех, кто пал горькой жертвой сложных до конца не понятных и не известных широким массам технологий книгопечатанья этих справочников.
Книга справа для правой руки — «Толерантные положения при движении пустот и твердых тел. Математические скачки от Тарпищев Кьюз Корпорейшин». Движение в математическом эквиваленте. Расчеты пластов времени, и бытовые вычисления световых излучений, как на поверхности мира, так и в его малоизученных глубинных аспектах (Изнаночные светотени по Гамильтону). Мастерская Света, так крыли Тарпищев Кьюз Корпорейшин в околонаучных кругах, им удалось когда-то каким-то чудом зацепиться на ниве изучения света. Сначала Кьюз Корпорейшин издали небольшой труд по проблематике и составу светящихся волн и излучений, где теоретически доказывалась Теория большого квази-центрального слияния тьмы и разнородных по происхождению лучей пространства и времени, вот на этом пересечении волновых излучений и был построен весь доказательный пул научной работы от Тарпищева.
Гимениус отчетливо помнил ту первую значительную научную работу Кьюз Корпорейшин — Закон пустоты в расчетах и данных. Она эта публикация вызвала макро-волну в умах тысяч писателей мира. Результатом этих волнений стали Новые и Сверхновые гибкие Миры (Сверхтягучки — по Гамельтону), в том числе причину возникновения смертоносных Соторьевых Пустошей — приписывают именно этому событию. Тогда мнения научного и литературного сообщества разделились на сотни вариаций, от полного неприятия или непонимания (Эффект Доллорес — по Гамильтону), до маниакального следования и веры (Слепотного приятия — по Гамильтону). Всего через семь с половиной лет, теории Кьюз Корпорейшин были лабораторным образом доказаны и закреплены в государственной Палате по Экспериментам слияний волновых излучений (Министерство Тьмы и Света — по Гамильтону). С тех пор Тарпищев Кьюз Корпорейшин — признанный лидер в области изучения математических скачков. Инвестируя тонны золотых монет, в перспективные математические исследования Кьюз Корпорейшин конечно извлекает из получаемых данных баснословные прибыли (Дорогие книжечки — по Гамильтону) продвигая параллельно науку и литературу вперед семимильными хаотичными скачками.
Книга для левой руки — «Усложнения простых чисел для Королевской семьи» Ламанский монах Прист Лаундж (Королевская семья — Восемь Величайших писателей белого Света; Сарториус-Первый, Ильшат Ротердамский, Клиц, Эрнест Хонгар-257, Юмата Жимолости, Ваня Дерняткин, Зой Буба и Магистр Яббо — глубкая восьмиглавая семейка — по Гамильтону). Посвящение своих научно-литературных работ Королевской Восьмерке — выражало непомерное уважения великим перстам литературы. Свод значений простых чисел при увеличении давления духовного начала деформируется до неузнаваемости. Элементарнейшая лавинообразная зависимость. Дух изменяет свойства исчисления, массы атомов обменяются значениями с массами электронов, связи атомных объектов теряют былую актуальность, дух замещает материю, и материя из физической превращается в духовную. Слова обретают смысл, предметы теряют непрозрачность, физические свойства становятся духовными и наоборот. Вихревые значения цифровых структур — выраженные в тонких таблицах, пропорции соответствия духа и материи в сложных и простых формулах и тождественностях, тонкая грань равновесий с множеством невероятных значений — в уравнениях, формулы замещений Духа и Материи, пути следования Духовных энергий в лабиринтах атомных измерений. Важная при Сдвиге закономерность в 1.200 страничном научном докладе. Сложная богатая схемами формулами, расчетами и бесконечными подробными сносками книга.
Книга для правой ноги, естественно рельефно точечная (ногой же читаешь) — Скринсейвер или Сказки Колоссальных рыб. Сказки Специальные.
Пятая книга была предназначена для сохранения баланса чтения (Сужение мысли, заострение мысли — по Гамильтону). Чтение пятой книги необходимым образом форматировало сознание от сухих научных трудов. Главная задача подобных книг создавать параллельные разгрузочные мыслительные процессы. Простодушные сказочные тексты охлаждали саму систему мысли в целом. Скринсейвер давал волю воображению и стимулировал процесс мышления в заданном направлении. Книги типа Скринсейвер, использовали оперативную память человека для оптимизации размыслительного процесса. Закольцовывая примитивные мысли, создавали воронку размышлений, которая заплетая смыслы и значения прочитанного, компилировала макро выводы в логически завершенные цепочки. Эти цепочки-последовательности в свою очередь закручивались в уходящую внутрь мозга скрин-спираль. Воронка Скринсейвера — катализатор анализа, для Пятичтения. Скринсейвер посредством сказки высвобождал энергию потаенного резервного мышления. Ангелоид читал правой ногой.
Кошка-учительница
В одном маленьком уездном городке N жила и работала кошка-учительница. Сейчас уже никто и не помнит, как она появилась в этом захолустном местечке на самой окраине среднерусской равнины.
А случилось это так…
Как-то утром в одно тамошнее затхлое кадровое агентство кто-то робко постучался — вернее поцарапался — и… Она, скромная, строго и несколько старомодно одетая женщина-кошка, перешагнула порог этого давно уж никем не посещаемого заведения. С минуту повозившись, необычная посетительница достала из кожаного кейса стопочку бумаг в красивой розовой папке; мурлыча, представилась и изложила цель визита: «Мурочка такая-то, окончила университет, работала там-то и там-то, хочу предложить свою кандидатуру на соискание должности учителя в какой-нибудь школе вашего замечательного городка». По одежде и манерам Мурочка была настоящая комильфо: трикотажное платье в цветочек с оборками и рюшами до пят, шляпка, пенсне на цепочке. Сзади из-под юбки выглядывал довольно большой и такой же милый, как и его владелица, хвост, которым она как бы обмахивалась в моменты, когда врожденная скромность брала верх над холодным профессионализмом и дипломатическими повадками благородной институтки.
Поверьте на слово, никто в агентстве не удивился такому странному, но чрезвычайно милому соискателю. Ну, кошка — учительница, эка невидаль? К тому же в городе не хватало хороших педагогов, а у нее, как-никак, университетское образование. Посмотрев документы Мурочки, клерк где-то порылся, поправляя вечно съезжающие на кончик носа очки; что-то поперебирал в картотеке, бормоча: «Так, так, сейчас, сейчас, был у нас где-то запрос на учителя в школу…». И пяти минут не прошло, как он уже выписывал адрес одной муниципальной N-ской школы, где, судя по всему, и суждено было трудиться институтке.
Через день-другой — точных данных нет, да и не важно это, — хвостатая соискательница, предварительно созвонившись с директором школы, пришла знакомиться с будущими коллегами, ну, и самой, понятно, школой. Школа эта была не то чтобы обычная, а… Как бы это сказать? Брошенная это была школа на самой окраине спального квартала угрюмого города N, и от статуса «сельская школа» ее отделяла всего сотня метров. По документам где-то в этом месте город кончался, и начинались сельские угодья, посему учились в школе в основном дети крестьян и фермеров.
Кошку-учительницу приняли хорошо; судя по резюме, работала она прежде в школах с углубленным изучением иностранных языков, и в университете практические занятия вела, и даже в частной школе целый, аж год, преподавала. Ну, так вот, директор сразу чайник поставил и даже печенья достал из своего шкафчика, да конфет. Кошка-учительница лишь махнула хвостиком и вежливо отказалась. «Эх, дурья я башка! Вам же не вкусно
Конечно, Сергей Геннадьевич сразу влюбился в красавицу и умницу кошку, как, впрочем, и весь педагогический состав, да и ученический тоже. Отзывалась она на Мурку, хоть и без отчества, но строго на «вы». А как иначе? С такой-то кралей только так…
И начался упорный труд на новом месте. Дали классов ей аж пять. Иностранные языки знала она в совершенстве, особенно французский: врожденное — родное для кошек «мур» там часто встречается. Ученики, сплошь из окрестных сел и деревень, знаниями не блистали, и работы у кошки-учительницы был непочатый край.
Жила она одна, снимала крошечную малосемейку в заплеванной кирпичной девятиэтажке в центре города N.
Незаметно прошла четверть, затем другая. Школа заметно преобразилась. И ученики как-то добрей, что ли стали, как-то чище, вылизаннее даже, многие подтянулись в языках, некоторые даже подумывали в иняз рвануть после школы. Весь педагогический коллектив нарадоваться не мог на кошку-учительницу, все хвалил да нахваливал ее. Даже человек из районо приезжал, сидел на открытом уроке. Поговаривают, что хотели кошку-учительницу к президентской премии представить, да отложить решили: мол, на следующий год уж точно представим…
И все бы ничего было, да как по маслу шло, до тех пор, пока в школу не пришел работать…физрук пес Федор…
Часть 2.
Неравномерно щелкали кулиски перелистывания страниц — штырк шмырк тыррр тырк. Чувствительные механизмы следили за движением рук, глаз, ноги и перелистывали страницы исходя из конкретной скорости прочитываемого каждым элементом чтения. Безусловно, быстрее всего читал левый глаз, правый глаз, травмированный еще в юности, читал медленнее, но, как казалось Гимениусу, вдумчивее. Правая рука читала быстрее правого глаза, но медленнее левого, левая рука читала медленнее всех инструментов чтения даже ноги, однако в общем значении процесс чтения шел с высокой устойчивой скоростью, что и было нужно. Пространная тишина пустыни Гоби звучащая в кабинете для чтения удачно дополняла процесс чтения, превращая его из изнурительного труда в легкое удовольствия.
Пару раз Гимениус прерывался. По неотложным вопросам в кабинет заглядывали сотрудники ЛОР (Лаборатория Обработки Рукописей), да небольшая кофе-пауза. От глубокой концентрации мысли организм теряет слишком много воды, которую лучше приятно восполнить чашкой душистого фламандского кофе. Приходил дядюшка Йо-Йо, пожилой книгопечатальщик, приносил модели новых книг, спрашивал Ангелоида какому проекту отдать предпочтение. В руках у него были треугольные книги обратного чтения для северных районов Белого Света и первые шарообразные фолианты фантастических рассказов. Проекты Гимениусу понравились, выбрать, правда, он так и не смог, хотелось осуществить сразу все варианты, но отсутствие лишних золотых ограничивали выбор. Дядюшка Йо-Йо согласился с писателем на предмет выпуска всего спектра новых книжных разработок, Гимениус сослался на поиски денег, решено было печатать ва-банк, надеясь, что деньги найдутся сами собой в процессе организации тиража. Еще заходил Перельман, молодой перспективный редактор, он принес график выпуска ближайших номеров, Гимениус просмотрел бумаги, поставил две сургучные печати и, поблагодарив за работу рыжего редактора, продолжил чтение.
Через несколько часов книги первой закладки были прочитаны. Закладка изданий повторилась и вот новые пять книг заняли свои места на подставках и шарнирах, второй том Оптимиста (ограниченный тираж только для служебного пользования) Гимениус аккуратно воткнул в ложе для чтения правым глазом, он надеялся, что более вдумчивое и медленное чтение позволит ему понять чуть больше о предстоящем Сдвиге. Зашелестели кулиски перелистывания страниц.
Великие писатели Белого Света к коим, безусловно, относился Гимениус 3, имели право использовать в целях защиты своей жизни, как холодное, так и огнестрельное оружие. Гибель Писателя Высшей степени значимости могла привести к исчезновению целого Мира или созвездия Миров объединенных одним центром и одной идеей. Стертые миры, испаряясь, оставляли после себя прогорклый запах подгоревшего на сковородке сливочного масла (А маслицо-то пригорело — по Гамильтону).
Жизнь Писателя охранялась государством и Законом Союза Великих Писателей Белого Света (Незыблемое — незыблемо — по Гамильтону). Гимениус никогда не забывал одеть легкий кевларовый бронежилет, даже дома или работая в саду. Длинноствольные крупнокалиберные барабанные пистолеты в кобурах на поясе, позолоченный филигранью мачете спереди на ремне в ножнах из красного дерева, короткоствольный скорострельный многозарядный дробовик в длинной кожаной кобуре за спиной. Тьмецы — гости с Обратной стороны Белого Света, алчущие смерти любого Писателя, да и простого человека появлялись с регулярностью смены дня и ночи. Червоточины, сквозь которые тьмецы возникали в пространстве Белого Света, образовывались в основном в сельской местности там, где природные катаклизмы несдерживаемые волей писательского слова, находились в свободном состоянии бесконечного изменения. Именно по этим причинам большинство жителей Белого Света находились в защищенных мыслью городах, на земле было 12 больших городов и около ста малых поселений. Из 12 городов Белого Света — 10 городов были столицами, а 2 города провинцией. В больших городах жили не больше полумиллиарда человек в малых поселениях по 100–130 миллионов человек. Люди, живущие на просторах природы — сельские жители ютились в небольших деревенька по миллиону два человек. В виду недоступности и изолированности от цивилизации деревенщина редко контактировала с горожанами. Однако являясь гражданами одного государства деревенские, как бы далеко не находились от центра, подчинялись законам и порядкам Белого Света, их неохотно, но все же допускали в города и как вынужденных переселенцев интегрировали в общество, обучая наукам и способностям жителей Великих Городов Белого Света.
Гимениус наконец дочитал последнюю страницу второго тома Оптимиста…
Выхватив с подставки книгу, отшвырнул девятисотстраничный журнал в сторону. Глухо ударившись о стену, книга упала на пол. Негодование и уныние охватило его. Впервые в жизни он не знал что делать. Ответ, который ему дал невиданный доселе сон, хоть и намекал на многое, объяснял первопричины и открывал завесу, что немало для какого-то несуществующего видения — да вот только сон не давал четких указаний о том, что ждет его самого, его благое дело, и предприятие, и в целом Белый свет. Что же делать, что делать-то, что сделать, что, что?
Приближалась полночь время магической писательской работы. Он вошел в кабинет, сел за новый пахнущий лаком полированной древесины стол. Казалось, все было по старому, ящики белой бумаги, 80 грамм на дюйм идеальное сочетание целлюлозы и влажности, коробки с карандашами и одноразовыми ручками. Все было, как обычно единственное отличие Гимениус был в кабинете, и он был вооружен. Вооружен до крайней степени можно было сказать, он был нашпигован огнестрельным и холодным оружием и конечно боеприпасами. Никогда в жизни он не садился за письменный стол вооруженный, в своем собственном доме в самом защищенном месте в данной Префектуре. Он был готов, встретится со всем, что только может быть. Он был во всеоружии, и это вселяло в него надежду.
Бой часов сообщил об официальном пришествии полуночи. Не шелохнувшись, он ждал. Что-то шевельнулось на стене напротив, резкий рывок писательской руки вскинутой за спину и два выстрела из дробовика оглушили округу, кровавое месиво стекало по стене, провисший щупалец оканчивался страшной клешней, уже безжизненной. Началось. Короткий прыжок. Поберегись! Сзади! И в полете он стреляет в какую-то летящую на него дрянь, гадость разлетается в клочья, фиолетовой дымкой шмякнула мертвая плоть новрожденного тьмеца. Поднялась беспорядочная стрельба, кажущаяся беспорядочной для случайного свидетеля. Буквально через несколько минут Гимениус, с вытаращенными на лоб глазами, перепачканный красной слизью и фиолетовым порошкообразным веществом вывалился из собственного кабинета. Кабинет был битком набит телами и останками гадов, мертвыми и еще шевелящимися. Гимениус не переставал слать пули в темноту уже лишенной лампочки комнаты, в которой билось невероятное множество омерзительных и опасных чудовищ. На лице забрызганные круглые в кожаной оправе очки, в руках пистолеты, раскалившиеся от частой стрельбы стволы, длинноствольных пистолетов, дымились, испаряя налипшую на них кровь и ошметки уничтоженных тварей.
Пятясь спиной, он засаживал обойму за обоймой, барабан за барабаном в темноту комнаты, где визгом предсмертных мук и страданий бились в агонии некие неподвластные описанию «не наши» животные, безобразные чудовища, алчущие крови и плоти великого человека. Резко развернувшись, Гимениус спустился с лестницы, продвигаясь по дому прямиком к машине во дворе. Попутно метко поражая тянущиеся щупальца, сгустки подпрыгивающей слизи, темные необъяснимые и опасные пятна, словно обычные тени, притворно лежащие на его пути. Выбивая ногами межкомнатные двери, ломая собственную дорогую сердцу мебель, расчищая путь к отступлению, он с боями продвигался к выходу. То, уклоняясь от пролетающих смертельных игл и кислотных нитей, то высоко подпрыгивая от катящихся по полу черных клубков с иглами и злыми глазами навыкате, то вжимаясь в стены и углубления, Гимениус с успехом приближался к цели.
Наконец-то выход во двор. Тьмецы, адовы создания уж были там. Полный двор неподвижных «мальчиков», одетых, как зомби-эмобои в клетчатых кедах, узких джинсах и капюшонах накинутых на головы кенгурушек. В углублениях капюшонов одинаковые лица с острыми челками, ниспадающими на лоб, глаза обведенные темными дугами теней, абсолютно черные неподвижные и неживы. Отвращение дрожью окатило Гимениуса.
Волнообразное покачивание и упс, и бессчетное количество змееподобных щупалец вырвалось из эмо голов. Сжатая пружина зла сработала и наполнила двор смертоносной мерзостью струящейся вправо и влево, вверх и вниз. Казалось, что Зло тянуло смертоносные усики щупалец к самому Солнцу. Мачете с заостренной до микронов кромкой разрезал брешь в джунглях пульсирующих омерзительных отростков. Прикрываясь от жалящих хлестких ударов смертоносных жгутиков — стальным зонтиком, Гимениус прорубал тропу безопасности в хаосе щупалец, спасительную дорогу к автомобилю. Тяжелый пропитавшийся тьмецовой кровью кевларовый плащ защищал, но и раздражал, мешая движению спиной.
Гимениус соображал то, что образовалось в доме, как ни крути, несомненно, вывалится на улицу и ему нужно поспешать. Это тебе не простоватые тьмецы, с которыми он уже хорошо знаком и мог одолеть тех хоть тысячу, хоть две. Проникшее в дом было намного сильней, опасней и изворотливей в сотни раз.
Очередной зомбо-мальчик, скорчившись, упал на землю, освободив проход к двери машины. Гнилым орехом под сапогом Гимениуса расквасилась голова подростка. На ходу снимая плащ и морщась от боли мгновенно присасывающихся мелких щупалец, он влез в машину и хлопнул дверью. Наточенная кромка двери обрубила десятка два червякообразных отростков прилипших к незащищенному телу Гимениуса. Поворот ключа и рев двигателя наполнил радостью душу Писателя. Серебристый зверь, писательский Субару — не подвел!
Тем временем во двор выползало, выпадало и выдавливалось под давлением самоё себя из бывшего его дома — нечто трудноописуемое. Сдвиг распустил свои крылья.
Пробуксовывая в кровавом месиве Субару навалился 4 литровым движком и, поднатужившись 12 цилиндрами, четырьмя ведущими и мощью турбины таки вырвался из плена, оставив после себя плотную кроваво-слизистую колею от мощных колес. Глядя в зеркало заднего вида, Гимениус видел поднимающуюся стену, цунами плотоядного зла. Здесь битва была проиграна, он позорно бежал, отступил, бросив на произвол судьбы своё частное литературное предприятие. Ему нельзя умирать, по крайней мере, не сейчас, и не здесь. Еще сквитаемся — прошипел мастер сиплым голосом.
Гимениус направлялся в Город. Ему хотелось увидеть Правителей Союза Великих писателей и Королевскую восьмерку, услышать объяснения, и возможно получить план дальнейших действий, а может, какие-то дополнительные знания о происходившим Сдвиге. Они не могли допустить возникновения такого коллапса, такого мега нереального прорыва чуждой материи, они не могли позволить такому случиться. Под вопрос попадает само существование Белого Света или его важных неотделимых составляющих. По пути он несколько раз сбивал небольшие группы бессмысленно стоявших на дороге тьмецов. Те разлетались неровными рваными частями, гнилое эмо сообщество не выдерживало ударов о титановую решетку радиатора. Их было так много, как не было никогда, полчища тьмецов наводнили дороги и улицы. Перед въездом в городские Триумфальные ворота он зацепил крылом машины какую-то сгорбленную неприятную старуху. Она выпустила облако едкого фиолетового газа, и упав оземь вероятно размозжила голову и от того утихла, и обмякла. Старуха на въезде в город хорошая примета — пошутил Писатель. Неожиданный резкий поворот почти на 90 градусов, писатель едва справился с управлением несущейся на скорости машины, странно вчера здесь было однозначно прямо, он не узнавал город, обросший синим мхом, уделанный слизью, кругом вымазанный кровью и чем-то еще неподдающимся описанию, но столь же, неприятным и отвратительным.
Глава 7
Корректор Ангар Андреевский
Я быстро вошел почти вбежал в колоссальных размеров продуктовый ангар Андреевский. И десяти неполных шагов мне хватило, чтобы понять, всю глупость своего вечернего променада «по продукты» в Андреевский, поругивая себя мысленно за никудышную идею, и не смотря на грызущие меня сомнения, я решительно продолжил путешествие по торговому залу. Все тут стало каким-то неестественным, каким-то зловещим, что ли. Доброжелательная атмосфера торговли пищевыми продуктами испарилась, и её место заняла неопределенность, которая невидимым облаком нависла над светлым предприятием. Какое-то первобытное полузабытое чувство подсказывало мне, что здесь в Андреевском держи ушки на макушке господин Корректор. Мой аргумент «за» продолжение опасной прогулки в споре с самим собой был проще пареной репы, путь в сторону дома через ангар был намного короче, чем плутание по витиеватым и небезопасным теперь улочкам района. По привычке захватив тележку боязливо озираясь по сторонам, я углубился в гипермаркет.
Народу было не много. Несколько томных фигур в глубине стеллажей и витрин. Казалось те, кто уже находился в маркете, двигались как-то неуверенно, как-то вяло, какими-то приставными редкими шажками. Они вышагивали по диагонали продуктового ангара, раз-два-три стоп, поворот раз-два-три стоп, поворот, я намеревался не задерживаться здесь более, чем это возможно.
По колоссальному прямоугольному помещению носилась легкая увертюрка в стиле Роджера Мура. Ай-я ай-я-яй собираюсь домой Троло-ло-ло-ло-ло, ло-ло, троло-ло, хорошо, что есть на свете, есть на свете путь домой, ло-ло троло-ло-ло ло-ло ло-ло — пел высоким баритоном оперный певец. Мистер Трололо — был в ударе, придурок оперный я тоже собираюсь домо-мой трол-ло-ло. Оставляя позади стеллаж за стеллажом, я катил тележку, как таран. Постепенно, видимо от страха, я основательно вцепился в рукоять телеги. Катился, катился, стараясь не замечать прогуливающихся странным коробочным приставным шагом посетителей.
Почти в самом центре маркета большой отдел с мясными изделиями, я хорошо знал многих, кто работал в этом гипермаркете, ибо бывал здесь часто и много лет отоваривался только у них. В мясном секторе заправлял плотный юнец Ильгар Баджарани, мулат с бронзовым отливом кожи, пуэрториканец или аргентинец, в общем, почти темнокожий парень. Взвешивая и выбирая себе мясо (стоит отметить, что мясо я любил патологически и обновлял запасы не мене 2-х 3-х раз в неделю), я часто болтал с темнокожим молодцем о всякой всячине, парень хоть и был мясником, а в своё время окончил Университет математической лингвистики при Министерстве естественной линг-матики. Однако карьера его в профессии не задалась, в математической лингвистике, несмотря на всю кажущуюся демократичность подходов, молодым иностранцам вход туда был заказан. По итогам обучения молодой специалист Ильгар, не смотря ни на какие свои перспективные научные доклады и рефераты, работы по профилю не нашел. Недолго мучаясь, Ильгар бросил науку, как профессию, найдя свою долю здесь в Андреевском продуктовом ангаре, филигранно с математической точностью разделывая туши животных, он в некотором роде был на своём месте. Во всяком случае, свои математические амбиции он мог полностью удовлетворить на ниве разделки свежего мяса.
Здесь мне придется пояснить. Моя осведомленность судьбой Бараджани есть следствие бесчисленных разговоров о математической лингвистике, тема, интересовавшая меня с далеких студенческих лет (что поделать несбывшаяся мечта — линг-матика). С тех самых пор, как пару лет назад Ильгар появился в пенатах Андреевского мы стали настоящими друзьями. Трепались о том, о сем в освежающей прохладе отдела мясных изделий.
Увидев знакомую мне спину островитянина напоминавшего мне когда-то огромную неказистую шоколадку, признаюсь, я сразу почувствовал что-то неладное. Во-первых, Ильгар никогда не стоял спиной к посетителям, к тому же его природная живость не давала ему и секунды покоя, он всегда что-то делал, даже если и делать вовсе ничего не требовалось. Движения — его личный иррациональный наркотик, парень на шарнирах — так за глаза подтрунивали над ним коллеги, знакомые и клиентура. Приближаясь, шаг за шагом, я осторожно рассматривал фигуру возможно человека напоминавшего издали моего старого приятеля мясника Баджарани.
Замедляя скорость движения, я, преодолевая предательски появляющийся страх, выставив перед собой, как щит, продуктовую тележку автоматически катил её к отделу мясных изделий. В котором за прилавком, как я это понимал (теперь уже точно), находился вовсе не Ильгар Баджарани приветливый островитянин, а нечто черное бесформенное какое-то кишащее и по-своему живое. Я подходил все ближе. Наконец я в трех метрах от этого. Медленно и очень осторожно ступая, решил незаметно прошмыгнуть мимо к сухим продуктам туда, куда мне и было нужно изначально, и зачем только я сюда зашел. Нас разделял какой-то метр и прилавок наполненный мясом. Над тем, что кишело, по форме напоминая человека, кружилась одинокая жирная муха, запах плесени и испорченных продуктов отсюда чувствовался сильней. Приглядевшись, внимательней я, наконец, рассмотрел, что там кишело и роилось, и то из чего собственно и состояла фигура, это были мухи, тысячи черных жирных мух. Сглотнув образовавшийся в горле ком тошноты, я шумно выдохнул, наверное, потому что некоторое время почти не дышал от волнения. Шумный выдох «спалил» меня. Фигура из насекомых сначала рассыпалась на тысячи мух, а затем мгновенно сформировалась в рой. И рой неспешно, как на параде полетел в мою сторону, с чувством собственного достоинства и превосходства. Проверять благие ли намерения у жирных гудящих мух мне не хотелось, уж извините. С шумом опрокинув на бок бесполезную защитную тележку, я бросился бежать от роя.
Сдвиг уже начался, государственные предсказатели ошиблись буквально на три-четыре часа. Господи помоги! Прощай островитянин, прощай. Спасаясь от роя черных мух, я бежал в рядах стеллажей, глядящие на меня с полок продукты кое-где были пропитаны кровью, кровь жирными каплями вытекала из коробок, упаковок, шматков и кульков со снедью и медленно падала на пол. Привычные упаковки сладких кореньев от Лау-Лау, оранжевые клубни Нидза, фиолетовые кисло-сладкие палочки Коха, аппетитные ромштексы Братьев Люмьер, домашние пирожки с сывороткой и яичные омлеты Хулахупа — уже не казались таким аппетитными и привлекательными, полуфабрикаты теряли былую свежесть безвозвратно. Полки с меняющимися на глазах полуфабрикатами угнетающе действовали на меня, вкусные продукты гибли.
А за моей спиной, где-то совсем рядом слышался жу-жу-жу гул роящихся смертельно опасных мух. Гадкие твари буквально по пятам преследовали меня, ну или мне так казалось. Нет, не казалось! Они летели именно за мной. Стоило мне поменять направление движения или сделать ложный поворот на 90 градусов, рой, как по команде делал то же самое. Щелчки раскрывающихся куколок насекомых, какое-то омерзительное невесть откуда исходящее стрекотание, и полязгивание больших и малых клешней, с маячащим, позади, жужжанием роя — вся эта какофония опасности смешивалась с пением полоумного Мистера Трол-ло-ло. Резко свернув направо, я чуть не сшиб пожилого человека, который тяжело дыша, спешил, как и я к выходу. Спасайтесь мистер, тут рой — все, что я мог сказать. Глаза старика смотрели сквозь меня, непонимающие старческие глаза пожилого маразматика. Трол-ло-ло хоро-ро-шо хо-ро-шо-шо-шо трол-ло-ло — заело у них там пластинку. Я не останавливаясь прочапал мимо старика, я не мог ни чем ему помочь. Неовозвращенец? Или просто старик? Не время задаваться вопросами. Через некоторое время далеко позади меня старческий хриплый крик оглушил округу. У-яяяяяяяя, уя уя уя что, а что ж вы так ай ай кусаетесь, уаяяя уаяяяяяяяяааааа — кричал старик, трол-ло-ло-ло тро-ло-ло-ло-ло — подпевал безумный тенорок. Видать отмучился дедок, он был обречен. Мухи, от которых я почти оторвался, видать поймали старичка с признаками потери ориентации.
На пересечении линии сухих продуктов и консервантов я чуть сбавил темп и остановился отдышаться, да и осмотреться. Кровь здесь еще только пропитала коробки и пачки со снедью, мельком глянув на полки с консервами, вдруг заметил, что стеклянные банки были наполнены отнюдь не горошком и томатами, в банках что-то кровавое какие-то кишки, органы и, о господи человеческий мозг и младенцы и… И человеческие языки вперемешку с глазными яблоками в трехлитровых стеклянных банках. Увиденные мерзопакостные «чудеса» подстегнули меня не хуже роя мух, мобилизовали иссекающие силы, побледневший, тут-уж не оглядываясь, я помчался мимо касс к выходу. Где нелепо склонившись, сидели неподвижными мертвыми буграми покрытые каким-то синеватым мхом девушки кассирши. Вот и долгожданный выход. Вслед мне горланил полоумный неугомонный мистер Трол-ло-ло, хорош-шо хо-хо-рошо что есть на свете есть на свете путь доммм-мой трол-ло ло-ло-ло.
Корректор вышел на улицу, магазин сжимался. Еще на входе ему показалась подозрительной объемная лента сине красных воздушных шаров, которая словно гигантская змея обвила не менее грандиозное здание продуктовый ангар Андреевский. Жирная лента из надутых гелием красных и синих шаров выглядела уж слишком похожей на натуральную мега-змею. Да, по-моему, ей с недавних пор и являлась. Змея из шаров сжимала гипермаркет, по диагонали делая его выше и намного короче в длину. Змея из шаров душила, обреченную на погибель жертву, где жертвой был не кролик или мышь, а целое здание, наполненное редкими покупателями и хаосом проклевывающегося сквозь реальность Сдвига.
На улице, с разных сторон доносились то рев сирен пожарной команды, то разноголосица автосигнализаций, то удаленные крики людей, хотя в последнем я не уверен. А то вдруг возникали всплески неожиданного технологического шума, мне показалось, что я слышал приглушенные выстрелы и очень далекий детский плач вернее некие истомные завывания. Кругом смрадно воняло тленом и сыростью, асфальт в некоторых местах покрывал толстый слой фиолетовой слизи, такие лужи-кляксы я осторожно обходил, стараясь не коснуться их обувью. О боже как удачно, что я надел армейские ботинки говнодавы. Слизь вызывала неподдельное опасение, почему-то мне казалось, что слизь эта, скорее всего кислота. Я о таком слышал, меня на мякине не проведешь…
С красным лицом, взмыленный, как конь, я мчался домой, где как мне тогда казалось я смогу спрятаться и переждать все, чтобы не происходило. Всему этому нет никакого логического объяснения кроме уже порядком набившего оскомину слова Сдвиг. Три квартала на запад мимо остановки и через пару строений я дома.
Тягучая атмосфера улиц словно засасывала вглубь переулков. Между домов что-то неясное собиралось в кучи, темнело нездоровым фиолетовым оттенком. Будь это художественный фильм, то здесь зазвучал бы тревожный католический хорал. Но так как это не фильм, а реальная жизнь хоральная фуга зазвучала в измученном опасностями мозге корректора.
Местами асфальт был каким-то приторно мягким, местами пружинящим — шаги не издавали звуков. Корректор осторожно ступал, по этому, практически натуральному тесту, старому, чуть ссохшемуся бездрожжевому тесту. Здания вокруг стали неровными кое-где покосившимися, в некоторых случаях это бросалось в глаза, строения, видимо потеряли жесткую структуру и плавились. Вернее будет сказать — начинали таять, сначала набухая изнутри материалов слизью, затем склоняясь на бок, как растаявшее от жары мороженное или легкий воздушный десерт. Преодолевая метр за метром, чувствовал, что густота воздуха, заметно разнилась. В одних местах воздух разряженный, высокогорный с минимумом кислорода и становилось тяжело дышать, кровь молотками стучала в ушах, появлялись темные круги в глазах, повышалось кровяное давление, было трудно идти. В других невидимых областях до озноба пробирал невесть откуда взявшийся холод, изо рта шел пар. Корни искусственных деревьев по бокам тротуаров выглядели, как щупальца осьминогов, чуть подрагивая, извивались, впиваясь в исстрадавшуюся землю. Здание почты справа от меня совсем растаяло, второй этаж полностью смялся, слипся, будто был из горячего воска. То там, то здесь в закоулках улиц виднелись синеватые бугры, напоминающие лежачих полицейских, кто-то был в этих буграх. Покойтесь с миром первые жертвы Сдвига. Я был лоцманом, выбирая оптимальные траектории движения, успешно преодолевал квартал за кварталом. Осторожность, с которой я двигался, расчет, с которым я делал каждый свой шаг, я был идеальным путешественником по началу Сдвига, мысленно я вел экскурсии по пугающим кулуарам меняющегося мира. Итак, посмотрите направо, синеватые загадочные бугры, гляньте налево полупрозрачная желеобразная твердь, посмотрите вверх паутинно подобные рванные серо коричневые облака — виртуальный гид для существующей в моем воображении экскурсионной группы. Эта примитивная игра успокаивала меня, отвлекала от сумрачных дум, которые непрозрачными черными облаками окружали моё сознание внутри меня же самого.
Еще издали я заметил, что на автобусной остановке людно! Вы не поверите мне, что в такое смутное время, когда находиться на одном месте смертельно опасно на остановке толпились какие-то люди. Подгребая ближе, я заключил, что стоявшие на остановке странно раскачиваются, все вместе единой когортой, будто танцуя некий неизвестный народный танец. Теперь в свете уличных фонарей я мог рассмотреть их лучше, казалось, это были обычные люди. Нет, это явно не Тьмецы, те имели ровный одинаковый дизайн в стилистике олд скульного эмо кора и характерный эмо грим на лицах. А стоящие на остановке с виду нормальные не считая этого их ритмичного покачивания в остальном, они были почти нормальные. Не считая одной мелочи… Волосы на моей голове зашевелились и встали дыбом, у них не было кое-чего, что обычно есть у всех людей… У них-таки не было голов! То есть и крови не было, а на том месте, где естественно у человека располагалась и произрастала голова, и шея были абсолютно ровные поверхности срезов, теперь я мог это отчетливо увидеть с такого расстояния, остановка хорошо освещалась муниципальными прожекторами. Сощурив глаза ну чтобы не видеть пейзажа этого, я, невольно гримасничая тихой сапой, проскакал к своему дому, те на остановке и усом не повели так и стояли и качались, ожидая автобуса. Ну и славненько, скоро ваш автобус придет, аривидерчи безголовые прохожие, а я, пожалуй, домой-таки пойду.
Вбегая по лестнице в свой подъезд, я встретил еще кое-что. Нечто трудноописуемое копошилось в углу фойе, это создание увлеченно поглощало какую-то шерсть, какую-то обросшую кудрявой шерстью тушку, ну типа маленькой собачки. Тревожно и хаотично мигал свет в подъезде, свет казалось, тускнел с каждым миганием, нервно трещали дроссели ламп дневного света, и в такт светопреставлению неприятное глухое чавканье чудища в углу. Свет тускнел с каждым миганием, холодея от ужаса, я пулей взлетел по лестнице. А оно по ходу заметило, заметило, черт возьми, меня и шлепками запрыгало в мою сторону. За спиной я слышал шуршание её слизистых жгутиков, по лестнице подъезда. Еще мгновение и свет может окончательно пропасть. Быстрей, быстрей. Нервной дробью тела, тряской рук, по-моему, я даже челюстями щелкал от страха, и доставал, доставал эти гребанные никак не достающиеся из кармана ключи. Вот они. Чудом попав, с третьего раза, в замочную скважину, я нешироко открыл дверь и протиснулся в узкий проем, захлопнув за собой дверь, перед самым носом у того непонятного создания, что мерзкой бесформенной волосатой «зайкой» запрыгало за мной из фойе. Снаружи, нечто тяжело плюхнулось о стальную дверь, к счастью дверь не поддалась. Хорошая, хорошая дверь — дрожащим шепотом бормотал я и гладил поверхность двери, как домашнее животное. Я стоял, прижавшись ухом к бронированной двери, и слышал биение собственного сердца, чуть ли не выскакивающего из груди. Успел мазафака. Легко переборов свое любопытство я не стал смотреть в глазок, бог с ним ну чего на него, на этого желтого попрыгунчика смотреть, насмотрелся я уж сегодня на всяких. Я привел все имеющиеся замки в положение закрыто, плотно прикрыл вторую деревянную дверь и прошел в коридор. На какой-то момент я замер прислушиваясь к звукам в квартире. Осторожно ступая, прокрался к небольшому раздвижному шкафу, в который планировал влезть. Шум с улицы, хоть и приглушенный стеклопакетами окон, мешал сосредоточиться на внутрикомнатных звуках. Нет здесь никаких посторонних необычных звуков или есть? Так и не определившись с ответом, я забрался в шкаф, еще подрагивая от лошадиной дозы гормона страха в крови, медленно и осторожно, желая не издать ни единого лишнего шороха, я прикрыл за собой дверь и лег на стоявшую в шкафу зимнюю обувь. Измученный напуганный и уставший мой организм мгновенно отключился и я уснул.
Очухался я, похоже, утром, от громкого крика. Истошный вой мужского голоса А-А-А раздавался из моей спальни, я прижал колени к груди, поза эмбриона, выставил перед собой раскрытый выкидной нож сидел и ждал, что будет дальше. Послышался шум падающих предметов и чертыханья на непонятном гортанном неразборчивом языке. Язык, на котором выражался тот в комнате или где он там был, содержал много рыкающих эррр, какое-то просто невероятное количество гласных и почти полное отсутствие согласных. Кто это и как он оказался в моей квартире вот вопрос. Это и есть те самые чужие люди, о возможном появлении которых сообщало Федеральное агентство информации. И что будет дальше? Подойдет ли он или кто там к шкафу, чтобы открыть утлую дверцу и высосать мою кровь или отгрызть мне голову? Или?
Тот, кто был в спальне, явно безо всяких усилий открыл дверь, ведущую на кухню, а ведь, если мне не изменяет память, я собственноручно всадил в косяк не менее дюжины сто миллиметровых гвоздей. Гым, а дверь распахнулась с такой предательской легкостью… Я превратился в мыслящий слух, читая действия того кто шастает по моему дому, как музыкальные ноты. Вот он прошел в кухню, что-то лопоча, наверное, возмущаясь, я не понимал его слов, но понять живые эмоции на любом языке несложно, по крайней мере, мне высококлассному действующему корректору высшего уровня. На кухне у неизвестного попискивал какой-то посторонний необычный звук, прообраз допотопной мелодии, то длинные, то короткие попискивания и гудения. Что это? Магия? Ворожба? Чудное животное? Запрещенные игры с Тьмой? Объяснения этим пискам-гудениям сколько не силился придумать не мог.
Неизвестный, на моей кухне, видимо был очень расстроен он, то громогласно выкрикивал отдельные гортанные естественно фразы, то вдруг угукал, тянул нежно и протяжно необычные слоги. Под конец я услышал звук тренькнувших фаянсовых тарелок.
Незнакомец прокричал: В-В-Ва-ажесенка, Ва-а-асеженка, муалые Ва-а-асеженка — странная фраза, казалось, он кого-то звал. В комнате послышалось хриплое шипение животного или насекомого. И незнакомец ломанулся обратно в спальню, сшибая по пути какие-то предметы, какие? Ведь у меня в доме не так уж и много предметов. Что-то там было устроено не так как раньше. Послышались, то ли рыдания, то ли просто бессмысленный вой. Пока это продолжалось, я чуточку распрямился и, осмелев, привыкнув к страху, слегка приоткрыл дверцу шкафа, держа в руках уже два режущих инструмента, финский выкидной нож и перочинный. Крохотная щелка позволяла мне видеть узкую полоску коридора, соединяющего кухню с прихожей и спальней. Тот кто был там двигался к выходу из квартиры, я видел его фигуру на кухне, частично спину и ноги в носках, не монстр хотя, бы, зачем-то ощупывая стены он вышел из кухни. Сердце сжалось во мне, и заколотило в висках давление крови, на мгновение я увидел его лицо! Оно было лишено глаз! То есть абсолютно безглазо, на месте его глаз не было ни шрамов ни каких других шероховатостей просто лицо без глаз. Чужак надел мою старую прогулочную куртку, развернувшись опять спиной, с полминуты повозился и вышел из квартиры. Меня он не заметил. Последнее, что я помню, перед тем, как потерял сознание, это отчетливую мысль, что лицо его мне знакомо, знакомо до крайней степени. Лицо того кто был лишен глаз было не чьим иным лицом, как моим собственным. Да это было моё лицо, и я потерял сознание.
Открыв глаза, некоторое время не понимал, где я нахожусь, и все такое. Чуть оклемавшись, потоком нахлынули воспоминания последних суток. Уличная читальня, Эмми, продуктовый ангар, старик, мухи и поддельный Баджарани… Выбравшись из шкафа и с удивлением осмотрел свою квартиру. Квартира изменилась не кардинально, но в деталях. По площади и по расположению комнат она оставалась привычной и неизменной, но по наполнению и по дизайну стала другой. Её наполняли какие-то совершенно не понятные мне предметы. Пропали мои до потолка книжные стеллажи из грубо-обработанной древесины, нигде не было видно ни моего рабочего письменного стола, ни приспособлений для скоростного письма, ни бумаги, три ящика которой всегда стояли у изголовья дивана. Вместо моих стеллажей с четырьмя тысячами научных книг и словарей, жалкая этажерочка с тремя десятками необычных брошюр в мягкой цветной обложке, недопустимой по Правилам Публикаций.
Я взял одну из книг в недопустимой мягкой обложке и на вытянутых от себя руках открыл, опасаясь увидеть там чего-нибудь такое, но там лишь набор ничего не значащих для меня символов, какой-то древний давно умерший или как говорят мертвый язык. Я безжалостно вырвал титульный лист из книги и проследовал в коридор, здесь был мой аппарат проволочных посланий. Странно вернее славно, что он остался на своем привычном месте. Я снял деревянную полированную трубку сканер и медленно провел по вырванной странице, сканируя её. Затем несколько раз прокрутил ручкой динамо-машины и кинетический сигнал, преобразованный в электричество, улетел по проводам в библиографический автомат общественного перевода неизвестных текстов.
Через пару минут застрекотали карандаши самописцы, вырисовывая уже понятный переведенный текст на алой тонкой термобумаге — «В. Пелевин Чапаев и Пустота, год выпуска 2006 Издательство Амфора». Набор слов, никогда не слышал о таком ученном Пелевине, ни о таком научном труде. Странное необычное название, что оно обозначает? Пустота давно уж изучена вдоль и поперек и активных научных изысканий никто на эту тему не проводит. 2006 год! Ух ты это похоже незадолго до Первого Ложного пришествия, неужели уже тогда на земле были прообразы настоящих книг? О чем они? Кто их писал? И могли ли их читать люди? Ведь хорошо известно, что наука в те времена еще только зарождалась, знания были скудными и несвязанными.
В очередной двухсотый раз за сегодня корректор озадаченно задумался. Куда ушел безглазый, кто шипел в спальне, куда исчезли почти все его вещи и что делать дальше и самое главное, почему незнакомец имел его лицо, корректорское лицо? Вопросы без ответа вихрем носились в голове корректора.
Лосёк подошел к окну и отодвинул ткань закрывавшую окно, чужой почти незнакомый город смотрел на него окровавленными окнами, пустотой улиц, неизвестными проспектами и строениями. Где я? Что это? Сильно мутировавший Роквел или другой город? Он открыл окно и прокричал всеми имеющимися силами УУУУеха. Боль и непонимание вырывалась из Корректора душераздирающим звуком отчаяния. Город ответил безмолвием, отсутствием эха и тишиной…
Я недоверчиво посмотрел в глазок бронированной двери, на площадке никого не было. Озираясь по сторонам, вышел. Проходя через фойе, не поворачивал головы к углу, в котором останки кого-то лохматого, небольшой кучкой валялись в кровавом пятне. Покинув подъезд, я свернул за угол незнакомой улицы, пробежал пол квартала глазея на запачканные кровью витрины с неизвестными предметами в них. Вошел в туманную арку и тут… Реальность стала закручиваться в спираль, затягивая меня вместе с фонарными столбами, дорогой, домами, и собственно всем переулком, я не мог выбраться из воронки, которая неумолимо деформировала реальность…
Бам! Боль от удара автомобильного капота, вернула меня в сознание. Автомобиль едва успел затормозить, через запачканное кровью и чернотой слизи лобовое стекло Субару я рассмотрел невозмутимое бледное лицо Гимениуса, по губам которого я прочел слово «О-корректор», я чуть не плача радостно запричитал «Гимениус-Гимениус, слава алфавитам, Гимениус!». Гимениус махнул головой в сторону, мол, садись времени нет, с трудом приходя в себя от удара и неожиданной встречи, я открыл дверь и сел рядом с водителем. Мы посмотрели друг на друга…
Вспомнилась нетленка Гимениуса, Аквилозиум для учеников начальных классов. Я помнил этот священный образовательный текст наизусть, и мог бы повторить слово в слово хоть сейчас… Буквы в моем сознании потекли сами собой, выстраиваясь в строчки, формируя абзацы и страницы…
Аквилозиум. Ангелоид Гимениус Третий. «А вы слышали о том, что буквы умеют целоваться?», научная работа для слушателей начальных классов публичных школ и колледжей.
А вы слышали о том, что буквы умеют целоваться? Нет? Не слышали? Ну и дураки…
Буквы умеют пить кровь, да что там пить кровь — буквы и есть сама кровь. Лично у меня по венам текут тысячи букв, словосочетаний и слов. Однажды случайно порезал горло бритвой, а они как хлынут… Буквами забрызгало пол и рубашку. Буквы были красными.
Кровь одного здорового человека содержит 6 миллионов кровяных букв. Отсутствие хотя бы одной буквы или знака ведет к полной остановке жизнедеятельности человека. Значение кровяных букв науке неизвестно: на Земле запрещено изучение и чтение кровяных букв.
Кости взрослого человека, как правило, испещрены надписями; люди, по тем или иным причинам родившиеся без надписей на костях, проходят болезненную и дорогостоящую процедуру нанесения магических слов на кости скелета. Тело фрагментарно очищается от мышечных волокон, гравировщики по кости наносят надписи и возвращают волокна на место. Операция продолжается до тех пор, пока все необходимые надписи не будут нанесены. Государство чаще всего кредитует подобные культовые операции под низкий процент. Сама процедура «буквирования костей скелета» может длиться до трех лет.
Вода определенно состоит из букв. В обычном состоянии воды букв не видно, но стоит ее высушить, и на дне емкости, в которой была вода, вы обнаружите едва заметный осадок. С помощью обыкновенного лабораторного микроскопа в этом осадке можно рассмотреть несколько тысяч мельчайших букв. Странным, однако, представляется то, что количество букв при высушивании любого объема воды одинаково и составляет 7 342 буквы. Этот феномен известен под названием «
При чрезмерном нагревании тела человека на коже каждого проступают буквенные надписи. В детстве этих надписей особенно много, к старости же большинство надписей исчезает, остается одна-две буквы или пару слов. В день, когда самая последняя буква исчезает с кожи человека, человек умирает…
В южных отдаленных областях России распространено нанесение татуировок, повторяющих эти магические телесные письмена, считается, что это продлевает жизнь…
Кусачие или злые буквы живут в шерсти животных. Это буквы «В» и «Б». В древности их так и называли — Вши и Блохи, где буквы «В» и «Б» всегда писались заглавными. Эти буквы являются покровителями бродячих животных и некоторых людей.
В древние времена солнце трактовалось как гигантская непрорезанная буква «О». Однако сейчас доподлинно известно, что солнечный, равно как и любой другой свет состоит из светящихся букв «С». Тем не менее, при написании слово «СОлнце» «С» и «О» принято писать с большой буквы, выражая тем самым буквам С и О особое почтение…
Температура любого предмета, включая людей, не что иное, как наличие в теле объекта латинской буквы «t» (градус); от количества этих невидимых букв и зависит температура тела. В организмах других животных пока таких букв обнаружено не было. «t» (градус) считается знаком температуры, но почитается и как символ жизни, посему во многих русских провинциях до сих пор наносят на тело татуировки с надписью этой невидимой буквы, в центральных, же районах России татуировки знака температуры не наносятся. Однако в обязательной школьной программе букве «t» (градус) уделяется целый предмет, по которому ученики средних школ и колледжей сдают государственный экзамен.
Волосы человека при многократном увеличении не что иное, как плотно переплетенные буквы «В» и «Л». В одном волосе содержится не более 7 000 букв «В» и около тысячи букв «Л». По правилам русского языка в слове «ВоЛосы» буквы «В» и «Л» принято писать заглавными.
Кровь животных не содержит букв. Однако у многих разновидностей млекопитающих и рыб кости исписаны буквами и знаками. Этот факт до сих пор не могут объяснить ученые мира… Тексты, нанесенные на кости животных, не переводимы.
При рождении в первую минуту своей жизни каждый человек должен многократно произнести букву «А», первую букву многих известных алфавитов. Таким образом, человек, как бы подписывает контракт с могущественной силой букв. Ребенок, не сумевший произнести первую букву алфавита при рождении, считается больным или неживым.
Поделиться книгой: