Клинический случай

— Если давно, так должны понимать, что ничьи свидетельства не заменят вам расписки пациента. Если у вас нет расписки, то, значит, вы никого ни о чем не предупреждали! Во всяком случае, любая комиссия, любой проверяющий будет рассуждать только так. Согласны?

— Согласна, — Ирина Игоревна исторгла вздох, больше смахивающий на стенание. — Это строгий выговор, а, значит, год без премии.

С премиями в двадцать пятой больнице, как, впрочем, и повсюду, дело обстояло сурово. Имеющие взыскания премий не получали. Никаких. Ни ежемесячных, которые, несмотря на свое название, выплачивались далеко не каждый месяц, ни квартальных, ни «праздничных» — к дню медика и Новому году. В принципе логично — провинились, так какие вам премии? — но сурово. Для той же Ирины Игоревны премии были существенным подспорьем. Пульмонология — не урология и не гинекология, там врачей особо не благодарят. Принесут раз в неделю коробку поседевших от времени конфет, а то и не принесут.

— Целый год! — Пардус закатила глаза. — Из-за какой-то сволочи! Ушла же сама! А с сестрой постовой она знаете по какому поводу поскандалила? Та, видите ли, не разрешила ей днем, когда обходы идут, телевизор в холле врубить на полную громкость! Вот баба-яга, так баба-яга, только ступы с метлой не хватает!

— Сколько эта «баба-яга» у вас пролежала, Ирина Игоревна?

— Двенадцать дней.

— Выписку она не забирала?

— Нет.

— История у кого? В архиве или уже у Надежды Даниловны?

— У Юлии Юрьевны, она ее забрала…

— Так несите ее скорее ко мне! — распорядилась Анна.

— Зачем? — удивилась Пардус.

— Давайте рассуждать логично. Расписки у вас нет, верно?

— Нет.

— Написать вы расписку не можете, верно?

— Верно.

— А без нее вам выговор?

— Выговор.

— Значит, надо переписать историю болезни.

Ирина Игоревна вздрогнула от неожиданности. Не ожидала услышать такой совет от доцента Вишневской. «У меня репутация слишком правильной девочки», — усмехнулась про себя Анна.

— Как переписать, Анна Андреевна? Зачем?

— Переписать так, будто вы выписали ее в плановом порядке.

— Но ей же по стандартам положено отбыть двадцать дней!

Стандарты оказания медицинской помощи предусматривают не только как обследовать больных и чем их лечить, но и то, сколько суток им следует провести в стационаре.

— Ну, если мы напишем, что обострение было вызвано несоблюдением режима амбулаторного лечения, что, начав регулярно принимать препараты, она тут же нормализовалась, то выписка на двенадцатый день будет выглядеть более-менее нормально. И никаких записей про скандалы и самовольные уходы. Пролечили, выписали, забыла выписку, чего-то там себе придумала. Старческая деменция это вам не шутка, иногда люди такие странные жалобы пишут… Одно дело, когда жалоба совпадает с историей болезни, пусть и не на все сто процентов, но все же совпадает, и другое — когда есть диаметральные, так сказать, расхождения. Так что переписывайте дневники и обходы. Накануне выписки впишите в обход и меня, тем более что я ее смотрела на самом деле. Максимум, что вы получите по итогам разбирательства, это рекомендацию впредь соблюдать сроки строго по стандартам.

— Хорошо, Анна Андреевна, — просияла Пардус, никак не ожидавшая подобного оборота. — Так действительно будет лучше. Это называется…

— Это называется — подлог, — перебила Анна. — Нехорошо, конечно, но вас ведь тоже обвинили в том, чего вы не совершали.

«Тоже» относилось к подлогу, Анна хотела сказать, что ложная история станет ответом на ложную жалобу, но Ирина Игоревна поняла ее иначе, отнеся «тоже» к неприятной истории с Анной.

— Анна Андреевна, мы все, то есть — никто из нас, — затараторила она, прижав руки к груди в подтверждение своей искренности, — никто-никто не сомневается том, что на вас возвели напраслину. Ну, мы же вас знаем, Анна Андреевна. Вы не такая…

— А какая же? — улыбнулась Анна. — Только не делайте из меня ангела, все равно не поверю.

— Ангел, не ангел, а вот пришла я к вам со своей проблемой, которая вас совершенно не касается, так вы же сразу вошли в положение, помогли, хотя оно вам совсем не надо. А приди я с этим к Завернадской или Хрулевой? Да я к ним и не пошла бы…

— Спасибо, Ирина Игоревна, — перебила Анна и, все-таки не удержалась от вопроса, который по уму вряд ли стоило задавать: — А что говорят про мой конфликт с урологами из сто пятьдесят четвертой в больнице?

— Говорят, что они идиоты! Говорят, что они еще пожалеют! Некоторые, правда, злорадствуют.

— Хороший вы человек, Ирина Игоревна, деликатный, — совершенно искренне, нисколько не кривя душой, похвалила Анна. — Я представляю, сколько народа злорадствует по моему поводу. «Некоторые» — это щадяще, весьма щадяще.

— Именно что некоторые! — Пардус тряхнула своими разнокалиберными кудряшками. — Имен называть я, конечно, не стану, не в моих это правилах, но поверьте — злорадствуют считаные единицы. Придурки есть везде. А наша старшая сестра сказала, что попадись ей этот уролог в глухом брянском лесу… В общем, пострадал бы он нешуточно.

— Эх, жаль далеко они — брянские леса… Ладно, не будем терять времени. Несите историю…

— Да я в ординаторской перепишу, Анна Андреевна…

— Или запритесь в кабинете заведующей, Ирина Игоревна, или приходите сюда. Переписывать историю болезни в ординаторской, на глазах у всех, не годится. Подлог — это слишком интимно, а интимные дела надо делать в уединении.

— А Надежда Даниловна… — Пардус вспомнила о заместителе главного врача по медицинской части. — Что она скажет на это?

— Сделает вид, что так оно и было, — уверенно ответила Анна. — Ей же в первую очередь хочется, чтобы к больнице было как можно меньше замечаний. Только вы, Ирина Игоревна, не рассказывайте по всей больнице об этой правке. Пусть это, как принято говорить, останется нашей с вами тайной.

Предупреждение было не лишним. Ирина Игоревна — человек общительный, даже очень. Выболтает за милую душу.

— Ну что вы, Анна Андреевна, — Пардус даже немного обиделась. — Я же не дура, думаю, что говорю, и вас с Юлией Юрьевной под монастырь не подведу. Так вы считаете, что двенадцать дней пребывания прокатит без выговора?

— Конечно прокатит, — заверила Анна, — к тому же у вас отделение вечно переполнено, как ни зайдешь, двое-трое в коридорах лежат. Напишите, что в связи со стабильным состоянием и перегруженностью отделения… Ну это уж не мне вас учить. А если она еще когда-нибудь к вам ляжет…

— Да не дай Бог! — ужаснулась Ирина Игоревна.

— …то не забудьте показать ее психиатру. Это подстрахует вас.

— Подстрахуй, не подстрахуй… — рассмеялась Пардус. — Спасибо, Анна Андреевна. Вы до скольки сегодня на месте?

— До четырех точно. Успеете историю на подпись дать?

— Конечно! Я за час управлюсь. Сяду у Юлии Юрьевны, там удобнее, да и кабинет всегда свободен.

Заведующая пульмонологическим отделением любила находиться в гуще народа и потому постоянно сидела в ординаторской, где у нее был свой стол, а в кабинет заходила только для того, чтобы переодеться.

Пришить бы вас, да возиться некогда!

«Московский сплетник» Анне принесла Елизавета, секретарь-племянница шефа. Аркадий Вениаминович не только сложил газету нужной статьей кверху, но и подчеркнул заголовок красным маркером. Он вообще обожал подчеркивать и править красным — маркером или ручкой.

— Вот! — сказала Елизавета, кладя газету на стол перед Анной.

Взгляд у нее при этом был слегка смущенный. Нехарактерно для Елизаветы.

Заголовок интриговал, можно сказать — манил. «Пришить бы вас, да возиться некогда!». Броско. Впрочем, в «Московском сплетнике» неброских заголовков не было, не тот стиль, не тот жанр, не тот читатель.

«„Пришить бы вас, да возиться некогда!“ — говорил своим коллегам-преступникам небезызвестный Доцент из „Джентльменов удачи“. Но то был вымышленный персонаж и к тому же уголовник, а вот героиня этого очерка — настоящий, реальный доцент, работающий на одной из кафедр одного из московских институтов, носительница славной фамилии, известной любому врачу. Было бы не совсем корректно называть ее имя, потому что инцидент, о котором пойдет речь, пока ждет оценки в Министерстве здравоохранения и социального развития РФ и, кроме того, может стать предметом судебного разбирательства. Назовем ее тоже Доцентом. Но имена всех остальных участников Инцидента, за исключением имени пациента, которое по общепонятным причинам раскрывать нельзя, не изменены. Это все же документальный очерк, а не художественный рассказ.

ГКБ № 154 знают многие москвичи и гости столицы. Больница как больница, не из крутых, но и не из последних. И врачи здесь самые обычные трудяги в белых халатах…»

«„Трудяги“ применительно к врачам — оригинально, — подумала Анна. — Трудяги, работяги, грузчики… Проникновенно пишет товарищ». Она посмотрела в конец статьи, желая узнать имя автора. «А. Шметьков» было набрано жирным шрифтом в самом низу.

«Они работают — спасают, исцеляют, облегчают. Люди делают свое дело на своем месте. Каждый из них когда-то стоял перед своими товарищами и произносил священные для каждого врача слова: „Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигеей и Панакеей…“. Это начало клятвы Гиппократа, клятвы, которая дается один раз и на всю жизнь…»

— А ты редкостное му-му, Ашметьков! — вслух сказала Анна, объединяя фамилию с инициалом. — Это сколько же твоим трудягам лет, если они клялись клятвой Гиппократа? А-я-яй, нагнетаешь пафосу, будучи не в теме. Нынче совсем другие клятвы в ходу. И какие, хотела бы я знать, клятвы, даются многократно. Бросить пить? Перестать изменять жене? Хотя бы слегка врубаться в тему перед написанием материала? А слог-то у тебя каков! «Люди делают свое дело на своем месте». Да за такую корявую фразу в школе оценку на балл снижают!

«Иногда врачи не могут справиться сами, врачи — они люди, а не боги, и зовут на помощь коллег. Это нормально, это делается везде. Консилиумы, коллоквиумы, консультации…»

— Коллоквиум — это собеседование учителя с учениками, с целью проверки их знаний, — Анна сокрушенно покачала головой. — Такая облегченная форма экзамена. Красивое слово, на «ко» начинается, я все понимаю. А почему ты, Ашметьков, про коллоиды и коллатерали не упомянул? Незачет!

«Увы, случается так, что консультации оборачиваются скандалом, а вместо помощи врачи получают потоки оскорблений.

Рассказывает врач урологического отделения Дмитрий Григорьевич Тихонов: „Недавно в нашем отделении произошел возмутительный случай. Мы пригласили на консультацию к нашему пациенту доцента кафедры иммунологии и аллергологии одного из столичных институтов…“».

Горькая история униженных и оскорбленных в изложении Дмитрия Григорьевича растянулась почти на два столбца. Ничего интересного и нового, и о том, что Анна позволила себе обсуждать пациента, к которому ее пригласили, с совершенно посторонними людьми тоже сказано. Второй врач Вячеслав Васильевич Носовицкий полностью подтвердил слова доктора Тихонова.

«…Нам обоим было больно и стыдно. Больно, потому что нас незаслуженно унизили и стыдно перед пациентами нашего отделения, которые слышали эти безобразные вопли. Стыдно за профессию, в которой встречаются такие вот Доценты».

Хорошо хоть за державу обидно не было, а то ведь такого груза можно и не вынести.

Кончалась статья шаблонно и предсказуемо призывом «гнать поганой метлой с работы и из профессии таких людей, как Доцент». Чтобы, значит, не позорили они высокое звание врача, не пачкали белых халатов и вообще место им, по мнению А. Шметькова, было на базаре.

Анна представила себя за прилавком, подумала, чем бы таким торговать, что не портится и не пачкает рук и решила, что лучше всего, наверное, продавать специи. Завести себе малюсенький деревянный стаканчик емкостью в полтора наперстка и стать принцессой специй на каком-нибудь рынке. Специи, кстати, очень удобный товар. Вдруг принесет случай, известный шутник, к прилавку Дмитрия Григорьевича (лучше бы, конечно — в паре с Ашметьковым), а под рукой целый мешок жгучего перца, черпай горстями да швыряй в морду бесстыжую. Или — в морды. За последние дни Анна стала такой… кровожадной, что ли, что сама себе удивлялась. Допекла, называется, жизнь, едрить ее разъедрить! Чуть ли не ежедневно подкидывает интересное чтение, и все на одну и ту же тему.

Настежь распахнутое окно не только пропитало кабинет осенней сыростью, но и освежило, помогло успокоиться. Анна еще раз прочитала статью, выискивая фразы, к которым можно было бы придраться и потребовать опровержения, но ничего не нашла. Автор явно набил руку на подобных статьях. Да и что толку в том опровержении. Через месяц напишут пару строк самым мелким текстом внизу последней страницы. Кто их прочтет, кроме выпускающего редактора?

На столе запищал мобильник. «Вика» высветилось на дисплее. Явно что-то срочное, потому что Анна не любила, чтобы ее в рабочее время беспокоили по пустякам, и Виктория это прекрасно усвоила. Обожглась предварительно пару раз, не без этого, но «просто поболтать» в будние дни звонила исключительно по вечерам.

— Ань, привет! Извини, что отрываю от дела, но подвернулась уникальная возможность встретить Новый год на Ямайке…

— Извини, я — пас, — не дав Виктории договорить, отказалась Анна.

С нее хватило одного раза. Неделя, проведенная в Лондоне в компании Виктории, вспоминалась как страшный сон, несмотря на то, что прошло уже три года. Что самое обидное — Лондона Анна практически не увидела — днем кузина рыскала по магазинам, вечером заваливалась в очередной ночной клуб и всюду таскала Анну с собой. Если Анна пыталась возражать — Виктория истерила. «Ну вот, мы приехали вместе, а ты хочешь бросить меня одну в чужом незнакомом городе! Я даже английского толком не знаю!». Нужен ей был этот английский! Ткнет пальцем в понравившуюся шмотку — ее несут на кассу, ткнет пальцем в бутылку — бармен из нее наливает, сунет таксисту под нос визитку отеля — такси туда едет. Но все равно, Анна — сестра, советчица, переводчик и похметолог — всегда должна быть рядом.

— Если дело в деньгах, то не парься…

— Дело не в деньгах.

— Ну, смотри… — разочарованно протянула Виктория. — Передумаешь — поздно будет локти кусать. Слушай, а что это у тебя голос такой, будто я тебе миллион должна и десять лет не отдаю?

— Ты к этому не имеешь никакого отношения, — уже мягче ответила Анна. — Просто я злая.

— Что так вдруг?

— Купи сегодняшний номер «Московского сплетника» и прочти на третьей странице статью: «Пришить бы вас, да возиться некогда!», поймешь почему.

— Тебя «склоняют» в прессе?

— Склоняют, склоняют. Все, пока, у меня заседание. Вечером поговорим…

Сегодняшняя повестка заседания кафедры иммунологии и аллергологии включала три вопроса.

Доклад заведующего кафедрой по окончательным итогам реализации образовательной программы в прошлом учебном году.

Перераспределение учебной нагрузки.

Вопросы реализации научных проектов.

Значит, первые пятнадцать минут будет скучно, а потом сразу станет весело, потому что перераспределить учебную нагрузку, не затронув ничьих интересов, невозможно, точно так же, как и решать вопросы реализации научных проектов. Научные проекты — дело тонкое, деликатное. Научные проекты очень непохожи друг на друга. И пользу они приносят разную. Сегодня Аркадий Вениаминович должен официально озвучить имена счастливчиков, которые будут заниматься апробацией новых иммуномодуляторов,[13] синтезированных фармацевтической фирмой «Фартинг-Хау», постоянного партнера-работодателя кафедры.

Апробация нового препарата — дело приятное, как для руководителя, так и для исполнителей. Труды оплачиваются (и неплохо оплачиваются), по результатам будет написано несколько научных статей (каждая статья — это «плюс» научному работнику), непременно будут выезды на конференции и симпозиумы в Западную Европу, США или Канаду («Фартинг-Хау» — серьезный международный холдинг, оплачивающий достойные гостиницы и выдающий нехилые «командировочные»), сам процесс не представляет особой сложности. Дело здесь не столько в организации процесса, сколько в репутации кафедры. Результатам, полученной на солидной, хорошо зарекомендовавшей себя в научном мире, кафедре, доверяют все — и врачи, и фармацевты, и пациенты. Считается, что ученые, дорожащие своей репутацией, не станут подтасовывать итоговые результаты, «прогибаясь» под заказчика. В общем-то верно, но разные, разные бывают ситуации. И результаты бывают разными.

Свою позицию Анна определила сразу, еще в бытность ассистентом кафедры. Надо поработать интенсивно, без отрыва от учебного процесса, обрабатывать результаты в свободное время? Нет вопросов! Надо «поработать» над результатами, сделать их такими, какими хочет видеть заказчик? Надо сделать сомнительное условным, а условное — подтвержденным? Это не ко мне, пусть, даже, и денег больше заплатят!

Так и сложилось — «творческие» исследования курировала доцент Хрулева, а доценту Вишневской доставались исследования обычные. Определение «творческие» ввел в негласный обиход Аркадий Вениаминович, которого от слова «липовые» сильно коробило. Формально руководил всеми исследованиями заведующий кафедрой (кто же откажется от такого заработка?) но на деле их вели трое — профессор Завернадская, доцент Хрулева и доцент Вишневская. Нина Ефимовна Завернадская в конце августа, перед самым началом учебного года, крайне неудачно упала с велосипеда, причем не просто упала, а упала в канаву, на какие-то камни или обломки кирпичей. Ушивание разрыва мениска — не самая сложная операция. Выполняется она путем артроскопии, делается несколько небольших разрезов, через которые в полость сустава вводят хирургические инструменты и артроскоп — видеокамеру, под контролем которой выполняют операцию. Час-полтора, и мениск ушит, но вот на костылях потом приходится ходить пять-шесть недель, потому что заживает мениск долго.

Заказ от «Фартинг-Хау» шеф обещал Анне, потому что Хрулева и так была загружена под завязку — учебный процесс, научная работа, клинические исследования, подготовка к защите докторской диссертации (близилось предварительное рассмотрение в диссертационном совете). Так-то все так, но Инга Кирилловна — тетка вздорная. Глаза завидущие, руки загребущие, язык без костей — это про нее. Может выступить, возмутиться, покачать права. То, что она утром улыбнулась Анне и не просто поздоровалась, но и спросила «Как дела?», ничего не значит. Даже наоборот — должно настораживать.

Перераспределение учебной нагрузки — непременно вызовет пререкания, тут уж, как говорится, и к гадалке не ходи. Заседание обещало затянуться надолго.

Анна вернула газету Елизавете (не на память же ее оставлять, еще чего!) и прошла в кабинет шефа. Оказалось, что все уже собрались и ждали только ее.

— Кто последний, тот моет посуду, — «пошутил» заведующий кафедрой.

Хрулева и Виньков верноподданно улыбнулись.

— Я, кажется, не опоздала. — Анна сравнила время на своих наручных часах с показаниями часов, висевших в кабинете шефа. — Еще три минуты до начала.

— Я, кажется, никого ни в чем не упрекаю, — передразнил Аркадий Вениаминович. — С повесткой дня все знакомы?

Сотрудники закивали.

— Может, кто чего добавить хочет?

Аркадий Вениаминович не выносил, когда в конце заседания кто-то из подчиненных пытался подкинуть для обсуждения какой-нибудь «срочноживотрепещущий» вопрос и требовал вносить добавления в самом начале.

Все, так же молча, помотали головами — нечего добавить.

— Тогда позвольте мне подвести итоги нашей работы…

Шеф монотонно отбубнил свой доклад (только Виньков изображал на рыхлой физиономии интерес, все остальные откровенно скучали), а в завершение выдал новость.