Завтра никто не умрет

– Какое именно ты получила задание? – впился в девушку Туманов немигающим взглядом.

– Ты смотришь на меня, как на врага всего живого, – вспыхнула Штурм. – Кончай дурить. Тараканам не тесно в голове, Туманов?

– Я просто пытаюсь разобраться.

– Да не было особого задания! Все инструкции на месте! Единственное, что от меня требовалось, – чтобы меня не подстрелили, пока спецназ будет отвоевывать здание.

– Да тише ты, – прошипел Газарян. – Может, хватит уже выстраивать версии, рабочие гипотезы? Не пора ли выбираться отсюда?

– Ты прав, – скрипнул зубами Павел и осторожно выглянул из-за камня. Оживление, царившее в окрестностях замка, сошло на нет. Но автоматчики среди камней остались. Было видно, как во дворе выстраивается шеренга из восьми человек. – Меняем планы. Не будем дожидаться ночи. У противника теперь штыков – больше, чем следовало бы. А мы тут персоны явно нон хрена. Веди, Газарян, пока не усилили охрану станции. И рассказывай, где ты видел снайпера.

Роли расписывали на бегу. Троица мчалась по каким-то козьим тропам, протискивалась между тесно стоящих скал. «Лечебно-оздоровительный марш-бросок», – шутил на бегу Газарян. В какой-то момент хлынул сильный ливень – беглецы даже не заметили, как небо затянула тяжелая туча. И снова психические искривления в голове. Пыль, туман, вьюга, резкие заморозки – и Туманов чуть не задохнулся, обнаружив, что он один на узкой тропе между отвесными махинами. Опомнился – так и должно быть. Оружие готово – нож в рукаве, кобура на поясе расстегнута, автомат за плечом, уже взведен, а дождь, как ни крути, играет на руку...

Он выбрался из хаоса мокрых камней и, не таясь, зашагал к причалу. Форма подходящая, шапочка надвинута на лоб (да и не знают они тут каждого в лицо), а то, что амуниция левая, не так уж важно.

Скалы расступались, тропа делалась шире. Местечко было живописным – насколько это допустимо на севере. Витиеватый заливчик вдавался глубоко в сушу и завершался причалом на сваях. Скалы уступами сползали в воду. Террасы завалены крупными булыжниками. В этих лабиринтах можно упрятать целую роту. Над бревенчатым строением в глубине причала вился сизый дымок (интересно, сами дрова добывают?). У причала на мелкой волне покачивались два суденышка – катерок с палубой в носовой части и что-то вроде моторной лодки с высокими бортами, напоминающей корыто. Из пелены дождя возникли двое в дождевых накидках. Один пониже, другой повыше, с развитой грудной клеткой и мускулатурой. Вскинули автоматы. Павел подошел ближе, обнаружил и третьего – тот стоял в стороне, рядом с суденышками.

– Стоять! Ты еще кто такой?

– Свои, – огрызнулся Туманов. – Вы охренели, ребята, – торчите тут на юру? Тревога объявлена, не слышали? Ищут чужаков, их, как минимум, двое.

– Ты кто такой? – повторил плечистый.

– Подкрепление, – объяснил Туманов, подходя вплотную и отводя рукой направленный в живот ствол. – Да убери ты свою пукалку. За мной еще шестеро. Сейчас подойдут. Прибыли вертолетом сорок минут назад. Ну и погодка у вас тут, славяне...

Часовые всматривались в пелену дождя – где там «еще шестеро»?

– Сколько вас тут? – спросил Туманов.

– Шестеро, – подумав, сообщил страж причала.

– Остальные где? – Туманов повернулся к избушке. – Ну, ясен перец, – всплеснул он незанятой рукой, – Господь хранит в сухом и теплом месте. Ребята, это нарушение инструкции, вы чем думаете? Эй, зимующие! – Он постучал в дощатую дверь, распахнул ее – дверь отчаянно заскрипела, шагнул внутрь. – А ну, подъем, пора на службу!

Павел уловил краем уха, как покатился камень с откоса, за ним еще один, целая осыпь оборвалась и понеслась в воду. Одно из двух – либо снайпер – Газаряна, либо Газарян – снайпера... Те трое остались на причале, кто-то закричал, побежал по настилу. А Туманов был уже внутри.

– Вставай, охрана, труба зовет!

В будке было натоплено. Службу несли по очереди. Снова масляная лампа, лежанки, сбитые на скорую руку. Бойцы не спали – просто грелись. Размахнуться, чтобы бросить нож, было негде. Кто-то, кряхтя, вставал с лежанки. Туманов ударил ногой в живот, а когда тот сел обратно, выхватил пистолет, дважды выстрелил в грудь. Бронежилеты здесь, похоже, игнорировали. Второй оказался проворнее – рухнул с табуретки, покатился за стол. Клацнул затвор – чему-то их все же обучали. Туманов схватил со стола лампу, швырнул в стену. Охранника засыпало осколками, разлетелись клочья пламени. Навалилась темнота. Павел прыжком убрался с линии огня, и вовремя – засвистели пули. Стал стрелять в темноту, пока предсмертный хрип не возвестил, что дело сделано.

Сколько времени прошло? Секунд восемь? Он вывалился из будки, покатился по настилу. Плечистый вскинул автомат – а Туманов уже не успевал. Доколе ему одному страдать? Впрочем, он уже не один. Оксана не дремала – хлопнул выстрел с горы, охранник выпустил автомат, схватился за простреленное бедро. Могла бы и точнее. Туманов подлетел, ударил его прикладом в висок, и громила, взмахнув руками, полетел в воду. Павел спрыгнул с настила, и снова вовремя – очередь пропорола пространство, где он только что стоял. Оксана застрочила, вскричал охранник, растянулся посреди причала. Третий кинулся прочь, поскользнулся на скользких досках, замахал конечностями. Туманов налетел сзади, сбил его с ног, наградил затрещиной. Покатились камни – Газарян слетел с откоса, бросился ему помогать.

– Ну и как она – встреча в верхах? – пошутил Туманов.

– Состоялась, – выдохнул Рудик. – Недолго мучилась старушка.

Внезапно он ахнул.

– Ты как, справишься, Павел Игоревич?

– Да уж постараюсь...

Награждая противника второй оплеухой, он обернулся. Газарян вовремя среагировал. Громила, вдоволь накупавшись, выкарабкивался на причал. Рудик подлетел к нему, вскинул автомат. Но тот уже почти выбрался, махнул лапой, и автомат с Газаряном разлетелись в разные стороны. Проделав кульбит, Рудик вскочил, сжимая обеими руками здоровенный булыжник. Оба рычали. Нога здоровяка скользнула с причала – в этот звездный миг Газарян и огрел его булыжником по макушке. Охранник сорвался с настила, шумно погрузился в воду.

– Другой лом, – отдуваясь, пояснил спецназовец, видя, что Туманов критически наблюдает за его действиями.

– Другой что? – не понял Туманов.

– Против лома нет приема, – напомнил Газарян народную мудрость, – кроме другого лома, Павел Игоревич. Черт! Вы посмотрите на него, опять лезет!

Всплыла голова, замелькали руки над водой. Рудик перевернулся на живот, схватил голову врага, стал, кряхтя и матерясь, погружать ее в воду.

С неба свалилась Оксана, стала прыгать от нетерпения.

– Боже правый, вы все копаетесь. Давайте быстрее!

Туманов перевернул побитого охранника на спину. Звучной пощечиной привел в чувство, приставил пистолет с пустой обоймой ко лбу.

– Подожди, не убивай, – захрипел тот, выкатывая глаза.

– Убью, – пообещал Туманов.

– Не убивай, прошу...

– «Прошу» уже не прокатит, дружище. Ты должен умолять.

– Умоляю, – охранник завертелся, как пескарь на крючке.

– Какое судно на ходу? Как его завести? – Павел схватил страдальца за грудки, резко встряхнул. – Быстро отвечай, иначе буду стрелять, не думая.

– Катер рабочий и шлюпка рабочая... – забормотал пленник, – в лодке двигатель чихал, а с катером все в порядке... Ключи от зажигания – в будке... в углу на крючке...

Туманов отправил его в нокаут. Побежал по настилу, чуть не запнувшись о разлегшегося Газаряна.

– Ты чем тут занимаешься? – злобно бросил он.

– Утоплением, Павел Игоревич... путем погружения в воду... Вот черт! Не видите, какой он живучий?

– Бросай свою порнографию! – зарычал Туманов. – Пусть живет! Нашел игрушку... Все на борт! Умеешь управлять катером, Рудольф?

– Павел Игоревич, да вы мне только прикажите, я и ракетой «земля-воздух» управлять буду.

– О, сейчас мы, кажется, поплывем? – забурчала Оксана и, игнорируя шаткий трап, попыталась запрыгнуть на борт прямо с настила. Подломилась доска, она схватилась за леер, но не удержалась. Оглашая пространство крепкими непарламентскими выражениями, девица полетела в воду.

Этот день ему вовек не забыть. Дождь молотил без остановки. Туманов вытаскивал Оксану из воды – она стучала зубами и призналась по секрету, что никогда еще в жизни так не материлась. Газарян, вознося хулу к небесам из недр рубки, пытался оживить двигатель. Заводился тот с натугой, неохотно, лениво. Трещал, как последняя сволочь. Специалистом парень не был – разворачивался неуклюже, примерно как слон в посудной лавке. Зацепил скалу, моторную лодку. Туманов поднял автомат, прошил очередью днище шлюпки в районе ватерлинии, для верности засадил по мотору. Громила предпринимал очередную попытку выбраться на причал. Это ему уже практически удалось, осталось вытащить одну ногу. Туманов ударил по настилу, затрещали доски, стали ломаться, и здоровяк, тоскливо подвывая, опять ушел под воду. Павел опустошал магазины в непроницаемую завесу дождя – словно чувствовал, что там накапливается противник. А ведь и вправду накапливался! Ураганный огонь разразился им вдогонку, когда катер, виляя, точно пьяный, вырвался из бухты. Пули кромсали корму, рвали обшивку рубки.

– Все на пол! – заорал Туманов. Повалил Оксану, закрыл ей голову. Свалилось что-то в рубке, катер резко повело в сторону.

– Все в порядке, – проорал Газарян, – я держу штурвал!

– Да хрен ты его держишь! – визжала Оксана, катаясь по палубе. Туманов кинулся ее ловить – как бы за борт опять не упала. Она ударилась в леер, тоскливо воя, вонзилась в ворох каких-то мешков, канатов, предметов непонятного (но явно морского) назначения. Туманов накрыл девушку, как бык овцу. Катер уже не носило, словно машину с летней резиной по льду – трещал мотор, суденышко шло, разбивая носом вздыбленную серую воду. По правому борту остались террасы, заваленные щебнем, обломки красных песчаников, огромные гранитные утесы, обрывающиеся в воду. С каменных расщелин, с карнизов скал с криками снимались стаи птиц, кружили над островом. Распахнулась седловина, засыпанная камнями. Газарян лихорадочно выкручивал штурвал – суденышко легло на левый борт, принялось обходить остров по широкой дуге.

– Рудик, ты точно не ранен? – крикнул Туманов.

– Думаю, да! – подумав, отозвался парень.

– Да – это что? – не понял Павел.

– Слушай, ты, – завертелась под ним Оксана, – может, снимешь руку с моего третьего размера?

«Мой любимый размер», – машинально подумал Туманов, неохотно убирая руку. Глаза Оксаны блестели совсем рядом. Она смотрела на него, не моргая, дышала, словно пешком поднялась на небоскреб.

– Бесстыжие! – хохотал из рубки Газарян. – Ого-го, мы наблюдаем рождение большого и светлого чувства! Дорогая, а как же я?

– Да пошли вы все, – разозлилась Штурм и стала выкручиваться.

Налетел ураганный ветер. Корпус катера отчаянно затрещал.

– Ой, меня сейчас унесет, – запищала Оксана.

Двигатель разработался, уже не кашлял – глухо рокотал. Несколько минут спустя они собрались в пропахшей потом и металлом рубке. Людей трясло от холода, мокрая одежда стояла колом. Допили оставшийся коньяк, зачарованно смотрели, как на расстоянии пяти-шести кабельтовых в полной мистической красе предстает остров, с которого они вырвались. Островерхие скалы почти касались клубящихся туч, волны захлестывали нагромождения валунов. Казалось, он не отдаляется, а медленно движется вдогонку.

А впереди клубилась непредсказуемая муть. Огромные кучевые облака наезжали друг на друга, дробились на отдельные клочья.

– Ты бы лучше сбавил ход, – проворчал Туманов, – а то впишемся куда-нибудь не туда.

– Я лучше знаю, как лучше, Павел Игоревич, – смело заявил Газарян, поглаживая цветущий ржавчиной штурвал. – Не волнуйтесь, я чувствую эту штуковину. У меня отец работал в ремонтных доках на Истре, я такие корыта водил с ним до семнадцати лет, пока школу не окончил.

– Ты ходил в школу? – усмехнулась Оксана.

– Заглядывал иногда, – Газарян, покосившись на дрожащую от холода девушку, решил воздержаться от ответной колкости.

– У тебя с оружием как? – спросил Туманов у Штурм.

– Порядок. – Она судорожно кивнула. – Не осталось ни хрена, кроме пистолета.

– Вот с ним и спустись вниз. Дверь на задней палубе, под нами. Не знаю, что там – трюм или какие-то палубные помещения. Покопайся, может, найдешь одежду. Да поосторожнее там. Судно вроде пустое, но мало ли что.

Оксана, подумав, удалилась. Он видел через мутное стекло, как девушка спрыгнула на палубу, помешкала, обхватила пистолет двумя руками, пнула дверь...

– Боевая девица, командир, – пробормотал, всматриваясь во мглу, Газарян. – На язычок острая – вроде меня. Ты уж присмотрись к ней – лично я возражать не буду. Я бабник, конечно, потомственный, но эта выдра – явно не моего полета.

– Посмотрим, – пробормотал Туманов, чувствуя, как краска заливает уши.

Огромная птица, пронзительно крича, грузно махая крыльями, пролетела прямо над рубкой.

– Вот черт, – Газарян вздрогнул, – дракон какой-то.

– Чайка-бургомистр, – фыркнул Туманов, – всего лишь. А в принципе здесь и киты должны водиться. Можем сафари на касаток устроить.

– Эй, мореходы, здесь нет никого! – прокричала откуда-то снизу Оксана.

– Кто бы сомневался, – усмехнулся Рудик.

– А вообще здесь мокро! – добавила Штурм. – Нам борт пробили, вы рады? Не волнуйтесь, вода поступает не очень быстро. Успеем еще поплавать!

– Хреново, – вздохнул Газарян.

Остров таял в пелене. По курсу образовалась цепочка островов. Во избежание попадания на мель, Рудик отвернул к западу. Острова проплывали по левому борту – скалистые, нелюдимые. Туманов посмотрел на часы. В здешнем мире было без четверти два – день едва начался, а столько событий случилось.

– Эй, джентльмены, помочь не хотите? – на корме распахнулась дверца, и Оксана стала вышвыривать на палубу какие-то подозрительные тряпки.

– Что же она делает, дуреха, – спохватился Газарян, – промокнет же все! Держи баранку, Павел Игоревич, и смотри, никуда не сворачивай!

Они втащили в рубку ворох запашистых промасленных тряпок.

– Ну и ну, – отдуваясь, сказал Газарян, – Это посильнее, чем в секонд-хенде.

– А я вам рожэ от кутюр? – огрызнулась Оксана. – Что нашла, то и доставила. Ватные штаны, фуфайки, чего вам еще надо? Нормальная одежда, в ней не одна смена матросов померла. Отвернитесь, дайте даме переодеться.

Они сбрасывали с себя сырую одежду, облачались в грязное рубище, натягивали рваные фуфайки, сдирали с ног мокрые носки, оборачивали ноги какими-то хрустящими портянками, а обувь пытались просушить на едва теплой приборной панели.

– Ну, и экстерьерчик у вас, – хихикала Оксана. Она и сама была не лучше одета – какой-то потасканный медвежонок – штаны мешком, из рукавов торчала вата. Девушка усердно запихивала под шапку сбившиеся волосы, стонала от брезгливости и отвращения, но, кажется, переставала дрожать.

– Проведем инвентаризацию, – предложил Туманов. – Что у нас осталось? Документы, деньги, телефоны...

– Какие, на хрен, телефоны, – огрызнулся Газарян. – Все на базе перед операцией изъяли, мы теперь как без рук в этой дыре.

– Но заграничные паспорта у нас имеются, – возразил Туманов. – Лично мне выдали – с убедительной норвежской визой.

– Да уж, – проворчала Оксана. – Это единственное, что предусмотрели сочинители этой так называемой операции... Кстати, как у нас насчет денег? Лично у меня пятьдесят тысяч рублей и никакой, на хрен, валюты.

– Джентльмены платят, – усмехнулся Газарян. – Долларов триста должно быть в паспорте. Ведь здесь не дикая страна, нет? В ней принимаются к обращению доллары?

– Почему бы и нет, – пожал плечами Туманов. – У меня, возможно, тоже несколько сотенных бумажек завалялось.

– Не пропадем, – обрадовалась Штурм. – А живой буду – рассчитаюсь.

Муть рассасывалась, пелена дождя потихоньку таяла. Неуверенный пунктир береговой полосы тонул в пелене, появлялся, снова тонул. И вот они прошли границу дождевого фронта – высохло стекло, растаяла мгла, показался берег в полной красе.

– Неплохо для начала, – вынесла вердикт Оксана.

До берега было мили полторы. Нещадно изрезанного – скалистого, заваленного камнями. В пустотах зеленели леса. А дальше поднимались горы – застывшие снежно-зеленые громады без резких перегибов. Небо над материком уже не было таким мрачным, как над морем. И ветер, кажется, поутих – не ревел, как зверь, просто дул. «Здравствуй, зимушка-зима», – настороженно подумал Туманов.

– Это дело надо отметить, – с заговорщицким видом сказала Оксана и извлекла из бездонного кармана фуфайки сосуд с этикеткой, тревожно напоминающий классическую «пол-литра». Сосуд на две трети был заполнен бесцветной жидкостью.