Тут Мариэтта с шумом захлопнула дверь и поспешила — а она была легка на ногу — в Доллен; Франсуа же, опасаясь, как бы гнев ее дорогой не поостыл — время-то было зимнее, — дал ей уйти подальше, а когда она приблизилась к дому Северы, заработал своими длинными ногами как одержимый и нагнал девушку, чтобы та подумала, будто Мадлена велела ему вернуть ее.
Весь остаток пути он так подогревал ее словами, что она даже замахнулась на него. Но он отскочил, потому что знал: гнев улетучивается вместе с тумаками, и женщина, которая дерется, дает выход своей досаде. Словом, он убежал, а Мариэтта, добравшись до Северы, учинила там изрядный шум. Не скажу, чтобы у бедной девочки было на уме дурное, но в первом порыве злости она выложила Севере все и привела ее в такую ярость, что Франсуа, неторопливо шагавший домой по разбитой дороге, еще на краю конопляника слышал, как женщины шипели и бушевали, словно огонь в набитом соломой сарае.
XXII
Дело пошло так, как хотелось Франсуа, и, окончательно уверовав в это, он на следующий же день отправился в Эгюранд, взял у кюре свои деньги и к ночи вернулся домой с четырьмя тоненькими бумажками, составлявшими круглую сумму и шуршавшими у него в кармане не громче, чем хлебная крошка в ночном колпаке. А еще через неделю Севера дала о себе знать. От всех, кто купил землю Бланше, потребовали уплаты за нее, но ни у кого не оказалось денег, и Мадлене угрожала опасность рассчитываться вместо них.
Прослышав об этом, она сильно испугалась, потому что Франсуа еще ни о чем ее не предупредил.
— Отлично! — ответил он ей, потирая руки. — Не вечно купцу барыш, а вору пожива. Госпожа Севера останется с носом, а вы сварганите недурное дельце. Но все равно, милая матушка, поступайте так, словно считаете, что вам конец. Чем заметней будет ваше огорчение, тем приятней будет Севере делать то, что, по ее мнению, идет вам во вред. А этот вред — ваше спасение, потому что, рассчитавшись с ней, вы вернете вашему сыну наследство.
— Но чем же я рассчитаюсь с ней, сынок?
— Деньгами, которые у меня в кармане: они ваши.
Мадлена попробовала отказаться, но найденыш ответил, что голова у него крепкая: что он там запер на ключ, того оттуда не вытащишь. Он сбегал к нотариусу, положил у него двести пистолей на имя вдовы Бланше, и Севера, а также другие кредиторы, бывшие с ней заодно, волей-неволей получили свое сполна.
Затем Франсуа возместил убытки бедным покупщикам, но и после этого у него осталось кое-что на тяжбу, и он дал знать Севере, что начнет большое дело насчет векселей, которые она обманом и хитростью выманила у покойного. Он пустил слух, мгновенно облетевший всю округу. Дескать, долбя в старой стене на мельнице паз для подпорки, он нашел кубышку покойной старухи Бланше, набитую звонкими луидорами старинной чеканки, и теперь Мадлена еще богаче, чем раньше. У Северы опустились руки, и она пошла на переговоры, в надежде, что часть денег, так вовремя найденных Франсуа, прилипла к его рукам и что лестью она вытянет из него малость побольше экю, чем он до сих пор показал. Но труды Северы пошли прахом: Франсуа так припер ее к стене, что за сто экю она вернула векселя.
Тогда, чтобы хоть как-нибудь отомстить, она взвинтила маленькую Мариэтту, внушив ей, что кубышку старухи Бланше, ее матери, полагалось бы разделить между нею и Жанни; она имеет на это право и должна вчинить невестке иск.
Тут уж найденыш был вынужден признаться, откуда взялись истраченные им деньги, и эгюрандский кюре прислал ему письменное подтверждение на случай суда.
Франсуа первым делом показал бумагу Мариэтте, попросив ее не распространяться об этом без нужды и пытаясь убедить, что ей остается одно — успокоиться. Но Мариэтта и не думала успокаиваться. От всех этих семейных неурядиц голова у нее пошла кругом, и бес попутал бедную девочку. Хотя Мадлена всегда была с ней добра, обращалась как с дочерью и прощала ей любые прихоти, она воспылала к невестке ненавистью и ревностью, причину которой из ложного стыда не назвала бы ни за что на свете. А состояла эта причина в том, что, злясь на Франсуа и переругиваясь с ним, она помаленьку влюбилась в него, хотя еще не отдавала себе отчета, какую штуку сыграл с ней нечистый. И чем чаще Франсуа выговаривал ей за разные прихоти и провинности, тем безумнее ей хотелось ему понравиться.
Эта девушка была не из тех, что сохнут от горя или исходят слезами, но ее лишала покоя мысль, что Франсуа — такой видный парень, богатый, честный, со всеми добрый, оборотистый, смелый, что он — человек, способный отдать последнюю каплю крови за того, кого полюбит, и все это — не для нее, хотя она вправе считать себя самой красивой и богатой невестой в округе, а уж поклонников у нее — что зерен на лопате.
В один прекрасный день она излила душу своей непутевой подруге Севере. Это случилось на выгоне, что в конце дороги Кувшинок. Там растет старая яблоня, которая была тогда в цвету: за всеми этими делами наступил май, и Мариэтта пасла овец на берегу реки, а Севера пришла поболтать с ней под цветущей яблоней.
Однако, по милости божьей, Франсуа тоже оказался там и подслушал их разговор: увидев, как Севера подходит к выгону, он заподозрил, что она явилась строить козни против Мадлены, и, пользуясь тем, что вода в реке спала, осторожно подкрался берегом, по-за кустами, а они там такие высокие, что воз с сеном — и тот незамеченным проедет. Подойдя к месту, найденыш опустился на песок, затаил дыхание и навострил уши.
И тут женские язычки заработали вовсю. Сперва Мариэтта призналась, что ни один из поклонников ей не по душе, и все по вине некоего мельника, из-за которого, хоть он и нелюбезен с ней, она лишилась сна. Но Севера давно уже мечтала окрутить ее с одним своим знакомым, очень того желавшим, что он и доказал, посулив Севере дорогой свадебный подарок, коли она сумеет женить его на маленькой Бланше. Сдается даже, что Севера заранее выговорила себе такой магарыч не только с него, но и с других. Поэтому она сделала все возможное, чтобы Мариэтта выбросила Франсуа из головы.
— Тьфу на вашего найденыша, Мариэтта! — вскричала она. — К лицу ли девушке с вашим положением выходить за найденыша? Ведь вас станут величать госпожой Фрез — другой-то фамилии у него нет. А уж как мне за вас, душенька, стыдно будет! Но это еще пустяки. Вам придется сначала отбить его у невестки — он ведь ее дружок, и это так же верно, как то, что мы здесь вдвоем.
— Хотя вы не раз на этот счет намекали, Севера, тут я вам не верю, — запротестовала Мариэтта. — Моя невестка в таком возрасте…
— Да нет же, Мариэтта, вовсе она не в таком возрасте, чтобы без этого обходиться: ей еле-еле тридцать, и этот найденыш был еще совсем мальчишкой, когда ваш брат, проведав, что он не в меру короток с его женой, выходил его однажды кнутовищем и выставил из дому.
Франсуа так и подмывало выскочить из кустов и крикнуть Севере, что она лгунья, но он взял себя в руки и промолчал.
И тут уж Севера не пожалела красок и навыдумывала столько пакостей, что Франсуа бросило в жар, и он с трудом сдержался.
— Выходит, — сказала Мариэтта, — он задумал на ней жениться, потому как она теперь вдова; он уже отдал ей изрядную долю своих деньжонок и не пропустит случая попользоваться на худой конец наделом, который сам же выкупил.
— Это ему недешево встанет, — ответила собеседница. — Теперь, когда Мадлена обобрала его, она будет искать и, конечно, найдет кого-нибудь побогаче. Ей нужен мужчина, чтобы обрабатывать землю, а пока его нет, она подержит у себя этого дылду — ведь он, простофиля, и работает на нее задаром и во вдовстве ее развлекает.
— В хорошенькой же я семейке живу, если Мадлена впрямь такая! — закипела Мариэтта. — Ну, я им покажу — мне терять нечего. Да вы понимаете, бедная моя Севера, куда я попала и что обо мне скажут? Нет, мне там нельзя оставаться, нужно уходить. И эти ханжи еще смеют других осуждать только потому, что их беспутство один господь бог видит! Пусть она теперь попробует про вас или меня дурное слово сказать! Я тут же с ней распрощаюсь и к вам перееду; если она взбесится, найду, что ответить; а уж если захочет силой меня вернуть, пойду жаловаться и все про нее выложу, так и знайте.
— Нет, Мариэтта, есть выход получше: поторопитесь-ка замуж. Мадлена в согласии не откажет: ручаюсь, ей не терпится от вас отделаться. Вы же мешаете ей путаться с этим раскрасавцем найденышем. Только не тяните, а то скажут, что вы его с нею делите, и тогда уж никто на вас не женится. Словом, выходите замуж и берите того, кого я советую.
— Уговорились! — ответила Мариэтта, с размаху переломив свой пастуший посошок о цветущую яблоню. — Вот вам мое слово. Ступайте за ним, Севера, — пусть нынче же вечером идет к нам просить моей руки, а в воскресенье оглашение делает.
XXIII
Никогда еще Франсуа не было так грустно, как в ту минуту, когда он уходил с берега, где тайком подслушал эту бабью болтовню. На сердце у него лежал не то что камень — целый утес, и, возвращаясь, найденыш на полпути почувствовал, что не в силах идти домой; он решил свернуть на дорогу Кувшинок и посидеть в дубовой рощице, на самом краю выгона.
Оставшись один, он разрыдался, как ребенок, и сердце у него защемило от горя и стыда: его бросало в краску при мысли обо всей этой напраслине и о том, что его доброму дорогому другу Мадлене, которую он всю жизнь любил так преданно и почтительно, его услуги и благие намерения принесли только клевету и оскорбления.
«Господи, господи! — сокрушался он про себя. — Неужели люди столь злы и такая дрянь, как Севера, имеет наглость мерить на свой аршин такую честную женщину, как моя милая матушка? А эта девчонка Мариэтта! Ведь она еще ребенок, не понимающий, что такое зло! Ей бы во всем чистоту да правду видеть, а она слушает дьявола и верит его словам, словно в зубах у него уже побывала! Выходит, им поверят и другие; раз большинство смертных почитают зло обычным делом, то почти все решат, что если я люблю госпожу Бланше, а она меня, значит, мы любовники».
Тут бедный Франсуа глубоко задумался: он призвал на суд свою совесть и стал допрашивать себя, нет ли его вины в том, что Севера так худо отзывается о Мадлене; разумно ли он держался и не дал ли, пусть без умысла, а лишь по неосторожности и нескромности, повода к дурным предположениям. Но сколько найденыш ни размышлял, он не мог вспомнить за собой ничего подобного, потому что этого у него и в мыслях-то никогда не было.
Наконец, хорошенько раскинув умом, он сказал себе еще вот что:
«Ну, а даже если моя привязанность перешла в любовь, разве это грех перед богом теперь, когда Мадлена овдовела и вправе искать себе мужа? Я отдал ей с Жанни немалую долю своих денег. Но у меня их еще достаточно, чтобы считаться хорошей партией, и, выйдя за меня, Мадлена не навредит своему сыну. Поэтому с моей стороны желать брака с нею — не тщеславие и не расчет, и никто ей не докажет, что я полюбил ее из корысти. Конечно, я найденыш, но ей это безразлично. Она любила меня как сына, то есть самой сильной любовью; значит, может полюбить меня и другою. Я вижу, что если не женюсь на ней, ее недруги нас разлучат, а расстаться с нею еще раз для меня смерти подобно. Кроме того, я ей еще нужен, и было бы низостью бросить её с такой кучей забот на руках, когда у меня, кроме денег, тоже есть руки, которые могут ей служить. Да, все, что мое, должно принадлежать и ей; а так как она постоянно твердит, что помаленьку разочтется со мной, моя обязанность — выбить у ней из головы эти мысли, объединив наше имущество и жизни с позволения господа и закона. К тому же долг перед сыном велит ей беречь свое доброе имя, а для этого есть лишь одно средство — замужество. Как же я об этом сам не подумал? Не уколи меня змея своим жалом, я бы ни о чем не догадался. Я был слишком прост, ничего не подозревал, а бедная моя матушка так добра ко всем, что даже не думает, как ей навредить могут. Ну, так вот: по воле неба все сложилось к лучшему, и госпожа Севера, желая мне зла, только оказала мне услугу — она разъяснила мне, в чем мой долг».
И ничему больше не удивляясь, ни о чем себя не спрашивая, Франсуа зашагал домой с твердым намерением тотчас же поговорить с госпожой Бланше о своем решении и на коленях просить ее бога ради взять его в мужья, чтобы он на веки вечные стал ее опорой.
Но когда, возвратясь в Кормуэ, он увидел Мадлену, прявшую шерсть на пороге дома, лицо ее впервые в жизни произвело на него такое впечатление, что он оробел и сник. Обычно Франсуа подходил к ней с открытым взглядом и первым делом справлялся о ее здоровье; теперь же он задержался на мостике, словно рассматривал мельничный шлюз, но украдкой поглядывая на нее, А когда она повернулась к нему, он отвел глаза в сторону, сам не понимая, что с ним и отчего ему так трудно начать разговор, совсем недавно казавшийся и уместным и пристойным.
Тут Мадлена подозвала его:
— Иди сюда, Франсуа, мне надо с тобой поговорить, пока мы одни. Сядь рядом и откройся мне как на духу: я хочу знать правду.
Франсуа, ободренный такими словами, уселся рядом с Мадленой и сказал ей:
— Не сомневайтесь, милая матушка: я откроюсь вам, словно самому господу богу, и вы, как на исповеди, услышите от меня всю правду.
Найденыш вообразил, что до нее, наверно, дошли какие-нибудь пересуды, и у нее явилась та же мысль, что у него; он обрадовался этому, но ждал, чтобы она заговорила первая.
— Франсуа, — начала Мадлена, — тебе уже двадцать один, пора подумать, как устроиться в жизни. Или, может быть, у тебя другие намерения?
— Нет, нет, я с вами во всем согласен, — ответил Франсуа, краснея от удовольствия. — Продолжайте, милая матушка.
— Вот и хорошо! — одобрила она. — Я ждала такого ответа и, надеюсь, правильно угадала, что тебе по душе. Ну что ж, твои желания — мои желания, и я, может быть, подумала об этом еще раньше, чем ты. Но прежде мне хотелось убедиться, по сердцу ли ты этой особе; теперь же я вижу, что если она тебя еще не полюбила, то скоро полюбит. Ты, наверно, и сам так считаешь, а потому мог бы мне сказать, далеко ли у вас зашло. Ну, что ты смотришь на меня с таким растерянным видом? Разве я говорю непонятно? Но ты, наверно, застыдился, и тебе надо помочь. Так вот, бедняжка все утро дулась, потому что вечером ты малость подтрунил над ней, и она, пожалуй, вообразила, что ты ее не любишь. Но я-то вижу, что это не так; правда, ты выговариваешь ей за ее капризы, но лишь потому, что капельку ревнуешь. Пусть это тебя не останавливает, Франсуа. Она молода, красива, и это, понятное дело, опасно. Но если она любит тебя, она образумится и станет послушной.
— Хотел бы я знать, милая матушка, о ком вы говорите, — удрученно молвил Франсуа. — Я вас не понимаю.
— Не понимаешь? В самом деле? — улыбнулась Мадлена. — Может быть, мне все приснилось, или ты просто решил держать это в тайне от меня?
— В тайне от вас? — воскликнул Франсуа, схватив Мадлену за руку, но тут же отпустив ее; потом он взялся за кончик передника, измял его, словно чуточку рассердился, поднес к губам, словно хотел поцеловать, и наконец оставил в покое, как раньше руку, ему казалось, что он не то расплачется, не то вспылит, не то сомлеет от слабости, и все это — одно за другим.
— Полно, сынок! — успокоила его удивленная Мадлена. — Ты расстроен, а это доказывает, что ты влюблен и дела твои идут не так, как тебе хочется. Но уверяю тебя: у Мариэтты доброе сердце, она тоже расстраивается, и если ты честно во всем признаешься, ответит, что думает только о тебе.
Франсуа вскочил на ноги, молча походил по двору, потом вернулся и сказал Мадлене:
— Удивляюсь, как вы только до этого додумались, госпожа Бланше; что до меня, то мне такое даже в голову не приходило — я отлично знаю, что барышня Мариэтта не питает ко мне ни склонности, ни уважения.
— Будет тебе, сынок, будет! — запротестовала Мадлена. — Вы все так с досады говорите. Разве я не видела, что вы вечно с ней шепчетесь, что ты говоришь ей слова, которых я не слышала, зато прекрасно слышала она, потому что краснела от них, как уголья в печи? Разве я не вижу, что она каждый день убегает с выгона, оставляя стадо на кого попало? Хлебам нашим это во вред, хотя овцам и на пользу; но я не хочу ей перечить и заводить с ней разговор о скотине, когда у ней вся голова в огне от мыслей о любви и замужестве. Бедняжка в том возрасте, когда девушка худо стережет стадо, а сердце свое и подавно. Но ей выпало большое счастье, Франсуа, что у нее хватило ума привязаться к тебе, а не влюбиться в одного из тех проходимцев, с которыми она могла, как я опасаюсь, свести знакомство у Северы. Для меня тоже большое счастье думать, что ты женишься на моей золовке, которую я считаю почти что дочерью, останешься со мной и будешь членом моей семьи, а я смогу, поселив вас у себя, работая с вами и растя ваших детей, расплатиться с тобой за все то добро, что от тебя видела. Поэтому не разрушай ребяческими опасениями то здание счастья, которое я уже выстроила в мыслях. Смотри на вещи трезво и вылечись от ревности. Мариэтта любит принарядиться? Ну что ж, значит, она хочет тебе приглянуться. В последнее время ленится? Значит, слишком много думает о тебе. Бывает резковата со мной? Значит, рассержена вашими перепалками и не знает, на ком сердце сорвать. Но она оценила твою разумность и доброту, желает выйти за тебя замуж, и это лучшее доказательство того, что она сама разумна и добра.
— Нет, это вы добры, милая матушка, — печально возразил Франсуа. — Да, вы добры, потому что верите в доброту ближнего, но вы ошибаетесь. А я вот что вам скажу: если Мариэтта и добра — не отрицаю этого, чтобы не чернить ее в ваших глазах, — то добра совсем не так, как вы, и потому доброта ее мне вовсе не по душе. Одним словом, я не хочу больше о ней слышать. Клянусь верой и правдой, жизнью и честью, что влюблен в нее не больше, чем в старуху Катрину, и что если бы она думала обо мне, это было бы на ее несчастье: я не отвечу ей взаимностью. Не добивайтесь же от нее признания в любви ко мне, иначе, несмотря на весь ваш ум, совершите ошибку, и я из-за вас наживу себе врага. Напротив, выслушайте ее нынче вечером и позвольте ей выйти за Жана Обара, которого она выбрала. И пусть поскорее идет к венцу — ваш дом не для нее. Ей все здесь не по душе, и радости вам она не принесет.
— Жан Обар? — изумилась Мадлена. — Да какая же из них пара? Он глуп, а Мариэтта слишком умна, чтобы слушаться дурака.
— Он богат, а слушаться она его не станет. Он будет у нее по струнке ходить, а ей как раз такой муж и нужен. Поверьте другу, милая матушка! Вы же знаете: я до сих пор не давал вам дурных советов. Отпустите эту девушку с миром — она не любит вас, как должна была бы любить, и не ценит вас, как вы того заслуживаете.
— Это твоя досада за тебя говорит, Франсуа, — ответила Мадлена, положив ему руку на голову и легонько трепля его за волосы, словно для того, чтобы вытряхнуть правду.
Но Франсуа, сильно разобиженный ее недоверием, отодвинулся и, впервые в жизни переча ей, недовольно сказал:
— Вы несправедливы ко мне, госпожа Бланше. Повторяю вам: эта девушка вас не любит. Вы заставили меня сказать это против моей воли — я ведь вернулся сюда не затем, чтобы вносить в дом подозрения и раздор. Но раз я так сказал, значит я в этом уверен; и после этого вы еще полагаете, что я ее люблю? Нет, это вы меня разлюбили, раз мне больше не верите.
И, потеряв голову от горя, Франсуа ушел к ручью, чтобы там выплакаться.
XXIV
Мадлена расстроилась еще сильней, чем Франсуа; она бы охотно расспросила его поподробней и утешила, но ей помешала Мариэтта, которая вернулась с каким-то странным видом и, заговорив о Жане Обаре, объявила, что он сделал ей предложение. Мадлена, по-прежнему предполагая, что все это лишь размолвка влюбленных, попыталась завести с ней речь о Франсуа, но Мариэтта, ответила невестке тоном, неожиданным и обидным для нее:
— Кому по сердцу найденыши, те пусть и держат их при себе для забавы, а я девушка порядочная и не позволю бесчестить себя только потому, что моего бедного брата нет больше в живых. Я ни от кого не завишу, Мадлена, и хотя закон велит мне просить у вас совета, он не велит мне следовать ему, если это дурной совет. Прошу вас не чинить мне препятствий, не то я тоже вам кое в чем воспрепятствую.
— Не понимаю, что с вами, бедное мое дитя, — сокрушенно и кротко сказала Мадлена. — Вы говорите со мной так, словно ни уважения, ни дружбы ко мне не питаете. По-моему, вы чем-то раздосадованы, и это туманит вам рассудок; прошу вас, выждите несколько дней, а потом уж решите. Я велю Жану Обару зайти в другой раз, и если, малость поуспокоившись и поразмыслив, вы останетесь при своем мнении, я не стану препятствовать вам выйти за него, потому как он человек порядочный и не бедный. Но сейчас вы не в себе, сами не знаете, чего хотите, и не можете оценить моей к вам привязанности. Это очень огорчительно, но я вас прощаю: вы ведь тоже огорчены.
Мариэтта вздернула голову в знак того, что презирает подобное прощение, и отправилась надевать шелковый передник к приходу Жана Обара, который через час пожаловал туда вместе с разряженной толстухой Северой.
Теперь Мадлена тоже пришла к мысли, что Мариэтта в самом деле настроена против нее, раз зовет в дом по семейному делу женщину, которая ей враг и на которую она не в силах смотреть не краснея. Однако мельничиха соблюла приличия и, не выказав ни досады, ни злопамятства, предложила гостье угощение. Она боялась перечить Мариэтте, чтобы не вывести девушку из себя. Она сказала, что не намерена противиться желаниям золовки, но просит подождать с ответом три дня.
Севера дерзко ответила, что это слишком долго. Мадлена возразила, что вовсе недолго. И тут Жан Обар, глупый, как пень, удалился с дурашливым смехом: он не сомневался, что Мариэтта от него без ума. Он заплатил за право в это верить, а Севера за его деньги давала ему эту уверенность.
Уходя, она предупредила Мариэтту, что уже распорядилась дома печь пирог и блины к сговору, и надо их съесть, даже если госпожа Бланше затянет с помолвкой. Мадлена сочла уместным вставить, что девушке неприлично идти в гости с парнем, которому ее родные еще не дали слова.
— В таком случае я не приду, — бросила взбешенная Мариэтта.
— Что вы, что вы! Обязательно приходите, — запротестовала Севера. — Разве вы себе не хозяйка?
— Нет, — возразила Мариэтта. — Вы же видите: моя невестка велит мне остаться.
И она, хлопнув дверью, ушла к себе, но лишь для виду, потому что, пробежав через свою комнату и черный ход, нагнала на краю луга Северу и своего ухажера, с которыми принялись высмеивать и поносить Мадлену.
При виде того, что творится, бедная мельничиха не сдержалась и заплакала.
«Франсуа прав, — подумала она. — Эта девушка не любит меня, и сердце у нее неблагодарное. Она не желает понять, что я пекусь о ее благе, хочу ей счастья, хочу помешать шагу, в котором она еще раскается. Она наслушалась дурных советов и вынуждает меня смотреть, как эта негодница Севера вносит раздор и горе в мою семью. Я не заслужила такой муки, но должна покориться воле божьей. Какое счастье, что мой Франсуа дальновидней меня! Намучился бы он с такой женой!»
Мадлена пошла искать найденыша, чтобы поделиться с ним своими мыслями, и увидела, как он плачет у ручья. Тогда, решив, что он грустит о Мариэтте, она сказала ему все, что могла сказать в утешение. Но чем больше она старалась, тем больней ему было, потому что он делал из этого одно заключение: она не желает видеть правду, и сердце ее никогда не забьется на тот же лад, что у него.
Вечером, когда Жанни улегся и заснул, Франсуа задержался, чтобы объясниться с Мадленой. Он начал с того, что Мариэтта ревнует к ней, а Севера мерзко на нее клевещет и взводит напраслину.
Но Мадлена не усмотрела в этом злого умысла.
— Да какую же напраслину можно на меня взвести? — простодушно изумилась она. — Как можно подучить Мариэтту, эту бедную сумасбродную девочку, ревновать ко мне? Тебя обманули, Франсуа: тут корыстный расчет, какой — узнаем позже. А ревность — это немыслимо: я уже не в том возрасте, чтобы молодая, хорошенькая девушка опасалась меня. Мне без малого тридцать, а для крестьянки, у которой было много горя и много работы, это такие годы, что я тебе в матери гожусь. Один сатана решится сказать, что я вижу в тебе не только сына, и Мариэтта не могла не заметить, как я пыталась вас поженить. Нет, нет, сынок, не верь, что ей пришла такая низкая мысль, или хоть молчи об этом. Мне слишком больно и стыдно это слышать.
— И все же, — молвил Франсуа, сделав над собой усилие, чтобы продолжать, и склонясь над очагом, чтобы Мадлена не заметила его смущения, — господину Бланше пришла та же низкая мысль, когда он велел прогнать меня.
— Выходит, ты и это знаешь, Франсуа? — сказала Мадлена. — Откуда? Я тебе про это не говорила и ни за что не сказала бы. Если это Катрина, то она поступила дурно. Для тебя такая мысль столь же обидна и невыносима, как для меня. Но забудем об этом и простим моего покойного мужа. Вся эта мерзость от Северы. Но теперь ей уже незачем ревновать ко мне. Мужа у меня нет, я постарела и подурнела, как ей хотелось в те времена, и я не жалею об этом: это дает мне право на уважение, право считать тебя своим сыном и подыскать тебе пригожую молодую жену, которая будет рада жить со мной и полюбит меня как мать. Это мое единственное желание, и будь покоен, Франсуа, мы ее найдем. А если Мариэтта отвергла счастье, которое я ей предлагала, тем хуже для нее. Ну, иди спать и не падай духом, сынок. Считай я себя помехой твоему браку, я бы тут же велела тебе расстаться со мной. Но будь уверен: никому я не мешаю, и никто никогда не предложит того, что немыслимо.
Франсуа настолько привык верить Мадлене, что и теперь, слушая ее, соглашался с ней. Он встал, сказал: «Доброй ночи!» и ушел; однако, пожимая ей руку, он впервые в жизни взглянул на нее с желанием убедиться, вправду ли она стара и дурна собой. Но, хотя живя в печали и стараясь быть благоразумной, мельничиха внушила себе эту ложную мысль, она оставалась все такой же прелестной, как и раньше.
И внезапно Франсуа увидел, что она еще совсем молода и прекрасна, как пречистая дева, и сердце у него заколотилось, словно он влез на верхушку колокольни. И он отправился спать на мельницу, где его ждала чистая постель в дощатой клетушке, отгораживающей ее от мешков с мукой. И, оставшись там один, он задрожал и стал задыхаться, будто в лихорадке. Но если он и заболел, то лишь от любви, потому что его впервые обожгло пламя, всю жизнь таившееся под золой и согревавшее его.
XXV
С этого дня найденыш так загрустил, что жалко было смотреть. Работал он за четверых, но забыл про отдых и радость, и Мадлене не удавалось допытаться, что с ним. Как он ни клялся, что не любит Мариэтту и не жалеет о ней, Мадлена ему не верила — ничем иным она не могла объяснить его печаль. Она горевала, видя, что он страдает и утратил доверие к ней, и удивлялась упорству и гордости, с которыми молодой человек замыкался в своей тоске.
От природы чуждая всякой навязчивости, она решила больше не заговаривать с ним об этом. Она сделала еще несколько слабых попыток вернуть Мариэтту, но встретила такой отпор, что пала духом и замолчала; хотя тревога по-прежнему снедала ее, она этого не показывала, чтобы не причинять ближним еще больше страданий.
Франсуа работал на нее и помогал ей так же неутомимо и честно, как раньше. Он и теперь старался побольше бывать с Мадленой, но уже не мог говорить с нею так, как когда-то. При ней он всегда испытывал смущение. Он то краснел, как огонь, то белел, как снег, а ей казалось, что он заболел, и она касалась его запястья, проверяя, нет ли у него жара; но он отдергивал руку, словно прикосновение причиняло ему боль, и подчас делал Мадлене упреки, которых она не понимала.
С каждым днем отчуждение между ними все нарастало. Тем временем полным ходом шли приготовления к свадьбе Мариэтты и Жана Обара, назначенной на день окончания траура девицы Бланше. Мадлена боялась этого дня: она думала, что Франсуа может лишиться рассудка, и решила на время отослать найденыша в Эгюранд, к его прежнему хозяину Жану Верто — пусть там рассеется. Но Франсуа вовсе не желал, чтобы Мариэтта пришла к той же мысли, какой упорно держалась Мадлена. Он тщательно скрывал свою печаль при девушке, дружески болтал с ее женихом и, встретив Северу где-нибудь на дороге, перекидывался с ней шуточкой в знак того, что нисколько ее не боится. В день свадьбы он явился, и так как на самом деле был рад, что девчонка уберется из дому и Мадлена избавится от ее ложной дружбы, никто даже не заподозрил, что он когда-нибудь был влюблен в Мариэтту. Мадлене — и той пришлось поверить, что это правда, или хотя бы предположить, что он утешился. Она, как всегда, благожелательно простилась с Мариэттой, но поскольку эта девица затаила на нее зло за найденыша, мельничиха отлично поняла, что золовка уходит от нее без сожаления и доброго чувства. Как ни привычна была кроткая Мадлена к обидам, она все же всплакнула от такой злобы и помолилась богу, чтобы он простил девушку.
А еще через неделю Франсуа неожиданно объявил, что у него дело в Эгюранде и он уходит туда дней на пять-шесть, чему Мадлена не только не удивилась, а, напротив, обрадовалась, полагая, что перемена места пойдет на пользу его здоровью: ей казалось, что он захворал, так как слишком настойчиво подавляет свое горе.
Что до Франсуа, то это горе, которое он, на первый взгляд, избыл, с каждым днем все сильнее терзало его сердце. Он думал только о Мадлене — наяву и во сне, вблизи и вдалеке она всегда была у него в душе и перед глазами. Правда, он и без того всю жизнь любил ее и думал о ней. Но до последнего времени эта мысль была для него радостью и утешением, а теперь внезапно превратилась в источник смятения и горя. Пока с него довольно было считать себя сыном и другом Мадлены, он ничего лучшего на земле и не желал. Но теперь, когда любовь все в нем перевернула, он просто каменел от отчаяния. Он воображал, что, в отличие от него, Мадлена никогда не переменится. Он корил себя за то, что слишком молод, что встретился с ней, когда был слишком мал и несчастен, что стоил этой бедной женщине слишком многих трудов и неприятностей, что всегда был для нее предметом не гордости, а лишь забот и сочувствия. Наконец, он изображал ее себе такой красивой, привлекательной, желанной и стоящей настолько выше его, что ее разговоры о том, как она постарела и подурнела, казались найденышу уловкой, с помощью которой она хочет помешать ему домогаться ее.
Между тем Севера, Мариэтта и вся их шайка принялись открыто честить ее за Франсуа, и он испугался, что если сплетни дойдут до ушей Мадлены, она с досады захочет расстаться с ним. Он сказал себе, что по доброте своей она никогда ему в этом не признается, а просто будет, как раньше, страдать из-за него, и решил посоветоваться обо всех делах с господином кюре из Эгюранда, которого знал за человека справедливого и богобоязненного.
Он отправился к нему, но не застал его. Священник уехал к епископу, и Франсуа, зайдя переночевать на мельницу Жана Верто, согласился погостить там несколько дней до возвращения господина кюре.
Честный хозяин Франсуа остался все тем же приветливым человеком и добрым другом, а его достойная дочь Жаннета собиралась замуж за славного малого, которого выбрала скорей по разуму, чем по склонности, но, по счастью, питала к нему больше уважения, нежели неприязни. Поэтому Франсуа стало с ней легче, чем раньше, а так как вечер был субботний, разговор их затянулся, и найденыш, проникшись к ней доверием, рассказал обо всех напастях, из которых он, к удовлетворению своему, вызволил госпожу Бланше.
Мало-помалу Жаннета, девушка довольно проницательная, догадалась, что дружба эта волнует найденыша сильней, чем он говорит. И, взяв его неожиданно за руку, она попросила:
— Не таитесь от меня, Франсуа. Теперь я образумилась и, как видите, не стыжусь признаться, что думала о вас больше, чем вы обо мне. Вы это знали, но не воспользовались этим. Вы не захотели меня обмануть, и корысть не побудила вас поступить так, как поступили бы на вашем месте многие. За такое поведение и верность женщине, которую вы любите больше всего на свете, я глубоко уважаю вас, и не только не отрицаю, что питала к вам чувство, но даже с удовольствием вспоминаю об этом. Надеюсь, мои слова внушат вам только уважение ко мне, и вы по справедливости признаете, что у меня нет ни обиды, ни досады на вас за ваше благоразумие. Я докажу вам это еще более убедительно, и вот чем. Вы любите Мадлену Бланше не просто как мать, а как молодую, привлекательную женщину, на которой хотели бы жениться.
— О! — вырвалось у Франсуа, и он зарделся, как девушка. — Я люблю ее как мать и уважаю всем сердцем.
— Не сомневаюсь, — согласилась Жаннета, — но вы любите ее и так и этак, потому что ваше лицо говорит одно, а слова — другое. Я вижу, Франсуа, вы боитесь сказать ей то, в чем боитесь открыться и мне; и вы не знаете, может ли она, в свой черед, полюбить вас и так и этак.
Жаннета Верто говорила так тепло и разумно, весь ее вид был исполнен такого искренного дружелюбия, что у найденыша не хватило духу отнекиваться, и он, пожав ей руку, сказал, что почитает ее за сестру и что она — единственный человек, которому он не побоялся открыть свою тайну.
Жаннета задала ему еще несколько вопросов, и он без колебаний откровенно ответил на них. Тогда она сказала:
— Теперь мне все ясно, друг мой Франсуа. Я, конечно, не знаю, что думает Мадлена Бланше, но прекрасно вижу, что вы проживете с ней рядом еще десять лет, но так и не осмелитесь поделиться своим горем. Ну что ж, я сама все за вас узнаю и сообщу вам. Завтра мы втроем — отец, я и вы — отправимся к ней, словно решили познакомиться и по-дружески навестить достойную женщину, вырастившую нашего друга Франсуа; вы уведете отца во двор под предлогом, что хотите с ним посоветоваться, а я тем временем потолкую с Мадленой. Я буду осторожна и выскажу ваши намерения лишь после того, как она откроет мне свои.
Франсуа чуть не бросился Жаннете в ноги — так сердечно он был благодарен ей за доброту, и они сговорились с Жаном Верто, которого дочь, с разрешения найденыша, во все посвятила. Наутро они пустились в путь. Жаннета уселась на круп лошади, позади отца, а Франсуа опередил их на час, чтобы предупредить Мадлену о приезде гостей.
Франсуа вернулся в Кормуэ перед закатом. В дороге его прихватила гроза, но он не огорчился, потому что уповал на дружбу Жаннеты, и на сердце у него было спокойней, чем до ухода в Эгюранд. Туча роняла на кусты последние капли дождя, и дрозды надсаживались во всю мочь, словно благодаря солнце за прощальный луч, который оно посылает им перед тем, как спрятаться за холмом Большой Корле. Под самым носом у Франсуа стайки пичуг перепархивали с ветки на ветку, и щебет их подбадривал его. Ему вспомнилось время, когда он, совсем еще малыш, бродил по лугам, беззаботно мечтая и свистом подманивая птиц. Внезапно найденыш увидел красногузку, как именуют в наших краях снегиря; птаха кружилась вокруг его головы, словно предсказывая удачу и добрые вести. И тут ему на ум пришла старинная колыбельная на местном наречии, которую, баюкая его, певала матушка Забелла: