Помоги проекту - поделись книгой:
Позывные — «02»
СЛОВО К ЧИТАТЕЛЯМ
«Какая милиция нужна нам, пролетариату, всем трудящимся?» — спрашивал Владимир Ильич Ленин. И отвечал: «Действительно народная…»
Такая милиция была создана уже на третий день после победы Великого Октября. Под руководством Коммунистической партии она прошла большой и славный путь. Плоть от плоти своего народа, милиция бдительно стоит на страже социалистической законности, охраняет жизнь, здоровье, права и законные интересы граждан, раскрывает и предупреждает преступления. Это очень трудное, а порой и опасное дело, и от людей, посвятивших свою жизнь милицейской службе, требуется отвага и мужество, постоянная готовность к решительным и смелым действиям, невзирая на трудности и опасность для собственной жизни.
Годы идут, и меняется многое в кадрах, структуре, технической вооруженности, формах и методах деятельности милиции.
Но неизменны утвердившиеся еще с революционных времен принципы ее деятельности: гуманизм, человечность, высокая преданность идеалам коммунизма.
Подчеркивая эти замечательные начала деятельности советских органов правопорядка, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана товарищ Ш. Р. Рашидов при открытии Всесоюзной конференции МВД СССР и Союза писателей СССР, посвященной морально-нравственным и правовым проблемам в художественной литературе, говорил:
«У милиции, у работников следственных органов, уголовного розыска и других служб большие традиции, тонкое профессиональное мастерство, высокие нравственные качества, общая культура. Выполняя наказ партии, они помогают воспитывать советского человека в духе коммунистической идейности, несокрушимой убежденности в величии наших революционных идеалов».
Эти качества работников органов внутренних дел, сама практика их деятельности и есть главная основа роста престижа советской милиции.
Немалый вклад в это важное дело вносит и творческая интеллигенция. Создание яркого, правдивого образа человека в милицейской форме — человека сильного, влюбленного в свой труд, делающего свое нелегкое дело добротно, ответственно, с большой любовью к людям, является задачей большой социальной значимости.
В свете рекомендаций Всесоюзной конференции МВД СССР и Союза писателей СССР и учитывая популярность литературных произведений о милиции, их воспитательную и профилактическую роль, в целях дальнейшего укрепления творческих связей органов внутренних дел с деятелями литературы, Министерство внутренних дел Узбекской ССР и Союз писателей Узбекистана провели второй, ставший традиционным, республиканский конкурс «Вахта бессменная» на лучшее литературно-художественное произведение о деятельности органов внутренних дел.
Произведения, представленные на конкурс и признанные лучшими, повествуют о мужестве и преданности сотрудников милиции своему долгу, вскрывают истоки преступлений, выносят приговор тем, кто становится на пути наших законов.
Произведения, отмеченные на конкурсе, и составили данный сборник. Почти все они написаны на основе документальных материалов, по следам конкретных преступлений и происшествий.
Закономерна основная мысль всех произведений — неотвратимость разоблачения и наказания за совершенное преступление. Эта мысль звучит достаточно убедительно, и она не может оставить читателя равнодушным.
Хочется выразить уверенность, что выпуск сборника «Позывные — «02» станет традиционным, а книги эти, без сомнения, сыграют большую роль в укреплении правопорядка и социалистической законности, пропаганде деятельности милиции, дальнейшем повышении ее авторитета.
К. Э. Эргашев,
министр внутренних дел Узбекской ССР
СЛЕДСТВИЕМ УСТАНОВЛЕНО
«…В 12 часов 50 минут в здании педагогического института в момент, когда в комнате хозяйственной части включили в сеть магнитофон, произошел взрыв. Находившийся здесь комендант учебного корпуса Рогов и начальник снабжения Митин получили тяжкие, а инженер Чехонин — легкие телесные повреждения…»
Глава первая
В этом году осень пришла рано. По городу гуляли холодные пронизывающие ветры, помогая дворникам, они добросовестно сметали с асфальта желтые листья. Частые дожди очистили воздух от пыли и казались чудом после изнурительного летнего зноя.
Город сразу стал красивее, вечерами громады домов, словно прихорашиваясь, заглядывали окнами в мокрые зеркала тротуаров.
И сегодня с утра шел дождь. Из распахнувшихся настежь дверей школы высыпала веселая ватага старшеклассников. Славка и Жанна пересекли небольшой уютный сквер и очутились у недавно построенного красивого здания — музея искусств.
— Зайдем? — спросил Славка. — Даже неудобно как-то, живу в городе, учусь рядом и ни разу не был. Голову на отсечение даю — ты тоже.
— Можно, — без особого энтузиазма ответила Жанна. — Только ненадолго: у меня еще много дел.
— В музеи не ходят «ненадолго». Встреча с прекрасным требует времени. И сил, — назидательным «учительским» тоном проговорил Славка. — Поэтому будем исходить из того, что тебя завтра не спросят. Или, как худший вариант, схлопочешь тройку. На нее можно ответить и не готовясь.
— Ладно, уговорил, — махнула рукой Жанна, и Славка направился к кассе.
Ребята любовались пейзажем Лактионова, когда за их спиной раздался голос.
— Юность приобщается к бессмертным творениям? Похвально.
Они оглянулись. Молодой парень, ладный, подтянутый, приветливо смотрел на них.
— Извините. Не помешал? Рянский Александр, — представился он.
Ребята познакомились.
— Вам никогда не приходило в голову, что искусство возникло как протест против преходящего характера жизни человека, как реакция на его смертность, — спросил у ребят Рянский. — Вспомните наскальные рисунки древних. Стремление запечатлеть мамонта, бизона, жену, охоту вызывалось именно тем, что эти мамонт и жена не вечны. Как видите, мотивы, которыми руководствовались наши далекие предки, весьма скромные — оставить после себя память. Но сегодня, — Рянский посмотрел на Жанну и развел руками, — искусство превратилось в выпущенного из бутылки джинна, грозящего уничтожить мир.
— Уничтожить? — удивленно переспросила Жанна, поймавшая себя вдруг на том, что ей нравится этот высокий светловолосый парень.
— Увы! — вздохнул Рянский. — Вы не читали о новых методах обучения живописи во сне? Гипнотизеры выпускают легионы Рафаэлей и Рубенсов. Период обучения — два месяца для тех, кто вообще умел держать кисть, и четыре сеанса для имеющих навыки. Эксперты не в состоянии отличить настоящего Микеланджело от нарисованных этими людьми копий. Через несколько десятилетий, когда все закончат эти курсы, на земле будет минимум два миллиарда гениальных художников. Некому будет сеять хлеб, и тогда наступит конец.
— Ужасная перспектива, — согласился Славка. — Ты как думаешь, Жанна?
— О, я уже дрожу, — съежилась Жанна.
Все рассмеялись.
Они еще долго бродили по музею. Рянский много и интересно говорил о живописи, о художниках. Как-то получилось само собой, что вышли из музея они вместе.
Славка опаздывал на тренировку и вскоре убежал.
— Симпатичный парень, — кивнул в его сторону Александр. — Из него должно получиться нечто дельное. Ваши одноклассницы, конечно, от него без ума?
— Не все, — ответила Жанна.
— Ну, о присутствующих не говорят.
Когда они подошли к дому Брискиных, Жанна неожиданно для себя пригласила Александра зайти.
— А удобно ли? — спросил он.
— Предков нет, — ответила Жанна. И, преодолевая смущение, добавила: — Зато есть исходный материал для коктейля и новые записи.
Большая квартира Брискиных была обставлена изысканно. «Да, мужу этой девочки жаловаться на приданое, видимо, не придется», — подумал Рянский. В гостиной он подошел к висевшей на стене маленькой картине, долго и внимательно вглядывался в нее. Потом отошел назад, склонил голову набок.
— Неужели подлинник? — изумился он. — Матисс? Невероятно!
— Да, — небрежно бросила Жанна, достававшая из серванта узкие хрустальные фужеры. — Вы мне поможете? А я включу магнитофон.
Рянский засучил рукава и стал колдовать над бутылками. Жанна принесла и поставила на журнальный столик хрустальную вазу с фруктами.
— Коктейль готов! — торжественно провозгласил Александр. — Он носит нежное имя «Мэри» и после двух фужеров укладывает наповал. Осторожнее, Жанночка! Вы рискуете, впустив в дом незнакомого мужчину.
— По-настоящему опасные мужчины не пугают, а действуют…
— Ого! Один-ноль в вашу пользу. — Рянский улыбнулся краешком губ. Потом сразу стал серьезным, уставился в дно бокала. — Вы знаете, у меня сегодня особенный день, — не поднимая глаз, сказал он. — Встал утром с предвкушением чего-то необычного, что должно произойти. А потом еще бабушка. Я вас обязательно познакомлю, она — редкий экземпляр. Говорит мне: «Алекс, я видела во сне маму с распущенными волосами на качелях. Тебя ждут большие перемены». Теперь я понимаю, что она имела в виду. — Он внимательно посмотрел на девушку.
Жанна зарделась, почему-то стала передвигать фужеры.
— А кто у вас есть, кроме бабушки? — нарушила она затянувшееся молчание.
— Никого. Бабушка меня, как говорят, вскормила. Ей восемьдесят шесть, и я ее боготворю. У нее лишь один недостаток — она вся в прошлом.
— С каких пор память о прошлом стала недостатком? — возразила Жанна. — По-моему, связь с минувшим заставляет по-новому взглянуть на настоящее, правильно оценить его. Вы ешьте, Саша, — она пододвинула гостю тарелку.
— Спасибо, — Рянский отпил из бокала. — К сожалению, не могу согласиться с хозяйкой, как этого требует этикет. Вы видели югославский фильм «Не оглядывайся, сынок»? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Впрочем, видеть его не обязательно. Панацея от всех бед — в названии. Идти по жизни, не оглядываясь назад, — единственно правильная стратегия. Начнешь оборачиваться — безнадежно отстанешь и никогда не будешь счастлив.
— Кем вы работаете, Саша?
— А вы кем хотите стать? — вопросом на вопрос ответил он.
— Я еще не решила, но все больше склоняюсь к археологии.
— Это очень интересно. Увы! У меня должность весьма скромная. Более того, она наверняка шокирует обывателя. Позвольте представиться — гид экскурсионного бюро путешествий. Мне нравится моя работа, хотя но образованию я историк. Но вся история укладывается в трех словах: люди рождаются, страдают и умирают. Когда я понял это, то сменил профессию. Сейчас мне приходится много ездить по стране — новые города, новые люди, впечатления. Главное — я свободен.
— А я очень боюсь не найти себя в жизни, — неожиданно призналась Жанна. — Англичане говорят: «Если ты не можешь делать то, что тебе нравится, пусть тебе нравится то, что ты делаешь». Это ужасно, не найти свою точку приложения…
— Да, похоже на пожизненный смертный приговор, — согласился Рянский, вставая. — Я провел незабываемые часы, Жанночка. А теперь разрешите откланяться…
В прихожей он галантно поцеловал ей руку. Девушка вспыхнула.
— Хочу снова увидеть вас. Можно?
Жанна обрадованно улыбнулась.
«— …Значит, 13 января в утро, аккурат около восьми, мы с Дмитриевой на дежурство заступили в вестибюле. Чай поставили, дома не успели попить. Попили, значит. В десятом часу Феня — это Дмитриева, напарница моя — пошла свет гасить по зданию. У нас строго с электричеством. Тут как раз и подошел этот. Вот, говорит, подарок вашей студентке от брата из Риги. Сделайте милость, передайте, а то не нашел я ее, а у меня времени в обрез. И был таков. Я фамилию записала, чтобы не забыть ненароком и — под стекло себе. Сверток в ноги поставила. Искала до конца смены эту девушку, да без толку все — не нашла. Вечером сдала сверток сменщице. Так и передавали мы его дружка дружке. А шестнадцатого утром, когда заступила я снова, надоел он мне, да и боязно, пропадет еще. Я Михаилу Ивановичу, коменданту, говорю: «Забери его от греха подальше в склад». А он отвечает: «Неизвестно, чего там внутри». Надорвали край бумаги. «Что за штуковина?» — спрашиваю. Комендант и объяснил: «Это, Никитична, патефон такой современный, без пластинок играет. Я его, — говорит, — ни в коем разе не возьму, потому как он, может, неисправный, а мне потом отвечать». Как чуял горемычный. Потом к обеду передумал: «Давай, — говорит, — проверю, ежели исправный — возьму». Унес, а минут через десять как бабахнет! Страхи какие, сохрани, господи.
— Клавдия Никитична, вы запомнили этого человека, который принес магнитофон? Какой он из себя, сколько ему лет?
— Обыкновенный такой. Высокий, лицо круглое. Не наш студент — это точно. Своих я наперечет знаю. Годов сколько ему — не ведаю. Сейчас не поймешь их. Вон у соседки внук, шестнадцать ему, а до головы на цыпочках не дотянешься. Кулаки — как гири двухпудовки. Одно слово, аскетлерат…
— Ну, а одет он как был? Пожалуйста, Клавдия Никитична, это очень важно. Раз вы своих студентов всех помните, значит, память у вас хорошая.
— Шапка меховая, такая рыжая и большая, на уши налазит. Пальто вроде с воротником каракулевым… А больше ничего не упомню. Да, вот еще что, боты на нем теплые были, наследил он на полу. Я еще пристыдила, а он извинился. Вежливый…»
Распрощавшись со Славкой и Димкой, Колька Хрулев медленно брел домой. На душе было муторно. Не доходя до дому, он сел во дворе на скамейку и тяжело вздохнул.
«Три дня, конечно, я как-нибудь протяну, — безрадостно думал Колька. — Завтра литературы нет, постараюсь не попадаться на глаза Елене. Послезавтра литература — шестой урок. А потом? Потом все!» Он представил себе эту картину. «Хрулев, — спросит Елена, — вы что, в течение двух дней не могли увидеть никого из своих родителей? Придется вам помочь», — под хихиканье девчонок медленно добавит она. И тут уж, как пить дать, через Светку передаст записку.
Колька зло сплюнул и закурил.
«Вообще все устроено несправедливо. В школе одни обязанности. Должен учиться, да еще хорошо, не имеешь права пропускать уроки. Надо быть вежливым, не курить… А прав — никаких. Ну подумаешь, пять раз не был на математике и два раза на химии. И на тебе! Давай родителей. А отец налакается и начнет куражиться». Колька глубоко затянулся, бросил окурок, встал и не спеша направился домой.
Сколько Колька помнил себя, — отец пил. Когда он первый раз увидел подвыпившего отца, его разобрало любопытство, и он спросил:
— Мам, а мам, почему папа шатается?
Потом, когда отец уселся на диван и запел, — это тоже было удивительно, — он опять спросил:
— Мама, а чего папа поет?
Отец цыкнул на него, а Ксения Ивановна поспешно стала укладывать сына в постель.
Отец приходил домой пьяным все чаще, и Колька уже ничего не спрашивал у матери, он прятался, потому что папа сразу становился чужим и страшным. С тех пор в душе мальчика прочно поселился страх.
Степан Кондратьевич считал, что сына надо приучать к порядку с малолетства, но воспитательные порывы обычно обуревали его, когда он был нетрезв.
— Где Колька? Почему подлец не делает уроки? — спохватывался он вдруг в пьяном угаре.
— Играет он во дворе, — испуганно отвечала Ксения Ивановна, старавшаяся, чтобы сын в такие минуты не попадался отцу на глаза. — Да и уроки он сделал.
— Проверю… — Степан Кондратьевич выходил на балкон и громко кричал на весь двор. — Колька! Домой!
Услышав зов отца, Колька стремглав летел домой, он хорошо знал: малейшее промедление чревато для него неприятностями. Но ничего не помогало. Отец уже ждал его с ремнем в руках и, как только Колька входил, начинал стегать его по ногам, приговаривая:
— Вот тебе, паршивец, чтоб сразу шел, чтоб отца и порядок уважал…
Ксения Ивановна пыталась защищать ребенка, вырывала ремень, но Степан Кондратьевич грубо отталкивал ее, гневно кричал:
— Уходи прочь, заступница! Ишь, избаловала мальчишку!
Потом Колька лежал у себя на кровати, горько всхлипывал, прижимался к сидевшей рядом матери и думал: зачем взрослые пьют эту проклятую водку, если от нее столько бед и горя.
Постоянная боязнь наказания сделала Кольку заискивающим, угодливым и злым. Он нередко обижал младших. А когда знакомился с кем-нибудь, прежде всего выяснял: «Тебя наказывают дома?» И, получив утвердительный ответ, уточнял: «Бьют?» Ему очень хотелось, чтобы всех наказывали и били, как его.
Учился он неважно. Пропускал уроки, часто опаздывал, нередко выпрашивал у учителей отметку и, получая, был доволен, когда ему это удавалось. Самым скучным занятием для Кольки было делать уроки. Когда он садился за них, его охватывало страшное уныние, а оттого, что пять раз в неделю надо было учить математику, у него появилось отвращение к этому предмету, и он, всякий раз оттягивая тот момент, когда надо было садиться за тетради или учебники, старался делать что-нибудь другое, более интересное.
Кольку очень тянуло к ребятам сильным, независимым. Его привлекали в них те черты, которые у него самого отсутствовали напрочь. А Славку Лазарева он просто боготворил. Еще с тех пор, как Славку в пятом классе прикрепили к нему для оказания помощи, Колька неотступно следовал за ним и охотно участвовал во всех его проделках. Учителя поговаривали в учительской между собой, что Хрулев — тень Лазарева.
Славка охотно давал ему списывать домашние задания, — это позволяло Кольке небезуспешно балансировать на грани между середнячком и отстающим. В свою очередь Колька платил своему другу искренней преданностью.
Особенно хорошо Колька чувствовал себя, когда они со Славкой приходили к Саше. Здесь все было интересно: и разговоры, которые они вели на взрослые темы, и, главное, Саша, который никогда не подчеркивал своего возраста и обращался к нему как к равному.
Сегодня Саша Рянский пригласил их послушать новые записи, которые, как он говорил, переписал за немалые деньги, но радость омрачилась вызовом родителей в школу.
Колька снял с газовой плиты кастрюлю, налил супу и начал есть, продолжая мучительно искать выход из создавшегося положения. Но выхода не находил, а видел все одну и ту же картину: Елена Павловна, с присущим ей достоинством, постранично листает журнал и показывает отцу Колькины «достижения».
Поделиться книгой: