Братья-оборотни

Первый въезд нового ярла Локлира в свою официальную резиденцию был обставлен с большой пышностью. На дороге, ведущей к замку Локлир, весь вчерашний день бабы усердно выпалывали чертополох и репейники. А сегодня вдоль дороги выстроились в начищенных доспехах кнехты замковой стражи, чтобы как бы не позволять ликующему народу выскакивать на дорогу и создавать торжественной процессии досадные помехи. Ликующий народ в количестве примерно двухсот душ согнали из ближайших сел. В первую шеренгу поставили зажиточных йоменов в крашеных одеждах, чернь толпилась сзади. Народ ликовал, причем вполне искренне. Действительно, с чего бы не ликовать, если два часа назад из замковых ворот выкатили бочку свежесваренного пива?

А вот с благородными гостями получилось не слишком удачно, второе сословие было представлено одним-единственным семейством. Возглавлял его барон Гельмут Айронсайд, прибывший в Локлир вместе с супругой Милдред, дочерью Изабеллой, гувернанткой Марион, полудюжиной кнехтов и какими-то рабами. Барон Гельмут был весьма знаменит, но не воинской доблестью, не набожностью и даже не ученостью, а тем, что леди Милдред принесла своему супругу девять дочерей и ни единого сына. Вероятно, всемогущий господь таким образом наказал барона Гельмута за какой-то неведомый грех. Что особенно обидно, все девять баронесс обладали крепким здоровьем, благополучно миновали возраст детства и не собирались ни от чего помирать. Не раз товарищи-рыцари намекали барону по-дружески, что любая порода нуждается в прореживании, и ничуть не зазорно, если какая-нибудь баронесса вдруг утопнет в омуте или, скажем, упадет с лошади и разобьет голову о камень. Барон Арчибальд Трикс по прозвищу Сторми однажды даже предложил продать десятилетнюю Сюзанну пиратам из Северной Норвегии. Сторми говорил, что эти пираты питают страсть к благородным девицам и якобы готовы не только брать их без всякого приданого, но даже платить богатый выкуп за каждую. Якобы у них в Норвегии благородные девицы в дефиците, и местные конунги меряются не тем, у кого борода длиннее или золотая цепь толще, а тем, у кого жена благороднее. Живут они, правда, в дикости, благородные дамы у них хлева за свиньями чистят, а бывает, что и нужники тоже вычищают, но это дело житейское, это у них не позор, а национальная самобытность. В конце концов, Изабелла не первая дочь, а шестая, это ж совсем одуреть надо, чтобы шестую дочь до взрослого состояния доращивать и замуж выдавать честь по чести, ты уж прости, Гельмут, но ты еще на третьей телке обанкротишься.

Говорят, что барон Айронсайд выслушал эту речь и ответил на нее так:

— Благодарю за предложение, Арчи, но иди на хуй. Ибо ведомо мне, что господь меня испытывает, и негоже благородному рыцарю отвергать божий квест и пускаться в жидовские хитрости. Я скорее обанкрочусь и в монахи уйду, но родную кровь пиратам продавать не стану. Ибо верю, что господь мне поможет, уповаю на него и стараюсь не грешить.

— Хули тогда отбивную в постный день уплетаешь? — поинтересовался Арчи.

— Иди на хуй! — огрызнулся Гельмут. — Я тебе серьезные вещи говорю, а ты прикалываешься.

— Извини, — сказал Арчи.

На этом обсуждение дочерей Гельмута закончилось.

Вопреки пессимистическим предсказаниям, Гельмут Айронсайд выдал замуж пять дочерей из девяти, и пока не обанкротился, хотя и заметно обеднел. И когда он узнал, что в Локлире началась междоусобица, он сразу понял, что упускать такой шанс никак нельзя. Кто бы ни вышел победителем в решающем сражении, этот самый победитель будет сильно заинтересован в дополнительной легитимизации собственных прав на Локлирский удел. А что может быть лучше для легитимизации прав, чем законный брак с достойной невестой, чье благородство ни у кого не вызывает сомнений? Нельзя упускать такой случай, никак нельзя! Отправить собственную дочь под венец с могущественным ярлом, да еще почти без приданого — это же будет интрига года! Хотя нет, интрига года — это как Роберт Плант стал Робертом Локлиром, все прочие интриги по сравнению с ней — детский лепет.

Шестая дочь барона Гельмута Айронсайда достигла к этому времени пятнадцати лет возраста и находилась в расцвете юной красоты. Она была невысока, стройна, даже немного худощава, имела маленькую головку с тонкими чертами лица, волнистые каштановые волосы, не слишком густые, но в целом годные, и изящные ручки с тоненькими благородными пальчиками. Минувшей зимой барон Гельмут представил Изабеллу королевскому двору, и придворные дамы признали ее хорошей, годной девицей. Кое-кто критиковал юную баронессу за недостаточную бойкость, но леди Краули провела с Изабеллой час наедине и по итогам беседы заявила, что в тихом омуте черти водятся. Впрочем, более подробно изложить свою точку зрения она категорически отказалась. Как бы то ни было, манеры Изабеллы Айронсайд были близки к безупречным, а после того, как гувернантка Марион научила ее (а заодно и ее маму) говорить «потрясающе» вместо «не пизди», манеры баронессы стали абсолютно безупречными.

— Гляди, милая, вон уже, кажется, всадники, — сказала Милдред Айронсайд, вглядываясь в горизонт.

— Потрясающе, маменька, — отозвалась Изабелла, и голосок ее был нежен, как у мальчика из церковного хора. — Однако, маменька, вы изволите смотреть не в ту сторону. Всадники должны появиться вон из-за того холма.

— Потрясающе, — сказала Милдред.

— Девочки, не ругайтесь, — вмешался глава семейства. — Постарайтесь произвести на его высочество хорошее впечатление. Белла, цветы не прое… не потеряла?

— Никак нет, папенька, — ответила Изабелла и продемонстрировала отцу здоровенную охапку ромашек и васильков.

— Заеб… э-э-э… замечательно, — сказал барон.

Он сильно нервничал. Если, не дай бог, не выгорит… упаси господи, не накаркать бы и не сглазить…

— Едут! — заорал во всю глотку мальчишка, заблаговременно посаженный на дерево, чтобы дальше видел.

Мажордом засуетился, забегал, стал кричать, чтобы ликующий народ вставал на ноги и принимал ликующий вид. А тех, кто от бесплатного пива осоловел и задремал, безжалостно пинал в бока, чтобы готовились приветствовать нового господина со всем тщанием. А то, не дай бог, рассердится…

Среди простонародья о новом ярле ходили удивительные слухи. Все знали, что в битве на Гримпенских болотах активно применялась и святая молитва, и черная магия, и то ли сэр Роберт кого-то проклял, то ли его прокляли, хер разберет, короче, но что-то колдовское и чернокнижное там точно происходило. Вслух никто не говорил, что новый ярл балуется чертовщиной, но эти слухи оставляли неприятный осадочек. Поэтому три пригожие девицы, избранные народным сходом ритуально облобызать нового господина, сильно беспокоились и стояли на ногах не вполне твердо, ибо от беспокойства злоупотребили пивом.

И вот всадники показались из-за холма. Возглавлял колонну незнакомый рыцарь среднего роста и телосложения, одетый, вопреки обычаю, не в парадное облачение, а в легкий полевой камзол и широкополую шляпу почти простонародного вида. На корпус сзади следовали бароны Хеллкэт и Тандерболт.

— Чего это он без кольчуги? — укоризненно прошептала Милдред Айронсайд. — Этикет типа похуй?

— Этикет не имеет значения, — автоматически поправила ее Марион.

Изабелла хихикнула. Марион поняла, кому именно сделала замечание, и вежливо извинилась.

— Да насрать, не бери в голову, — отмахнулась от нее леди Милдред.

— Тише, курицы, — прошипел Гельмут. — Хватит пиздеть, улыбайтесь и машите цветочками.

— Сам ты… это… потрясающе… — мрачно прошипела Милдред.

Но уже в следующее мгновение на ее лице расплылась добрая и сердечная улыбка, захватившая не только уголки рта, но и уголки глаз и вообще все те уголки лица, которые надлежит захватывать искренней улыбкой, идущей от самого сердца. Это произошло молниеносно, только что на лице леди Милдред не отражалось ничего, кроме злобы, и вот уже нет никакой злобы, а есть только искреннее торжество и ликование. Изабелла не владела своим лицом столь виртуозно и завидовала маме лютой завистью, как-то раз она даже расплакалась, дескать, я тупая дура, никогда не научусь флирту, интригам и прочим женским премудростям. Мама тогда утешила ее, сказала, дескать, с годами научишься, а в твоем возрасте я была такая же дура. Но не расслабляйся и не ленись учиться женским премудростям, ибо потом будет поздно.

Сэр Роберт придержал лошадь, чтобы Хеллкэт и Тандерболт отставали от него не на корпус, а совсем чуть-чуть, и обратился к верным вассалам со следующим вопросом:

— А что это за киса с веником лыбится так загадочно?

— Хер ее знает, — беззмятежно ответил Реджи Хеллкэт. И добавил, подумав: — Симпотная телка, я бы вдул.

Перси Тандерболт ответил на вопрос сеньора более определенно:

— Что за киса не знаю, но слева от нее торчит Гельмут Девять Дочек. Полагаю, вон та мымра в чепчике — ее мамаша, а киса, стало быть, пятая Гельмутова дочка.

— Шестая, — поправил его Реджи. — Пятую он прошлым летом выдал за дикаря в юбке, помнишь, все прикалывались…

— Точно! — воскликнул Перси. — Маккартни из клана Маккартниев, у него еще титул такой прикольный, то ли тан, то ли тамлин…

— Тамлин — это не титул, это у них так горный называется, — заметил Реджи.

— Горный кто? — не понял Перси.

— Просто горный, — объяснил Реджи. — Бывает леший, бывает водяной, а бывает горный. Они же горцы.

— Заебали пиздеть не по делу, — негромко, но веско произнес Роберт.

— Прошу прощения, — сказал Реджи.

— Виноват, исправлюсь, — сказал Перси.

— То-то же, — сказал Роберт.

Они подъехали к ликующему народу. Гельмут Девять Дочек ломанулся навстречу и стал косноязычно поздравлять его высочество с убедительной победой над узурпатором. Его кнехты тем времени решительно оттерли могучими плечами трех пригожих девиц, избранных для ритуального приветствия его высочества, и из-за этого случился конфуз.

— А бляди где? — обратился его высочество к верным вассалам. — Говорят, в Локлире есть обычай, чтобы сюзерена встречали три пригожие бляди с хлебом и солью.

— Вы ошибаетесь, ваше высочество, — поправил сеньора Реджи. — Не с хлебом и солью, а с полевыми цветами.

— А, тогда понятно, — сказал Роберт и направил коня к леди Изабелле.

Юная баронесса растерянно протянула ярлу букет, но тот цветы не принял, а взял баронессу за руки и сказал:

— Давай, запрыгивай.

— Э-э-э… — отозвалась Изабелла, от неожиданности временно потерявшая дар членораздельной речи.

— Сейчас помогу, — сказал Реджинальд Хеллкэт.

Спешился, подошел к леди Изабелле сзади, ловко ухватил ее одной рукой за туловище, а другой под колени, оторвал от земли и с неожиданной силой подбросил вверх.

— Ах! — вскрикнула юная леди и вцепилась мертвой хваткой в пальцы его высочества, необычно мягкие и совсем не мозолистые, но ничуть не слабые, нормальные такие мужские пальцы, просто ненатруженные.

Она сама не поняла, как это получилось, но через мгновение она уже сидела перед ее высочеством на луке седла, при этом правая рука сэра Роберта легла на баронессе на бедро, а левая забралась под корсаж.

— Ах! — повторно вскрикнула Изабелла и стыдливо прикрыла грудь букетом.

— Эко стыдливо покраснела, какая молодец, — сказала леди Милдред.

— Хуясе успех, сам напрыгнул, кобелина, — сказал сэр Гельмут.

— Тише! — зашипела леди Милдред и больно ткнула мужа локтем в бок. — Улыбайся, долбоеб!

Сэр Роберт направил коня вдоль строя ликующих подданных, правой рукой он помахивал, приветствуя народ, а левой мял Изабелле груди, но не грубо, а ласково. Ее соски постепенно затвердевали.

— А ты ничего лапуся, пригожая, — сказал вдруг сэр Роберт.

Неожиданно ухватил леди Изабеллу за голову, повернул должным образом и впился в сахарные уста страстным поцелуем. «Надо стесняться, я ведь девственница», подумала Изабелла. А потом подумала: «Да пошли они на хуй, моралисты злоебучие», разомкнула уста и впустила в свой нежный ротик нескромный язык благородного рыцаря. Некоторое время они страстно целовались под ликующие вопли народа, затем сэр Роберт оторвался от губ баронессы и спросил ее:

— Где здесь ближайший сеновал?

— Хер его знает, — ответила баронесса.

И сразу подумала, что отвечать суженому следует более куртуазно. Но какая тут, к хуям, куртуазность, когда благородный рыцарь целует тебя так страстно?

— А на кой хер сеновал вашему высочеству? — поинтересовалась Изабелла.

— И то верно, — согласился Роберт. — Ярл я или где? Пойдем сразу в спальню. Эй, мажордом! Покажи мне, где тут спальня! Быстро, быстро!

Через несколько минут леди Изабелла лишилась девственности. Это произошло очень буднично, совсем не романтично и абсолютно безболезненно. Но в целом приятно и ничуть не противно. И чего девчонки болтают всякие глупости о половой жизни?..

— Заебись телка, — констатировал Роберт, слезая. — Чистенькая, ухоженная… Небось, с самим Кларком раньше спала?

— Никак нет, ваше высочество, — ответила Изабелла. — Осмелюсь заметить, что до сей минуты если я с кем и спала, то исключительно платоническим образом…

— В жопу, что ли? — перебил ее Роберт и гнусно заржал.

В юной баронессе взыграла горячая рыцарская кровь.

— С вашими оскорбительными намеками извольте идти на хуй, ваше высочество! — воскликнула она. — Я терпела, когда вы порушили мою невинность, но оскорблений не потерплю даже от самого короля! Никому я в жопу не давала, а если бы и давала, так то не ваше высокородное дело и оставьте свои намеки при себе! Вы не с дворовой блядью беседуете, а с благородной девицей… И не хуй так хохотать, щаз как дам по яйцам, козлина мудацкий!

Сэр Роберт привлек девушку к своей могучей груди, легко сломив неуверенное сопротивление, и крепко обнял. Нежно погладил по голове, поцеловал в лобик, потом в ушко.

— Не обижайся, милая, — сказал он. — Мы, рыцари, парни простые, что думаем, то и говорим, нас не зря с троллями сравнивают.

— Вы, ваше высочество, не просто рыцарь, но феодал среднего звена, — заявила Изабелла. — Подданные вас должны сравнивать не с поганым троллем, а, например, с Юлием Цезарем. Или с Киром Великим.

— Хуясе образованная! — восхитился Роберт. — Как тебя зовут, милая девушка?

— Леди Изабелла, баронесса Айронсайд, — представилась девушка.

Роберт вытаращил глаза, и некоторое время изумленно разглядывал баронессу. Затем растерянно произнес:

— Вот, бля, пиздец.

— А вот ни хера не пиздец, — возразила баронесса. — Мы с вами, ваше высочество, созданы друг для друга. И так не только папенька говорит, а вообще все, у кого в башке мозгов больше, чем унция. Я с самой леди Краули беседовала, и она мне лично сказала: «Далеко пойдешь, девочка!» Так что не пиздите, ваше высочество, а поцелуйте меня еще разок и пойдемте просить благословения моего папочки.

— Вот, блядь, попал, — констатировал Роберт.

— Не попал, а нашел свое счастье, — поправила его Изабелла. — Или вы, ваше высочество, желаете прослыть гнусным растлителем малолетних дворянок? Так это легко! Его величество не первый день точит зубы на ваше высочество. Осмелюсь предположить, король Альфред будет счастлив доебаться до малейшей херни, только чтобы не отдавать Локлир вашему высочеству. Так что, ваше высочество, будьте любезны откинуться на спину, и давайте продолжим свадьбу.

Его высочество выматерился еще раз и откинулся на спину. Изабелла взгромоздилась на его чресла, и они продолжили свадьбу.

— А ты ничего, бойкая, — констатировал Роберт, кончив повторно. — А ты точно девственницей была?

— Вот те крест, — сказала Изабелла и размашисто перекрестилась. — Сама удивляюсь, почему крови нет. Бабы говорят, так иногда бывает. Хочешь, крест поцелую, что никому до тебя не давала?

— Да мне похуй, — сказал Роберт. — Давай, что ли, одеваться. Пойдем, выйдем к ликующему народу.

Они оделись и вышли к ликующему народу. Его высочество публично преклонил колени перед его благородием сэром Гельмутом и почтительно испросил руки леди Изабеллы. Сэр Гельмут с радостью удовлетворил просьбу сэра Роберта и предложил устроить венчание немедленно, дескать, пир все равно уже подготовлен, почему бы не совместить два повода? Позвали отца Бенедикта, тот поначалу не одобрил предложение, начал нести какую-то херню про обычаи и традиции, дескать, сначала сватовство, потом помолвка, потом еще какая-то хуйня…

— Ты еще скажи, что невесте до свадьбы вдувать нельзя! — возмутился Реджи Хеллкэт.

Но сразу понял, что ляпнул бестактность, и извинился.

— Мы не будем нарушать обычаи! — торжественно заявил сэр Роберт. — Если святой отец говорит, что церемонии надо соблюсти, значит, надо их соблюсти! Ибо не нам, необразованным солдафонам, подвергать сомнению священную благодать отца Бенедикта! И вообще, чего мы тут распизделись? Давайте, осудим чернокнижника по-быстрому, и за столы, свадьбу играть!

— Может, сначала за столы, а потом осудим? — предложил отец Бенедикт. — Утро вечера мудренее.

Но сэр Роберт не поддался на провокацию.

— Не хочу показаться невежливым, однако не понимаю вашей скромности, святой отец, — сказал он. — Какой особой мудрости вы алчете? Дело-то пустяковое! Или у вас есть сомнения?

— Господь с вами, ваше высочество! — воскликнул святой отец. — Какие тут на хуй сомнения! Хорошо, давайте по-быстрому осудим, и сразу за столы!

— Осуждайте, — разрешил Роберт. — Перси, у меня к тебе дело есть, пойдем, выйдем на балкон на минутку.

Они вышли на балкон, и Роберт сказал следующее:

— У меня к тебе есть просьба, Перси. Не приказ, а просьба. Сколько у нас в обозе эллинского огня осталось?

— Пинты четыре, наверное, наскребется, — ответил сэр Персиваль. — А что?

— Когда чернокнижника будут жечь, надо в костер эллинского огня подложить, — объяснил Роберт. — Святость святостью, но я полагаю, всецело полагаться на божье благословение будет опрометчиво. Что, если священный огонь чернокнижника не осилит?

— Не дай бог, — сказал Перси и перекрестился. — Но это вряд ли.

— Я тоже думаю, что вряд ли, — кивнул Роберт. — Но перестраховаться не помешает. Есть в священном писании по этому поводу одна притча. Случилось однажды в некоем городе наводнение, затопило все улицы на хуй, и вылез один праведник на крышу и стал молиться, дескать, спаси, господи. Подплывает к нему лодка, говорит ему лодочник, типа, забирайся ко мне, поплыли. А праведник ему говорит: «Иди на хуй, меня господь спасет!» И так три раза. А потом вдруг разверзлись небеса, явился господь разгневанный, да как заорет: «Мудак ты седобородый! Заебал ты меня своей молитвой! Я тебе три раза спасение посылал, а ты чего творишь, мудило?!» Так и утонул долбоеб.