Ночь в Гобото

Джек Лондон

Ночь в Гобото

I

Все купцы, приплывающие на своих шхунах, и все плантаторы, прибывающие с далеких диких берегов, все до единого надевают в Гобото башмаки, белые парусиновые штаны и вообще все, что полагается носить цивилизованному человеку.

В Гобото получается почта, производятся финансовые операции и газеты приходят не позже чем через пять недель после их выхода. Суть в том, что остров, опоясанный коралловыми рифами, со своей удобной гаванью считается хорошим портом для судов и служит распределительным пунктом для всей широко разбросанной группы островов.

Кипучая, нездоровая и мрачная жизнь Гобото предрасполагает к алкоголизму, который здесь свирепствует более, чем в каком-либо ином месте земного шара. Правда, жители Гувуту, одного из самых диких Соломоновых островов, утверждают, что у них пьют даже в промежутках между двумя выпивками. Гобото этого не отрицает. Гобото только указывает на то обстоятельство, что в его летописях такие промежутки неизвестны. Вместе с тем из данных импортной статистики следует, что на каждую голову в Гобото приходится большее количество потребляемых спиртных напитков, чем в Гувуту. В Гувуту объясняют это тем, что на Гобото сильно развита деловая жизнь и что поэтому там много приезжих. Гобото возражает, что население его меньше, а приезжие обладают большой жаждой. И эти споры продолжаются без конца, главным образом оттого, что спорщики умирают раньше, чем доходят до какого-нибудь решения.

Остров Гобото невелик — у него в диаметре всего четверть мили. Там находятся угольные склады адмиралтейства (в которых уже около двадцати лет лежит неприкосновенный запас угля в несколько тонн); бараки немногочисленных чернокожих рабочих; большой амбар и склад товаров за железными щитами; бунгало, в котором живет управляющий со своими двумя помощниками. Эти трое составляют белое население острова. Один из них непременно болен лихорадкой. Работа на Гобото очень тяжелая. Компания придерживалась той политики, что следует хорошенько угощать клиентов. Управляющий и его помощники должны были заниматься этим делом. В течение всего года прибывали на остров купцы и вербовщики из далеких, «сухих» плаваний и плантаторы из дальних и «сухих» мест, привозя с собой неутолимую жажду. Гобото — это Мекка для весельчаков, и, хорошенько покутив, они снова уходят на своих шхунах или отправляются на плантации.

Наименее выносливые, отдыхая от попоек, приезжают вновь не раньше как через шесть месяцев. Но для управляющего и его помощников не бывает таких промежутков. Каждую неделю муссоны и юго-западные ветры приносят к стоянке шхуны, нагруженные копрой, кокосовыми орехами, перламутровыми раковинами, морскими черепахами, с людьми, томимыми жаждой.

Работа на Гобото чрезвычайно тяжела, поэтому там платят вдвое больше, чем на других станциях, и Компания выбирает служащих для этого острова крепких и неустрашимых. Они живут здесь год или около того, а потом, превратившись в полных инвалидов, уезжают в Австралию, или останки их зарывают в песок с той стороны островка, где свирепствует ветер. Джонни Бэссет, почти легендарный герой Гобото, побил рекорд. Он обладал замечательным по крепости организмом и выдержал семь лет. Его предсмертная воля была в точности исполнена помощниками: они замариновали тело его в бочке с ромом, купленной ими на собственные деньги, и отослали к родственникам в Англию.

Несмотря на все это, служащие в Гобото старались быть джентльменами. Если и можно было подметить у них некоторые изъяны, все же они были и оставались джентльменами. Вот почему существовал здесь великий неписаный закон, который требовал, чтобы приезжие облекались в брюки и башмаки. Трусики, лава-лава и голые ноги совершенно не допускались. Когда капитан Йенсен, самый необузданный из ловцов негров, хотя он происходил из старинной нью-йоркской семьи, создавшей торговлю купальными костюмами, явился на остров в нижней рубашке и набедренной повязке, с двумя револьверами и ножом за поясом, его задержали на берегу. Это было во времена Джонни Бэссета, строго следившего за исполнением этикета. Капитан Йенсен, стоя на корме своего вельбота, заявил, что на его шхуне нет штанов, и в то же время продолжал настаивать на своем желании выйти на берег. В Гобото его вылечили от огнестрельной раны в плечо и учтиво извинились перед ним, так как на его шхуне действительно не нашлось штанов. Однако в первый же день, когда он поднялся с постели, Джонни Бэссет вежливо, но непреклонно облек гостя в собственные брюки. Это было важным прецедентом. Во все последующие годы обычай никогда не нарушался. Белые люди и штаны составляли неделимое целое. Только негры бегали нагишом. Панталоны определяли касту.

II

В эту ночь все было, как обыкновенно, за исключением одного обстоятельства. Семь человек с очень блестящими глазами, но еще твердо державшиеся на ногах, увенчавшие головокружительным коктейлем день, посвященный шотландскому виски, сели обедать. На них были куртки, штаны и башмаки. В числе этих семерых находился управляющий Джерри Мак-Мёртрей, два его приказчика — Эдди Литл и Джек Эндрюз, капитан Стейплер с кеча «Мари», вербовавшего рабочих, плантатор из Тито-Ито — Дарби Шрайлтон, Питер Джи, полукитаец, скупщик жемчуга в районе от Цейлона до Паумоту, и Альфред Дикон, прибывший с последним пароходом. Вначале чернокожие подавали вино, но вскоре все предпочли виски с содовой, запивая им пищу, прежде чем она оказывалась в их луженых, обожженных алкоголем желудках.

Во время кофе они услышали грохот якорной цепи, что указывало на прибытие судна.

— Это Дэвид Гриф, — заметил Питер Джи.

— Вы почем знаете? — свирепым голосом спросил Дикон и продолжал язвительно: — Такие парни, как вы, всегда стараются пустить пыль в глаза новичку. Я немало плавал по морям и скажу, что назвать судно, когда оно появляется вдали маленьким пятнышком, или угадать, кто им управляет, по грохоту якоря — это просто возмутительное фанфаронство.

Питер Джи закуривал папиросу и не отвечал.

— Негры иногда удивительно ловко угадывают, — дипломатично вставил Мак-Мёртрей.

Поведение гостя в высшей степени не нравилось управляющему и остальной компании. С того момента, как появился сегодня после обеда Питер Джи, Дикон всячески издевался над ним. Он придирался ко всем его словам и вообще вел себя грубо.

— Может быть, это оттого, что Питер отчасти китаец, — предположил Эндрюз. — Дикон — австралиец, а вы знаете, что австралийцы очень чувствительны к цвету.

— Пожалуй, что так, — согласился Мак-Мёртрей. — Но все же нельзя сносить подобное обращение, особенно с таким человеком, как Питер Джи, который белее самого белого.

Управляющий был совершенно прав. Питер Джи считался выдающейся личностью. Этот человек со смесью европейской и азиатской крови был добр и умен. Честная и настойчивая китайская кровь сдерживала в нем беспечность и распущенность, полученные с английской кровью его отца. Он был образованнее всех находящихся здесь, лучше всех говорил по-английски, равно как и на нескольких других языках, и более чем кто-либо старался не отступать от идеала джентльмена. В довершение всего у него была мягкая, благородная душа. Он ненавидел насилие, хотя в свое время ему приходилось убивать людей, питал отвращение к спорам и раздорам, боялся их, как чумы.

Капитан Стейплер пытался поддержать Мак-Мёртрея:

— Я помню, когда я перешел на другую шхуну и отправился в Альтман, негры заранее угадали это. Меня совсем не ждали и ни в коем случае не могли предположить, что я буду на этом судне. А негры сказали агенту, что на шхуне капитаном я. Тот посмотрел в бинокль и не поверил им. Но они стояли на своем. Потом они говорили мне, что по всему облику шхуны знали, что именно я вел ее.

Дикон не слушал его и опять начал придираться к скупщику жемчуга.

— Как могли вы узнать по звуку якорной цепи, что на судне тот самый… как вы там назвали его? — язвил он.

— Признаков очень много, — отвечал Питер Джи, — очень трудно это объяснить. Для этого, пожалуй, понадобилось бы написать целое сочинение.

— Вот именно, — насмехался Дикон. — Немудрено дать такой ответ, который ничего не объясняет.

— Кто хочет играть в бридж? — спросил Эдди Литл, второй приказчик, смотря вопросительно на присутствующих и собираясь тасовать карты. — Хотите играть, Питер?

— Если он будет играть, значит, он хвастун, — отрезал Дикон. — Мне, наконец, надоело это фанфаронство. Мистер Джи, может быть, вы будете столь добры и расскажете, как вы узнали, кто бросил якорь? А после этого мы сыграем с вами в пикет.

— Я бы предпочел бридж, — отвечал Питер. — Что же касается до того, что вы спрашиваете, то извольте, кое-что скажу. По грохоту якоря можно узнать, что это маленькое судно. Не было слышно ни свистка, ни сирены — опять признак маленького судна. Оно бросило якорь близко от берега, что опять говорит о маленьком судне, так как пароход и крупные шхуны должны бросать якорь, не доходя до середины мелкого места. Вход в бухту очень извилистый. Ни один капитан не решится войти сюда ночью ни на вербовочном судне, ни на торговом. Никто из чужестранцев, разумеется, не рискнет на это. Могут быть два исключения. Во-первых, Маргонвилл, но он казнен верховным судом на Фиджи. Значит, остается другой — Дэвид Гриф. Он войдет в пролив днем или ночью, будь благоприятная погода или буря. Все это знают. Можно было бы еще допустить, что решился на это какой-нибудь молодой отчаянный мореплаватель, если бы появление Грифа было невозможно, если бы он находился где-нибудь вдали. Но, во-первых, о таком смельчаке не слышал ни я, ни вообще кто-либо; во-вторых, невдалеке крейсирует «Гунге», которая недавно покинула Каро-Каро. Я виделся с Грифом третьего дня в проливе Сэндфлай, он был на «Гунге». Он вез агента на новую плантацию и говорил, что сначала зайдет в Бабо, а затем отправится в Гобото. У него было достаточно времени дойти сюда. Я слышал грохот якоря. Кто же другой может быть здесь, кроме Дэвида Грифа? Шкипером на «Гунге» Доновен; его я знаю слишком хорошо, чтобы допустить, что он может один, без своего хозяина отважиться войти в бухту темной ночью. Через несколько минут Дэвид Гриф войдет в эту дверь и скажет: «В Гувуту пьют даже в промежутках между двумя выпивками». Я готов поставить пятьдесят фунтов, что в эту дверь сейчас войдет именно он и скажет эти самые слова: «В Гувуту пьют даже в промежутках между двумя выпивками».

В первое мгновение Дикон почувствовал себя уничтоженным. Затем его лицо побагровело.

— Вот вам и ответ, — рассмеялся Мак-Мёртрей. — Я, пожалуй, тоже поставлю несколько соверенов.

— Бридж! Кто начинает? — нетерпеливо крикнул Эдди Литл. — Идите сюда, Питер.

— Играйте, — сказал Дикон. — А мы с ним сразимся в пикет.

— Я бы предпочел бридж, — мягко сказал Питер Джи.

— А вы вообще играете в пикет?

Торговец жемчугом кивнул.

— В таком случае, давайте. Может быть, я покажу вам, что в этом я понимаю больше, чем в якорях.

— О, обождите! — начал Мак-Мёртрей.

— Играйте в бридж, — оборвал Дикон. — Мы предпочитаем в пикет.

Таким образом, Питер Джи был вовлечен в игру, которая, как он предчувствовал, вызовет новые неприятности.

— Только один роббер, — сказал он.

— Какая ставка? — спросил Дикон.

Питер Джи пожал плечами:

— Какая хотите.

— Сто очков — пять фунтов партия. Идет?

Питер Джи согласился.

— За двойную партию, конечно, десять.

— Хорошо, — сказал Питер Джи.

За другим столиком четверо углубились в бридж.

Капитан Стейплер, не любивший карт, наблюдал за играющими и подливал виски в их большие стаканы, стоявшие у каждого по правую руку. Мак-Мёртрей с едва скрываемым беспокойством поглядывал на играющих в пикет. Его товарищи англичане также были смущены поведением австралийца и боялись какой-нибудь выходки с его стороны. Было ясно, что его враждебность к метису рано или поздно кончится взрывом.

— Надеюсь, что Питер проиграет, — сказал тихим голосом Мак-Мёртрей.

— Не думаю. Разве только карта не будет идти, — ответил Эндрюс. — Он прекрасно играет в пикет. Знаю по собственному опыту.

Питеру Джи несомненно везло, — это было видно по тому раздражению, с каким Дикон беспрестанно наполнял свой стакан. Первую партию Дикон проиграл и, видимо, проигрывал и вторую, судя по его замечаниям, как вдруг дверь отворилась и вошел Дэвид Гриф.

— В Гувуту пьют даже в промежутках между двумя выпивками! — заметил он небрежно, прежде чем протянул руку управляющему. — Алло, Мак! Мой шкипер находится на вельботе. Он получил шелковую рубаху, галстук, туфли для тенниса — словом, всю обмундировку и просит вас прислать ему брюки. Мои оказались малы, а ваши будут ему как раз впору. Здравствуйте, Эдди! Как дела с нгари-нгари? А вы как, Джек? Сегодня чудо: ни у кого нет лихорадки и никто не пьян до бесчувствия. — Он вздохнул. — Положим, ночь только начинается. Здравствуйте, Питер! Как вы выбрались из этого шквала, после того как мы с вами расстались? Нам пришлось бросить второй якорь.

Пока Гриф знакомился с Диконом, Мак-Мёртрей послал на вельбот слугу с брюками, и вскоре за тем появился капитан Доновен, одетый, как приличествует белому, — по крайней мере на Гобото.

Дикон проиграл вторую партию, что сейчас же обнаружилось по его громким ругательствам. Питер Джи закурил папиросу, сохраняя полное спокойствие.

— Как? Вы хотите кончить игру, потому что вы выиграли? — спросил Дикон.

Гриф вопросительно поднят брови, смотря на Мак-Мёртрея, который едва скрывал свое возмущение.

— Роббер кончился, — ответил Питер Джи.

— Роббер состоит из трех партий. Продолжаем. Мне сдавать.

Питер Джи не протестовал. Они начали третью партию.

— Щенок. Ждет кнута, — прошептал Мак-Мёртрей Грифу. — Вот что, друзья, прекратим пока игру. Мне хочется последить за ним. Если он зайдет слишком далеко, я выброшу его на берег, не посмотрю ни на какие инструкции Компании.

— Кто он такой? — спросил Гриф.

— Прибыл с последним пароходом. Компания рекомендует обращаться с ним любезнее. Он хочет вложить свои деньги в плантацию. У него аккредитив от Компании на десять тысяч фунтов. Он помешался на истинно белой Австралии. Он думает, что если у него белая кожа, а отец его был прокурором республики, так он может брехать, как собака. Вот почему он придирается к Питеру, а вы знаете, что Питер менее чем кто-либо склонен ссориться и затевать истории. Проклятая Компания! Я не брался нянчить ее детенышей с банковыми счетами. Доливайте ваш стакан, Гриф. Это человек вредный, вредный из вредных, вреднейший.

— Может быть, он попросту слишком молод, — предположил Гриф.

— Не может управлять собой, когда выпьет, — это несомненно, — сказал управляющий с гневом и отвращением. — Если он только поднимет руку на Питера, я вздую самолично этого балбеса.

Скупщик жемчуга выдернул из доски колышки, по которым он вел счет, и отодвинулся. Он выиграл третью партию. Взглянув на Эдди Литла, он сказал:

— Теперь я готов играть в бридж.

— А я хочу отыграться, — сердился Дикон.

— Право, я очень устал от этой игры, — уверял его Питер Джи со своим обычным спокойствием.

— Ну, ладно, играйте, — бушевал Дикон. — Еще одну. Нельзя же таким образом отбирать мои деньги. Я продул пятнадцать фунтов. Пусть я проиграю вдвое или расквитаюсь…

Мак-Мёртрей хотел вступить в разговор, но Гриф сделал ему знак глазами.

— Если эта партия на самом деле последняя, я сыграю, — сказал Питер, собирая карты. — Кажется, мне сдавать? Насколько я понял вас, ставка пятнадцать фунтов. Или вы будете должны тридцать, или мы будем квиты.

— Правильно, приятель, или квиты, или я плачу вам тридцать фунтов.

— Кажется, начинается жаркая схватка, — заметил Гриф, пододвигая стул.

Остальные стояли или сидели вокруг, и Дикону опять не везло. Он был хорошим игроком, несомненно. Но карта не шла. И было очевидно, что он не может равнодушно перенести свою неудачу. Он безобразно ругался и злился на невозмутимого метиса.

В конце партии Питер Джи подсчитывал свой выигрыш, а у Дикона не было и пятидесяти очков. Он молча смотрел на своего противника.

— Пахнет проигрышем, — сказал Гриф.

— Притом двойным, — заметил Питер Джи.

— Нечего мне разъяснять, — злился Дикон. — Я учился арифметике. Я должен вам сорок пять фунтов. Вот, берите!

То, как он швырнул девять пятифунтовых билетов, было уже оскорбительно. Но Питер Джи оставался спокойным и не показывал вида, что его оскорбили.

— Вам безумно везло, но вы не умеете играть в карты. Могу вас в этом уверить, — продолжал Дикон. — Я мог бы вас поучить, как надо по-настоящему играть.

Метис улыбнулся и утвердительно кивнул, складывая карты.

— Существует одна незатейливая игра — казино; очень удивительно, если вы никогда не слыхали о ней, — детская игра.

— Я видел, как в нее играют, — мягко заметил метис.

— Что такое? Может быть, вы думаете, что сумеете сыграть в нее?

— О нет, нисколько. Я опасаюсь, что у меня не хватит на это соображения.

— Это очень недурная игра. Она мне нравится, — любезно заметил Гриф.

Дикон не обратил на него никакого внимания.

— Я сыграю с вами по десяти фунтов партию — в тридцать одно очко, — продолжал он приставать к Питеру Джи, — и я покажу вам, как мало вы смыслите в картах. Начинайте. Где новая колода?

— Нет, благодарю вас, — отвечал метис, — меня ждут играть в бридж.

— Да, да, идите! — настойчиво просил Эдди Литл. — Идите, Питер, сейчас начинаем.

— Испугались такой простенькой игры, как казино, — злорадствовал Дикон. — Может быть, ставка слишком высока? Если это так, давайте играть на пенсы и фартинги.

Поведение этого человека, в конце концов, оскорбляло всех присутствующих, и Мак-Мёртрей не мог больше этого выносить.

— Достаточно, Дикон. Он сказал, что не хочет больше играть. Оставьте его в покое.

Разъяренный Дикон обернулся к хозяину дома, но прежде чем успел выругаться, вступился Гриф.

— Я бы с удовольствием сыграл с вами в казино, — сказал он.

— А много вы в этом смыслите?

— Не слишком. Но я хотел бы поучиться.

— Очень мне нужно учить из-за каких-то пенсов.