— Помню, помню, — сказал Биба. — Кажется, телепутия? Да?
— Нет, не телепутия, — возразил Кузя. — Теле… Теле… Сейчас! Телематия! Да, телематия или телепатия. Кажется, так! У нас с тобой так получилось, как эта теле… Не скучно в лагере будет! Раз мы оба по телевизору…
— И верно, здорово! — согласился Биба. — Значит, мы с тобой вроде как родственники? Давай, когда в лагерь приедем, вместе ляжем, рядом. Согласен?
— А мы там что, лежать будем? — испугался вдруг Кузя.
— Не всегда, конечно, лежать, а когда спать. Спать-то нам придется по ночам! — объяснил Биба.
— Придется, — согласился Кузя. — Правда, не люблю я этого занятия. Хуже всех уроков!
— А ну, а ну, внимание! — закричала тетя с косой. — Скажите-ка мне, кто из вас любит читать книжки? Все, конечно, любят?
Автобус вздрогнул на малом повороте, и никто не ответил на заданный вопрос.
Только один тихо произнес:
— Все!
— Вот и хорошо, — сказала тетя с косой. — Между прочим, заранее раскрою вам секрет. Я не только ваша пионервожатая октябрятской группы, а еще и библиотекарь всего лагеря. Мы везем с собой в лагерь отличнейшую библиотеку. Я обещаю вам, поскольку вы — мои, особые, в первую очередь выдавать самые интересные книжки! Согласны?
— Согласны! — дружно ответил автобус.
— Молодцы! — сказала тетя с косой.
— А ода ничего, тетя, — сказал Кузя. — «Молодцы» говорит, как на хоккее!
— Да, я забыла вам сообщить, милые, — произнесла тетя, — что зовут меня Олимпия Ивановна. Запомните, Олимпия Ивановна.
— Совсем здорово! — подтвердил Биба. — Как олимпиада, понимаешь! В Гренобле, в Кортина д'Ампеццо, в Инсбруке, и в Москве, у нас. Олимпиады у нас тоже были, не помню, какие, но какие-то были…
Через час автобусы свернули с главной асфальтированной дороги, покачались на проселке и, наконец, остановились.
— Приехали! Приехали! — захлопотали взрослые.
— Смотри, смотри! — зашептал Биба. — Во, чудеса! И правда, как в сказке! Никаких домов, одни палатки!
И верно, на большой поляне среди кустов и берез стояло много-много палаток.
Биба почему-то считал, что пионерский лагерь — это почти детский сад. Ну, в Москве или в лесу — неважно, а домики такие же, и, значит, никакой разницы. Другие, старшие, бывавшие в пионерском лагере, так говорили о нем.
А Биба мечтал о том, о чем слышал вовсе не от старших ребят. Вот папа с мамой говорили о своем детстве. Дождь, ветер, голод, гроза, а они в палатках. Бабушка еще раньше говорила. Дождь, ветер, все трудно, а они в палатках. Дедушка, уже после бабушки, да, кажется, после бабушки, говорил. Снег, мороз, немцы стреляют, а они роют землю, окопы, а никаких палаток у них нет, только плащ-палатки, а это все равно, что пальто или просто плащ, но ведь это интересно. Настоящий лагерь!
И сейчас — такой же! Вот уж они заживут! И зря, конечно, Биба не хотел ехать в лагерь. Мама и папа правы, когда говорили ему: «Тебе понравится. Увидишь, понравится. А если не понравится, то мы тебя после первой же смены заберем…»
Нет, никуда его не надо забирать! Это — лагерь! Настоящий лагерь!
Правда, три домика все же было. И Кузя несколько подозрительно покосился на них, но Биба моментально рассеял его сомнения:
— А это ты не смотри. Это изолятор — раз, кухня — два, игровая — три. Как у нас в детском саду, я точно знаю. Каждый год ездил. Только там палаток никаких, а дома, как в городе, где все живут. А здесь…
И не только Биба с Кузей, а и все ребята радовались:
— Вот жизнь!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Царевич давно уехал, и опять Лесной царь остался один.
Теперь по утрам Лесного царя будил горн. Сначала он долго не понимал, что за труба трубит где-то за лесом, но потом прибежал зайчишка-всезнайка Русак и все объяснил:
— Понимаешь, дедушка, тут рядом Пионерское царство образовалось! Это у них горны трубят, пионеры галдят, и есть еще один, самый главный отряд, октябрятский!
— Вот ты бы мне сразу так и сказал, — успокоился Лесной царь. — А имя у тебя обязывающее. Не Тумак ты, не Альпиец какой-нибудь, а Русак. Значит, понимание должен иметь…
— Я думал, что ты обидишься, — признался Русак. — Все же еще царство…
— Ах, не морочь мне голову! — сказал Лесной царь. — Что я — неграмотный совсем или бог знает кто! Пионерское царство — это хорошо. У меня, самого, Царевич и то в комсомоле. Телевизор, наконец, смотрю. Транзистор слушаю. Это все?
— Не все, дедушка, увы, не все, — заискивающе произнес Русак. — Самое интересное, что в этом Пионерском царстве есть еще одно необычное царство, и у него есть своя царица, а царство это питается из другого необычного, но уже моря…
Лесной царь привык ко всему. И к тому, что он царь и не царь. И к тому, что он Водяной и Лесной царь вместе. И к тому…
В общем, ко всему привык Лесной царь, но к этому Русаку, зайчишке-всезнайке, он привыкнуть никак не мог. Морочит все время старую голову и морочит! Нет того, чтобы объяснить все сразу.
— Так что? — спросил Лесной царь.
— А то, что это царство в Пионерском царстве зовется Книжным царством, — объяснил Русак. — Это она так сказала, царица. Такая, между прочим, обычная с виду, только коса у нее большая и толстая, почти до земли. Я сам слышал! Ее слова, а не чьи-то другие, хотя она и не говорила, что царица, но про Книжное царство говорила, и еще про Книжное море. Это уже тебе, дедушка, как Водяному…
Никогда про Книжное царство Лесной царь не слышал.
И по телевизору никогда не рассказывали про Книжное царство и про Книжное море, и по радио.
Что такое Лесное царство — он знает. Что такое Степное царство — знает. Про Небесное царство слышал и про Морское слышал. Ну, Пионерское царство — это само собой разумеется. А тут — Книжное царство и еще — Книжное море. Охотское море, Черное море, Красное море, Белое море, море Лаптевых — это понятно. А Книжное?
Впрочем, к морям он никакого отношения не имеет. Тут, правда, из Женевы интересные вещи передавали. О том, что наша делегация выступила с предложением запретить в военных целях использование дна морей и океанов. Это правильно, конечно, но все же моря и океаны… Речка своя — другое дело, и то потому, что другу дяде Сене-Водяному пообещал на время. Но и тут Морскому царю надо бы прислушаться. И к сообщению из Женевы, и вообще, если кто-то хочет использовать морское дно для недобрых целей. А за моря должен отвечать Морской царь, которого он, к сожалению, не знал, если, конечно, и Морского царя не вывели на пенсию.
— Понимаю, понимаю, — сказал Лесной царь, чтоб не показаться глупым в глазах зайчишки. — Ну и что?
— Ничего, — мотнул поднятым ухом Русак. — Просто плохо, что она женщина…
— Кто? — не понял Лесной царь.
— А эта самая, с косой до земли, царица Книжного царства!
Русак совсем запнулся, и его хвостик, прижатый и так между задними лапами, исчез вовсе.
«Царица это, конечно, не то», — подумал Лесной царь, но вслух не продолжил свою мысль, поскольку недавно уже выражал ее Царевичу. А от частого повторения, Лесной царь знал это, даже самые гениальные мысли портятся, как несвежий кефир. А про кефир он знал, поскольку очень любил его в последние годы. Стаканчик кефира — что может быть лучше перед сном.
Зайчишка прыгал, вздрагивал, смотрел в глаза Лесному царю — ничего не помогло. Вот уж, право, о чем думает этот Лесной царь! Может, и нехорошо так рассуждать о старших, но старшие должны быть…
— Так вас, дедушка, они не беспокоят? — наконец не выдержал Русак. — А у нас уже весь лес только и говорит, только и говорит…
— Кто? Пионеры? Царица Книжного моря? — спросил он, все еще думая о кефире.
Русак подпрыгнул от удивления:
— Дедушка! Миленький! Я совсем не о том. Я почему о Книжном море и Книжном царстве? Да потому, что они, мыши, книг терпеть не могут. Вернее, наоборот, очень любят их. Если зерна нет, книги едят. Они хотят напасть на Книжное царство и Книжное море. Я, например, ночью проснулся, а мама не спит. «Мышиная, говорит, возня, да рядом с нашей норой». И вот теперь… Я очень боюсь за Книжное царство и за Книжное море, а там царица — с косой. Как же так? А-а?
— Как так? — удивился Лесной царь. — А почему я ничего не знаю? Почему?
— Так, — произнес Русак и чуть успокоился. Хвостик его появился на свет и даже вздрогнул. — А почему вы не знаете, я тоже не знаю, но я точно знаю, что…
— Непорядок, — произнес Лесной царь.
— В том-то и дело, — воскликнул Русак, — что непорядок. Мне жалко эту царицу Книжного царства, и вообще мне всех жалко, и почему они…
— Книги они действительно любят, — произнес Лесной царь. — Это и в литературе отмечено. Помню, читал профессора Модеста Богданова «Мирские захребетники». Давнее издание. Захребетники — как раз мыши. Так вот профессор писал, что вред, который причиняет домашняя мышь, пожирая различные съестные припасы, в общем незначителен; самый существенный вред их состоит в том, что они изгрызают ценные предметы. В библиотеках и в естественно-исторических собраниях мыши хозяйничают самым гибельным образом и могут причинить неизмеримый вред, если всеми силами не положить предел их страсти к разрушению. Кажется, что они грызут что-нибудь только из шалости, и очень вероятно, что это случается чаще тогда, когда мыши терпят от жажды, чем в тех местах, где они имеют, чем утолить ее. Поэтому в библиотеках, кроме зерен, которые для них специально заготовляли в старые времена, ставили им также и сосуды с водой — одним словом, их положительно поили и кормили на казенный счет.
— Так, может быть, дедушка, им эти самые сосуды с водой и зерна поставить в Книжном царстве? — предложил Русак. — На казенный счет Пионерского царства?
— Сколько же им сосудов понадобится, — сказал Лесной царь. — О зернах я уже не говорю. Нет, это не годится.
В эту ночь Лесной царь спал плохо. Неизвестно вообще, спал он или не спал. То думал, то ему казалось, что в бороде его происходит какая-то мышиная возня. То ли сон это был, то ли не сон — попробуй, разберись! И кефир не помог!
«Что будет, то будет, а чего не будет, того уж никогда не будет», — не раз думал Лесной царь и, вспомнив про это в последний раз, кажется, задремал.
Проснулся Лесной царь на самом-самом рассвете, когда первая птица — зеленушка пролетела над ним и чуть пискнула.
«Кажется, понял! — решил Лесной царь. — Кажется, надо с Царевичем посоветоваться. Не зря Русак говорил о мышах. Вот и его они сегодня всю ночь беспокоили. А что, если они действительно нападут на Пионерское царство и на это самое Книжное? Может, это все — разведка? Надо посоветоваться с Царевичем! В конце концов он в таких делах умнее меня. Надо позвонить ему в город! Но как? С этого лесного телефона не позвонишь. А откуда? Ведь и телефон Царевича знаю: 257-44-23, наизусть помню, но как…»
С телефоном у Лесного царя было плохо. Конечно, телефон у него был, но обычный лесной телефон, по которому можно было позвонить по внутренним лесным делам, но выйти на линию общую, городскую или хотя бы районную Лесной царь не мог. Для этого надо было идти в поселок, где имелось отделение связи.
Лесной царь не любил ходить в поселок. Во-первых, пока дойдешь туда, уже изморишься. На шоссе — машина за машиной, машина за машиной, а тут еще люди и ребята возле школы, которые без конца смотрят на твою бороду и почему-то подозрительно переглядываются, а иногда и говорят: «А у нас парикмахерскую новую открыли! Ох, какую парикмахерскую! Три мастера сразу!» А в самом отделении связи мало того что переглядываются, еще и очередь. В пять-шесть человек очередь на переговоры с городом…
— Ты поставил бы, сынок, нормальный телефон мне, — не раз просил Лесной царь Царевича, но Царевич объяснял, что телефон, особенно такой, какой нужен Лесному царю, — не телевизор и не транзистор, его самому никак не собрать, а для связи с городом нужен еще и какой-то свой особый канал.
— Канал это сложно, конечно, — понимающе соглашался Лесной царь.
Но раньше ему куда легче было так говорить и ждать, а сейчас…
Сейчас Лесному царю позарез был нужен телефон. «Не пойти ли мне в отделение связи? — уже подумал он. — В конце концов, что будет, то будет…»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Бибе и Кузе не повезло. Всех нормальных пионеров поселили в палатки, а их особый октябрятский отряд — в домик.
Нет, конечно, Биба частично был прав. В одном из трех домиков помещался изолятор, во втором — кухня, а вот в третьем, лучше бы его и не было вовсе, никакая не игровая, а их — особый, октябрятский. Как будто они — гвардейцы, особые! Тоже панфиловцы! Нет! Все люди, как пионеры, а они, октябрята, вроде не люди!
Но так они думали только в первые два с половиной дня, а на третий, точнее, к концу третьего дня, когда случилась гроза со страшным ливнем, они уже не вспоминали о том, как думали до грозы.
— А знаешь, все-таки хорошо, что мы с тобой рядом лежим, — сказал Биба. — В грозу особенно. Там в палатках если бы…
— В палатке мы с тобой тоже рядом бы лежали, — робко заметил Кузя.
— Конечно, рядом, — согласился Биба.
Но тут вдруг распахнулось окно от страшного ветра, и кто-то, заглянув в него, спросил:
— Не страшно?
— Нет, не страшно, — сказал Кузя.
— И мне, — подтвердил Биба.
Кузя ясно видел, что в окно заглянул очень бородатый и очень волосатый человек, и он спросил Бибу, когда окно само собой захлопнулось:
— Ты ничего не видел, там?
Биба ясно видел, что в окне кто-то был и потом он же закрыл, осторожно закрыл окно, а перед этим спросил: «Не страшно?», — но все это было как сон, и Биба не мог показать себя не таким, каким он есть на самом деле.
— Не страшно, а что? Я лично никого не видел! — сказал Биба. — И вообще у нас тут не так уж плохо…
— Да, там страшнее, — признался Кузя. — В пятом отряде даже палатку сорвало, а во втором — продрало. Олимпиада говорила…
— Нет, в общем-то почему страшнее? — не очень уверенно спросил Биба.
— Нет, в общем-то и вовсе не страшнее, — согласился Кузя. Потом хихикнул, вспомнил: — Говорят, пионеры многие перепугались! Один даже… У него живот заболел!