— А покажи мне свои картины?! — внезапно попросила Анна.
Кирилл смутился. Он не представлял, как именно Анна хочет «посмотреть» его работу.
— Показать? Как?
Анна невесело улыбнулась.
— Ты знаешь… Я прекрасно вижу… пальцами. Мне кажется, что я смогла бы как-то понять, что именно ты рисуешь. Во всяком случае… Ведь это не может повредить?
— Конечно, нет, — обрадовался Кирилл. — Смотри сколько хочешь.
Войдя в мастерскую, он не стал зажигать лампу — Анне она была не нужна, а он и так знал здесь каждый уголок. Она не спеша прошлась по незнакомому помещению. Только сейчас Кирилл обратил внимание, как она растеряна. Смущаясь, он протянул ей руку и подвел к первой же картине, которая стояла у стены, натянутая на подрамник. Анна протянула руку и коснулась сухих мазков масляной краски кончиками пальцев.
Ничего не произошло. Она нежнейшими движениями обследовала каждую выпуклость на картине и при этом молчала. Кирилл чувствовал, как от вида ее руки, скользящей по полотну, у него перехватывает дыхание. Ему захотелось схватить ее в охапку и целовать, пока она не прозреет! Ну почему мир так несправедлив? Почему самая умная, нежная и внимательная девушка, из тех, кого он встречал, должна была оказаться слепой?! Хотя… Не было ничего справедливого и в том, что она приемная дочь крестьянки.
Анна вздохнула.
— Нет, не понимаю. Ничего не вижу. Картина, написанная маслом, такая сухая и твердая, что я только царапаю кожу. — Она была искренне расстроена. — Я обидела тебя, да?
— Что ты, конечно, нет. — Кирилла очень тронуло ее наивное внимание к его чувствам. — Мои работы многим не нравятся. У тебя самое убедительное оправдание своего мнения.
Кирилл старался говорить весело, но лицо Анны в пробивающемся из окна лунном свете оставалось грустным.
— Мне очень больно, Кирилл. Больно оттого, что я никогда не увижу того, что ты нарисовал. Я научилась видеть многие предметы, не пользуясь глазами… Но картины!
— Анна, пожалуйста, только не расстраивайся! Если бы я знал, что мне предстоит встретить тебя, то, клянусь, направил бы все усилия, чтобы стать скульптором.
Анна задумалась, а потом улыбнулась.
— Да, было бы легче, но только мне. Ведь истинный художник не выбирает для себя призвания. Поэтому пусть все будет как есть.
— Подожди! — внезапно Кирилла осенило. — Когда я только вернулся от учителя, Мишеля Морцо, я привез оттуда несколько учебных работ. Среди них были скульптуры. Сейчас я найду их!
Кирилл принялся копаться в темноте, позабыв включить лампу. Он спешно выдергивал из вместительных шкафов все то, что туда любовно упаковали слуги. Шкаф громыхал, дверцы ходили ходуном, а нужные вещицы все не находились. По правде говоря, Кирилл вполне мог их и выкинуть. Чертыхаясь и торопясь, Кирилл поднялся, чтобы разжечь лампу, но Анна остановила его.
Ее руки легко порхнули где-то рядом с ним, затем безошибочно нашли его руки, скользнули вверх и прикоснулись к лицу. Голос ее дрожал, а глаза блестели от слез.
— Спасибо! — шептала она. — Спасибо тебе, Кирилл… Не надо, не ищи больше. Бог с ними… Еще никто так не старался для меня. Я потом посмотрю, не надо…
Услышав ее срывающийся голос и почувствовав рядом с собой теплое дыхание, Кирилл ощутил, как закружилась голова. Ладони мгновенно стали горячими и влажными, во рту пересохло. Ему было одновременно и нужно, и невозможно прикоснуться к ней. Все напряжение прошедшей недели вылилось у него в единый вздох. Он протянул руки и прижал Анну к себе. И…
И замер… Минуты потекли, как расплавленный воск. Сквозь рубашку Кирилл чувствовал, как колотятся их сердца, и больше в целом свете ничего не происходило. Анна не убирала его рук, но и не подавалась навстречу, только опять, как и раньше, с прикосновением рук Кирилл почувствовал, что по коже пробежались маленькие молнии.
Его знобило. Полумгла, окружающая их, делала происходящее в этой комнате невероятно интимным. Для Анны же свет и вовсе не имел значения. Она всегда была наедине с собой.
Не имея сил сдерживать больше свою нежность, он слегка приподнял лицо Анны и нежно поцеловал в губы. Может быть, и нужно было остановиться или как-то еще выразить чистоту своих намерений, но Анна не дала ему от нее оторваться. Ее гибкие руки нежно, но настойчиво обвили его шею и приятно прошлись по взъерошенным волосам — она отвечала на его поцелуй! Более того, именно она сделала его таким, что Кирилл совершенно забыл, где он находится.
Еще через секунду Кирилл почувствовал тоненькие пальцы Анны на своем лице. Быстрыми, едва уловимыми движениями она ощупывала каждый дюйм его кожи, и князю эта ласка показалась сверхвозбуждающей.
Однако Анна быстрее, чем он, пришла в себя. Пройдясь несколько раз по его лицу, она опустилась на шею, затем тронула руки, губы… Они были все еще влажными от их поцелуя. Кирилл недоумевал. Сильным усилием воли он подавил неуместное возбуждение и постарался понять, что делает эта пытливая натура.
— Кожа… — еле слышно рассмеялась Анна. — У тебя прекрасная кожа! Матушка говорила мне, что ты некрасив, но это не так. Ты очень, очень красивый! У тебя такие брови, нос, губы… Такие красивые, ровные. — Она искала слова. — Кирилл, они безупречны!
Последние слова она произносила скороговоркой, опустив лицо ему на плечо.
— Спасибо, тронут. — Кирилл был сражен. — Ни разу не слышал от дамы комплиментов. Считается, что мужчины их не любят. — Допустим, я красив. Но чем это тебя расстроило?
Анна еле заметно затрепетала в его руках. Она, как и прежде не шевелилась, но подрагивание мышц под тонкой тканью выдавало нерешительное желание уйти.
— Просто тогда… — Анна смущалась и с трудом подбирала слова. — Тогда не понятно, зачем я… Вам.
Кирилл даже не понял сначала, о чем она, только заметил резкую перемену в ее отношении, и эта Перемена его не обрадовала.
— Что значит — зачем?
— Мама сказала, что ты никогда не женишься, потому что у тебя отталкивающая внешность. И я подумала… Я ведь слепая…
Кирилл внезапно ощутил приступ удушья и страха. Пожалуйста! Пусть она не говорит, что метила к нему в постель, подгоняемая мыслю о корысти. Для слепой красавицы крестьянки, уродливый аристократ — подходящая партия, не так ли? Раздражение захлестнуло его так же, как мгновение назад это сделала страсть.
— Анна, что ты говоришь?! — Он так закричал, что девушка отпрянула. — Ты была согласна принести себя в жертву уродливому неудачнику?! Ради титула, я смею полагать? Черт! А я-то думал, что встретил на земле ангела. Мне казалось, что твоя внешняя исключительность есть продолжение исключительности внутренней…
Анна испугалась. Резкий тон Кирилла оглушил ее. Она отчетливо почувствовала, что находится в незнакомом помещении и не сразу сможет найти выход. Показать беспомощность ей хотелось бы меньше всего. Зачем он так с ней?
— Кирилл, ты не понял! — Анна уже не пыталась сдерживать слезы и беспомощность. — Я подумала, что тебе нравится говорить со мной, потому что я не вижу твоего недостатка. Но у тебя нет недостатков! Тогда я не знаю, зачем тебе я… — девушка всхлипнула, — ведь у меня-то их в избытке… Я крестьянка! Я слепая!
Наконец-то Кирилл понял, что она имела в виду. Ай да затейница ее мамаша. Если бы не рассказ престарелой примы о несчастном уродливом князе, Анна никогда не подошла бы к нему и не посмела бы открыться. Какое счастье, что есть трусливые, суеверные бабы, плетущие небылицы!
— Аннушка, если бы ты могла повторять эти слова каждый день, я бы слушал их, не уставая! — Кирилл легко приподнял Анну на руки, и покружил по комнате. — Тебе очень идет эта милая нерешительность. И мне очень нравится, когда девицы заблуждаются о моих намерениях.
Анна замерла. После того как Кирилл поставил ее на пол, она окончательно потеряла ориентацию в пространстве. Приходилось полагаться на Кирилла и просто слушать. Он усадил ее на маленький диванчик, а сам уселся в ногах, положив голову на колени.
— Анна, не смей думать о том, что ты меня недостойна! Да, я князь. Но лишь потому, что один из моих предков проявил неслыханную военную доблесть. Лишь предок! А ты столько всего сделала сама! Я сражен тобой! Никогда, ни на одном из столичных приемов я не встречал более интересной собеседницы. — Кирилл поднял глаза на девушку и залюбовался ею. — Не говоря уже о том, что я нигде не видел такого очаровательного лица. Я ни за что на свете не хотел бы это потерять из-за одних лишь глупых предрассудков!
Анна завороженно молчала. Слова князя звучали для нее, как музыка. Она нравится ему! Она кажется ему красивой, а ее речи интересными! Анна была потрясена и растрогана. Но сказка не могла торжествовать над реальностью. Она погладила Кирилла по вихрастой голове и прошептала.
— Не предрассудки, ваша светлость… Это не предрассудки. Я знаю родословную князей Зелениных. В ней столько фамильных гербов, что ваша матушка лично задушит меня в опочивальне. Сколько бы учителей ни оттачивали мой французский… Сколько бы денег ни потратил на меня ваш батюшка, но происхождение не купишь…
— Как и чувства, Анна… Как и чувства! — Кирилл понимал, что она говорит правду, но был против этой правды всей душой. — Моя мать прибавила к нашей родословной два фамильных герба, ей есть чем гордиться. И всю жизнь она сносила унижения, связанные с тем, что отец любил другую.
— Я знаю, — тихо ответила Анна. — Твой отец любил мою маму. Говорят, в молодости она была очень красивая.
— Дело в том, Анна, что это даже значения никакого не имело. Моя мать и сейчас очень красивая. Но отец никогда не замечал ее красоты. Между твоей матерью и им пробежала искра, и, кроме этой маленькой искорки, отец ничего не видел. Ни гербов, ни богатства. Просто у него не хватило смелости отстоять свое счастье.
— Конечно. Ни у кого бы не хватило. — Анна горько усмехнулась. — Что могла предложить князю его крепостная, кроме тела?
— Душу, Анна! Душу! — Кирилл поднялся с пола и закружил по комнате, спотыкаясь о предметы. — Но она этого не сделала. Трагедия наших родителей в том, что они не взаимно питали чувства друг к другу. Я уверен в том, что крепостная прима была равнодушна к князю. Не только общественное мнение вершит судьбы!
— Да, это так… — потрясенно прошептала Анна. — Мама говорила, что всю жизнь любила своего мужа, Федора.
— Поэтому Анна… Не хорони нас не ко времени. Еще поживем. — Кирилл усмехнулся, разглядев в темноте ту фигурку, которую изначально искал. — На, возьми это.
Анна протянула руку, и князь опустил в ее ладонь небольшую скульптуру лошадки. Ученическая работа была выполнена из глины, но учителя считали, что она Кириллу необыкновенно удалась. Привычно пробежав кончиками пальцев по гладкой глиняной поверхности, Анна счастливо улыбнулась. Она еще раз коснулась мордочки и конечностей животного, и ее лицо осветила уверенность.
— Лошадь! — завороженно произнесла она. — Маленькая лошадь!
Кирилл притянул девушку к себе и с горечью заметил, как светлеет за окном небо.
— Возьми ее себе. Пусть у тебя будет игрушка на память. Она не привлекает к себе внимания, просто глиняная статуэтка. Если заметят, то скажешь, что нашла в саду.
— Правда? Это подарок? — Анна была так рада, что Кирилл поклялся себе, что в следующий раз подарит что-то более стоящее. — Спасибо, Кирилл! Спасибо!
Князь был растроган ее поведением. Ему очень не хотелось расставаться с Анной, но заря бесцеремонно разрушала их зыбкую идиллию.
— Наверное, в помещении не слышно птиц и не чувствуется ветер… — проговорил он.
— Занимается заря, да? — голос Анны дрогнул, и она крепче сжала глиняную скульптурку.
Кирилл помог ей подняться, и они вышли в сад. Нежно коснувшись губами завитка волос на ее виске, князь отпустил девушку. Он отчетливо понимал, что за эту ночь она стала ему еще ближе, еще дороже… Что уж там, она стала ему бесконечно дорога!
Анна, как и раньше, немного постояла, осваиваясь в звуках сада, и легкой походкой отправилась домой. Прежде чем скрыться в густых зарослях она остановилась и, не оборачиваясь, помахала ему рукой.
Он так же молча помахал ей в ответ.
Следующим утром весь налаженный уклад усадьбы Зелениных потонул в хаосе, связанном с приездом графа.
Кирилл не успел еще выспаться после прекрасной, но бессонной ночи, проведенной в обществе Анны, а его уже посмели поднять. Молчаливая Машенька, которая беспрекословно выполняла личные распоряжения княгини, явилась к нему в спальню, на ходу раздавая приказы толпе слуг. Шторы были подняты, окна распахнуты, а нанятые люди бросились одевать князя в наряд, подобающий случаю.
Сопротивляться было не только бесполезно, но и опасно для отношений с матушкой. Будучи осведомленным о серьезности мероприятия заранее, Кирилл безропотно сносил издевательства над прической и равнодушно взирал на помпезные кружева парадной рубашки. Но, несмотря на мучения, время летело суетно и быстро.
В Голубой гостиной был произведен настоящий переворот. Роскошные тяжелые шторы, красовавшиеся на окнах, будили в Кирилле давние, детские воспоминания, касающиеся парадных приемов на малое количество гостей. Он был готов поклясться, что эти гардины были убраны на долгое хранение не меньше десяти лет назад.
В гостиной был накрыт небольшой изящный стол, на котором с успехом бы разместились десять жареных поросят. Изразцовый камин был стыдливо прикрыт шелковой ширмой на позолоченных ногах, а в фарфоровых огромных вазах красовались цветы, купленные в имении за несколько верст отсюда. Кирилл заскучал, но сдерживал зевоту с терпением и волей, достойными аристократа.
Граф появился на пару часов позже, чем было назначено.
Елена Николаевна встретила его непринужденной улыбкой и безукоризненным французским. Кирилл в который раз залюбовался матушкиными манерами. Она была соткана из достоинств, превозносимых высшим обществом. Но, как ни странно, граф остался к этому невежливо равнодушным.
После обильного обеда, который мог бы составить конкуренцию дворцовому приему, княгиня позволила разговору перетечь в русло, которое, собственно, и привело графа сюда. Мехцебер заметно оживился.
— А что, господа, может, посмотрим ваши замечательные картины, которые понаделали столько шума?
Граф явно обращался к одному только Кириллу. Елена Николаевна на секунду поджала губы, но тотчас же справилась с собой. Во всех вопросах, касающихся престижа, она умела держать хорошую мину при плохой игре. Поднявшись, сияя самой лучезарной из своих улыбок, она сообщила, что хотела бы ненадолго предоставить своего гостя вниманию сына. Добавила еще, что через пару часов она будет снова с ними и с удовольствием выпьет чаю.
Граф невозмутимо кивнул. Кирилл не без удовольствия констатировал, что этот человек действительно чудаковатый, но, несомненно, очень увлеченный. Его ничто не сбивало с пути. Внезапно у молодого князя сквозь скуку прорезался некий интерес к необычному гостю. Не часто встречаешь таких людей…
Они отправились к мастерской. Кирилл услужливо предложил графу конную коляску для такого путешествия, потому что пешая прогулка была не из коротких, но тот отказался. Наверняка Елена Николаевна расстроится, что пришлось зазря готовить лошадей, но Кириллу этот Мехцебер показался родственной душой и начал нравиться еще больше.
— Уф! — вздохнул граф, и без усилий перешел на русский. — Не извольте гневаться, Кирилл Владимирович, но ваша матушка вселяет в меня ужас.
Кирилл едва подавил смешок и не нашелся, что ответить.
— Не то чтобы я не находил ее прелестной! Нет! Не поймите меня превратно! Она держит себя как королева. Но я тут же представляю себя ребенком, который позабыл выучить урок. Она живо мне напомнила мою гувернантку.
Кирилл понимал графа и сочувствовал ему, но поддержать подобный разговор ему казалось кощунственным по отношению к матушке. Поэтому он поспешил перевести разговор на другую тему.
— Я понимаю, что вам не терпелось увидеть картины, но представить не могу, откуда вам о них известно и что именно вы ждете от их просмотра?
— Я жду впечатлений! — Граф смешно взмахнул руками, что казалось совершенно не свойственным ни его положению, ни возрасту. — Эти впечатления должны быть ошеломляющими! Они должны потрясти меня настолько, чтобы это понравилось моей жене.
— А… Понимаю, — задумчиво произнес Кирилл.
— Нет, не думаю. Не думаю, что понимаете, Кирилл! Можно я вас так буду называть? Без всякого там официоза? Вы ведь мне годитесь не в дети даже, а во внуки.
— Конечно, конечно. Терпеть не могу официоз, — отмахнулся Кирилл. — Продолжайте, мне очень интересно.
— Моя жена, Амелия, много лет не поднимается с кресла. Наверное, вы в курсе? Ведь слухи — это то, чем живет высшее общество. — Граф скривился. — Мы с ней пережили тяжелейшую драму, о которой в нашей семье не принято говорить… Я выстоял, хоть и не без потерь, а Амелия пострадала сильнее.
— Сочувствую, — произнес Кирилл, заполняя словесную паузу. Он прекрасно знал, что светские сочувствия бесполезны.
— Я показывал супругу лучшим врачам мира. Они потрепали мой кошелек, но не смогли найти у нее никаких хворей. По их уверениям, она в любой момент могла бы встать и пойти! — Граф посмотрел Кириллу в глаза. — Но она не делает этого уже больше десяти лет. Ей нужны переживания и радость, а вместо этого она все глубже погружается в безразличие. Я разыскиваю по свету те крупицы высокого, которые могут ее заинтересовать.
Кирилл проникся симпатией к пожилому графу. Бедный человек! Так любит свою жену, так старается помочь ей.
— Я очень понимаю вас, граф, и сочувствую. Если бы я столкнулся с подобной проблемой, то тоже делал бы все возможное. И невозможное… Вот только… Не знаю теперь, как и показать вам свои картины. Сомневаюсь, что среди них есть то, что вы ищете.
— Позвольте мне самому посмотреть, — перебил его граф. — Кроме меня, никто не может представить, что взволновало бы Амелию. Иногда поеденная ржавчиной булавочная головка радует ее больше, чем все сокровища мира.
Кирилл притих. Нельзя перечить графу. Мало того, что княгиня мечтает заполучить его в знакомые. Приходилось также учитывать и то, что у творчества Кирилла не так уж много почитателей.
К этому времени они уже поднимались на крыльцо мастерской. Открывая двери, князь почувствовал, как задрожали его руки. Комната, казалось, еще хранила атмосферу ночной встречи. Разбросанные вещи, примятая подушка в кресле. Жар окатил молодого князя с головы до ног и хлынул в голову. С трудом переключаясь на общение с гостем, Кирилл указал на картины вдоль стен.
— А вот и мои работы! Это основная их часть. Наслышан о необычности вашего вкуса, поэтому достал из кладовок все, чем богаты.
Граф молча воззрился на россыпь безрадостных пейзажей сельской жизни. Со странным выражением лица разглядывал цыганские мотивы, которых тоже нашлось не мало. Кирилл внимательно наблюдал за лицом графа, стараясь разглядеть каждый нюанс его настроения.
Вне сомнения, его тревожили дети. Изображения маленьких крестьянских детишек, голодных и хитрых, чрезвычайно заинтересовали Мехцебера.
Эти картины нравились и самому Кириллу. Странно было наблюдать в малознакомом человеке такое удивительное единодушие с собственным мнением. Молодой князь переходил вместе с гостем от одного полотна к другому и заново переживал то, что когда-то заставило его взять в руки кисть.
Вот деревенский пастушок, занозивший себе ногу. Вот испуганные дети, уронившие свечу в охапку сена. Тут хитрый мальчишка, которого застали за кражей. Его испуганная физиономия вызывала бурю эмоций у зрителя, от раздражения до слезливой жалости.
Через некоторое время граф снова вернулся к теме цыган. Кибитки, крытые тряпьем, оборванные дети всех мастей и медвежата на цепях. Племя конокрадов всегда необъяснимо притягивало к себе людей.
Кирилл не мог этого себе объяснить, но с детства упоенно разглядывал сообщества крыс и цыган. Странное сочетание, но и те и другие казались ему образцом отвратительности и свободомыслия. В те дни, когда рядом с поместьем останавливался табор, Елена Николаевна напрасно прятала Кирилла и давала строгие наказы гувернанткам. Мальчик всегда убегал поближе к «отвратительным людям», как их называла княгиня.
Его очень привлекали цыганские дети, которые часто были очень красивыми, а иногда и выглядели «не в масть». Голубоглазые с черными кудрями или зеленоглазые и рыжие, а иногда и откровенно русые, они играли на полянках с котятами и казались молоденькому княжичу чрезвычайно интересными. О том, что эти дети могли быть ворованными, тоже ходили легенды.