Последний подарок

— Да, да, скоро глубокая ночь, поэтому надо торопиться, — закивала Катя. Она повернулась, чтобы уйти, но Виктор шагнул ей наперерез, потянулся к ее щеке.

— Катя, я люблю тебя! У меня есть только мое чувство, все остальное принадлежит ночи. Я вампир!

— Нет, — Катя попятилась. — Ты простой человек. И я… я тоже тебя люблю.

— Я готов ради тебя сделать что угодно, но ты должна принять мою сущность.

— Нет! — Она отходила, но при этом продолжала крепко держать его за холодную руку. — Ты замерз. Пойдем, я тебя отогрею.

— Меня невозможно согреть. Мой холод идет изнутри.

— Неправда! — Она тянула его как упрямый ребенок, у которого пытаются отнять игрушку, а он не дает. Но перетягивание было односторонним. Виктор стоял не шевелясь, хотя Катя изо всех сил пыталась сдвинуть его с места.

— Посмотри, какая луна!

Виктор поднял голову наверх, и Катя тут же забыла о том, что хотела увести его в дом. Луна и правда была великолепна. Тяжелым оранжевым мячом она висела над горизонтом, словно предлагала сыграть в дьявольскую игру.

— Луна? Где? — Катя обернулась, но сквозь легкую дымку ничего особенного не увидела. Размытый диск луны прятался от ее глаз, не обладающих способностью видеть так, как видят его глаза.

— Пойдем! — Виктор взял девушку за руку и повлек к реке. — Ты сейчас сама все посмотришь!

Ей показалось, что от скорости в ушах засвистел ветер. Они уже стояли на берегу, и Катя мгновенно забыла, как очутилась тут, словно для нее было нормально совершать такие головокружительные прыжки.

— Река переливается! — Он коснулся водной глади, капли, как крупные жемчужины, ударились о воду, рассыпались искрами, заблистали в свете луны.

— Тут темно, пойдем, — попросила Катя, для которой игра с водой значила не больше, чем обыкновенный плеск. С таким ведро падает в колодец, постиранное белье полощется в чистой проточной воде.

— Посмотри на этот мир!

Виктор развел руками, и уже через секунду они стояли около леса. Катя крепко держала его за плечи, запрещая себе думать о чем-либо другом, кроме как о Викторе. О том, что они так быстро перемещаются, она тут же забывала, словно этого и не было. Она улыбалась. Она ему не верила.

— Ночь — это ночь, здесь ничего не может быть видно, — Катя старалась говорить уверенно.

— Мне видно! — Он склонился к ней. — А если захочешь, будет видно и тебе!

— Ночь для сна, не для прогулок, — упрямо тянула свое Катя, категорически отказываясь принимать уже несколько раз доказанную ей истину.

— Ночь для таких, как я.

— Нет, — не соглашалась Катя, хотя продолжала идти за Виктором.

Они углубились в лес. Совы встречали их уханьем, ночные цветы склоняли головки, зазевавшиеся светляки поскорее уступали дорогу.

— Ты меня обманываешь! — как заклинание твердила Катя.

Они уже который час кружили по лесам и полям, и Катя все еще не верила вампиру. Она видела его горящие чернотой глаза, его губы, с которых падали сладкие слова любви, уверенное выражение лица, скупую улыбку, чувствовала сильные руки, твердую походку, невероятную выносливость. И все это ей казалось таким человеческим, таким настоящим.

Виктор все шел и шел вперед, сам уже не понимая, куда и зачем он направляется. Он доказал, что может все, показал еще не виданные никем сокровища земли, но в ее глазах так и не появилось доверия. Там навсегда поселилась настороженность.

Короткая летняя ночь заканчивалась. Горизонт на востоке набухал чернотой, готовой вот-вот прорваться первыми лучами солнца, окраситься кровью рождения нового дня.

— Мне пора уходить.

Виктор гладил ее лицо, трогал пальцами мягкую теплую кожу, вдыхал ее запах, после прогулки в лесу очищенный от посторонних примесей, пряно-сладкий, тягучий, похожий на аромат летней прогретой воды.

— Останься! — Катя была убеждена, что Виктор сам не догадывается, насколько он человек. — Ты зря боишься.

— Я приду вечером. — Незаметно для Кати Виктор вел ее обратно к селу. — Дождись меня.

— Не уходи. — Кате казалось, что она крепко сжимает его руку, хотя для Виктора это было всего лишь незначительным касанием.

Они уже стояли около ее дома.

— Прощай!

— Подожди чуть-чуть, — умоляла она.

— Я должен переждать день. Солнце меня убьет.

— Твои дела подождут. — Катя его не слышала.

— Мое дело — вечная жизнь, — горько усмехнулся Виктор. — Вампирам вреден дневной свет.

— Ты не вампир! — Катя произнесла это слово, и в душе у нее что-то оборвалось, словно сочетание звуков рождало невыносимую для нее вибрацию. — Ты не можешь быть вампиром.

— Пускай я для тебя останусь человеком, только отпусти меня!

Солнечные лучи уже пробили черноту, осветили деревья слабым блеском, горизонт залился алым.

— Подожди.

Катя не отпускала его рук, безотрывно смотрела в его лицо. Нет, это не могло быть правдой. В ее представлении мира отсутствовало само такое слово. И Виктор, который говорил ей о любви, обещал невероятные вещи, Виктор, которого она уже полюбила и поэтому пыталась вписать в свою жизнь, просто не мог быть не человеком.

— Ожидание подобно смерти, — простонал вампир.

Виктор чувствовал, что каждое его слово вплетается в бесконечную вереницу секунд, они подхватывают песню голоса и несут к солнцу, где каждый звук становится полешком для небесного костра.

— Ты же говорил, что любишь. Как ты можешь уходить?

Катя старалась увлечь Виктора в сторону дома, но сам Виктор раз за разом разворачивал ее в противоположную сторону.

— Моя любовь останется с тобой! — молил Виктор. — Один день, и я снова буду рядом. Не убивай меня.

Солнце набухало у него за спиной. Виктор чувствовал, как всегдашнее спокойствие изменяет ему. Он разрывался между необходимостью уйти и желанием остаться. Он и сам понимал, что теперь все изменилось. Что никакая земля и гробовая доска, никакие церковные стены не спасут его от сжигающего солнца любви. Оно было запретным, оно не могло родиться в его душе. А раз оно все-таки появилось там, то обратного пути к прежней жизни нет. Только вперед, к свету, к солнцу.

— Будь со мной всегда! — требовала Катя, в каком-то сумасшествии настойчиво переманивая Виктора к знакомому забору.

Первое, что он почувствовал, это убийственный запах роз. Они словно оттолкнули его прочь, напомнили, что надо бежать, надо еще преодолеть внезапно возникшие откуда-то колоски пшеницы, добраться до могилы. Не самим осознанием, а слабым его эхом Виктор хотел жить, а поэтому должен был сейчас же оставить Катю и бежать отсюда. Вечером он все объяснит, заново докажет свою любовь.

Но он не уходил. Смотрел в огромные, прекрасные глаза. В них была сосредоточена вся его жизнь. Жизнь, которую он не мог оставить, не разбив. И в то же время сам он этой жизни уже давно не принадлежал. А потому не мог оставаться.

Выхода не было.

— Я люблю тебя! — Виктор коснулся ее руки, последний раз заглянул в ее глубокие карие глаза. — Помни о моей любви!

Восход пробежал по крышам, ударил в стены домов.

Катя успела заметить, как побледнели, словно стерлись, черты лица любимого, как выцвели его волосы, как уголки губ вздернулись вверх в прощальной улыбке.

Солнце обняло Виктора со спины, полыхнуло, словно встретилось с зеркальным отражением, и спряталось, забрав с собой невысокую тонкую фигуру.

— Виктор?

Яркий свет привел Катю в чувство. Всю ночь она как будто пребывала в странном оцепенении и только сейчас смогла разобраться, кто она и где.

— Виктор!

Она сделала несколько бессмысленных шагов вперед. Сердце толкнулось в груди, вбивая ей в голову страшную правду. Ту правду, что всю ночь ей пытался донести Виктор, а она, Катя, не готовая принять его слова, только сейчас услышала их, осознала.

Вместе с ужасом открывшейся правды она вдруг с ясностью поняла, что только что рядом с ней стояла та самая, единственная и неповторимая любовь, о которой так мечтала Лизонька, о которой пишут в книгах, но встретить которую удается немногим. И вот она обладала этим счастьем, но своим же собственным неверием все испортила.

Катя сделала несколько шагов вперед, будто пытаясь убедиться, правильно ли видят ее глаза. Перед ней была пустота. Желтела набухающая солнечным светом дорога, начинали шуметь в сараях куры, потявкивали собаки. Все это было. Был весь тот мир, к которому она привыкла и в который пыталась вписать Виктора. Но его самого уже не было. И все, что Катя видела вокруг, теряло смысл, обесцвечивалось, умирало.

Она не помнила, как дошла до дома, как упала на кровать. На душе было пусто. И так же, как она настойчиво твердила Виктору, что он человек, она начала убеждать себя, что всего этого не было.

Любовь, та самая любовь, о которой она бредила ночами, о которой вычитывала в потрепанных Лизонькиных книгах, была рядом. Настоящая, искренняя… И конечно же, она не могла уйти. Лизонька говорила, что писатели ничего не выдумывают, что они пишут о том, что было. И еще ни в одном романе она не видела смерти любви, а значит, смерти не существует, значит, все еще можно исправить.

Зачем нам нужны потери? Чтобы осознать, как дорого то, что теряем? Нет, она не согласна платить такую цену. В книжках все заканчивается хорошо. Значит, ей просто надо дождаться своего счастливого завершения.

Катя поднялась с кровати, лихорадочным взглядом окинула комнату. Что-то было такое, что она хотела взять. Ах да, бусы, платье. Она наденет его подарки, и он увидит, что она его тоже любит и ждет. Любит так, как не любила никого на свете.

Ей что-то говорили, но она не слышала. Пробежала длинный коридор, вышла на крыльцо. Солнце падало за горизонт. В воздухе стояла удушающая летняя жара. Катя постояла на месте, раскачиваясь от внезапно навалившейся слабости. Первый шаг вернул ей силу. Она прошла затихающее село, оставила за спиной ворчание собак, мычание коров, вечерние разборки петухов. Катя шла, в глухом отчаянии повторяя: «Не верю. Не верю».

Темнеющее кладбище недовольно глянуло на нее плюсиками крестов. В душе ничего не осталось — ни страха, ни боли. По знакомой тропинке она добралась до покосившегося креста, с замиранием сердца глянула на надгробие, на одинокий холмик. Села прямо на землю. И только тогда смогла заплакать. Заплакала от отчаяния, оттого, что так поздно смогла осознать, кто находился рядом с ней и какое сокровище Виктор хранил в своей душе.

Катя касалась колючих веток розы, чувствовала, как с шуршанием осыпаются помятые лепестки. Исцарапанные пальцы болели и кровоточили, но она не обращала на это внимания. Ей так хотелось, чтобы их с Виктором история закончилась хорошо, как обещают сотни и сотни книг, замерших на книжных полках. Почему он с таким счастьем принял свою судьбу! Почему не противился ей?

Легкий вечерний ветерок налетел на Катю и, уважая ее страдание, тихо занялся листьями розы, зашебуршал, зашевелил их, заставил пахнуть острее.

Из груди Кати вырвался неожиданный вздох, словно сама любовь вышла из нее. И отправляясь вслед за исчезнувшим Виктором, озаряла девушку своим светом.

Катя тяжело оперлась о холмик, прислушалась к надвигающейся со всех сторон тишине. Слезы высохли. Они стали лишними. Виктор ушел, но оставил ей свою любовь, свое счастье, а значит, он навсегда пребудет с нею. Ветерок налетел с новой силой, словно неведомый голос прошептал: «Я с тобой! Не печалься!»

Катя глубоко, с всхлипом, вздохнула и затихла.

Он вернется, непременно вернется. Надо только подождать. Любовь не умирает, она вечно возрождается. Так и Виктор возродится. В этом ли образе, в другом — неважно. В один прекрасный момент он придет, и она узнает его по взгляду, по улыбке, по сильному пожатию руки. И уже ничто не помешает их счастью. Ничто и никогда. Потому что их любовь будет самой вечностью.