Помоги проекту - поделись книгой:
— Вы слушали Сонату № 14 Людвига ван Бетховена в исполнении…
Лиза выключила радио, обняла Толю.
— Толя, а тебе не показалось, что у нас с тобой всё происходит, как Бетховен описал в своей «Лунной»? Правда, он не называл её «Лунной», она была им названа Соната № 14 до-диез минор. «Лунной» её окрестил после его смерти немецкий поэт Людвиг Рельштаб.
— А сколько же у него их, таких чудесных сонат, не помнишь?
— По-моему, тридцать две.
— Толя, в «Лунной» всё, как у нас тобой. Спокойное движение басовых октав, переходящее в лёгкое воздушное звучание, — это когда мы с тобой только мечтали друг о друге, тайно надеясь на счастье. На смену лёгкого воздушного звучания приходит престо, утверждение и восторг — это мы с тобой сейчас. Я люблю тебя.
— А я это словами выразить просто не могу! Я всё время вспоминаю тот наш первый лунный вечер.
Незнакомые знакомые
Каждое утро Сима опаздывала на работу, выскакивала из подъезда и ничего не замечала. Но как-то обратила внимание на мужчину с собакой — сибирской лайкой. Красивая собака, чёрный окрас с белой отделкой у шеи.
С работы возвращалась поздно, и опять этот мужчина со своей собакой. Утром и вечером, утром и вечером. И каждый раз в одно и то же время, как и она. Мужчина такого благородного вида, породистый, с орлиным носом, поджарый и с очень внимательным взглядом.
Он всегда шёл ей навстречу. Посмотрели друг на друга и прошли мимо — и так каждый день. Как-то раз пошла к сестре в воскресный осенний день. Сестра жила недалеко от лесопарковой зоны. Пришла к ней, так как отмечали чей-то день рождения. У них в гостях был сосед Сергей Николаевич с женой. После обильного застолья решили прогуляться по лесопарку.
— Погодите, я с собой Кучума возьму, — сказал Сергей Николаевич.
Погода была сказочная. В лесу в это время года при хорошей погоде всегда очень красиво. Увидев Кучума — так звали собаку, — обомлела. Тот же пёс, что каждый день её встречает вместе с хозяином.
— Сергей Николаевич, около моего дома всё время выгуливают точно такую же собаку, абсолютно такого вида, и белая отделка там же!
— А, это Том, отец Кучума. Жена хозяина этой собаки у меня в отделе работала переводчицей. Вот они мне и подкинули Кучума. Мать Кучума тоже лайка, но немного другая, а Кучум — вылитый отец.
— Расскажите про этого мужчину, я его с собакой каждый день встречаю.
— Его зовут Евгений Петрович, уже немолодой, с 1928 года. Он приехал в пятидесятые годы из Франции. Его родители эмигрировали туда ещё до революции, он и родился там. А вот русские корни перетянули. У него филологическое образование, а работал он водителем на химическом заводе, который французы у нас строили. Потом женился на моей сотруднице, двое детей у них. Но у неё было что-то со здоровьем плохо. Да и на работе затравили, что за эмигранта замуж вышла. Все осуждали. Все без исключения. Она переживала, но его очень любила. Ну, ты видела, каков он? Вот… Как такого не полюбить? Рано она умерла. Он один детей растил. Сейчас они уже взрослые.
Сима слушала Сергея Николаевича, а сама представляла всё в лицах: какой был он, какая она была, какие могли быть у них дети.
— А ты увидишь его, привет ему от меня передавай.
«Как же я ему передам привет, — думала Сима, — мы даже не здороваемся, никто нас не представлял друг другу».
Эти встречи и взгляды продолжались. Но как-то однажды она всё-таки не смогла пройти мимо.
— Какая собачка у вас симпатичная. Ей привет от Кучума.
— Вы знаете Сергея Николаевича? Да? Вот Том — отец Кучума.
И повторил рассказ, как подарили Кучума Сергею Николаевичу. И после этого они стали раскланиваться. Он с Томом провожал утром её до угла, а вечером до дома, рассказывал о своём внуке, который собирался в школу.
Когда Сима видела его издалека, сердце слегка замирало и такое приятное чувство разливалось в душе и в сердце. А потом долго они не встречались. Прошло полгода. Идет она с работы, думает о своём и, как всегда, никого не видит.
— Здравствуйте, — слышит она.
Он. Один. Без Тома.
— У Вас что-то случилось? — спрашивает он. — Вы как-то изменились. И я вас так давно не видел.
— Да. Случилось. У меня мама умерла.
— Ой, извините, пожалуйста. Простите меня за бестактность.
И так неожиданно ушёл. Почему-то смутился заданному вопросу.
Она потом всё время смотрела, искала его взглядом не только на прежнем месте, где всегда встречались, но и везде, всегда. Не привелось увидеться больше. Может быть, у него тоже что-то случилось, а Сима, не спросила. Не успела.
Встреча
Киевский вокзал. Поезд Москва — София отходит в восемь часов утра. Пасмурное осеннее утро. Моросящий дождь сопровождал эту уже немолодую женщину всю дорогу. На ней светлая курточка, без головного убора, в руках бежевый зонтик с неяркими жёлтыми ромашками и изящная светлая сумочка. Несмотря на дождь, волосы уложены хорошо, и глаза очень голубые, как говорят, со слезой. Взгляд взволнованный, напряжённый. Глазами ищет человека, с которым должна встретиться и которого прежде никогда не видела, но была знакома виртуально. Он уедет этим поездом, и пригласил её встретиться в половине восьмого утра на перроне.
Узнает ли она его? Её это очень беспокоило. Что скажет ему? Как начать разговор? Прикинуться весёлой и счастливой, но сможет ли? Это же её Мечта. Скорее всего, растеряется… Она всегда боится неожиданности в проявлении своих чувств, эмоций, с которыми не всегда может справиться. А играть ими… вряд ли…
И вдруг перед ней останавливается высокий красивый мужчина, тоже уже немолодой, с красивым букетом белых ромашек и роскошной улыбкой на благородном артистическом лице.
— Сима? Серафима Михайловна? Здравствуйте!
— О! Это Вы! — только и сумела произнести Сима.
Он что-то говорил и улыбался. А она слышала его голос, но не слушала, что он говорил. По её уже немолодому лицу бежали слёзы, и дрожала нижняя губа. Она не могла справиться с нахлынувшими чувствами, а он спрашивал её о чём-то, а она только отрицательно качала головой или кивком отвечала, ни слова не промолвив.
Если она заговорит, то не сможет сдержать слёз. Она держалась, молча, проглатывала слёзы. И сквозь них улыбалась, тонула в его глазах. Она знала, что это единственная встреча и последняя. Её Мечта была рядом, но ненадолго, всего на полчаса. Он сейчас зайдёт в вагон и уедет навсегда. А она будет вспоминать эту единственную встречу.
Кто-то включил магнитофон, и Михаил Шуфутинский пел: «Плачь, скрипка моя, плачь, расскажи о том, как я тоскую…» От этой песни становилось ещё невозможнее расстаться со своей Мечтой. «Скрипка, скрипка, не могу я больше, перестань, родимая, рыдать…»
Он сел в поезд, подошёл к окну, продолжал улыбаться и мимикой пытался взбодрить Серафиму Михайловну. Она спрятала лицо в подаренный ромашковый букет, а в глазах всё так и стояли слёзы. Поезд отходил медленно, она шла под дождём с ним рядом, пока он не набрал ход.
Светлая грусть
У Симы такой характер, назовём его ожидательным. Она всё время чего-то ждёт. В молодости ждала необыкновенной любви. Она считала, что обыкновенной любовь не бывает. И ей казалось, всё, что происходит с ней, — обыкновенное. Вот мечты её действительно были необыкновенными: то она мечтала поехать на далёкую Чукотку, жить в чуме и учить чукотских детей грамоте. Мечтала быть пианистом. Когда была дома одна, то играла что-то такое, сама сочиняла, бурное, громкое, неистовое. Потом поняла, что из неё получится лишь скромный учитель музыки, охладела. И так много всяких мечтаний было — просто кошмар. И поэтому ей снились удивительные сны, по которым можно было писать романы. А потом она вышла замуж. Ей казалось, что по любви.
Они были из разных городов. Поженились, но никак не могли объединиться в один город. Сима училась в аспирантуре и считала это очень важным, а может быть, и самым важным в своей жизни. А у него были больные родители, и к тому же он главный конструктор своего города. Там каждый дом, каждая улица были его. Как он мог всё это бросить?!
Писали друг другу письма. Она его всё время ждала и ждала от него много писем… Постоянно бегала к почтовому ящику за письмом. Считала, что он должен тоже, как и она, писать письма каждый день. Почту приносили два раза в день: с утра и после четырех часов дня. Сима, если была дома, бегала к почтовому ящику постоянно и проверяла, нет ли письма. Её маму вначале это смешило, потом стало раздражать. А она всё равно проверяла почтовый ящик.
Чего бы проще, бросить эту дурацкую аспирантуру, кому она, в конце концов, нужна! И уехать к нему. Потом она так и сделала. Оформила академический отпуск на неопределённое время, забрала ребёнка и уехала к нему. Сима думала, он будет счастлив с работы бежать скорее домой. Но где там! Опять ожидание. Весь день одна с ребёнком, телефона нет, да и друзей ещё не успела завести. Даже не поговорить. А если ребёнок болеет, не к кому обратиться. Днём все соседи на работе. Одна, совсем одна.
Опять ожидание. Ждёт, когда он придёт с работы, ждёт, когда хоть слово скажет. То совещание, то какой-то объект обвалился, экспертиза опять же… А бывали и шахматные турниры. Он хорошо играл в шахматы. То встретил одноклассника и два часа с ним проговорил. И к родителям надо обязательно зайти, угоститься у мамы, посидеть там и тоже помолчать. А Сима готовит ужин, старается. Он приходит, переодевается, идёт мыть руки, она накрывает на стол.
— Я у мамы поел. Есть не буду.
— А ты не мог сказать это раньше, до того, как я всё подогрела и выставила на стол?
Ухмыльнулся и пошёл читать газету или книгу.
Потом она устала ждать, бесконечно ждать. И уехала к себе в родной город. Но не избавилась от состояния ожидания. Она опять ждала. Ждала, что он бросит всё и приедет к ним или найдёт какие-то нужные слова, услышав которые она бы перестала ждать и стала бы с ним одним целым. Была бы рядом и была бы этим счастлива.
Неправильно Сима жила. Не надо ничего ждать, надо жить и радоваться тому, кто с тобой. Это уже счастье! А она думала, что счастье придёт к ней на ногах и скажет: «Вот — Я, твоё счастье!»
До чего же глупо так строить свою жизнь! Разве можно построить схему жизни? Жизнь сама по себе идёт, а ты с ней, прислушиваешься, принимаешь или нет. Но лучше принимать, что предлагает жизнь, если предложенное вполне приемлемо для нормального существования. А всю жизнь витать в облаках, мечтать о чём-то или о ком-то, кто вовсе и не существует, наверное, глупо. Тем более что жизнь у каждого одна, её не перепишешь.
Сейчас Серафима Михайловна всё равно чего-то ждёт. Она просто привыкла ждать. Дома всё приготовит и ждёт: когда внучка придёт, когда дочь придёт, когда они ей позвонят. Она закалила в себе это дурацкое состояние ожидания. Очень активно живёт, но всё равно ждёт внимания, сочувствия, понимания и ещё чего-то, чего сама не знает.
А время утекает, не возвращается, бежит вперёд и вперёд. И так Серафиме Михайловне хочется наконец-то вздохнуть и сказать себе: «Ну, вот и всё! Я, кажется, успокоилась».
Всю ночь падали белые пушистые снежинки. А под утро на землю легло снежное покрывало. И эта белизна, по которой ещё никто не прошёл, светилась девственной невинной чистотой.
Серафима Михайловна проснулась от необычной тишины и видит: из-за штор, прикрывающих окно, проникает свет, которого в столь ранний час никогда не было. Она раскрыла шторы и ахнула от увиденной белизны:
«Надо же, как светло в такую рань! Снега-то сколько намело!»
Сима уже почти две недели болела и не выглядывала в окно, потому что не вставала с постели. И радость, которую ей подарило это утро, помогла подняться и почувствовать, что, кажется, стала отпускать её хворь, так неожиданно навалившаяся на Симу.
Глядя на эту зимнюю картинку через окно, вспомнилось ей Мечта, которую она осенью встретила и проводила навсегда.
— Вот, кажется, и всё, — думала себе Серафима, — никогда больше я его не увижу. А говорят, мечты сбываются. У кого, видимо, как. А мне суждено было расстаться раз и навсегда.
Слёз у неё уже не было. Жизнь прошла как миг, мгновение. А хотелось бы ещё почувствовать и помечтать. Ещё раз взглянула Сима в окно и решила выйти на улицу и пройтись по этой белизне, пока её никто не затоптал.
«А вдруг это последняя зима в моей жизни? И я больше никогда не увижу этой красоты? Пойду, пройдусь! Возьму в руки этот белый снежок, услышу его тихий хруст, почувствую его морозность и буду счастлива этим, пожалуй».
Вышла, а тут дворники с лопатами подоспели. Но всё-таки успела Сима первой пройтись по снежной тропинке, тихо повспоминать былое. И белая тропа приняла её нелёгкие шаги, как бы поприветствовала.
«Ну, что ж, — думает себе Серафима Михайловна, — свою жизненную программу выполнила сполна, теперь уже можно успокоиться. Но мечтать-то я всё равно буду!»
Улыбнулась Сима своим мыслям, глянула на тропу, которая только что сверкала своей белизной, а там уже весь снег сгребли дворники и свалили на газон, отчего снег стал серый.
Вот так всегда. Чуть-чуть порадуешься необычному — а тут грусть тебя поджидает.
Первый снег осени
В дверь позвонили. Сима не ждала никого, удивилась звонку и открыла дверь.
— Здравствуйте, Сима!
— Здравствуйте.
— Вы меня не признаёте?
— Что-то не припоминаю.
— А помните, я Вам рассказывал, стоя у Вас под окном, про чудную зимнюю ночь?
— Вы говорили, падал белый-белый пушистый снег, и от этого ночь стала светлой, а тогда была осень.
— Ну вот, припомнили. А можно пройти?
— Проходите, присаживайтесь.
Семён оглядел комнату и заметил, что мебель уже другая, а в книжном шкафу и книжных полках всё так же беспорядочно расставлены книги, фотографии, открытки.
Сима ушла в кухню приготовить чай. Семён подошёл к книжному шкафу и стал рассматривать открытки и фотографии. В дальнем углу стояла его фотография. «Я мало изменился, а она меня, как бы, не узнала, подыграла, это точно!»
— Вот и чай готов, — пригласила Сима гостя.
— Вспомним былое?
— А чего нам вспоминать? Только и помню, как падал пушистый снег, и Вы красиво об этом говорили. Былого не было.
— Сима, да будет тебе притворяться! Помнишь, как мы с тобой музыку писали для компьютера, и он нам выдавал такое электронное звучание, что сердце замирало?
— Ну что всё: помнишь, помнишь? Почему я должна что-то помнить? Всё напрочь забыла.
— А я всё время спрашивал тебя: ты любишь меня?
— Я тебе говорила: люблю. Ты так хорошо играл на баяне!
— «А Михаила ты тоже любишь?» — спрашивал я тебя.
— И его люблю, смеялась я в ответ.
— «Но так же не бывает!» И я продолжал задавать тебе вопросы: выйдешь за меня?
— А я тебе говорила: разведись со своей Ритой, тогда поговорим. Ты улыбался и не знал, что сказать. За тебя тогда Володя сказал: «Не верь ей, ты разведёшься, а она скажет тебе: я пошутила».
— Помнишь, помнишь… всё ты помнишь.
— А ты собрал наконец-то свой электронный орган? — смеётся Сима. — Сколько лет ты его собирал!
— Давно собрал, ещё тогда, но я тебя так долго не видел…
Он улыбался, слушая её. И падал пушистый белый снег. А на дворе была осень.
Поделиться книгой: