Помоги проекту - поделись книгой:
И они поднялись из царства механических звуков, царства резких запахов и вечной, затянутой бледными испарениями полутьмы – потом, ближе к вечеру. Они поднялись, всплыли, вознеслись обоюдным и одновременным желанием – в царство праздника, созревшего, как бутон, и, как бутон, вот-вот готового – начинающего – распускаться.
Огни, огни, огни: белые, синие, изумрудные, золотые, всякие. Смех – как эхо, блуждающее среди кривых зеркал, стихающее там, возрождающееся там, на несколько секунд рассыпающееся дальше и прилетающее назад. Музыка, музыка, музыка: сверху, снизу, со всех сторон, ритмами барабанов, танцевальными изгибами, струнными волнами и медными всплесками. Эфир чужих эмоций: бурное море света в глазах Анжи, бликами над непроницаемым зеркалом глаз Рышара. Карнавал! Буйство! Забвение! Вихри и хороводы, воронки и фейерверки.
По воздуху в лихом танце – трёхметровый горбун в глухом плаще, машущий всеми четырьмя руками, вверху поперёк – стая лиловых птиц, осыпающая дорогу цветным снегом конфетти. Хор гномов в алых кафтанах и зелёных шапках выпевает неясно что: устроившееся напротив гномов трио звездооких сирен заглушает гномов и заглушается ими плюс молодым парнем, почти беззвучно раскрывающим рот под ласки, расточаемые лежащей на его коленях клавиатуре синтезатора. А внизу, в каком-то десятке метров, тёмно-зелёный дракон, изрыгающий призрачное пламя, преследует антрацитовый бескрыльник с бело-голубыми молниями на боках.
От этажа к этажу, выше и выше, неспешно; хмельная без вина юная парочка почти налетела на Рышара с Анжи. Лицо парня искажается, его подружка бледнеет, оба проваливаются вниз и прочь с блестящими расширившимися глазами. Праздник перебивает, гасит сгусток шейда в душе Рышара, снимает часть разделённой тяжести с сердца Анжи… и всё же, замечает она, даже сейчас шейд отгораживает, держит веселье на дистанции, как магическая сфера, созданная злым проклятием; и вторгающиеся внутрь этой сферы платят минорными нотами, без предупреждения вклинивающимися в музыку души.
Ну а я сама?
Я уже едва замечаю этот конфликт. Мой внутренний оркестр – круг за кругом, круг за кругом – качает мелодию на оси симметрии. Наверно, это и есть равновесие…
– Столетие! – почти кричит Рышар, чтобы быть услышанным. – И наш личный маленький юбилей: первые сутки знакомства. Как бы нам отметить это совпадение? Поцелуй за идею!
А он, подумала Анжи среди шума и блеска, что чувствует он? Откуда-то пришёл медленно растаявший образ: тёплая живая ладонь над водой – и камень, холодный твёрдый камень со дна – на ней. Он хочет забыть, что шейд и чужак, – решила Анжи. Хотя бы ненадолго. Хотя бы обманывая самого себя.
Я бы на его месте – хотела.
– Есть идея! – Рышар взмахивает рукой, привлекает Анжи и целует в краешек губ. Ответить она не успевает. – Вверх, вверх, только вверх!
Рывок. От встречного воздуха брызжут слёзы. Мешанина цветных пятен, метания и рискованные виражи – на пути вверх. Сквозь кипящее облако толпы, сквозь ароматный дым и бесплотные техномиражи – вперёд, аж в ушах сжимает, находя путь не столько глазами, сколько с помощью сенсов.
– Вверх! – кричит Рышар. Лицо у него яростно-красное, душа – падшая звезда, летящая домой, и Анжи ловит себя на растянутом:
– Вве-е-е-е-е-ерх, быстре-е-е-е-е-е..!
Уши закладывает уже всерьёз, но это, право же, сущая мелочь. Толпа редеет, городские конструкции редеют тоже, сходя на истончающиеся шпили и решётчатые башни. До земли не меньше полутора километров. Но площадка, куда они летят в обществе других летунов, раскинулась ещё выше. Собственно, это даже не площадка, как видится снизу, это целый комплекс в сотни тысяч квадратных метров: хрустально сверкающее угловатое облако на почти невидимой ножке-опоре. Остатками здравого смысла Анжи пытается разобраться в происходящем, и по коже прокатывается знобящая волна испуга…
Поздно. В числе прочих они уже внутри, и плотное марево коллективных эмоций вымывает из сознания остатки рассудительности. Озноб остаётся – но в руке возникает высокий, как мензурка, бокал; и она пьёт, и пьёт Рышар, и озноб тает в жаркой волне томления. Шейд? Лайт? Неважно! Страсть одинакова у всех – и одна на всех… всех…
Всех.
Рышару хотелось петь. Удалось! Хотя бы ненадолго, взяв в союзники эфир заёмной радости и опьяняющую химию в высоком бокале – но он обманул стократ проклятый шейд! С маковым отваром и факирской флейтой усыпил, подчинил, скрутил ядовитого гада в пещере своей души; теперь в пещеру можно зайти свободно – и вынести на солнце долго ждавшие своего часа сокровища. Радуйся! Радуйтесь все!
Я с вами!
Вот только пальцы Анжи в киселе толпы куда-то ускользнули, вывернулись из жаркой ладони… Где? Не видно… Глаза, лица, улыбки – всё не то, не те, не так… Проблеск рыжего: Анжи? Туман прячет формы… А ну-ка, расступись! Иду искать!
Рышар рванулся куда-то, и в сознание Анжи – слабо, в четверть прежней силы – толкнулась тревога. Но светлая пелена заглушила далёкий стук, человеческий прибой завертел Анжи, закружил, взметнул на гребень… и пало забвение.
Минуты? Часы? Неважно.
Минуло – и ладно.
Когда пришло отрезвление и память вернулась, Анжи выпуталась из вялых уже объятий, спихнула с себя ноги – очень пухлую шоколадную и слишком толстую белую, поднялась и отправилась на поиски общеСетевого терминала. Отправилась даже прежде, чем привела себя в порядок, ополоснулась и оделась. Перед глазами колебалась туманная серая муть, мысли путались уже не от возбуждения, а от усталости, и терминал всё никак не находился. Может, во Дворце их и вовсе нет? Анжи оказалась тут впервые и понятия не имела о здешних порядках. (А если бы и не впервые, плеснуло насмешливо в сознании. Во Дворец ходят не в Сети посидеть!)
"Но искать Рышара в растрёпанном виде и "ню" всё равно не годится". Анжи завернула в душевую, потом – наскоро – в косметическую, вместо безнадёжно утраченных юбки и блузки надела первый подошедший по цвету фалтох, после чего запросила у спецтерминала косметички физический адрес ближайшего общеСетевого.
Догадка оказалась близка к истине: на весь Дворец таких терминалов оказалось только три, да и те – рабочие. Чтобы не беспокоить персонал Дворца и не нарываться на шуточки, Анжи спустилась к одной из самолётных сеток, под зонтиком которой лепилась к опорной ферме гроздь голубых кабин. Влетела, присела. На дисплее возникло приятное, неопределённого пола лицо синтета. Но для общения с рабочими файлами инфоузла Анжи не были нужны услуги высокого интерфейса. Лёгкими касаниями сенса Анжи "пригладила" клавиатуру терминала, и лицо синтета сгинуло, как и положено призракам. Его сменили строки миди-режима, замкнутые в рамках графических окон.
Так… а вот и контроль обращений в каталоге текущей статистики…
ЗАПРОС: Данные по обращениям к периферии планетарной Сети пользователя "Рышар Мартин" (личный номер, код требования, опция времени – за 8 часов до запроса).
ОТВЕТ (данные в хронологическом порядке):
1. Обращение к общеСетевому терминалу (номер терминала, физический адрес, номер инфоузла), ввод программы поиска типа М-фильтр (объект – пользователь "Анжелика Недеева", личный номер, опция масштаба – в радиусе 25 км).
2. Обращение к медицинскому спецтерминалу (номер терминала, физический адрес), запрос на выдачу стандартной дозы препарата категории А ("Зелерин", 35 мг).
Анжи уставилась на дисплей. Голову заполнили гул и звон.
"Зелерин".
Рышар.
"Зелерин"! Спецтерминал, адрес…
Одна Анжи летела вниз быстрее, чем недавно возносилась ко Дворцу с Рышаром. Падать легче, чем взлетать – это аксиома. Уши закладывало немилосердно; если бы не принятый в косметической стабилизатор, слегка почистивший мозги, Анжи наверняка врезалась бы во что-нибудь или в кого-нибудь. На такой скорости – насмерть. Она и со стабилизатором чуть не врезалась несколько раз… но, как известно, "чуть" не считается. Может, ещё можно… может, Рышар получал тот самый "препарат категории А" в тот момент, когда она входила в голубую кабину… может, ещё не поздно…
Нулевой ярус, красный уровень, 210-78. Анжи затравленно огляделась. Не прошло и дня, как они с Рышаром прогуливались здесь, споря об освоении космоса. Полумрак, влажные, резко пахнущие испарения, механические звуки, приглушённый эфир… дно города.
210-78 – это вроде бы там…
Забыв о левитации, Анжи пробежала вдоль улицы с полсотни метров и ввалилась в медпункт, с трудом втягивая тяжёлый воздух сквозь распухшее горло. На бегу она наступила ногой на что-то острое, и теперь из пореза на босой ступне обильно текла кровь. Но сейчас ей было не до того. Она даже боли не чувствовала. Взгляд метнулся через небольшой зал к короткому ряду коек, остановился. Ощутив не столько взгляд, сколько посыл, мужчина на койке повернул голову, как подсолнечник поворачивается за дневным светом; в лице, глазах и незнакомом сенсе мужчины со знакомым лицом Анжи с жестокой ясностью прочла ещё нечёткие, недооформившиеся тепло и доброжелательность…
Рыжеволосая незнакомка отвернулась ТАК, что новорождённый лайт вздрогнул и съёжился. И почувствовал смутную вину неизвестно за что.
Анжи медленно вышла на улицу, в пыхтящую и рокочущую мглу. Запрокинула голову, но неба не увидела. Даже самого крохотного кусочка. И прозрачно-искреннее недоумение, и детская обида плеснулись в её душе, выйдя на свободу единственным выдохом:
– Почему?
Эпилог I
Гулкое эхо бетонных коридоров. Змеи кабелей вдоль стен – большей частью чёрные, с полустёртой маркировкой. Где-то упорно капает вода. Инженер подумала в который раз, что обслуживать технику Убежища почти некому, меж тем как автоматика рассчитана отнюдь не на века. Что износ берёт своё, он растёт с каждым годом, а люди плюют на всё и бегут в любезные свои гробы, чтобы не возвращаться. Что уйти насовсем получается лучше всего у самых ярких, самых талантливых… эти мысли были привычны, как дразнящая подземная капель, инженер свыклась с ними, как корова со своей жвачкой. Инженер была из тех, кто ещё помнил коров настоящих, живых.
Тихий зуммер линка прозвучал, как гром. Инженер подслеповато вгляделась в данные поясного дисплея, развернулась и неуклюжей рысью потрусила к стаз-блоку N 4А.
…Она ждала упорно, но, пожалуй, слишком долго. И теперь, даже успев к выходящему в срок, инженер не чувствовала ничего, кроме усталости да боли в суставах. А Он, выходящий, медленно открывший веки и так же медленно сфокусировавший взгляд, был и вовсе пуст, как младенец. Только на голове его было куда больше морщин и куда меньше волос, чем положено иметь новорождённому.
Витающее над ним в полутьме лицо всё же всколыхнуло в нём тень полузабытого. Что-то… кто-то… по-прежнему ясные карие глаза в сеточке морщин, редкие среди ничем не подкрашенного зимнего серебра рыжие нити…
Губы лежащего дрогнули.
– Ты хочешь что-то сказать? – очень ровно спросила инженер у выгоревшей оболочки в саркофаге трансферта. – Да?
– Да, – полушёпот, полусвист, тихий до неразличимости. Если бы Убежище не тонуло в мёртвой тишине, человеческое ухо не смогло бы вычленить смысл этих звуков. Инженер чуть повернула голову, склонилась ниже. – Я… хочу… помни: в Созданном… и Упорядоченном… после… Творец – лишний. Даже наблюдателем… тесно… рай… не для… меня…
И под конец громче, почти в голос:
– Жаль.
– Не понимаю. Мартин? Мартин!
В ответ тревожно взвыла аппаратура жизнеобеспечения. Глаза лежавшего в саркофаге, устремлённые куда-то сквозь перекрытия, замерли.
И тогда инженер привычным жестом закрыла их.
Поделиться книгой: