Помоги проекту - поделись книгой:
«Заря-1»: Дырку оставьте, пусть шипит — надо давление выравнивать. Ребята, запах есть?
«Памир-1»: Есть, но это родной, знакомый запах. Запах удавшейся стыковки. Я побольше крышку открыл. Вот теперь пошла перекачка. Все нормально. Открываю люк.
«Заря-1»: Комментируй, что ты видишь.
«Памир-1»: Открыли, входим. «Колотун», братцы!
«Заря-1»: Холодно? Вы, ребята, люк прикройте.
«Памир-1»: Здесь-то запахов никаких. Но очень холодно. Открываем иллюминаторы.
«Заря-1»: Володя, все-таки минус или плюс? Приблизительно.
«Памир-1»: Наверно плюс, но небольшой.
«Заря-1»: Вентилятор работает?
«Памир-1»: Сейчас попробуем.
(Пауза.) Нет реакции. Хоть бы один диодик загорелся. (Пауза.) Нет.
«Заря-1»: Ребята, у нас всего две минуты остается до окончания сеанса. Вы работайте. Если холодно, обязательно оденьтесь. Перекусите, осмотритесь. Спешить уже вам некуда.
Уже после приземления В. А. Джанибеков рассказал:
«Когда мы вошли в станцию, состояние ее оказалось гораздо хуже, чем мы предполагали. На ней было очень холодно, приходилось работать в комбинезонах, которые испытывались в условиях Крайнего Севера...
Кругом полумрак — все иллюминаторы закрыты. И поразительная тишина. Первая наша реакция — открыть иллюминаторы. Но и после света особенно не прибавилось — они были покрыты инеем. Предполагалось, что на станции произошел пожар, а значит, атмосфера там, очевидно, непригодна для дыхания. Поэтому, когда открывали второй люк, за которым находился рабочий отсек, надели кислородные приборы. Однако воздух оказался чистым. Ни следов аварии, ни пожара. Наоборот, идеальный порядок, который оставили Кизим, Соловьев и Атьков. И теплое письмо от них, на столе хлеб-соль по русскому обычаю. А вот станция почему-то «уснула». Надо было что-то делать. И началась работа с листа...»
«Заря-1»: «Памиры», я — «Заря». У нас очень короткая связь. Вам дали две минуты на доклад. Что увидели?
«Памир-1»: Во-первых, посмотрели панели и ничего не увидели.
«Памир-2»: На иллюминаторах изморозь.
«Памир-1»: Без перчаток работать трудно.
«Памир-2»: Анализ сделали. Все нормально.
«Заря-1»: У нас план вашей работы на две недели. Непонятно состояние с «Родником» (Система водоснабжения). Завтра с утра мы предложим вам заняться перекачкой воды. Мы не понимаем, есть у нас вода или нет. Не можем дать вам рекомендаций. Завтра подъем в 7 утра. Это вас устраивает? Если нет, скажите, мы не будем возражать.
«Памир-1»: До восьми — еще куда ни шло!
«Заря-1»: Согласны. К этому времени мы подготовим вам рекомендации.
«Заря-2»: Володя, найди документацию и унеси в тепло. Она находится по правому борту.
«Памир-1»: Нашли.
«Заря-1»: Возьмите карандаш и запишите: забрать новый регенератор в бытовой отсек, снять заглушки... Не забудьте закрыть все люки.
«Памир-2»: Имеется в виду на ночь?
«Заря-1»: Да. Ночью, возможно, будет производиться закрутка. Медики вам советуют перед сном надеть теплое белье и принять витамин С. Ребята, мы будем в дежурном режиме. Если что, выходите, будем ждать... У нас тут штук 15 телеграмм. Завтра что-нибудь зачитаем вам, когда поспокойнее будет.
«Памир-2»: Понятно. Спокойной ночи...
И вот наступил момент, когда нажали кнопку, и в рабочем отсеке зажегся наконец свет. Космонавты поняли — станция оживает. Появились электропитание, а с ним, значит, и жизнь всех приборов, жизнь «Салюта-7», жизнь в освоенном космическом пространстве.
Когда после полета Владимира Джанибекова спросили, как можно образно представить сложность выполненной работы, ответил:
«Вот представьте, что едет большой неуправляемый грузовик. Семь тонн по льду озера. Со стеклянной посудой. Но ему надо очень деликатно въехать в узкие ворота. И вдруг его начинает вращать, крутить. А достаточной мощности у вас пока нет, чтобы влиять на эту неуправляемую массу. Вот и нам нужно было решить подобную задачу...»
Подняты из донской старицы
В кромешной тьме Сергей Логачев растолкал по сторонам спекшиеся куски плотного мела и, запустив руку до самого плеча в густую пульпу, нащупал дульный срез орудия. Через мгновение, разметывая черную кашу придонных отложений, он стремительно вырвался на поверхность и, выхватив изо рта загубник акваланга, крикнул:
— Танк! Мужики, под нами танк! Тащите циркуль! Будем калибр определять!
Несколько раз Дмитрий Куцов и Александр Швецов вдавливали Сергея в грязь донской старицы — грузовые пояса в такой густой жиже помогали мало. Несколько раз в стороне от взбаламученного места отмывал Логачев штангенциркуль. Еще первая разведка клуба «Риф» не без иронии назвала эту донскую старицу озером «Изумрудным». Казалось, положи на ее маслянистую поверхность свинцовые бруски, и они не сразу утонут в воронке раскопа...
— Пушка семидесятишестимиллиметровая,— наконец сказал Сергей.— За точность измерения ручаюсь. Надо размыть башню. Тогда определим тип танка.
На берегу взревела помпа, и трое ребят вцепились в рвущиеся из рук ствол и шланг монитора. И, как об этом сказано в «Отчете о результатах экспедиции по определению типа боевого танка в районе села Селявное», «все члены поисковой группы начали усердно орудовать в непроглядной тьме пульпы названного «озера».
К исходу дня по силуэту башни и калибру орудийного ствола был установлен тип танка — «Т-34/76». Потрудились так, что идти к Дону уже не было сил, и ребята «приняли душ» из двадцатилитровой канистры. А у вечернего костра разговорились, обдумывая завтрашний день.
— По предварительным подсчетам, танк стоит на глубине около пяти метров,— бросая клочок бумаги с цифрами в костерок, сказал Александр Никитович Щербинин.— Слой отложений более трех метров. Для того чтобы очистить нашу находку и пробить тоннель, по которому можно будет вытянуть ее на свет, нужно переместить не менее двухсот кубометров грунта. А он, сами видите, какой — тяжелее иных коренных пород.
Щербинин был старшим среди рифовцев, участвовал во многих экспедициях, и к его словам молодые участники клуба всегда прислушивались. К сожалению, эта экспедиция оказалась для Александра Никитовича последней...
На этот танк рифовцы вышли так. После телевизионной передачи о клубе пришли письма, в которых говорилось, что на Дону при временном отступлении наших войск по приказу в нескольких местах была затоплена боевая техника. Рифовцы решили проверить эти сообщения. А заодно заглянуть и в донскую старицу у села Селявного, которое давно у них было на примете.
— Никитич! Представляете лица ребят из разведочной экспедиции,— шумит неугомонный Логачев,— когда пастух спокойно так на вопрос, заданный скорее по привычке, ответил: «Танк-то? Да он под этой горой в болоте стоит. Часами тут сижу. Иногда вижу, как горючее всплывает и радугой по воде расходится». Когда они тут с магнитометром-то были?
— С месяц назад,— сонным голосом отвечает кто-то из тьмы.
— А выводы предварительной разведки помните? Осторожные такие,— не унимается Сергей.— «Прибор отметил аномалию. Штыревание показало наличие металла. Не исключено, что в старице...» А в ней танк. Танк, Никитич!
Щербинин подбросил в костер тонкие ветви. Скорые языки пламени выхватили из тьмы его усталое лицо. Ребята уже разошлись по палаткам.
— Знаешь,— сказал Щербинин,— пока ты с циркулем в грязи сидел, мы тут разные предположения строили — как погиб этот танк? Ребята мне душу бередили: «Александр Никитович, окажется, что танк в боях погиб, установим его на Щученском плацдарме. Тут ведь рядом и могила братская, и обелиск на плацдарме, и памятник Тулибердиеву. А если «по приказу при отступлении», какой же это памятник?» Мальчишки. Их герои пока еще только среди тех, кто наступает...
— А ведь до недавнего времени я и сам так думал,— тихо ответил Сергей.— Помню, первый самолет из болота под поселком Бор доставали. Грязь ведрами отчерпывали, плотину противогрязевую поставили. Части самолета подняли, пулемет — интересно. Нашли личное оружие летчика — у меня, мальчишки, глаза горят. А больше всего хотелось, чтобы у летчика награды были. Нашли орден — так я на седьмом небе. Вот уж больше десяти лет за боевой техникой по хлябям лазаю, а лишь недавно стал понимать, что нет в нашем поиске мелочей. Раньше, сами знаете, клуб искал только крупные объекты — самолеты, танки. А когда решили собрать и вещи, которые могут рассказать о повседневном солдатском житье, почувствовал — попали в самую точку. В Ракитном, помните, Ил-2 поднимали из болота, так сапоги вытащили из-под обломков. Латаные-перелатаные. Долго не мог поверить, что в таких вот воевали летчики...
— Сергей, как думаешь, вытянем танк? — возвратился Щербинин к новой находке.
Общее собрание клуба, выслушав сообщение о работе в озере «Изумрудном», решило: «Танк поднимать!»
Техника для размыва отложений, под которыми покоилась боевая машина, и оборудование для подводных работ в клубе были. Стали искать свободное время. У Дмитрия Куцова и Александра Швецова, к примеру, этот вопрос решался просто — старшеклассники. У них каникулы. У Олега Воротникова и Светланы Сергеевой — тоже каникулы. Студенческие. Остальные стали подгонять свои отпуска под сроки экспедиции. И вот наступил день, когда рифовцы снова разбили лагерь в донской старице, и Сергей Логачев внес в водолазный журнал первую запись: «Течения нет. Видимость «О». Грунт — плотный ил с примесью мела».
— Ниже ила идет слежавшийся почти монолитный пласт,— выбираясь из водолазного костюма, говорит единственный в клубе профессионал-подводник Александр Сидоров.— Все надо размывать монитором. Но удержать его ствол одному в такой грязище невозможно.
«Грязевая» смена длится столько, насколько хватает воздуха в акваланге. Несколько человек в полной темноте плотной пульпы ведут борьбу с извивающимся шлангом.
Наконец удается разметать наносы у танковой башни. Но подводные работы по очистке танка продолжаются.
День за днем в восемь утра в хлябь «Изумрудного» погружается первый аквалангист. Последняя смена выбирается на «Муссон» — самодельную водолазную площадку — в десятом часу вечера. Почти вместе с работой заканчиваются в лагере и разговоры.
— Не до разговоров вечерних,— объясняет ребятам, впервые оказавшимся в экспедиции, Логачев.— Вот услышу команду «отбой» — рухну и сразу же засну.
С погодой не везет — идет дождь. Прохладно. Но изо дня в день у лагерных палаток собираются местные жители. Особенно много тех, кто воевал. Мокнут под дождем. Молчат. Ребята мерно крутят ручку помпы, подающую воздух водолазу...
После нескольких дней работы по очистке танка техсовет клуба решил вытянуть на берег в первую очередь башню.
— Танк станет легче,— сказал председатель совета клуба Виталий Латарцев.— Тягачам будет проще сдвинуть тридцатьчетверку.
Башню сдернули с корпуса довольно быстро. Но она неожиданно глубоко зарылась в ил, и несколько дней ушло на то, чтобы размыть траншею, по которой тянули башню. Неподалеку от берега она застряла вновь, попав в завал из тяжелых меловых глыб. Этот барьер пришлось разбирать вручную. Только через неделю упорного труда башню вытянули на траву и начали осторожно обследовать.
Нашли ракетницу, бинокль, автоматные диски с патронами. Все разбито и покорежено. Даже гаечные ключи. На самой башне видны многочисленные оспины от снарядов и пробоины, заделанные сваркой.
На «Муссон» из старицы продолжают поступать находки: радиостанция, противогаз, консервы.
Неожиданно Александр Сидоров подает по водолазной связи команду:
— Остановите грунтосос! Нащупал снаряды. Их много. Лежат как дрова.
Работа приостановилась. Что делать? По одному снаряду не вытащишь — это еще опаснее, чем оставить как есть. Решили поднимать опасный груз вместе с танком...
Когда все уже было готово к подъему танка, Анатолий Попов пошел в последний раз под тяжелую гладь «Изумрудного». Выбрался на берег быстрее, чем его ждали.
— Ребята, там еще один танк стоит,— удивленно сказал Анатолий.— Совсем близко. Можно сказать, в одной колее.
Решено было вытягивать обе машины. Тяжелые тросы от трех мощных тягачей легли на буксирные «клыки» первой тридцатьчетверки. Взревели моторы, и тягачи понемногу начали отходить от старицы — первый в истории поисков и находок клуба танк двинулся по тоннелю, проделанному в наносах, к берегу. Когда с боков танка опали огромные комья грязи, ребята впервые увидели наяву почти все то, что удавалось за эти недели лишь нащупать руками...
Тягачи вытянули на берег и второй танк. Тридцатьчетверки со всех сторон отмыли монитором. И стало ясно, что версия о преднамеренном затоплении танков отпадает. У боевых машин были сорваны левые передние катки, а края нижних траков загнуты вверх мощными взрывами.
— Почти с полной уверенностью можно сказать, что оба танка подорвались на противотанковых минах, установленных на льду старицы, и затонули,— сказал начальник клуба Борис Антипов.
К раскопкам в танковых недрах приступили саперы. Они извлекли 225 снарядов. Под водительским сиденьем рифовцы нашли четыре пары сапог, шлемофон. Нашлась махорка, завернутая в газету. Из-под сиденья стрелка-радиста извлекли трофейную кожаную сумку с бумагами, которые, казалось, вот-вот потекут между пальцами — в таком они были плачевном состоянии.
Через неделю бумаги подсохли. Удалось разделить кипу на отдельные листки. В сумке хранились «Устав боевых действий полка», «Инструкция по установке танкового прицела», «Наставление по артстрельбе».
Экипажам, судя по всему, удалось спастись.
Новый этап поисков начался с изучения личных записей членов экипажей. К счастью, нашлись: заполненная карандашом «Полевая книжка», конспект по топографии, черновик строевой записки и стрелковая карточка, датированная 3 мая 1942 года. Читалась запись о выдаче НЗ на двое суток командирам машин Алещеву, Гарниченко, Белимову. В одном месте видна четкая надпись:
«Утверждаю. Командир роты л-т Пушков». В списке состава танкового взвода первым стоял механик-водитель Ерешко Василий Михайлович 1919 года рождения. О нем и сделали свой первый запрос члены клуба «Риф».
В ответ пришло письмо от семьи Ерешко. Оказалось, что жив отец танкиста Михаил Лукич, его сестры, брат. Они сообщили, что их сын и брат Василий Ерешко погиб 20 марта 1943 года. Свое последнее письмо Василий отправил 18 марта, услышав по радио об освобождении своей родной станицы — Староминской. «Мы получили письмо и радовались, а Васи в живых уже не было»,— написала сестра Людмила.
Похоронка за эти долгие годы затерялась, и установить по ней номер части, в которой служил Василий Ерешко, было уже невозможно. «Отчетливо помню только надпись на похоронке — «капитан Никитин»,— сообщил брат Анатолий.
«Риф» приступил к розыскам капитана Никитина. Послали запрос в Главное управление кадров бронетанковых войск: «Предполагаем, что этим человеком может быть бывший командир роты 1 гв. танковой армии Никитин Виталий Николаевич».
На письма рифовцев откликнулись и участники боев на Дону. Николай Андрианович Власов, бывший танкист, писал о Селявном: «Села как такового не было. Все дома и сады были употреблены на блиндажи». Механик-водитель Михаил Тихонович Потапов рассказал в письме об операции «Малый Сатурн», действие которой разворачивалось на донских берегах: «Впереди была река Дон, где лед был тонок и не выдерживал Т-34. Тогда приняли решение сделать «наст» — вморозить в лед бревна».
Поиски участников боев на Дону и сведений о членах экипажей найденных танков продолжаются и по сей день. Но даже уже полученные свидетельства говорили за то, что танки погибли в бою.
Одновременно с поисковой работой началась реставрация находок. От Воронежа до Селявного более 80 километров. Отпуска у членов клуба были уже использованы на подъем танков. Что делать?
— Будем добираться электричками и попутками по выходным дням,— предложил руководитель реставрационной группы Александр Никитович Щербинин.
Все согласились.
Восстанавливая боевые машины, рифовцы обнаружили, что обе тридцатьчетверки побывали в тяжелейших боях. Наложенные швы, сорта электродов, почерк ремонтных бригад — все говорило о том, что танки не менее трех раз побывали в армейских мастерских. По необрезиненным каткам и люку трансмиссии удалось установить время и место «рождения» одного из танков — лето 1942 года, Сталинград.
Работы завершались уже в самом мемориале Щученского плацдарма — на пьедестале, куда был водружен один из найденных танков. На тридцатьчетверке был выведен бортовой номер, нарисована звезда и сделана надпись: «За Родину!»
Черный человек в белой пустыне
Первый матак
Когда «Мартин С.» причалил к пристани, на нее высыпала добрая половина четырехтысячного населения Кагортога. Название поселка переводится с эскимосского языка как «Белый». В плохие годы здешняя бухта по десять месяцев бела и несудоходна из-за льдов, сгоняемых течениями и ветрами и с востока и с запада. Четыре сотни дощатых домов на каменных основаниях разбросаны под горой и смотрелись бы скучно, не будь они покрашены в разные цвета.
Тэтэ Мишель Кпомасси в волнении отошел от иллюминатора, поправил пуловер, сунул руки в карманы незастегнутого пальто и поднялся на палубу.
Поделиться книгой: