Помоги проекту - поделись книгой:
— А почему вы пришли рисовать именно сюда? — спросил я.
— Здесь сочные краски, живописные виды. Наш сонсэн тоже всегда рисует здесь. Он хотя и не знаменитый художник, но отдает все свои силы для того, чтобы мы стали таковыми.
Я огляделся, но ни одного взрослого человека вокруг не увидел.
— А он сейчас не с вами?
— Учитель дал нам задания, а завтра должен сказать, кто из нас больше чувствует природу,— гордо ответил юный живописец, сделав смелый мазок кистью. Я попытался было задать еще несколько вопросов, но молчанием малыш дал понять, что мое любопытство мешает ему работать.
Не страшно есть «кэджан»
Европейцу, как правило, становится не по себе, когда ему предлагают отведать блюдо, приготовленное из мяса собаки. Однако в Корее это — деликатес. Издавна считалось, что в мясе собаки содержатся полезные для человека вещества. А собачий жир широко применяли в традиционном врачевании. Но не всякая собака используется в корейской кулинарии. Специализированные фермы выводят «мясную» породу.
Зная, что европейцы не всегда воспринимают такого рода яства с восторгом, корейцы, предлагая попробовать собачатину, деликатно не называют прямо то, из чего приготовлено блюдо.
Директор университетского общежития Ким Чон Джун, высокий худощавый человек, встретил нас в обед у входа в столовую, где уже были накрыты столы.
— Сегодня для вас приготовили корейский суп «кэджан»,— объявил он.— Наш народ считает его одним из самых вкусных национальных блюд. Попробуйте. Если кому-то не понравится, мы можем подать другой суп. Но наши повара очень старались.
Мы достаточно уже слышали об этом от более опытных кореанистов, чтобы сразу понять, о чем идет речь. На столе стояли тарелки с густым темно-коричневым супом, над которым поднимался ароматный пар. Рядом на блюде горкой была насыпана острая приправа с солью.
Оказывается, приготовить это блюдо могут только искусные повара. Мясо собаки тщательно промывают и подвергают специальной обработке. Деревянными колотушками мясо отбивают от костей до тех пор, пока оно не начнет сходить в виде нитевидных пучков. Из них и варят крутой бульон, добавляя специи и толченые семечки кунжута.
Все работники столовой вышли посмотреть, какое впечатление произведет их фирменное блюдо на европейских гостей.
У супа «кэджан» оказался приятный острый вкус. Однако не каждый из нас смог съесть полную тарелку по чисто психологическим причинам. Но какой же восторг был на лицах поваров и директора, когда некоторые все-таки попросили добавку!
Итак, первый «экзамен» мы прошли и смело можем теперь сказать, что на этом деле «собаку съели».
Раз уж мы заговорили о еде, то нельзя не упомянуть и еще об одном излюбленном у корейцев блюде, без которого трудно представить корейскую трапезу. Речь идет о «кимчхи» — квашеных овощах с перцем.
В старинных кварталах мы часто видели сидящих на корточках женщин, склонившихся над огромными тазами. Они занимались приготовлением «кимчхи». По локоть погружаются руки женщин в красно-желтую массу, состоящую из множества овощных компонентов, главные из которых — листовая капуста, редька и красный перец. Присыпая капусту солью, женщины добавляют мелконарезанные овощи, перец, пряности. Потом начиненную приправой капусту закладывают в большие глиняные чаны, наполовину зарытые в землю. Через несколько недель «кимчхи» готово. Перед подачей к столу его режут на колечки или квадратики и раскладывают в маленькие фарфоровые пиалушки. Острый, приятно кисловатый вкус делает «кимчхи» деликатесом корейской кухни. Существует множество рецептов приготовления этого блюда. В его состав иногда может входить до двадцати различных продуктов, среди которых не только овощи, но и рыба, моллюски, мясо. Мы настолько привыкли к остроте «кимчхи», что, приехав домой в Москву, еще долго добавляли в наши блюда перец и уксус.
«Иксам»
Так в Корее называют женьшень. Издавна считалось, что корни этого растения продлевают молодость, вылечивают многие недуги.
— На поиски одного корня иногда уходили целые месяцы,— рассказывал наш сонсэн, когда автобус петлял по серпантину горной дороги.— Собиратели «инсама» надолго уходили в горы, занимаясь тяжелым промыслом. Стоимость одного корня была баснословной. Сегодня в окрестностях Кэсона драгоценное лекарство выращивают на плантациях.
На просторной равнине, лежащей между высоких гор, куда нас привела дорога, мы увидели длинные ряды грядок, прикрытых тростниковыми циновками.
Растение, произрастающее в горных лесных зарослях, боится сильных солнечных лучей. Вот и предохраняет от них посадки инсама плетеное покрытие. Мы заглянули под соломенную крышу. Меж лапок листьев вытянулись упругие стрелки стеблей растений, увенчанные темно-красными ягодами. В них-то и зреют семена «корня жизни», которые подарят людям еще не один урожай.
Примечательно, что плантация, раскинувшаяся перед нашими взорами, совершенно не имела никаких ограждений, да и сторожа не было видно.
— Иксам с древних времен считался священным растением, продлевающим человеку жизнь,— разъяснил наш сонсэн.— В старину, когда собиратели женьшеня находили корень, они должны были зарыть на его месте семена, чтобы не отнять сокровище у горного леса. И сегодня отношение к ценному растению не изменилось. Вряд ли кому придет в голову самовольно сорвать его или испортить грядку.
Возле плантации, среди сосен, покрывающих склоны гор, стоял небольшой домик сторожа, у которого с завидным спокойствием паслась коза, неторопливо пережевывающая увядающую осеннюю траву. Длинной веревкой она была привязана к сосне. На нас она не обратила никакого внимания. Во дворе на циновке сушились стручки красного перца. Наполовину врытые глиняные чаны с «кимчхи» создавали домашний уют. Возле стены дома из-под земли вверх тянулась печная труба. В отличие от наших деревенских изб корейские жилища не имеют трубы на крышах. Дело в том, что корейская печь «ондоль» имеет особое устройство. Вытяжные трубы, идущие от топки, расположенной ниже пола, проходят под домом. Поэтому пол в таком жилище всегда теплый. Горячий воздух и дым, проходя под полом, выходят через трубу, состоящую из нескольких вставленных одна в другую черепичных трубок. Такая же труба была и здесь. Я дотронулся до нее — теплая.
Возле входа в дом, у открытой двери, стояла обувь. Корейцы всегда оставляют ее за порогом. Внутри теплый пол покрыт циновками, на которых сидят, сложив под себя ноги. Нет в доме и привычного нам стола и стульев. Вся мебель состояла из нескольких сундуков, стоявших около стен, полок с предметами быта, и вышитых узорами подстилок с подушками-валиками. На тумбочке, возле небольшого окна, стоял радиоприемник. Но хозяина дома не оказалось — наверное, отправился в город за покупками.
— Ну ничего,— сказал наш сонсэн.— Главное, что вы посмотрели, как выглядят плантации. А для выращивания корня, обладающего целебными свойствами, надо три-четыре года. Из них приготавливают настои, экстракты. Препараты из «инсама» широко применяют в нашей медицине. Самый лучший «иксам» в Корее выращивают именно здесь, возле Кэсона. Климат в этих местах, сам воздух благоприятно влияют на рост растения.
Горный воздух, славящийся своей чистотой в Чосон — Стране утренней свежести.
Почему молчат умингмаки
В незапамятные времена бродили по тундре два умингмака. Однажды солнечным летним днем стало им жарко. Скинули они теплые шкуры и замерли на взгорке, овеваемые ветерком. А простор ожившей после зимы тундры, пестрота ее трав и бездонность неба были до того хороши, что умингмаки запели от удовольствия. Пели и пританцовывали. Вдруг за холмом раздался собачий лай, и оттуда выбежали охотники, привлеченные громкими голосами. Умингмаки быстро натянули на себя шкуры, выставили рога и приготовились к защите. Но рога не спасли их от стрел...
Опрометчивые животные — овцебыки. Эскимосы называют их «умингмаки» — «имеющие бороды». Некоторые племена жили целиком охотой на овцебыка, как другие — добычей морских животных. Жилища обтягивали шкурами овцебыков, в пищу шло мясо, на освещение — жир, из рогов вырезали чаши, черпаки и другую посуду, детали самострела, наконечники гарпунов. Из шкур и шерсти шили одежду и обувь. А из бород животных плели накомарники, чтобы защититься от мошки и гнуса.
С того времени умингмаки, кажется, больше ни разу не пели, потому что были настороже. Однако это не помешало людям истребить их почти всех. На Аляске последние умингмаки были убиты в середине прошлого века. Среди путешествующих на санях был повышенный спрос на легкие и теплые пледы из шерсти овцебыков. Ценились похожие на каракуль шкурки телят. Погублены были тысячи и тысячи животных.
Пятьдесят шесть лет назад новых овцебыков завезли из Гренландии и расселили по прежним местам. Популяция медленно, не без трудностей разрослась.
И вот возникла новая угроза исчезновения.
Опасность подкралась незаметно. Шесть лет назад больше ста миллионов акров земель Аляски стали заповедными. Общая площадь национальных парков и резерваций по стране одним махом увеличилась более чем вдвое. Здравицы в честь победы отвлекли внимание экологов от того, что в новом законодательстве среди тысяч параграфов лежат, как кукушкино яйцо в чужом гнезде, шесть пунктов, которые разрешают нефтяным компаниям продолжать геологоразведочные работы. «Подкидыши» вылупились в срок и заворочались в гнезде — запасы нефти оказались достойными внимания. Экологи резонно возражали, что этих запасов хватит, чтобы питать страну нефтью три с половиной, а газом — семь месяцев. Это много, если жить только сегодняшним днем. И мало, если учесть, что в жертву будет принесен нетронутый край. Тогда появились проекты законсервировать месторождения до тех пор, пока другие источники не иссякнут, и вернуться к запасам Аляски, применяя методы добычи и транспортировки, более щадящие природу.
Быть или не быть заповеднику заповедником — решится в ближайшие год-два. А пока в спешном порядке созданы исследовательские группы биологов. Задача — подробно изучить, как тундра Аляски отреагирует на масштабное развертывание нефтедобычи. Как промышленное развитие отразится на животных и растениях? Можно ли будущим освоителям подсказать, как уменьшить возможный ущерб?
Отряд биологов, брошенный на изучение овцебыков, на многие месяцы обосновался в тундре между речками Окероковик и Нигуанак.
...Ветер трепал три палатки на бескрайней равнине. Даже бывалому человеку трудно ориентироваться в этих местах без компаса — в бесконечный полярный день. Низкая стелющаяся растительность. Карликовые деревца, ни одного настоящего дерева. Островки высокой травы встречаются южнее и вызывают у забредающих туда овцебыков оторопь — животные поначалу принимают их за твердые препятствия: перепрыгивают или обходят.
Название Окероковик по-эскимосски значит «Место, где припрятано прогорклое сало». Нигуанак— «Попытка увидеть зверя». Чтобы попытка биологов, живших между двумя этими речками, увидеть животных увенчалась успехом, в их распоряжении были радиоошейники, бинокли и подзорные трубы — следить за передвижениями овцебыков, винтовки — на случай столкновения с медведями, рация и дымовые патроны — на случай несчастья. И не боящиеся воды блокноты, на страницы которых заносились важные данные.
Конечно, часть наблюдений можно проводить и на особях, содержащихся в неволе. Например, как это делается с четырнадцатью овцебыками в городе Фэрбенксе. Университетские биологи изучают сезонные расходы энергии животных, их репродуктивность, взаимоотношения между поколениями. Многообразные данные превращаются в графики и таблицы, чтобы дать подробный ответ на вопрос: как овцебыки ухитрились приспособиться к столь неблагоприятной среде обитания? Чтобы выжить, нужно не быть разборчивым в пище. Нужно иметь большую массу и как можно меньшую поверхность тела, никаких больших ушей, длинных хвостов и ног. Идеальная форма животного для севера — шар, покрытый мехом. Овцебыки, кстати, к такой форме приближаются.
Но некоторые наблюдения можно провести только в природных условиях. Вот почему биологам приходилось мерзнуть на холодном ветру, мокнуть под дождем. Исследование было столь скрупулезным, что ученые в течение многих дней и ночей следили за каждым овцебыком из стада в три десятка особей — посменно фиксировали через каждые четверть часа, чем занято животное, куда передвинулось и почему. С вертолета уже изучены количество особей и состав каждого стада, их перемещения по тундре, излюбленные места гона, рождения и выращивания молодняка. Но мелочи быта нормального стада нужно изучать с земли, с близкого расстояния, чтобы отмечать малейшие отклонения от него. Дотошные биологи отмечали даже, сколько раз за ночь просыпаются подопечные, есть ли среди них страдающие бессонницей, что и до какой степени их тревожит.
Биологи были одеты тепло — в кивиутовые штаны и куртки. Овцебыки внесли свою лепту в создание легкой и теплой одежды для тех, кто о них заботится.
Кивиутом называют подшерсток овцебыков. На юге Аляски есть ферма, где сотню животных содержат не ради мяса (похожего на оленье) или молока (кстати, втрое жирнее коровьего), а ради кивиута — «золотого руна Арктики». Его ткут эскимосы из соседних поселений. Шелковистая на ощупь шерстяная ткань тоньше кашемира и в восемь раз теплее обычной шерсти. К тому же она не вытягивается и не садится. Ферма дает двести килограммов кивиутовой шерсти в год. Из нее вяжут шапочки, шарфы, изредка белье. Мизерная выработка — поэтому и цена соответственная. Сто граммов — вдвое дороже кашемира и в пять раз дороже ста граммов серебра!
После длительных наблюдений биологи выделили из грядущих бед две основные. Первая — обеднение рациона овцебыков. Они обитают преимущественно по берегам рек. А строительство дорог и буровых вышек потребует огромного количества гравия с берегов. Количество ив и осок катастрофически уменьшится. Дороги и трубопроводы оттеснят овцебыков от оставшихся нетронутыми речек.
Беда вторая: овцебыки боятся вертолетов и самолетов. Они реагируют на них как на волков — образуют защитное кольцо. Этот способ защиты, безупречный во времена плейстоцена, апробированный еще против львов, когда овцебыки жили в степях, оказался самоубийственным с появлением человека, вооруженного луком и стрелами, а потом ружьем. Один охотник может истребить все стадо, стоящее неподвижно, до падения последнего животного. Некогда, чтобы добыть теленка для зоопарка, истребляли стадо в пятьдесят голов. А охотники говаривали: заплати фермеру, чтобы перестрелять коров в его загоне,— то же ощущение, что и от охоты на овцебыков. Беда с вертолетами в том, что зимой не предусмотренные природой пробежки могут стать роковыми,— перерасход энергии в трескучий мороз.
Степень реакции на низколетящий воздушный транспорт была изучена особенно тщательно: как степень беспокойства зависит от высоты и частоты полетов, смогут ли животные привыкнуть к воздушной технике так же, как к земной.
— Нефтяные компании,— жаловалась руководитель группы биологов Патриция Рейнольдс,— хотят получить аптекарски точные ответы. Например, насколько опаснее, если вертолет пролетит над стадом не пять раз в день, а десять? Хорошо, десять опасно. Тогда поторгуемся: а восемь? Абсурдные вопросы.
Можем точно указать, где размещать оборудование, поселки, где оставить коридоры для прохода животных. Можем предсказать, в какие периоды овцебыки наиболее уязвимы. Эти неуклюжие на вид животные приспосабливались к тяжелейшим условиям. Быть может, овцебыки привыкнут и к близости людей, машин и вышек.
— Экологи норовят остановить прогресс, навесить на Аляску замок, заставить ее жителей носить шкуры! — так категорично высказывается один из конгрессменов. Такая позиция на руку нефтяным компаниям, которые норовят решать судьбу края, не прислушиваясь к чаяниям самих жителей Аляски. Но прогресс прогрессу рознь. Зачем же гусеницами по живому телу природы, если во многих случаях до объезда рукой подать!
Именно такие объезды выискивают специальные группы вроде возглавляемой Патрицией Рейнольдс. Отрадно, что ученые всерьез, притом заранее, изучают, как превратности освоения отзовутся на тундре. Обычно такие группы создаются, чтобы собирать черепки — спасать уже почти безнадежно загубленную флору и фауну. Иное дело: посчитаются ли с выводами и рекомендациями экологов те компании, которые развернут работы на Аляске?
Стоит вспомнить еще одно эскимосское предание. Оно повествует о том, как два молодых эскимоса поспорили: велик ли мир? Не придя к согласию, они снарядились в путь и разъехались в противоположные стороны. Родились дети их сверстников, а потом дети" этих детей. И только тогда спорщики вернулись. А тем рогом для питья, который каждый сунул себе за пояс, они не смогли зачерпнуть воды из родной речки: рога стерлись до кончиков. Вот как велик мир!
Неужели в таком большом мире не найдется места для нескольких сотен умингмаков?
А пока на Аляске катятся по снегам в лютые морозы почти черные лавины животных, полные неуклюжей грации и одетых в дорогие меха. А пока на Аляске под добрым летним солнышком умингмаки пощипывают ивовые прутики, задумчиво, неторопливо и — наученные многовековым опытом общения с человеком — молча.
Куда уходят корни «кедров»
В тот воскресный день, 6 июня 1982 года, когда Израиль напал на Ливан, я был в небольшой подмосковной деревушке. «Неужели это всерьез?» — еще не веря в случившееся, спрашивал я себя. Но переданное вечером по радио сообщение не оставляло сомнений: на юге Ливана идут ожесточенные бои.
Длинная дорога в Бейрут
Почти две недели ушло на оформление документов. Но и после этого добраться до места событий удалось не сразу. Бейрутский аэропорт был закрыт, потому что израильские войска уже находились на подступах к ливанской столице. Оставалось сначала лететь в Сирию, чтобы оттуда попытаться на машине проехать в Бейрут.
Увы, в Дамаске я узнал, что осуществить мой план нелегко: израильтяне полностью блокировали Бейрут и никого, кроме дипломатов, не пропускают. Тогда я связался по телексу с коллегами из бюро АПН в Ливане и попросил помочь. Через день — телеграмма: «Ждем от десяти до двенадцати в поселке Арида в здании таможни».
До израильского вторжения из Дамаска в Бейрут обычно попадали по международному шоссе через горный перевал Дахр Эль-Бейдар. Теперь шоссе было перерезано захватчиками. Пришлось ехать кружным путем.
В назначенное время в сером одноэтажном здании таможни с ливанским флагом на крыше меня ждал заместитель заведующего бюро АПН Иван Проценко. Процедура оформления въезда заняла всего несколько минут. Перелистав мой паспорт, ливанский пограничник задал единственный вопрос:
— Руси?
— Да, журналист.
— Ну, что ж, успехов вам! — Пограничник сделал в паспорте отметку, но, прежде чем вернуть, посоветовал: — В город лучше въезжать через морской порт. Там контроль не такой строгий...
Садясь в машину, я подумал о непредсказуемости журналистской судьбы, опять забросившей меня в Ливан, который уже несколько десятилетий является главным объектом вооруженных провокаций израильской военщины.
Дорога шла через небольшие населенные пункты, где раньше бывать не доводилось. Здесь ничто не напоминало о войне: блестели в лучах солнца вымытые стекла витрин; в овощных лавках шла бойкая торговля; у кофеен за столиками сидели мужчины, не спеша потягивая кальяны. Время от времени в толпе прохожих мелькали вооруженные люди в зеленых пятнистых комбинезонах. Знаков различия разглядеть я не мог и поэтому спросил у Проценко:
— Палестинцы?
— Нет, сирийцы из межарабских сил (Межарабские силы безопасности прибыли в Ливан по просьбе его правительства осенью 1976 года с целью прекратить гражданскую войну. Их основной контингент составили сирийские подразделения.).
Взглянув на часы, он включил радио. Передавали военную сводку. Под Бейрутом шли упорные бои. Израильские корабли и артиллерия вели интенсивный обстрел столицы. Усилились налеты авиации на жилые кварталы. Госпитали и больницы переполнены. В Тире, Набатии и Сайде оккупанты провели массовые аресты. Всех задержанных на вертолетах вывезли в Израиль. На месте разрушенной деревни Ансар захватчики начали сооружать концентрационный лагерь...
— Неужели настоящий концлагерь? — не поверил я.
— Чему ты удивляешься? В Ливане израильтяне бесчинствуют так же, как фашисты во время войны у нас.
За Триполи началась автострада. Машин было немного, и Проценко прибавил скорость.
— Смотри,— сказал он, когда миновали город Библос, и показал на выступавший далеко в море мыс.— Джуния, логово фалангистов.
Но Джунию мы проскочили так быстро, что я не успел ничего толком рассмотреть.
— Считай, приехали,— сказал Проценко, заметив, что я поглядываю на часы.— Бейрут,— он махнул рукой в сторону моря.
Столица Ливана была окутана плотной серой пеленой. Над ней поднимались к небу столбы густого черного дыма. Невольно мелькнула мысль, что, может быть, в эти минуты израильская авиация бомбит Западный Бейрут и под бомбами гибнут люди...
Мы въехали в морской порт через северные ворота. Проценко уверенно вел машину вдоль пустовавших пакгаузов, мимо посеченных осколками контейнеров, выстроившихся в километровую шеренгу.
— А вот и они,— усмехнулся он и показал глазами вперед.
Около полуразрушенного здания таможни стояли три бронетранспортера. Рядом сидели обнаженные по пояс солдаты. Неподалеку — палатка с развевающимся над ней бело-голубым израильским флагом. Справа от нее танк, на котором расположился кто-то из членов экипажа. Подставив солнцу оголенную костлявую спину, он читал газету.
— Неплохо устроились, а? — сказал Проценко.— Хозяевами чувствуют... Вон даже рыбу ловят...
Подъехали к контрольно-пропускному пункту с большим щитом, на котором на иврите и арабском было написано: «Стой! Перед тобой граница. Предъяви документы. Военная полиция израильской армии». Перед машиной вырос охранник с автоматом наперевес. Это был невысокий парень лет девятнадцати в давно не стиранном обмундировании. Поверх были надеты засаленный пуленепробиваемый жилет и потертый брезентовый подсумок. На тонкой шее болтался алюминиевый медальон с личным номером. Израильтянин был небрит, помят, казалось, он только что вышел с гауптвахты.
— Документы!— рявкнул он охрипшим голосом.— Выйдите из машины!
Проценко не спеша выключил мотор, положил в нагрудный карман рубашки ключи.
— Вылезай, Костя. Разговор, видно, будет долгим.
Мы вышли из машины и отдали паспорта израильтянину.
— Поднимите капот, откройте багажник!
— Машина дипломатическая,— возразил Проценко.
— Для нас это не имеет никакого значения,— усмехнулся охранник.— Откройте багажник!
— Еще раз повторяю,— выделяя каждое слово, сказал Проценко: — Машина дипломатическая.
— А мне наплевать на ваш дипломатический номер. Да будь вы хоть из ООН, я все равно заставлю вас открыть багажник.— Он небрежно передернул затвор, демонстративно навел на нас автомат и прохрипел: — Ну-у!
Израильтянин сделал шаг назад и, не сводя автомата с Проценко, закричал:
— Открыть багажник!
— Позовите офицера,— потребовал Иван.
— Он отдыхает,— осклабился охранник.
Поделиться книгой: