Помоги проекту - поделись книгой:
Явре сбавил скорость, и вельбот пошел вдоль кромки тесно плавающих льдин, выискивая проход. Танко оглядел охотников — нигде не должно быть белого пятнышка. Любой движущийся белый предмет, хоть шапку на голове охотника, морж принимает за злейшего врага — умкы, медведя, и моментально прыгает в воду. Также пугает его блеск стекол очков, бинокля.
Вельбот шел час. Солнце уже клонилось к западу, плавя лучами край океана. Вот наконец подходящая льдина с высокими торосами. Причалили в глубокую выемку, второй вельбот вошел следом. Рев моржей висел в воздухе вязким, обволакивающим грохотом.
Танко, Тынаургин и Аннеле полезли на торос. Лежбище оказалось метрах в четырехстах. Звери лежали группами на небольших льдинах. Танко насчитал с десяток стариков. Они спали, выставив клыки в стороны. Некоторые положили головы на спины соседей. Четверо моржей-стариков лежали на большой отдельной льдине — идеальная цель, но как подойти? Ледяной массив, окружающий лежбище, был недоступен для вельбота. А без вельбота нечего и думать об отстреле: такую тушу на кромку не вытащишь, да и нельзя уходить от лодок далеко — лед есть лед, обстановка может измениться в несколько минут...
— Что делать? — спросил Танко.
— Ночевать, — сказал Тынаургин. — Поздно.
— Да,— поддержал Аннеле. — Если ночью будет ветер, лед раздвинет. А нет — пойдем дальше.
В стороне от тороса вспыхнул костер. Охотники на чистой мешковине разложили посуду, хлеб, масло. В кастрюле забулькала вода. В воздухе завитал аромат. Вдруг у края льда сильно плеснуло, и показалась морда с торчащими клыками. Животное несколько секунд разглядывало людей и, наконец ухнув, исчезло.
— Молодая женщина, очень любопытная, — сказал Тынаургин.
— А днем, на льдине, какая была? — спросил Явре.
— Наурыркы. Совсем взрослая. Опасная женщина. Питычи рассказывал: однажды, когда он был совсем молодой, долго искали зверя. Но сильный ветер гнал большую волну, и наступило время поворачивать пустую байдару к берегу. И тогда они увидели наурыркы и пэнвеля. Охотники помнили, что женщины и дети отдали им все запасы, оставили только чуть-чуть муки. И хозяин байдары направил лодку в сторону льдины, а сам приготовил винчестер. Раздался выстрел, но пуля не убила наурыркы, только ранила. Она с ревом бросилась в воду, за ней пэнвель. Наурыркы нырнула под лодку и ударила ее снизу. Байдара, как клочок шкуры, отлетела в сторону, но прежде Питычи успел схватить свою винтовку. Питычи хоть и молодой был, но уже хороший охотник. Моржиха высунула голову, чтобы глянуть на врагов, и Питычи выстрелил ей точно в висок, в единственное место, которое пробивает пуля. Моржиха утонула, а пэнвель закричал и стал ее спасать. Он поднял наурыркы на поверхность, и тут рулевой не растерялся и метнул в нее гарпун. Теперь наурыркы была поймана, и Питычи с рулевым огляделись. И увидели, что хозяина байдары нет в лодке. Питычи помнил, что он стоял на носу в момент удара. Они осмотрели море далеко вокруг, но так его и не нашли.
В небе замерцали звезды, обливая море и льды холодным зеленым светом. И ревели, устраиваясь на ночлег, животные.
Утро не принесло удачи. Моржи находились рядом, но по-прежнему были недосягаемы. Ветра не было.
— Идем искать, — решительно сказал Танко.
Вельботы выбрались из уютной бухточки и взяли курс на юго-запад: перед отплытием видели там скопление торосистых льдин. Через три часа подошли к ним, заглушили моторы и долго слушали. Один раз вроде почудился крик. И все. Во льдах зияли широкие разводья, на западе виднелось чистое море, а дальше, у горизонта, снова лежали льды. Придется плыть и туда, подумал Танко. Он приказал включить двигатели и повел вельботы в мешанину полей. Разводья оказались обманчивы. Они быстро сузились, и через два километра суденышки шли уже в тесных извилистых каналах, забитых мелким крошевом.
Потянулся ветерок. Лед зашелестел, где-то рядом треснуло, еще раз, еще, и постепенно треск слился в непрерывный гул. Лед пришел в движение, а ветер тут же стих. Случайный порыв сдвинул тяжелые глыбы, они лезли друг на друга, открывали каналы в одном месте и перекрывали в другом. На глазах возникали хаотические нагромождения, дыбились цепи голубых торосов, летели в воздух осколки льда...
На вельботах пошли в ход пешни и топоры. Танко отбивал ледовую атаку на носу вельбота. Явре — по бортам, зорко следя за общей обстановкой. Он моментально включал мотор, стоило оказаться впереди хоть небольшому клочку чистой воды. И все же несколько раз не убереглись: льдины били в борта так, что казалось — сейчас затрещат доски и хлынет вода. Но лодка держалась, и это придавало силы. Наконец они попали в расширяющееся разводье, которое шло к западному краю ледового скопления. Теперь вперед, как можно быстрее! Через полчаса они выскочили на чистую воду. Второй вельбот скользнул следом, закачался, пристроился сбоку.
— Как у вас? — спросил Танко, доставая сигареты.
— Нам легче, — сказал Тынаургин. — Дорогу вы делали.
Танко поднял слетевший во время аврала малахай, надел на голову. Коварен гильгиль, морской лед. Сколько забрал он из жизни смелых охотников, особенно в старые времена, когда ходили добывать рыркы на байдарах, без моторов. Лед обнимал байдару, лишая возможности работать веслами, протыкал шкуру, душил. Трещал деревянный каркас, и охотники, кто успевал, выпрыгивали на лед. А некоторые хоть и могли, но не прыгали: знали, что шансы выжить одинаковы в воде и на льду, только в воде конец приходил быстро, без мук голода и призрачной надежды на помощь, которая никогда не придет...
Сейчас у зверобоев крепкие вельботы и сильные моторы по два на каждом. И еще — всегда можно позвать вертолет. Танко бросил взгляд на свой рюкзак: там в пластиковом мешке упакована рация.
Охотники покурили, совсем успокоились после ледовой схватки и вышли на связь. Послушали, как совхозный радист Тынерультын переговаривался с бригадирами: там начинался праздник молодого оленя «Нэнрирунэ. В тундре будут веселиться, женщины заготовят хорошие шкурки для зимней одежды себе, мужьям и детям, будут гореть праздничные костры и звучать в ярангах песни под рокот бубна, будет вариться в котлах вкусное свежее мясо...
А тут вот дело не клеится. Вторые сутки пошли, а удачи нет. Танко вздохнул. В ярангах тоже ждут от них хорошей работы, там очень ценится зимой моржовое мясо... С древнейших времен пастухи-оленеводы выменивали его на шкуры и оленину у береговых охотников. Моржовое мясо делает человека здоровым и сильным, а ноги его неутомимыми в длительных перегонах стад.
Тынерультын назвал позывной радиостанции на вельботе.
— Нот канайгын, — ответил Танко. — Тут я.
— Здравствуй. Где — тут?
— В море. На западе от поселка.
— Ничего нет?
— Нашли лежбище, да подойти нельзя. Ищем другое.
— Понятно. На связь не забывай выходить.
На полпути вельботы догнала орущая стая чаек. Чайки, как говорит старая примета, почти всегда приводят к моржам, если идти следом. Танко приободрился и махнул рулевому. Тот понял и довернул вельбот точно за галдящей стаей. Вскоре увидели плывущую «трехэтажную» моржиху. На шее у нее сидел детеныш, кечыкы, а на нем еще один. Животное плыло в том же направлении, что летели чайки. Кергувге провел вельбот совсем близко от животных. Моржиха усыновила чужого детеныша, это понятно, они никогда не бросают моржат, если гибнут родители. Но кто мог стрелять в моржиху, да еще с кечыкы? Танко внимательно пригляделся и увидел на спине верхнего моржонка длинные, словно проведенные ножом, параллельные раны, совсем свежие. Ясно. Это охотился грозный умкы. Мать осталась на льдине, погибла в схватке с медведем, но дала возможность уйти сыну, а подруга ее приютила детеныша и теперь явно направляется к своим, к лежбищу.
Когда обогнали моржиху, Явре выключил мотор, и все услышали далекий хриплый стон. Он не прекращался ни на секунду, и Танко одобрительно сказал:
— Айнеркыт!
— Орут! — весело подтвердил Явре.
— Этого! — решил Танко, опустил бинокль и махнул второму вельботу. Лодки поравнялись, и к ним перешел Аннеле, умелый стрелок.
При охоте на моржа к отстрелу готовятся двое. Зверь обычно лежит на краю льдины, и, если первый выстрел неудачен, животное моментально скатывается в воду. Охотник даже не успевает передернуть затвор.
— Кытвэю! Старый! — одобрительно сказал Тынаургин, разглядев моржа в бинокль. — Много прожил!
Аннеле сел рядом с Танко, они пошевелились, расправляя одежду, чтобы нигде не жало и не тянуло, примерились к винтовкам. Все хорошо, можно плыть.
Танко, не поворачиваясь, держа винтовку наготове, громко сказал:
— Выключай.
Рулевой и моторист взяли весла, осторожно опустили в воду: на человеческий голос рыркы не реагирует, а вот плеск воды привлекает его внимание сразу. Поэтому весла из воды вынимать нельзя. Надо заносить вперед лопасти под водой, разворачивая их после окончания гребка на девяносто градусов. Чтобы против воды весло шло боковой гранью, бесшумно и легко.
Морж неожиданно поднял голову, повернул в сторону вельбота. Все замерли. Ханко несильно посвистел. Моржа, как ни странно, успокаивает человеческий свист. Старик послушал, глянул на соседей. Те лежали не шевелясь. Тогда он тоже опустил голову. До него оставалось метров шестьдесят.
— Стреляй, — сказал бригадир.
Аннеле чуть шевельнул стволом, замер. Четко и сухо стукнул выстрел. Морж даже не дрогнул. На всякий случай Танко подержал его на прицеле еще десяток секунд, потом опустил винтовку:
— Очень хорошо!
На втором вельботе возбужденно и радостно закричали. Другие моржи вскинули головы и свалились в воду. Пена и брызги долетели до вельботов, которые подходили к льдине.
Охотники высадились торжественно, не торопясь. Окружили добычу.
— Рыркы очень большой.
— Аннеле большой охотник. Аннеле слушал похвалы молча, только улыбка бродила по его лицу.
Принесли из вельботов веревки, ножи. Морж лежал на боку, и зверобои, проделав в ластах дырки, пропустили через них веревки. Потом все вместе, навалившись, повернули моржа спиной вверх.
Когда с разделкой было покончено, Кергувге заложил в кастрюлю почки, сердце, жир. Воды в канистре осталось на донышке, и он пошел к ближайшему торосу, пешней, отбил верхушку. Верх любого тороса — чистая питьевая вода. Давно уже зверобои не пробовали свежей моржатины...
Танко удовлетворенно улыбнулся: прямо по курсу из воды выросла верхушка маяка, затем тонкой серой ниткой обозначился берег. Точно вывел...
Всегда после удачной охоты они причаливают здесь, в двенадцати километрах от поселка. Ритуал установился давно, и никто не хочет его менять. Ведь нужно привести себя в порядок после двухсуточных скитаний и ночевки во льдах. А заодно сообщить, что у зверобоев Валькарая, работников совхоза имени Ленина, рука все так же крепка и глаз верен. Пусть встречают добытчиков, хранителей древнего традиционного промысла.
Подошло время связи, и на вопрос Тынерультына, где они находятся, Танко буднично, как само собой разумеющееся, сообщил:
— На маяке.
— С добычей, значит, — понял радист. — Поздравляю. А домой?
— Собираемся...
Уже в тяжелых осенних сумерках разгружали вельботы, и Танко думал о том, что с утра надо проверить моторы и через день выходить снова, пока Анкы спокоен.
Радующие глаз
В небольшом тоголезском городке Кпалиме есть центр народных ремесел. Здесь берегут, обогащают традиции народных умельцев, готовят кадры мастеров, чтобы всегда радовали глаз и сердце матовая керамическая посуда, резные деревянные маски и панно, фигурки из кости, ковры, кружева, вышивки бисером. И конечно, батики — яркие, веселые.
Батиком называют в Африке не только сами картины, но и технику их исполнения. И термин, и технология создания батика были давным-давно привезены сюда из далеких краев, но в Африке его считают своим.
Сделать батик не так-то просто. Сначала на ткани рисуют очертания будущей картины. Покрывают часть узора расплавленным воском и опускают ткань в чан с красителем. Материя под слоем воска остается непрокрашенной. Лишь по краю краска немного просачивается под воск. Это и создает прелесть батика — неровный, будто небрежный контур рисунка, этим-то и отличаются друг от друга батики, выполненные по трафарету. Когда высохнет одна краска, ткань опускают в другую, снова закрыв нужные места воском. Столько раз, сколько разных цветов будет на батике. В Того предпочитают сине-голубые оттенки краски индиго, красно-бурые, бордовые, коричневые. Темы рисунков тоже разные — изображения священных животных, мифологические сюжеты и просто жанровые сценки: танцы, праздничные процессии, приготовление обеда, сбор урожая арахиса. То, что видят художники вокруг себя, что подсказывает им воображение.
Пирамиды степей
Л етом 1951 года в археологии эпохи меди и бронзы произошло вроде бы рядовое событие. Поблизости от Мелитополя, на землях совхоза «Аккермень», исследователи раскопали ничем внешне не примечательный курган. В научных архивах и фондах остались вещи из погребений, чертежи и рабочий дневник. Из последнего явствовало, что дольменоподобная (Дольмен — древнее погребальное сооружение в виде большого каменного ящика, накрытого плоской плитой.) гробница окружена каменной выкладкой — кромлехом — и в ней найдены останки человека и животного. Обломки костей другого человека были уложены под южной частью кромлеха, а восточнее располагалось скопление бычьих зубов. Примечательны пять столбовых ям северо-восточнее каменной выкладки и кострище возле них...
Вот и все. Ничего из ряда вон выходящего. Но если бы исследователи повнимательней рассмотрели очертания ограды-кромлеха!
Не обратили внимания на конфигурацию каменных конструкций и раскопщики подобных курганов на Херсонщине. А вот археологи, работавшие в раскопках у села Баштановка Татарбунарского района Одесской области, — те обратили. И определили, что конфигурация каменной выкладки под баштаковским курганом антропоморфная, то есть человекоподобная.
Примерно в то же время ученый-историк В. И. Марковин начал исследовать символику кавказских дольменов. И спустя годы специалисты прочитали в его книге, что отверстия дольменов, некогда запечатанные каменными «пробками», символизировали соединение женского и мужского начал: «В целом дольменная постройка, плотно закрытая каменной пробкой, представляла собою вместилище умерших предков, которые способны были влиять на будущий достаток и плодородие».
...Я шел к подобным выводам своими путями. А началась эта дорога двенадцать лет назад, в Присивашье.
В те кажущиеся уже далекими дни начальник моей экспедиции, убедившись в доскифской принадлежности Великой Могилы и утратив к ней интерес, поручил мне — тогда еще студенту истфака МГУ — «докопать» этот восьмиметровый гигант.
Твердо известно, что на высокохудожественные вещи в доскифских курганах III—II тысячелетия до нашей эры рассчитывать нечего — тут ни с кем спорить нужды нет. Но меня заинтересовала «архитектура» рукотворной горы. Она-то и подтолкнула на идею: проследить конструкции одиннадцати досыпок Великой Могилы.
Курган стоял неподалеку от Перекопа и хранил в себе следы двух войн. Бульдозеристом у нас работал отчаянный парень. Он утюжил заплывшие зигзаги окопов, не боялся затаившихся мин. И вот в очередной раз лихо развернул свой Т-100 и ринулся сметать отвал края площадки на вершине одной из досыпок. А я смотрел на четко проступающие контуры края — силился что-то припомнить, понять. И рисовал, рисовал.
Потом уперся взглядом в рисунок:
— Стой! Сто-ой!
Трактор тут же замер. Но поздно...
Так по моей неопытности была загублена еще одна из человекоподобных надмогильных конструкций. А сколько их исчезло по такому вот неведению, из-за несовершенства тогдашней методики полевых исследований. В моем дневнике осталась лишь простенькая схема человеческой фигуры, обращенной головой на север.
Сводя позднее чертежи разрезов и планов Великой Могилы в единое целое, удалось выявить, что площадка располагалась на выпуклом «животе» женской фигуры со скрещенными руками, а под левой ее грудью, в области сердца, и размещалось погребение...
Последующие годы принесли мне и некоторым коллегам из других экспедиций Института археологии АН УССР еще десятка четыре подобных фигур. Среди них — два кромлеха. На Всесоюзных археологических конференциях научный мир доброжелательно принял доклады о них, вскоре увидели свет и публикации.
И вот он, полевой сезон 1981 года. Особенно удачный. Херсонская экспедиция, руководимая романтиком археологии Анатолием Ивановичем Кубышевым, открыла памятники, зримо представившие сущность человекоподобных «пирамид». В апреле и мае мы раскопали пятиметровый курган у большого поселка Великая Александровка. Затем занялись его собратьями близ села Староселье.
Эти места были уже знакомы — судьба свела меня с ними на следующий год после Великой Могилы. Что теперь сулят новые раскопки известных курганов?
И вот через две недели под лопатами археологов проступили очертания двух кромлехов. Древнейший из них окружал погребения трипольской культуры и выходцев с Кавказа (Археологическая культура эпохи энеолита (4—3 тыс. лет до н. э.) названа по селу Триполье под Киевом. — Примеч. ред.). А на плитах северо-западного сектора кромлеха нас привлекла выбитая сцена: два пса гонят дикого вепря, а за ними гордо шествует закрашенный охрою тур. Над двумя древнейшими погребениями стояла еще одна гробница, уже кеми-обинской культуры (Культура раннего бронзового века (3 тыс. лет до н. э.) названа по селению Кеми-Оба в Крыму. — Примеч. ред.). Ее окружила вторая каменная ограда. А она-то и имела подобие человеческой фигуры, обращенной головою на север. У ног фигуры темнела яма с обломками жертвенных костей на дне.
...Пока А. И. Кубышев и С. В. Полин (соавтор раскопок в поселке Великая Александровка) разбирались с собранными воедино материалами кромлехов, я готовил аналоги из близлежащих курганов. Вместе со мной работали и специалисты в других областях археологии: Анатолий Иванович занимался древними славянами, а Сергей Васильевич — скифами и сарматами. Мне предстояло разъяснить значение добытых экспедицией материалов из Великоалександровского и Старосельских курганов.
— Знаете ли, а ведь Талмуз, Осирис и прочие божества изображались не только подобными людям, но и в виде быков, а их погубители — вепрями. Растерзанного же Таммуза искала собака...
Тут мы разом взглянули на фигурки животных, выбитых на камнях первого кромлеха. Затем я взял чертеж ямы с останками принесенного в жертву.
— Так-так-так! — предупредил меня Анатолий Иванович Кубышев.— Связи с представлениями древневосточных культур показать сможем. Давай-ка теперь о местных особенностях.
— Это не просто вепрь, собаки и бык, а символы созвездий зимы, весны, лета! Гончие Псы прогоняют Вепря (наверное, нынешнее созвездие Скорпиона или Стрельца) и открывают дорогу Тельцу, который зимою скрывается за горизонтом, то есть словно бы умирает...
— Ну, ну! — недоверчиво усмехнулся Сергей.
— Вот антропоморфный кромлех. Истоки его можно найти в статуэтках трипольской культуры, но функции этого куда богаче и интересней. Он окружает могилу, и погребенный оказывается в его, обратите внимание, раздутом чреве. Олицетворение матери-Земли, которая возродит погребенного к новой жизни! И не просто возродит, а воскресит по законам Вселенной...
— Объясняй,— потребовали коллеги.
— Смотрите — кромлех ориентирован так же, как и ему предшествующий. И оба они отлично приспособлены для календарно-астрономических наблюдений за ходом созвездий и Солнца...
Старался я говорить как можно спокойней, хотя волнение ни от кого не укрылось. А Кубышев, тот уже чувств не скрывал:
— Вот это да-а!.. Вот это действительно единство людей и природы! — воскликнул он, имея в виду, наверное, отшумевшую накануне в институте дискуссию о связях древних обществ и природной среды.
— Ну, не так чтобы и очень ново, — скорректировал обстоятельный Полин. — Просто время пришло, методика вызрела.
Поделиться книгой: