Помоги проекту - поделись книгой:
И внезапно в самых непроходимых зарослях на крутых склонах Сьерры, обращенных к Карибскому морю, Сепульведа наткнулся на каменную лестницу. За ней — на еще одну, куда более парадную, чем первая. А дальше — больше...
Примчавшиеся археологи немедленно приступили к раскопкам. И сегодня перед глазами изумленных специалистов уже встают руины расчищаемого от джунглей города, в котором некогда жило — трудно поверить — миллион с лишним людей!
Древняя Тайрона, та самая, упоминавшаяся в хрониках Тайронака, являла собой скорее не один сплошной город, а конгломерат из двух-трех сотен поселков, как сказали бы мы теперь, городского типа. Лежат они, тесно примыкая друг к другу, наподобие складок веера на высоте от 900 до 1200 метров над уровнем моря. Тут и там рядом с как будто специально для обозрения построенными каменными площадками грохочут мощные водопады; тщательно возведенные подпорные стенки препятствуют эрозии почвы, оползням и камнепадам; крутые улицы отчетливо повторяют все извивы изрезанных горных склонов, по которым проведены искусственные дренажные каналы...
Правда, каменные громады Мачу-Пикчу — открытого несколько десятилетий назад в Перу «тайного города» инков — превосходят масштабы Таировы. Однако по выразительности строительной культуры и, что совсем уж неожиданно, по тому уважению, с которым тайронцы относились к окружающей их среде,— они далеко превосходят древних перуанцев. Мачу-Пикчу и другие города инков были в первую очередь укреплениями, и при их строительстве природу не очень-то щадили! А жители Таировы, очевидно, предпочитали менее воинственный образ жизни, но при этом старались ладить с горами, лесами и водами, а не «покорять» их.
На тщательно выровненных террасах, опоясывающих склоны, стояли бамбуковые и деревянные хижины, крытые пальмовыми листьями. Около каждого дома — свой приусадебный участок, где выращивали главным образом кукурузу. Впрочем, раскопки показали разделение труда, свойственное горожанам: жившие на верхних склонах индейцы занимались как земледелием, так и ткачеством — их изделия, очевидно, шли на продажу. Ниже, вдоль дорог и лестниц, ведущих к берегу моря, обитали рыболовы, солевары, собиратели моллюсков. Здешние продукты труда также шли в пищу всей общины. Товарообмену способствовали поддерживавшиеся в отличном состоянии дороги и тропы, соединявшие между собой все «микрорайоны» Тайроны.
Кто же построил этот город, кто жил в нем? Этнографы и антропологи сначала выдвинули трех кандидатов: племена коги, араваков, санка, ныне населяющие различные районы Сьерра-Невады-де-Санта-Марта. Но потом, сопоставив характер жилищ и установив, что круглые дома тайронского типа, возведенные на характерном каменном фундаменте, сохранились сегодня лишь у коги и араваков, ученые признали все права прямых наследников за ними.
Тут вспомнили и о том, что еще в 1908 году французский граф Жозеф де Бретт, увлекавшийся этнографией, начитавшись испанских хроник и съездив на место их действия, опубликовал книгу, посвященную нравам и обычаям коги. Однако сочинение дилетанта, пытавшегося увидеть в робких длинноволосых, одетых в белые туники жителях джунглей наследников древней высокой цивилизации, специалисты тогда всерьез не приняли. Незадолго перед второй мировой войной здесь побывала экспедиция из США, но и она не нашла почти ничего достойного научного интереса. Первое глубокое этнографическое и антропологическое описание коги, позволяющее предположить их связь с незаурядной цивилизацией доколумбовых времен, сделал колумбийский ученый югославского происхождения Герардо Рейхель-Долматов, проживший вместе с племенем коги более трех лет. Теперь-то его труд очень пригодился: археологи пользуются им как справочником-путеводителем в попытках восстановить картину повседневной жизни древних тайронцев.
А жизнь эта была жестоко поломана в один далеко не прекрасный день 1599 года, когда индейцы, не выдержав гнета конкистадоров, восстали против жестоких пришельцев, «Висячие сады» Тайроны окутал дым пожарищ, по ступеням улиц-лестниц, по каменным каскадам каналов обильно потекла кровь. Даже видавший виды хронист Хуан де Кастельянос неодобрительно рассказывает, как капитан конкистадоров по имени Пиноль приказал отрезать уши, носы и губы всем пленным мужчинам. Оставшихся в живых испанцы согнали с их родных горных террас в долину, где многие затем нашли смерть.
Перед тем, кто сегодня сойдет с вертолета, опустившегося на площади, где тайронцы некогда проводили свои празднества, предстанут три квадратных километра руин, полностью расчищенных от зарослей. Повсюду видны группы сотрудников антропологического факультета Андского университета, Колумбийского института антропологии, Института природных ресурсов, студентов и рабочих-индейцев, склонившихся над раскопами, из которых нередко извлекают интереснейшие памятники далекого прошлого. Недавно весь район Санта-Марты был объявлен национальным парком.
Колумбийцы, изучая этот интересный уголок природы, бывший когда-то исторической сценой для еще одной до сих пор остававшейся неизвестной древней цивилизации, делают все возможное, чтобы создать уникальный «музей археологии и этнографии» под открытым небом...
Первые всходы
Лабиринты Меркато
Ч асть столицы, где расположен базар, официально называется Аддис Кетема. В народе, однако, сохранилось итальянское название — Меркато. Квартал этот — целый город, и, если верить путеводителям, — самый большой базар Африки. Предполагают, что здесь живет сто тысяч жителей.
Повсюду, насколько охватывает глаз, сверкающие гофрированные крыши. Им, кажется, нет числа. Узкие и извилистые переулки прорезают скопления хижин. Они запутаны так, что образуют лабиринт, выбраться из которого без провожатого невозможно.
Мы идем с Ато Тамене, он знает город — в особенности Меркато — как свои пять пальцев. Проходим по кварталам столяров и корзинщиков, гончаров, кузнецов, портных. Минуем горы корзин, циновок, подносов, преграждающих вход в мастерские и лавки. Посреди улицы сидят на корточках торговки. Зерно продают ковшами, фрукты — поштучно, а пряности — на граммы. Нас окружает стадо коз. Их гонят на продажу. Они занимают всю проезжую часть. Автомобили останавливаются, но водители, кажется, относятся к таким инцидентам как к неизбежности.
Поворот, еще поворот, и перед нами благовония Востока. Из открытых мешков струятся ароматы фимиама, розмарина, черного и красного перца, мускатного ореха, имбиря и множества других кореньев и травок, которых я в жизни не видел и даже не знал об их существовании. Торговцы сидят повсюду — на малейшем клочке земли, в самом тесном закоулке между домами.
— Здесь, на базарной площади, — говорит Тамене, — были повешены те, кто начинал бороться за перемены в Эфиопии. Их несколько дней не снимали с виселиц, чтобы запугать других. Гирмане Нивейя повесили уже мертвым для устрашения.
Сторонники реформ предприняли в 1960 году попытку свергнуть Хайле Селассие, находившегося за границей. Руководил заговором Гирмане. Раньше он был губернатором в Сидамо и уже тогда пытался осуществить некоторые реформы. Послав землевладельцев в парламент, министерства и другие учреждения в Аддис-Абебе, Гирмане ограничил власть управляющих поместьями и приступил к земельной реформе. Правда, далеко по этому пути ему продвинуться не удалось. Князья и помещики разгадали его намерения, и император сместил Гирмане. Тот пытался организовать переворот, но потерпел неудачу. Тогдашние сторонники реформ боялись народа, который, как они считали, не мог понять их, и не искали у него поддержки.
— Неграмотность сегодня одна из наших больших проблем, — продолжает Тамене. — Ослепленные, обманутые люди у нас еще есть. В Меркато теснятся мелкие торгаши плюс часть населения из самых отсталых районов. Большая засуха 1973/74 года еще больше увеличила армию безработных. Многие из них за несколько быров готовы были на все.
Пяти тысячам жителей Меркато предложили работу в целинных районах на государственных фермах, где пока не хватает людей. Нашлись в Меркато люди, которые стали подговаривать переселенцев от нее отказываться. Но большинство из этих пяти тысяч были молодые безработные, и им очень хотелось найти прочное место в жизни.
Я побеседовал с одним парнем, отправлявшимся в целинный район.
— Просто никак не укладывается в голове, что теперь у меня будет настоящая работа! Я буду помогать семье...
Потом в Меркато началось создание нескольких кебеле.
Праздник в кебеле
Ато Элиас, председатель кебеле № 17—19, ждал нас в доме Тесфалидета. Дом не очень отличается от европейского. Разве что непривычен высокий забор — защита от бродячих собак, гиен и взломщиков — да пекарня, где выпекают ынджэры, гигантские лепешки диаметром в шестьдесят сантиметров. Но и здесь современная техника — рядом с традиционной плитой на древесных углях стоит электрическая, тоже для выпечки ынджэры.
Ато Тесфалидет — член руководства кебеле. Он отвечает за охрану квартала и организует коллективный отдых его жителей.
«Кебеле» — древнее амхарское слово, обозначающее «объединение». В сегодняшней Эфиопии оно получило новый смысл и обозначает организацию жителей квартала, которая занимается самоуправлением и снабжением. В ее же задачу входит обеспечение безопасности и формирование отрядов народной милиции.
— Сегодня у нас праздник,— говорит Ато Тесфалидет.— Соберутся все жители. Так что сможете поговорить с кем угодно.
Для начала нас провели по кварталу: тут живет около трех тысяч человек. Сразу бросается в глаза строительство детского сада. Возведено уже шестьдесят четыре чика — двухкомнатных домика для членов кебеле. Строительство оплачивает кебеле, которому государство предоставляет кредит. Семья будет платить всего десять быров в месяц.
За домиками огороды, а за ними — ряд эвкалиптов. На грядках работают несколько человек. Сверкает на солнце маленький водопад. Для орошения огородов не потребовалось насоса — кебеле построило небольшую плотину. На площади в четыре гектара выращивают помидоры, свеклу, лук, огурцы, многие другие овощи. Руководит всем этим хозяйством агроном Гебре Йезус.
— Мы можем обеспечить постоянной работой тридцать человек, — поясняет агроном.— Собираемся расширить посадки. Почва плодородная, а климат позволяет собирать по три урожая в год. Раньше на месте огорода был пустырь. Прежний владелец все ждал случая, чтобы продать землю по возможно более высокой цене. Но в 1975 году были национализированы земля и доходные дома. Так и не удалось хозяину нажиться.
Почти готово здание детского сада. Осталось вставить двери и окна, завершить внутреннюю отделку. Детский сад — это с утра, а вечером здесь будет школа для взрослых. Начальная школа, потому что начинать надо с азбуки. Школа и людям с высшим образованием дает преподавательские рабочие места. В детском саду получили работу женщины.
Правление кебеле, где должен состояться праздник, находится рядом с детским садом. Просторная площадка украшена флагами, гирляндами, транспарантами. Под навесом установлены скамейки, заполненные до отказа. Начинается аукцион. Выбор товаров очень разнообразный. Все это пожертвовали члены кебеле, а выручка пойдет на осуществление проектов развития.
После аукциона выступил с речью председатель кебеле. Он обрисовал задачи квартала в кампании по развитию национальной экономики. Потом взяла слово председательница женского объединения: нужно собраться на воскресник, чтобы закончить отделку детского сада. Как и все, что относится к детскому саду, этот призыв встретил самый горячий отклик. Потом был концерт — приехали артисты, пел самодеятельный хор, соревновались спортсмены. Через, динамик Ато Тесфалидет доложил собравшимся о результатах: в празднике приняло участие свыше тысячи членов кебеле. Чистый доход от аукциона — почти десять тысяч быров. С этими средствами можно быстрее завершить строительство детского сада, жилых домов, очистить и возделать пустыри под огороды.
Где была пустошь...
3 февраля 1979 года началась революционная кампания национального развития. За несколько дней до этого газеты вышли с заголовками: «Эфиопы объявили войну голоду, болезням, невежеству и безработице». На площади Революции в Аддис-Абебе собрались сотни тысяч людей. Первые отряды организаторов кампании отправились прямо с площади в провинцию. Это была молодежь — студенты, вчерашние школьники. За ними шла колонна техники. «Беларуси» из Минска, комбайны из Нёйштадта, автомобили и тягачи из Югославии — наглядный пример сотрудничества с новой Эфиопией. Некоторые тракторы вели девушки. Женщина за рулем, да еще такой мощной машины — картина для Эфиопии волнующая и пока редкая.
...Ингберт и Рихард, специалисты по обслуживанию тракторов с Шенебекского тракторного завода, возглавляют группу механиков из ГДР на эфиопской целине. В Эфиопии больше тысячи шенебекских тракторов. Обслуживают их десять механиков — по одному на четыре-пять районов. Если учесть, что страна почти в десять раз больше ГДР, а наши трактора работают даже в самых дальних целинных районах — за 1200 километров от Аддис-Абебы, — можно понять, как нелегко приходится механикам.
Большая часть целинных земель расположена в районе Нэкэмтэ на западе страны, в четырехстах километрах от столицы. Рихард вспоминает:
— От Нэкэмтэ мы проехали километров сто на запад по просеке, проложенной через саванну бульдозерами несколько недель назад. Саванна была большей частью уже выжжена под пашню, и лишь кое-где возвышалась трава трех-четырех метров в высоту, кусты. Порой попадались обугленные баобабы, с которыми огонь так до конца и не справился. В некоторых местах пламя бушевало по нескольку дней, преодолевая огромные расстояния и выходя иной раз из-под контроля. Просека уперлась в выровненное бульдозерами пространство. Здесь зарождалась новая деревня. Несколько недель назад на этом месте не было ни души, а теперь поселилось человек двести. И ждут новых поселенцев.
Здесь мы и должны работать, но прежде всего надо научиться объясняться с крестьянами. А это непросто: кроме руководителя будущей государственной фермы, никто не говорил по-английски. Амхарским и то мало кто владел. А ведь нужно было научить их работать на наших машинах! Переводчик приехал позднее.
В моей группе было восемнадцать человек, большей частью молодежь, шестнадцать из них — неграмотные. Я представить себе не мог, как в таких условиях их чему-то научить: как объяснить неграмотному чертеж, не говоря уже о теории! Но оказалось, что я ошибался. То, что я увидел вечером, просто поразило. Двое грамотных объясняли у костра остальным шестнадцати пройденное за день. Они задавали вопросы, поправляли, если нужно, ответы. И к следующему занятию все восемнадцать курсантов усвоили материал.
Никогда не забуду, как мне однажды представили двух будущих трактористов. Кроме набедренных повязок, на них ничего не было; надо думать, трактор они видели впервые жизни. Они осторожно приблизились к нему и потрогали кончиками пальцев. Но как же благодарны они нам были, когда разобрались в объяснениях! Буквально на наших глазах эти люди совершали скачок из далекого прошлого в двадцатый век.
Мы жили в палатках. Эфиопы — будущие жители деревни — обосновались в хижинах-времянках. Все продукты приходилось привозить издалека, поскольку до урожая было еще далеко. На каждого получали по котелку воды в день. Цистерна с водой приезжала в поселок раз в неделю, и вода была на вес золота. Скважину, конечно, бурили, но, несмотря на обильные осадки, вода находилась на глубине двести пятьдесят метров, а наша скважина пока дошла до двухсотметровой отметки. Тяжело? Да, очень. Но как прекрасен вид бескрайнего поля, прорезанного сочной красно-коричневой бороздой!
За домом простиралось вспаханное поле. Ровные, как по линейке, борозды чередовались с извилистыми и кривыми. Глубина вспашки тоже была неодинакова.
Карл-Хайнц, руководитель курсов, заметил мое удивление.
— Вот так же неоднородны по своему составу и наши учебные группы: тут и выпускник школы, тут и неграмотный.
Ровно в девять начинаются занятия. Двое отсутствуют. Они появляются через пять минут. Им трудно добираться сюда — автобус до учебного центра не доходит. Некоторым приходится вставать в пять утра, чтобы автобусом, пешком или на попутках добраться до центра. Карлу-Хайнцу помогает Хайле Йосеф, прекрасно владеющий немецким, английским, амхарским и языком галла. Для большинства курсантов родные языки галла, тигринья, сомалийский, они приехали учиться с юга, где уже созданы большие государственные фермы и необходимы специалисты. Там, на краю высокогорного плато, простираются плодородные земли, которых не касались ни плуг, ни мотыга. Населения же чрезвычайно мало.
Вольде Йоханнес, подвижный парень лет двадцати, уроженец Аддис-Абебы. Больше года он работает на целине, на одной из госферм в районе Асэллы.
— На целину меня послало кебеле. Я закончил школу техников в Аддис-Абебе. Больше всего пользы от моих знаний здесь. Да мне и самому интересно видеть, как поросшая травой и кустами целина становится полем. Очень плодородным полем...
Да и сама Эфиопия — непохожа разве она на гигантское, только что вспаханное поле, на твердую, как камень, почву, на которой вот-вот покажутся первые ростки?
Они уже очень близки, эти первые всходы.
Подлежит расследованию. Часть II
Солнце палило невыносимо. Тележка, развернувшись, остановилась на окраине деревни, и ветерок от движения, скрадывавший жару, стих.
— Господи, как жарко! — Кроуэлл тяжело ступил на землю.
Уолдо прищурился на солнце.
— Через час будет полегче.
Они прошли под навесом деревенских ворот и зашагали по тропинке. Кроме зарослей травы высотой больше человеческого роста, окружавших деревню полукилометровым кольцом, ничего не было видно. Повозки не подъезжали ближе из-за пасущихся здесь млекопитающих рептилий. Однако на людей эти звери вроде бы не обращали никакого внимания. Они мирно жевали траву, лишь следя за пришельцами стебельчатыми глазами.
Навстречу землянам по тропе двигался, переваливаясь, туземец. Не доходя нескольких шагов, он остановился и обратился к гостям:
— Ты — Кроуэлл-кто-шутит, а ты — Штрукхаймер-кто-медлит. Я молодой, по имени Балуурн. Послан сопровождать вас.
Завершив свою короткую речь, маленький бруухианин двинулся следом за людьми, стараясь идти в ногу с Кроу-эллом.
— Я его знаю, — сказал Штрукхай-мер. — Он малость обучился английскому. Когда-то был моим переводчиком.
Трава поредела, им открылась деревня. Кроуэлл сразу увидел то, о чем говорил Штрукхаймер: только половина строений имела привычный вид асимметричных мазанок. Все новые постройки были почти строго прямоугольные и возносились на десятиметровую высоту.
— Балуурн, почему твой народ перестал строить по-старому?
— Это ново-тип... Жить наверху, чтобы проходить мимо «тихих» много раз. Говорить с «тихими». Кроуэлл-кто-шутит...
— Да, Балуурн?
— Старая, очень старая женщина Шуурна помнит тебя. Хочет говорить с тобой перед «тихий мир». Очень скоро.
— Что ж, пошли навестим ее.
Дом Шуурны принадлежал к числу новых «небоскребов». Земляне и бруухианин по очереди протиснулись в узкую дверь.
Балуурн прокричал ритуальную фразу вхождения — наверху кто-то откликнулся.
— Я иду вверх первый: смотрю Шуурна готова говорить Кроуэлл-кто-шутит,— сказал Балуурн и быстро вскарабкался по веревке.
— Надеюсь, канат выдержит меня, — пробормотал Кроуэлл, принимая гравитол.
Он спрятал коробочку с пилюлями и вытащил из кармана еще что-то. Не спуская глаз с отверстия в потолке, он бочком скользнул к одному из «тихих».
— Что вы делаете, Айзек?!
— Секундочку, — прошептал Кроуэлл, шаря позади «тихого». Он вернулся и передал Уолдо маленький пластиковый конверт. Потом засунул в карман небольшой вибронож.
— Соскоб с плеча, — прошептал он. Уолдо округлил глаза.
— Да знаете ли вы...
Балуурн скользнул по веревке вниз.
— Шуурна хочет говорить Кроуэлл-кто-шутит одна.
— Ну что же, я готов, — сказал Кроуэлл.
Он хорошенько ухватился и, натужась, полез вверх, пропустив свободный конец каната между ногами. Дополнительная доза гравитола должна была облегчить задачу, но все же поднимался он, злясь и невнятно ругаясь, очень медленно.
Шуурна лежала на плетеной циновке. Она была самой старой бруухианкой из всех, кого Кроуэлл когда-либо встречал.
Слабым голосом она заговорила:
— Кроуэлл-кто-шутит. Я знала тебя и помню тебя лучше, чем собственных детей. Ты ходишь теперь по-другому, твои шаги — шаги молодого человека.
Это было нечто непредвиденное. Воцарилось долгое молчание, которое в человеческом обществе сочли бы щекотливым.
— Шуурна, хочешь ли ты что-нибудь сказать мне?
Снова долгая пауза.
— Нет. Ты, кто выглядит как Кроуэлл-кто-шутит, я ждала увидеть тебя, но теперь ты не здесь. Я не могу больше ждать, я готова к «тихому миру». Призови наимладшего и нового наистаршего.
Кроуэлл подошел к веревке.
— Балуурн! Шуурна готова... перейти в «тихий мир». Ты можешь найти наимладшего и наистаршего?
Двое бруухиан вскоре поднялись по веревке. Они прошли мимо Кроуэлла и остановились перед Шуурной.
— Кроуэлл-кто-шутит, — заговорил Старший, — не поможешь ли ты нам снести вниз эту ношу, поставить рядом с другими «тихими»?
Кроуэлл наклонился и дотронулся до руки Шуурны. Она была твердой и неподатливой как дерево.
— Старший семьи Шуурны, я считал, что никто из людей не вправе присутствовать на ритуале перехода в «тихий мир».
Поделиться книгой: