Помоги проекту - поделись книгой:
Намерения эти, разумеется, наивные, хотя все случилось уже в начале века нынешнего. Нельзя, однако, забывать, что иной медицины, кроме тибетской, буряты не знали. Более того, и после Октября не один год авторитет ее, вобравшей многовековой народный опыт, в республике был довольно высок. Потому в 1926 году Бурятский обком партии принял даже специальное постановление, в котором, в частности, обращалось внимание на целесообразность внимательного и, конечно, критического изучения тибетских медицинских трактатов.
Но вернемся к Атласу. Его удалось вывезти в Бурятию, и до 1936 года он хранился в одном из дацанов, который специализировался «по медицине» официально, с разрешения Наркомздрава. А после смерти хамбаламы Доржиева «Бри-ша» передали в республиканский краеведческий музей. В начале 50-х годов в Бурятии появился словарь тибетских лекарственных растений, в котором впервые в современной литературе упоминается «Бри-ша».
Еще одна существенная деталь в многотрудной судьбе Атласа. Вскоре бурятская копия «обретает» новое качество — она становится «оригиналом». Сам оригинал в Лхасе был уничтожен во время китайской «культурной революции»...
Наконец последние формальности улажены: позвонили из республиканского министерства культуры, и вместе с работниками бурятского краеведческого музея имени М. Н. Хангалова мы подошли к заветному ящику, который хранится как зеница ока.
В хранилище полумрак. Вокруг на стеллажах и прямо на полу грозно восседают многочисленные будды — бронзовые, деревянные, чугунные... Со стен наивно-устрашающе глядят бурятские, тибетские, монгольские ритуальные маски. Четыре женщины-искусствоведа, все, кто находился в это время в залах запасника, торжественно расположились вокруг красноватого ящика с Атласом. Одна оторвала пломбу и открыла крышку. Другая предложила отложить в сторону мою сумку с фотоаппаратом, любезно пояснив, что «так вам будет удобнее рассматривать». Третья бережно, двумя руками, начала перекладывать листы. Их — семьдесят семь, почти метрового размера бумажных плакатов, по краям обклеенных тканью. Более десяти тысяч цветных стилизованных рисунков передают самую разнообразную информацию. Порой фантастически скрупулезно. Лишь о том, как ставить диагноз по пульсу, рассказывает более тысячи рисунков!
Первое впечатление, что перед вами немыслимо гигантский рисованный кроссворд. Большинство страниц разграфлено на несколько, до десятка, горизонтальных строк, в каждой из которых, также в пределах десятка рисунков, всевозможные бытовые сценки или, как в плакатной живописи, поставленные рядом «объекты» разного ряда: допустим, человек, чаша, растение, солнце. Или стилизованный пейзаж, например человек среди гор. В «человечьем» обличье изображены и заболевшие органы — сердце, легкие, печень. И почти на каждом рисунке присутствуют разнообразнейшие лекарства — животного, растительного, минерального происхождения.
Многое из всего заслуживает особого внимания. По существу, это, пожалуй, первое в истории медицины конкретное практическое указание на необходимость учета фактора времени в процессе лечения — то, чем сегодня занимается новый раздел современной медицины — хрономедицина. Глава открывается схематическим изображением устройства... солнечной системы. Земля, Луна, Солнце. Ясно видны эллипсоидные траектории планетных орбит. И далее несколько десятков рисунков рассказывают о проведении той или иной лечебной процедуры в зависимости от фаз Луны, различных атмосферных явлений, времени года.
Специальный раздел посвящен лекарственному сырью: изображено более полутысячи растений (тут и женьшень, и крапива, и подорожник), свыше ста видов животного происхождения, немало минерального. Отсюда, со страниц Атласа, и началось современное осмысление совсем немудреной и незатейливой травки, которую ученые идентифицировали с горечавкой бородатой. До позапрошлого года она была никому не интересной, и опознать ее в разнотравье мог разве что специалист-ботаник. Да и то так, для сведения... А теперь вот ее фармакологическое значение подтверждено официально авторским свидетельством — важный успех в работе сотрудников Института биологии Бурятского филиала Сибирского отделения АН СССР по расшифровке первоисточников таинственной тибетской медицины.
Среди них не только «Бри-ша», он лишь иллюстративный комментарий более раннего трактата «Вайдурья-онбо». В свою очередь, этот ксилограф объемом ни много ни мало 1283 листа комментирует еще более древний (VIII—IX веков) источник — четырехтомное руководство по тибетской медицине «Чжуд-ши». (Буквальный перевод означает «Четыре основы». — Авт.)
Эти фолианты имеются у бурятских ученых. Написаны они по-тибетски, есть частичные переводы «Чжуд-ши» на русский, «Вайдурья-онбо» вообще не переводился. И ключом расшифровки смысла, запрятанного в четырнадцати тысячах образных стихотворных строк «Чжуд-ши», стал Атлас. Почему в стихах? Так легче запоминать гигантские сведения. Но еще надежнее их видеть в рисунках.
«Спроси у учителя»
Сама организация этой работы удивительна, быть может, уникальна в мировой практике.
Начинают ее лингвисты. Трактаты написаны на старомонгольском, тибетском, китайском, санскрите, порой и на нескольких сразу. Языках особой образности и трудности. Но в конце концов университетского образования хватает, чтобы получить такой, например, перевод «заболел король, сановники задыхаются, вельможи обливаются потом». Эту сценку из «дворцовой жизни», приведенной в трактате по медицине, необходимо, естественно, расшифровывать далее.
Ключевой момент исследования. Нужен квалифицированный врач и при этом не менее квалифицированный знаток языка, истории, культуры древней цивилизации. Один из них, кандидат медицинских наук Э. Базаров, помогает докопаться до смысла «заболевшего короля» и иже с ним. Оказывается, король — сердце, сановники — доли легкого, вельможи — отечные крупные суставы. А в целом речь идет о сердечно-легочной недостаточности. Сделано полдела — «поставлен» диагноз. В подобных головоломках ищется и средство лечения. Свою задачу лаборатория источниковедения выполнила. «Выписывается рецепт» и передается в лабораторию экспериментальной фармакологии. Естественно, в современной, доступной пониманию форме. Нередко выглядит это так: десяток видов трав и толченых камешков нескольких минералов, кусочек кирпича от какого-нибудь храма, окаменелого дерева, кожа змеи...
Иногда, в «клинически» сложных случаях, в рецепте фигурирует сакраментальная фраза — «спроси у учителя». Сотрудники отдела биологически активных веществ чаще всего ею и пользуются. Спрашивают друг у друга, у своих знаний — терапевт у фармаколога, химик у ботаника, лингвист у иммунолога...
Но вернемся к рецепту. Его составляют добросовестно, скрупулезно выполняя предписанные рекомендации. Фантазия вкупе со знаниями потребуется позже, когда начнется просеивание, отбор того предположительно активного начала в лекарстве, которое может дать необходимый лечебный эффект. Но заболеваний — десятки, компонентов — до сотни, одних лечебных трав — свыше полутысячи. Как искать? Пока решено резко сузить область поиска и ограничиться лишь заболеваниями органов пищеварения — печени, желчного пузыря, поджелудочной железы, желудка. А из всех рекомендуемых ингредиентов столь сложных лекарств от этих болезней усилия направить на изучение лекарственных трав.
...Итак, лекарство готово. Точнее, готовятся десятки его вариаций, в трактатах не найдешь указаний на пропорции. В виварии уже ждут бескорыстные «испытатели» — лабораторные мыши, крысы, кролики.
Истина скрыта в числе опытов. Допустим, болезнь расшифровали как гепатит. На животном необходимо «смоделировать» именно эту болезнь печени, но со всеми особенностями, некогда подмеченными тибетскими медиками. Затем провести лечение, варьируя теперь уже дозировку изготовленного препарата. А в этом случае трактаты, увы, также немногословны. И, убедившись в лечебном эффекте на конкретной мышке, самым тщательным образом изучить (в этом задача лаборатории иммуноморфологии), на какую систему живого организма и каким образом подействовала та или иная исследуемая травка.
Таким нелегким, но единственно возможным в современной науке, и в частности медицине, оказался путь и горечавки бородатой, прежде чем на «способ получения полифенольной фракции» из нее пришло официальное положительное подтверждение из ВНИИ государственной патентной экспертизы. Остается добавить, что новый препарат совместил лучшие качества ныне практикуемых — противовоспалительный его эффект не уступает действию салицилатов, а желчегонный — известному аллохолу.
На сегодня бурятскими учеными «расшифровано» более 50 препаратов тибетской аптеки. Главное же, удалось установить, что все они, по крайней мере, не только не снижают иммунитета, но заметнее, чем большинство химически синтезированных лекарств, усиливают это важное свойство организма.
Рецепт... «длиной» в два листа
Дотошная статистика свидетельствует, что современный человек в течение жизни принимает не более двух... пригоршней лекарств. Причем действительно двух.
В одной — пилюли, таблетки, ампулы химического происхождения. Препараты в большинстве сильнодействующие и точно рассчитанные на конкретную цель — очаг заболевания. Лечебный эффект потому приносят считанные молекулы необходимого синтезированного вещества.
В другой, вдвое более скромной по размерам, уместились лекарства растительного происхождения, так называемые сборы трав, плоды кореньев... У них свои задачи, они не «бойцы» с болезнями, острыми и скорыми. Зато поддержать организм и, главное, не навредить ему — тут Природе нет равных.
Эльберт Гомбожапович Базарон не раз объяснял мне «философию» странных, по нашим меркам, рецептов тибетских медиков.
— «Продраться» к их смыслу в трактатах было ох как нелегко. Мы ездили по республике и приглашали к нам в группу... бывших лам, учившихся ранее искусству тибетского врачевания. В группе были и квалифицированные переводчики, и специалисты-врачи, наконец, и те и другие в одном лице. Дело в том, что тибетские лекарства принципиально отличаются от средств так называемой народной медицины. Народные лекари, как правило, понятия не имеют о медицинской науке и прописывают средства элементарные, один-два компонента, одна-другая травка, не более, в рецепте. Тибетские лекарства исключительно сложны по составу — до семидесяти-восьмидесяти компонентов. И каждый имеет свой смысл, порой наивный, но вполне осознанный.
Итак, лекарством, по представлениям тибетской медицины, могут быть и растения, и минералы, и металлы, и средства животного происхождения.
— Все, разумеется, соответствующим образом обработанное?
— Непременно... Начали мы с лекарственных растений. Только трактаты «Чжуд-ши» и «Вайдурья-онбо» предлагают богатейший набор из 1300 средств растительного происхождения, собранных по своему терапевтическому эффекту в семнадцать групп. И большинство из них совсем не изучены как лекарственные средства. Например, растение «бар-ба-да», которое расшифровано как известный гипокоум, согласно трактатам обладает противоинфекционной активностью. В современной медицине оно как лекарственное средство не применяется. Но уже проведены опыты на животных, и отмечена высокая бактерицидная активность гипокоума в отношении некоторых видов вирусов.
Другая группа лекарственных средств — животного происхождения. Широко использовались насекомые, пиявки, моллюски, органы пресмыкающихся (змей и ящериц), животных, начиная с рогов, головного мозга и кончая сухожилиями, копытами. Из подобного сырья ныне готовятся различные сыворотки и вакцины, гормональные препараты и кровезаменители, пчелиные и змеиные яды. Но многое, к сожалению, не вызывает энтузиазма, а иногда даже бурно отрицается. Когда были получены сведения о том, что в тибетской медицине бульон из костей черепа рогатого скота применялся при травмах головного мозга и параличах, это вызывало в лучшем случае усмешку. Но вот японцы, используя опыт традиционной восточной медицины, изготовили и использовали препарат гаммалон для лечения сосудистых нарушений, травматических повреждений головного мозга. Этот препарат основывается на особой вытяжке из головного мозга рогатого скота. Аналогичный препарат под названием аминалон изготовлен и в нашей стране.
Наконец, самая «экзотическая» группа лекарственного сырья — минерального происхождения, из «драгоценностей, камней и земли». Применялись золото, жемчуг, бирюза, кораллы, медь, ртуть. Рудоносные минералы, полевой шпат, хлористый и сернокислый натрий, малахит, сталактиты. Селитра, сода, гипс, охра.
— Минеральные компоненты в лекарствах — не откровение тибетской медицины. Ведь почти у всех древних народов можно встретить такие лекарственные добавки.
— Вот именно. Конечно, многое требует тщательной проверки, но уверен, что мы пока не до конца представляем открывающиеся здесь возможности. В «Чжуд-ши» сказано, например, что золото (сэр) продлевает жизнь, укрепляет здоровье пожилых и предохраняет от вредных воздействий; серебро (дул) полезно при болезнях желтой воды (болезни суставов, водянка), гнойных ранах и кожных заболеваниях; медь (сан) — прекрасное средство для лечения печени, легких и особенно чахотки. Нетрудно соотнести все с известными данными микробиологии — ведь соли этих металлов губительны для микроорганизмов — и убедиться в исключительной наблюдательности древних врачей.
Из тибетских медицинских трактатов мы получили ценнейшую информацию, в первую очередь тем, что она — результат многовекового... эксперимента на людях! Он уже проведен, и нет никаких оснований считать, что кто-то шутил с нами. Раз так, то наш долг как можно разумнее и эффективнее воспользоваться добытыми результатами.
Так случилось, что при мне в Институт биологии пришло официальное письмо по поводу ранее поданной заявки на «полифенольную фракцию». Факт этот, повторяю, мне показался значительным, с чем я не преминул поздравить директора института, члена-корреспондента ВАСХНИЛ, доктора биологических наук Э. Л. Климашевского. Тот согласился, что событие действительно приятное. Но подчеркнул: его больше заботит будущее.
— Впереди клинические испытания препарата, — размышлял Эдуард Леонардович. — И проблема эта общая, не нас одних касается. Мы установили активное начало пока только в одном растении. А ведь сила тибетских рецептов в их комплексном составе. Будем говорить пока лишь о компонентах растительного происхождения. Но даже их десятки. Как искать и проверять суммарный эффект в таком сложном сборе? Полагаю, что надо думать и о новом испытательном подходе к подобным природным многокомпонентным препаратам.
«На земле нет ничего, что не могло бы быть лекарством»
Этот самодельный — на первый взгляд категоричный по смыслу — плакат с тибетским и русским переводом висит у входа в виварий Института биологии. Ниже источник, указывающий, откуда взята цитата: «Чжуд-ши», часть 2, глава 19. Изречение древних тибетских мыслителей показалось мне очень современным. Оно привлекательно активностью мысли. Надо искать, и найдете — вот его смысл.
А достаточно ли мы усердны? Ограничимся на первый раз лишь кругом растительных лекарств. У нас в стране несколько тысяч высших растений, а в качестве лекарственных используется около трехсот. Аналогичная статистика и за рубежом. Очевидно мало! И сколько же еще забытых «травок-горечавок» ждут своих исследователей!
Но дело пошло. Говоря словами великого живописца, ученого и путешественника Н. К. Рериха, «фармакопеи древних народов опять оживают в руках пытливого молодого ученого. Опытность тысячелетий... дает неограниченное поле для полезных изысканий. Так многое забытое должно вновь быть открыто, благожелательность истолкована языком современности».
И это делают не только биологи и врачи. К «Бри-ша», «Чжуд-ши» и другим трудам древних тибетских исследователей потянулись минералоги, историки, философы, этнографы... Какие тайны откроются им?
Кирщики
Н едавно я приехал в Баку, город моего детства, и на одной из старых улиц увидел знакомую картину: на крыше невысокого дома работали кирщики. Кирщики!.. Оказывается, эта древняя профессия — ее знал еще Вавилон, знал старый Баку — жива и в сегодняшнем Баку, современном, многоэтажном...
Мне вспомнилось детство.
Раннее летнее утро. Рассвет. Над моей головой глухой стук.
— Мама, кто это? — спрашиваю я сквозь сон.
— Это кирщики, спи, — отвечает мать, укрывая меня простыней.
Кирщики! Я мигом слетаю с кровати, выскакиваю на веранду. Деревянная лестница. Скорее на крышу!
— Куда? — кричит мне вслед мама.
— Смотреть! — кричу я в ответ, взбираясь по лестнице. Как же пропустить момент, когда рабочие будут крыть крышу киром — мягким асфальтом?
Трое мужчин в брюках с пятнами мазута и черных от сажи рубахах ломами отдирают от крыши асфальт и волокут пласты его к краю, к карнизу. Сейчас будут сбрасывать.
А внизу, в нашем узком, как колодец, дворе, стоит котел с остатками застывшего кира на дне, валяются ведра, лопаты, веревки, ворот. Рядом с котлом нижний кирщик рубит дрова.
— Хай! — вступив на карниз, кричит во двор верхний кирщик.
— Давай! — бросив топор, машет нижний и отбегает в сторону.
И пласт асфальта летит во двор, шарахается оземь...
От грохота просыпается весь дом. Из окон высовываются соседи.
— Что случилось? — кричит, задрав голову, женщина в халате.
— Кирщики, — отвечает сосед в полосатой пижаме.
Кажется, наверх поднимается папа — трясется лестница. Вот показалась над крышей его голова, плечи в синей спецовке, вот он сам — перекинул через барьер ноги и сел. Смотрит по сторонам. Меня ищет. А я потихоньку стою за кирпичной трубой и жду, когда он пройдет.
— Вы нашу крышу потолще залейте, — слышу я его голос. — А то течет.
Я выглядываю. Отец стоит в углу крыши.
— Биригадиру говори, — отвечают кирщики, отдирая от досок пласты в сетках трещин.
Бригадир сбрасывает с карниза кир.
— Как везде, так и вам, — говорит он отцу. — Три сантиметра. Два пальца. Закон.
Отец не сдается:
— Слушай, как дождь, по всей комнате тазы ставим. Везде дыры. С потолка штукатурка летит. Ты спустись, сам посмотри...
— Значит, мастер плохой был,— отвечает отцу бригадир. — Соли мало давал. Соль кладешь — трещин нет. В позапрошлом году кто варил? Надо было смотреть.
— Я недавно вернулся...
— С войны? Фронтовик? — садится на барьер бригадир. Внимательно глядя в лицо отца, достает пачку папирос, встряхивает ею, протягивает отцу. — Кури. Я — стройбат. Харьков был. Курск, Орел...
— У меня Сталинград и Берлин. Я — связист, — отвечает отец. Достает не спеша папиросу. Молчат.
— Надо, слушай, работать, — говорит бригадир.
— А сам-то откуда?
— С Хызов. Кирщики — с гор, все даглинцы. Потому любим крыши.— Бригадир, улыбаясь, переводит взгляд на ребят. Те стоят у барьера и смотрят на бухту. Ах, какой день! Как светит солнце! Как блещет бухта!..
Отец поднимается.
— Надо идти.
— Соль принеси. Десять пачек, да-а?
И опять трясется лестница.
В то лето, помню, я часто бегал на бульвар, где за стволами деревьев просвечивала вода. Петляя, шел между ними и выходил к морю. Передо мною сверкал весь залив. Бухта млела от зноя. Остро пах прибитый к берегу мазут, превращаясь под солнцем в кир, усыхая, мумифицировались в нем погибшие рыбы, листочки, стрекозы, мухи. Взрослые рассказывали мне, что миллион лет назад недалеко от Баку было огромное озеро. К нему приходили напиться носороги и львы. Но вода была покрыта пленкой нефти, и животные плыли к чистой воде, на глубину. Иногда, захлебнувшись, они опускались на дно и попадали в мазут. Озеро то давно высохло, на берегу его, словно кристаллики соли, выступило селение, жители которого с незапамятных времен добывали кир. Селение называлось Бинагады. Киром топили печи или, расплавив, покрывали крыши. Кое-где, замурованные в пластах, попадались какие-то странные кости — тогда приезжали ученые и вымывали скелеты бензином. Так спустя время вновь появились на свет саблезубые тигры, хвостатые ящеры и безоаровые козлы. Найдены они в Кировых отложениях Бинагады.
Я стоял у жаркой, растопленной бухты и думал, как мне кажется сейчас, о том, как движется время...
...С берега бухты бегу домой.
— Хай! — увидев меня, кричит кирщик.— Давай уходи! Кир голова попадет!
Я прячусь под лестницу в угол двора. Но вот наконец сброшен с крыши весь кир, пластами забит котел, горят в топке дрова, и из трубы вылетают хлопья копоти. Осторожно, чтобы меня не прогнали, приближаюсь к котлу.
Пласты кира в котле начинают уже оседать, размягчаться. Сейчас его надо мешать, чтобы он не горел. Кирщик вонзает в вязкое тесто асфальта лом и повисает на нем, медленно оседая вниз. Мешать одному очень трудно, вся бригада спускается помогать. Чтобы лом входил легко, конец его нагревают в топке, и нагретый лом с голубым дымком входит в расплавленный кир.
— Гой бура су! — кричит бригадир. И в котел бухают пять ведер воды.
Варка кира напоминает мне какой-то древний танец. В центре котел с пышущим жаром асфальтом, в асфальт, словно копья, воткнуты трубы и ломы, на концах виснут черные, как и сам кир, фигуры кирщиков и медленно оседают вниз, перемешивая вязкое варево, которое начинает уже пыхтеть, как доходящая каша. Кир нагрелся, стал жиже, теперь идут в ход лопаты и доски.
— Сонра, — говорит бригадир, — дуз лазымдыр. Потом соль надо... — И подмигивает мне. — Твой папа просил сделать ему хорошо...
И в котел сыплют соль.
— Инди мазут вер! — приказывает бригадир. И поверх жижи кира выливают мазут. Кир расплавился и стекает с лопаты тягучий, как мед. На черной кипящей поверхности его тут и там открываются ротики, пыхают облачком пара и закрываются вновь.
Двое взяли веревку, полезли наверх. Высунули над карнизом журавль с роликом на конце. Держась за журавль, на фоне неба появляется бригадир:
— Давай!
Помятыми черными ведрами кирщики зачерпывают из котла горячую жижу, щепкой проводят по краю ведра, снимая свисающие ошметки, и бегом, в каждой руке по ведру, приседая от тяжести, спешат к спущенной с крыши веревке. Вот зацепили ведро крючком. Поплевав на руки, кирщик подпрыгивает и хватает веревку над головой — раз! И ведро, оторвавшись от пола, начинает свой путь наверх.
Теперь кто быстрее на крышу — оно или я? Кирщик тянет азартно, ведро летит вверх толчками, цепляясь за белые стены, и метит их черными кляксами.
Ведро поднято, дужка его упирается в ролик.
— Уста! — кричит кирщик, наступив на веревку, не давая ведру съехать вниз. — Ятма! Не спи!
Наверху протянулась рука, сняла с крюка ведро. Бегом по присыпанным пылью доскам бригадир несет его в самый угол крыши и там опрокидывает; кир растекается блином, слоем в два пальца, изумрудно-черный от разводов мазута. Его поливают водой, мажут по доскам деревянной лопатой. Кир остро пахнет под жарким бакинским солнцем, и запах его — и съедобен и вкусен. Вот залита уже вся наша крыша, мастера перешли на другую. А я, загорелый мальчишка в сатиновых трусиках, сижу на карнизе и смотрю на нее, нашу крышу, ровную, как черное стекло, и борюсь с искушением спрыгнуть, пройти босиком и навечно оставить следы своих ног на ее глянцевитой поверхности.
Поделиться книгой: