Вот и Волга, ее левый, иначе говоря, восточный берег. Заросли, песок. Она показалась мне куда шире, чем я ее видел в августе в районе Сталинградского тракторного завода. Нам на тот берег. Тревожно, ведь сама матушка Волга перед нами.
В темноте полк целиком погрузили на огромную баржу. Выгрузились и еще в темноте тщательно замаскировались.
В очередную ночь — бросок вдоль Волги ближе к Сталинграду. Мы еще пока не знаем, что Советское Верховное Командование приняло историческое решение — окружить и разгромить многотысячную гитлеровскую группировку у Сталинграда. И это в 1942 году! Замысел потрясающий! Пока нас выдвигают еще ближе к Сталинграду. Остановились в перелесках у Солодников. Мы были уверены, что вот-вот нас бросят в бой за город. Там творилось что-то невероятное. Накал сражения все нарастал. Сводки очень тревожные. Удивлялись: мы такая силища и чего-то ждем. Многого мы тогда не понимали. Как раз мудрость и состояла в том, чтобы беречь резервы, сохранить их для решающих сражений.
Героические войска 62-й армии генерала Василия Ивановича Чуйкова и 64-й армии генерала Михаила Степановича Шумилова стойко удерживали позиции в самом городе, превратив его в неприступную крепость. Все новые и новые силы бросал Гитлер на помощь 6-й армии Паулюса. Они перемалывались, как зерна в жерновах; города взять не могли.
Вспоминается наша тщательная подготовка к боям, к боям необычным, особенным. Как позже мы поняли, наш корпус будет окружать вражескую группировку ударом с юга на Калач. С северо-запада сюда придут танковые корпуса 5-й танковой и 21-й армий. С ними мы встретимся и замкнем вокруг врага стальное кольцо. Замкнем! Такого еще никто не замышлял и не осуществлял. Нам первым предстоит это сделать.
Советское Верховное Командование решило окружить и разгромить основные силы противника под Сталинградом ударом с северо-запада и с юга по сходящимся направлениям. С севера 19 ноября начали наступать войска Юго-Западного и Донского фронтов, а с юга на сутки позже — Сталинградского фронта.
К середине ноября 1942 года закончилась напряженная подготовка к боям. Корпус совершает бросок в несколько десятков километров и в ночь на 20-е занимает исходный район в 8—10 километрах от переднего края. С утра пехота 57-й и 51-й армий при поддержке танков после мощной артиллерийской подготовки начала прорыв фронта румынской армии.
Мы стоим в нескольких километрах за стрелковыми дивизиями и ждем сигнала. Волнуемся за успех пехоты. А вдруг? Но вот получен сигнал — оборона прорвана. Армада бронированных машин устремилась в брешь... Наша полоса ввода в прорыв между озерами Цаца и Барманцак. Узкое дефиле забито разбитой, покореженной боевой техникой противника. Сплошь воронки. Гарь, дым, стрельба с флангов, рвутся снаряды и мины. Надо проскочить узкую горловину, пока ее не закрыл противник.
За нами в прорыв вводится 4-й кавалерийский корпус. Он отваливает к юго-западу, идет на Котельниково и создает внешний фронт окружения.
Наша же цель — Калач. Задача — взять неприятеля в кольцо. Это вначале. Затем добить. Но все впереди.
Наращиваем темп движения. Идем в колонных построениях. Догоняем свою матушку пехоту. Вот она, наша царица полей. Не задерживаясь, обгоняем ее. Теперь мы впереди. Используем ее успех. Обещали поддержку авиацией, а ее нет и нет. Подводит погода.
Справа, ближе к городу, продвигается 13-й механизированный корпус генерала Т. И. Танасчишина. Сопротивления румыны почти не оказывают. Прорыв нарастает. Однако ночью заблудились. Хотя продвинулись далеко, но в сторону от основного направления. А надо на Калач, до него еще около 100 километров. Ох как еще далеко!.. Наткнулись на румынский артиллерийский полк на конной тяге, который попытался развернуться. Мы его обстреляли. Видим, сдаются. Лошадки одна к одной, черной масти, упитанные и очень красивые. Орудия новые. Румыны одеты с иголочки. Офицеры в папахах. Ставим охрану — и к нам в тыл. Этим повезло — вовремя сдались.
Мы все ближе к цели. С ходу у станции Тингута перерезали железную дорогу Сталинград — Ростов. Во многих местах ее подорвали наши саперы. При захвате станции впервые видел нашу 60-ю механизированную бригаду в полном развернутом боевом порядке. Необычайно хорошая видимость. Захватывающее зрелище стремительно атакующей бригады. Впереди танки, за ними мотострелки, с ходу развертывается артиллерия, не отстают зенитчики. В воздухе ни одного самолета: нет наших, нет и неприятельских...
Удар был мощным, сокрушительным. Захватили много пленных какой-то немецкой пехотной части. Первый большой успех. Мои Т-70 оказались очень проворными. Хотя пушечка так себе, всего 45-миллиметровка, но действовали здорово. Конечно, главную скрипку играли красавцы тридцатьчетверки. Им все нипочем. Командир 1-й роты старший лейтенант Волок бесстрашно давил артиллерию противника. Танк вел Иван Закомолдин. Ас каких мало. Как никто он чувствовал пульс боя... Тысячи километров фронтовых дорог пройдет он на Т-34. Закончит войну в Маньчжурии, станет полным кавалером ордена Славы.
Небольшого росточка, с рябоватым и очень открытым лицом, он поражал своей способностью видеть поле боя. Он искал цели, корректировал огонь, выбирал самые удобные боевые курсы, вовремя останавливал танк, умело маневрировал под огнем противника. Вместе с ним было легко воевать. , Не задерживаясь в Тингуте, идем вперед. Только вперед. Выстраиваю роту. Из 17 осталось 12 машин. Собрал командиров, поставил новую задачу. Экипажи валятся с ног от усталости. Но впереди Калач. Нельзя мешкать ни минуты. Навстречу нам с севера идут танкисты 4-го танкового корпуса генерала А. Г. Кравченко.
Еще несколько серьезных стычек, и мы почти у цели. В Бузиновке разбили крупный фашистский штаб. Захватили первые большие трофеи. На окраине села обнаружили неглубокие траншеи и в них тысячи — плотной массой — канистр с бензином. Склад горючего нам очень пригодился.
При подходе к Калачу нашу оригаду нацеливают правее, ближе к Сталинграду, в район Карповки. 36-я механизированная бригада под командованием подполковника М. И. Радионова у хутора Советский, невдалеке от Дона, соединилась с танками, наступавшими с севера.
Успешному выходу частям 4-го танкового корпуса в район хутора Советский с переправой через Дон способствовали смелые действия командира 14-й мотострелковой бригады подполковника Г. Н. Филиппова. Его бригада составляла передовой отряд 26-го танкового корпуса.
Бригаде предстояло захватить мост через Дон у Калача. Но мост оказался взорванным. Тогда комбриг решил захватить другой мост — севернее города. Стремительной дерзкой атакой бригада уничтожила охрану, захватила мост и организовала круговую оборону.
По этому мосту через Дон быстро переправили сначала части 26-го, а затем 4-го танковых корпусов.
45-я танковая бригада 4-го танкового корпуса, которую вел полковник П. К. Жидков, первой прорвалась к хутору Советский и соединилась с нашим корпусом.
Весть о соединении в одно мгновение облетела все войска корпуса. Было это в 15—16 часов 23 ноября. Окружать начали 20-го. Вспомнилось 23 августа. Примерно в эти же часы ровно три месяца назад фашистская танковая группировка прорвалась к Волге севернее Сталинграда. Там она была остановлена. А сейчас все, что втянулось в город, окружено.
У людей душевный подъем. Всеобщее ликование. Его надо было видеть! Фашисты в мешке. И немало, огромная армия. Задумано — сделано. Гордимся, радуемся. А как же, честь выпала нам быть впереди, на острие ударного клина первыми замкнули капкан. За 100 часов действий в стальное кольцо загнали более 20 гитлеровских дивизий.
В это время даже мы, рядовые воины, и то ощутили всю мудрость Советского Верховного Командования.
Фашисты хотя и не сразу, но поняли, что они в мешке. Строят оборону фронтом на запад по реке Карповке. Одновременно проводят одну контратаку за другой. Днем и ночью отражаем ожесточенные танковые удары.
В одной из атак на Карповку танк лейтенанта Умнова ворвался на восточную окраину. Гитлеровцы выкатили на улицу два противотанковых орудия. Одно он уничтожил огнем, а второе раздавил. Вдруг вижу его танк в огне. «Все,— подумал,— пропал наш Жора-весельчак, не вывернуться ему». А он прибавил скорость, свернул в переулок и давай давить пехоту. Экипаж танк не покинул. Сумел сбить пламя и почти невредимым вернуться в роту.
На другой день, отбивая контратаку, Георгий подбил четыре танка, три из них сгорели. Однако и его танк был подбит, а сам он был тяжело ранен. Отправлен в госпиталь. И вот судьба.
Госпиталь как раз развернут в Каменном Яре, это там, где в ноябре переправлялись через Волгу. Каменный Яр, кажется, был родиной Умнова. Лечение пойдет быстрее, родные стены помогают.
Подходят стрелковые дивизии, артиллерия. Врага обкладывают еще более плотным кольцом, как в берлоге. Замкнут он надежно. Но с ходу уничтожить его не удалось. На прорыв не идут, боятся. Ждут помощи извне. Ну и пусть сидят, все равно добьем...
При отражении одной из ночных контратак шальная пуля вонзается мне в живот. Ну и не везет же, черт побери! В Т-70 радио не было. Надо было подтянуть один танк. Флажков ночью не видно. Решил бежать к нему. И вот... К счастью, пуля проникла неглубоко. Полковой врач Софья Цырульникова тут как тут, раз — и пули нет: зубами тянула при свете фонарика. От госпитализации отказался. Через два-три дня был в строю. Принял роту Т-34, командир которой сгорел в танке. Назначению рад. Еще бы! Т-34 — это гроза немецких танков. Я воевал на них в августе в Сталинграде. Знаю их хорошо, влюблен в них. и готов на них идти до Берлина.
Мои малютки Т-70 почти все сгорели. Да и как им не гореть? Моторы питались бензином, два мотора на одной оси, рядом с механиком-водителем. Уцелевшие командиры пересаживаются на Т-34. Мы опять вместе, впереди нас ждут еще более ожесточенные бои.
Для оказания помощи окруженной 6-й армии Паулюса из района Котельникова была двинута вновь созданная мощная армейская группа «Гот». Ее основу составляли три танковые, одна моторизованная и пять пехотных дивизий. Возглавлял ее командующий 4-й танковой армией генерал Г. Гот, битый нашими войсками под Москвой и Сталинградом.
Главный удар наносился восточнее Дона, вдоль железнодорожной линии Тихорецк — Сталинград. 12 декабря противник перешел в наступление и начал быстро продвигаться вперед. Соединения 51-й армии в ожесточенных боях сдерживали врага, но силы были крайне не равны. Нависла серьезная угроза прорыва. Наше командование предпринимало меры по отражению удара этой группировки. Против нее стягивались новые силы.
Наш 4-й механизированный корпус спешно сняли с внутреннего кольца окружения и вдоль левого берега Дона с боями двинули навстречу армейской группе «Гот». Впереди наша 60-я мех-бригада. Ее ведет подполковник А. Г. Карапетян. Сбиваем отдельные заслоны противника. Освобождаем все новые и новые деревни и станицы.
Вначале продвигались на редкость быстро. А затем застряли в боях за мосты через Дон в районах Ляпичева и Логовского. Лесная, болотистая местность была не для танков.
За Ляпичевом буквально с ходу захватили небольшой хутор Немки. Впервые мотострелки атаковали на автомашинах, идя прямо за танками. Обычно спешивались. Риск был оправдан. Нельзя было терять ни одной минуты. Фашисты были ошеломлены такой дерзостью, разбежались. Вечером вызвал командир полка Бриженев.
— Орлов, кто в роте самый храбрый, молодой, и красивый офицер?
Назвал бы Георгия Умнова, но он еще в госпитале. Тогда говорю:
— Лейтенант Хизетль, а в чем дело?
— Да вот видишь дивчину. Она просит разрешения взглянуть на храброго из храбрых и поцеловать его. Организуй, пожалуйста.
Так организовали, что они подружились на всю жизнь.
Пришла и сменила нас пехота. Она за сутки-двое сделала то, чего мы не смогли в лесах за неделю. А мы бросились вперед навстречу самым тяжелым боям, какие выпали на корпус в битве за Сталинград.
В середине декабря между Сталинградом и Котельниковом в районе населенных пунктов Верхне-Кумский и Нижне-Кумский и в междуречье Аксая и Мышковы развернулись ожесточенные встречные танковые бои, в которых только со стороны врага принимало участие несколько сотен танков. Они длились днем и ночью, много суток подряд на заснеженных просторах.
Армейская группа «Гот», имея на острие клина танковые дивизии, с 12 декабря рвалась к Сталинграду. Еще бы не рваться, ведь там окружена их более чем 300-тысячная отборная армия. Ее приказано спасать, спасать, несмотря ни на что, любой ценой.
Просторы сталинградских степей — раздолье для маневренных действий танков, особенно наших славных Т-34. В середине декабря подполковник Бриженев поставил задачу вместе с частями бригады овладеть с ходу хутором Верхне-Кумский, который был только что захвачен фашистскими танками... Короткий огневой налет — и вперед. Прикрываемся с фронта одной ротой. Двумя ротами атакуем с фланга. За нами мотопехота 60-й мехбригады. Гитлеровцы расставили танки у мазанок на окраине хутора. Обнаглели, даже не маскируются. Это нам на руку. Атакуем в боевой линии. Танки набирают скорость. Усиливаем огонь. Местность ровная, открытая, как скатерть. Превосходная видимость. Вижу, как вспыхнул танк лейтенанта Плугина. Никто из него не выскакивает. Танк горит и на ходу ведет огонь. Даю команду по радио покинуть танк. В ответ слышу: «Идем на таран». Горящий танк первым врывается в деревню и сразу же взрывается...
Плугин, Плугин, ну почему не выполнил команды?! Никто бы тебя не осудил. Только что подбил танк, что еще тебе надо?
Белокурый, совсем еще юный, только в июле получивший лейтенантские погоны, Плугин, спокойный и тихий по свойству души своей, обрушил свою тридцатьчетверку на фашистский танк. Еще один из когорты моих бывших курсантов-ульяновцев грудью закрыл дорогу врагу на Сталинград. Ему не было и двадцати.
Врываемся в деревню. За хатами новенькие, брошенные врагом танки. Их штук 10—12. Некоторые даже с заведенными моторами. Взяло любопытство. Заскочил в один из них. Смотрю, в углу бочонок с красочными наклейками и с краником. Думаю, неспроста. Попробую. Хватил немного. Потом оказалось, что это ром, да еще французский. Хороши вояки: сами сбежали и танки бросили.
В другом танке ребята обнаружили огромный, как автопокрышка, круг сыра. Сначала и не разобрались. На сыре-то не росли. Ну а потом уж и ему воздали должное.
Как оказалось, это были танки 6-й танковой дивизии, спешно переброшенной из Франции специально для усиления группы «Гот», рвавшейся на спасение армии Паулюса.
Вскоре видим, как до полусотни танков с трех сторон ринулись отбивать Верхне-Кумский. За ними пехота на транспортерах. Непрерывной чередой их поддерживает авиация. Развертываемся на окраине в боевую линию. С нами артиллеристы, бронебойщики и мотострелки 60-й мехбригады. Выждали немного, пока танки подойдут на прямой выстрел. Вот они перед нами, видны черные кресты. Можно бить. Залпом открываем огонь. Немало их накорежили.
Вслед за этой отбили еще несколько атак танков и мотопехоты.
Здесь особенно отличились воины 1-й танковой роты, командиром которой был старший лейтенант Куява. Он лично подбил два танка. Был тяжело ранен в голову, но роту не покинул.
К утру выходим к малозаметной степной речушке. Здесь заняли прямо на берегу выгодную позицию в карьере. Корпус танка укрыт, а башня господствует. Выгоднее позиции не придумаешь. Ждали недолго. Видим, неприятельская колонна из 30—40 танков на большой скорости прямо перед нами рвется к ближнему броду. Мчатся без разведки, нахально. Ну подождите... Командую подпустить ближе, огонь открывать вслед за мной бронебойными.
Вражеские танки как на ладошке. Подставили борта. Вот это да, случай редкий. Выждали еще немного. Ох, как трудно терпеть в такой обстановке! Но надо. Бить, так наверняка. За каждый промах цена одна — наши головы. Да и это ничего. Важно не пропустить танки. Лавина танков все нарастает. А нас только рота. Рота? Нет, всего 7 машин. И никого рядом. Мы одни. Расчет на внезапность. Ну, родные наши тридцатьчетверки, не подведите, надежда на вас... Вот уже отчетливо видны кресты на башнях. Даю команду открыть огонь. Сам давно держу в прицеле головной танк. Он идет на смерть. Точно, горит с первого выстрела. Никто не выскакивает из танка. Кричу: «Огонь! Огонь!» И зря. Рота действует как на полигоне. Спокойно, уверенно... Смотрю, горят один, второй... много. Кажется, десять или одиннадцать танков одновременно. А мы все целехоньки... Рядом со мной танк лейтенанта Николаенко. Он тоже мой воспитанник по 2-му Ульяновскому танковому училищу. Уверенно и особенно точно он бьет из пушки. Увидел, что один из танков, по которому я выпустил уже два или три снаряда, продолжает двигаться к реке, решил помочь мне. С первого выстрела перебил ему гусеницу. Тот завертелся на одном месте, клюнул носом и заглох. Экипаж — бежать. Пулеметной очередью Николаенко приковал его к земле. Он же первый обнаружил на левом фланге несколько орудий фашистов и открыл по ним огонь. Вслед за ним и остальные наши танки перенесли огонь на противотанковую артиллерию. Эх, судьба, судьба! Сегодня Николаенко герой. Завтра его не будет. Еще один русский паренек выполнит свой долг до конца. У хутора Нижне-Кумский он подобьет два немецких танка и погибнет вместе с экипажем.
Несмотря на большое превосходство, немцы откатились на ближайшую высоту. Атаку не повторили. Бросили горящие и подбитые танки и махнули в другом направлении, в обход нашей засады. Да, это они еще могли делать. Их было больше, намного больше. Сколько? Конечно, мы не знали и узнали не скоро... На нас бросили авиацию, ожесточенно бомбили. Отбиться было нечем, зенитчиков с нами не было. Пришлось туго, но выдержали.
На исходе дня офицер штаба лейтенант Георгий Викторович Ключарев привез приказ командира полка срочно выйти из боя и занять новый рубеж невдалеке от Верхне-Кумского. Жаль было покидать отличную позицию. Сердце наполнялось радостью при виде кладбища фашистских танков. Но приказ есть приказ. Где-то мы еще нужнее, чем в засаде у степной речушки.
Оказывается, фашисты ввели в сражение новые силы, нажали на другом фланге. Снова захватили Верхне-Кумский, за который мы на днях пролили так много крови. Он стал центром, вокруг которого идет многодневная ожесточенная борьба. Придет время, историки еще скажут свое слово о делах и людях, остановивших танковую армаду, шедшую на спасение армии Паулюса. Именно армаду, ибо, как позже стало известно, ударной силой неприятеля здесь были три танковые и одна мотодивизия. Всего около 500 танков. Среди них отдельный батальон тяжелых танков, приданный армейской группе «Гот». Именно здесь, под Верхне-Кумским, нашим войскам пришлось впервые принять на себя удар этих чудовищ. «Тигры» до этого нигде еще на фронте в боях не применялись. О них мы ничего не знали. Гитлер делал на них большую ставку. Однако танковое кладбище фашистов было общее.
На указанный командиром полка рубеж идем ночью, с боями. Однажды на высокой скорости, с зажженными фарами прорываемся через какой-то хутор, только что занятый фашистами. Они растерялись. Видимо, приняли нас за своих. Мы проскочили... С утра на занятые нами позиции идут вражеские танки. Их несколько десятков. С рассвета непрерывно висят над нами какие-то неуклюжие горбыли. Говорят, румынские. Вперемешку с ними немецкие пикировщики. Утюжат здорово. Целый день бомбят, строчат из пушек и пулеметов. Головы поднять не дают. А танки все атакуют и атакуют. Они рвутся со всех сторон. Рядом с нами артиллеристы и бронебойщики. Несмотря на то, что мы подбили немало и здесь танков, они все лезут и лезут. Откуда их столько взялось? Вот они уже просочились через наши боевые порядки. Впереди какие-то новые, с особо длинной пушкой танки. Да, не знали мы тогда, что это и есть «тигры»... Проводим отчаянную контратаку на Верхне-Кумский и вновь, уже в который раз, овладеваем им. Кумский — условно. Уже нет ни одной мазанки в этом хуторе. Одни головешки. Однако силы слишком неравные. Против уже изрядно потрепанного в боях корпуса противник вводит свежие силы. Мы почти месяц в непрерывных боях. 20 ноября пошли на окружение врага, а завтра уже 18 декабря. Самый тяжелый и вместе с тем радостный день.
На исходе дня отбиваем еще одну танковую атаку. 20—30 танков обошли нас по глубокой балке и вышли в тыл. Снимаемся с позиций — и навстречу им. С нами бронебойщики 60-й мехбригады. Напоровшись на наш огонь, фашисты бросили подбитые танки и скрылись за высотой. Бриженев радирует: зацепить и притянуть один немецкий танк. Для прикрытия беру одну тридцатьчетверку. Ожидали, что танк будет прикрыт пехотой. Ан нет! Без помех зацепили T-IV и приволокли в расположение полка. Осмотрели. Почти никаких повреждений. Слабаки фашисты. Чуть что — и бежать.
18 декабря враг предпринял одну из самых ожесточенных атак. В воздухе полное господство немецкой авиации. Манштейн ввел в сражение последние резервы, 17-ю танковую дивизию. Этого удара мы не выдержали. Силы были крайне не равны. Нас с двух сторон обошли колонны танков. Часть их прорвалась в глубокий тыл, к реке Мышкове у хутора Нижне-Кумский. В полку большие потери. Как много осталось лежать солдат и офицеров на безымянных высотах вокруг незаметного степного Верхне-Кумского хутора, ставшего почти на десять дней центром кровопролитной танковой битвы...
Вечером 18 декабря по боевой радиосети объявили, что нашему корпусу присвоено гвардейское звание. Еще с большим ожесточением отражаем удары танков и авиации во много раз превосходящей нас группировки. Танки, кругом танки.
Организованно, с боями отходим на рубеж реки Мышковы, но не даем врагу прорваться к Сталинграду. До города несколько десятков километров. Я на единственном в полку танке. Остальные уже вышли из строя. В роте погибли многие замечательные командиры, молодые лейтенанты, которых я в Ульяновске выучил и привел на великое поле сражения на Волге. На нас наседают сразу несколько танков. Два подожгли. Но их много. Обходят, черти, со всех сторон. Отстреливаюсь, прикрываю отход штаба. Командир полка в «эмке». С ним Иван Козлов, командир взвода разведки. Сверху пикируют сразу несколько самолетов. Вижу, «эмка» горит. Надо спасать. Быстро беру людей на танк. Отходим через Черноморов за речку Мышкову...
Наш бывший 4-й, теперь уже 3-й гвардейский механизированный корпус и другие войска 51-й армии ожесточенными многодневными боями в неоглядных сталинградских степях выиграли несколько суток, обеспечили подход и развертывание свежих резервов. Мы даже выделяли свой автотранспорт для ускоренной переброски подходящих из глубины войск.
2-я гвардейская армия совершила за несколько ночей двухсоткилометровый марш. Шли по-суворовски: за ночь 40—50 километров. Декабрьские морозы не были помехой. Пока мы сдерживали натиск ударной группировки Манштейна, армию Паулюса все плотней и плотней обкладывали с земли и с воздуха. Да так сильно и основательно, что он не рискнул даже ударить навстречу Манштейну из Сталинграда, видимо, понимал, что это неминуемая и скорая гибель. Правда, свои войска в «котле» Гитлер пытался обеспечить всем необходимым по воздуху. Но не тут-то было. Фашистские самолеты сбивались и уничтожались... Так, 24-й танковый корпус генерала В. М. Баданова, введенный в сражение 19 декабря, совершил за 5 суток беспримерный рейд в тыл врага на 240 километров, ворвался внезапно на крупнейшую авиационную базу в районе Тацинской и уничтожил на ней огнем и гусеницами более 300 самолетов. Такого тоже еще не было в военной истории.
В самый последний момент я ранен в обе ноги. Со мной также ранен Георгий Ключарев. А случилось это так. После переправы через Мышкову мы укрыли танк в кустах и вместе пошли к штабной машине. Вдруг один за другим заходят в пике два истребителя, которые и прижали нас к земле. Ключарев лежит впереди меня метра на два-три. Здесь нас и накрыло. Меня так себе, всего несколько осколков впились в ноги, а вот Ключареву всыпали полный заряд. Казалось, что у него все перебито. Его сразу в медсанбат и потом дальше в глубокий тыл. А меня... снова спасла Софья Цырульникова, которую как раз перед этим только что вытащили из речки, куда ее забросило взрывом авиабомбы. Она была вся в сосульках, волосы дыбом стояли, как иглы у ежа.
С Георгием Ключаревым связи были потеряны, считали мы его погибшим. Парень он был во всех отношениях замечательный. К счастью, оказалось, он перенес все тяжести долгого лечения. Остался жив, но был списан в тыл... Многое преуспел в жизни, а главное — нашелся. Установлен контакт. Пусть долгой будет его жизнь!
При расставании со мной горюет Иван Козлов. Мы были друзьями. Это на редкость смелый человек, с природным даром разведчика. В каких переделках он только не побывал! Прошел всю войну, несколько раз был тяжело ранен. Продолжает и сейчас трудиться в столице Коми АССР.
...Через сутки-двое я опять в строю, в бинтах и с палкой, но в строю. Как все быстро заживало! Иначе и быть не могло. Это был декабрь 42-го. Я 22-го года рождения. Значит, мне двадцать — жить да жить.
К сожалению, добивать остатки войск Гота вместе с войсками 2-й гвардейской армии не пришлось. Правда, корпус и наша 60-я, теперь уже 9-я гвардейская мехбригада, совершив глубокий охватывающий маневр через калмыцкие степи и ударом вдоль Маныча на Батайск и Ростов, внесут свой гвардейский вклад в завершение разгрома войск Манштейна.
Наш же 21-й танковый полк, переименованный в 45-й гвардейский, был выведен в район Бекетовки, что на южной окраине Сталинграда, для получения танков с ремонтного танкового завода.
Мы были совсем рядом с передовой. В эти дни мы часто с полковником Николаем Бриженевым и Иваном Козловым бывали в городе, видели руины и площади, усеянные десятками тысяч могильных крестов со свастикой на перекладинах.
31 января наши солдаты выгнали Паулюса и его генералов из логова, оборудованного ими в подвале универмага в центре города. 2 февраля были добиты и пленены остатки его войск в северной, заводской части города. Это там, где 23 августа мне пришлось во главе танковой роты отражать первый удар врага на Сталинград. А 4 февраля на площади Павших Борцов состоялся победный общегородской митинг. Вместе с другими офицерами полка нам посчастливилось принять участие в этом великом историческом событии.
Мне предстояло еще пройти от Волги до Румынии. Принимать участие в не менее жестоких схватках, воевать за себя и за друзей, навечно сложивших свои головы на берегу великой русской реки.
Николай Орлов, участник Сталинградской битвы, бывший командир танковой роты
Веницейский полдень
Е сть города, будто новые, сошедшие со свежих матриц XX века, есть средневозрастные, глядя на которые так и не поймешь, какому столетию обязаны они своим рождением: девятнадцатому? восемнадцатому?.. А есть совсем особые, что едва ли не при самом своем рождении историей и людьми превращены в музеи под открытым небом. В них сохранилось и донеслось до нас дыхание дальних эпох.
Поезд из Милана в Венецию на последнем отрезке пути сбавляет ход, тихо идет по долгому мосту, опирающемуся на 222 арки. По обе стороны железнодорожного пути — морской простор. Такое чувство, будто не по рельсам движешься, а скользишь по водной глади. И даже перестаешь воспринимать перестук колес.
Сойдя с поезда, и вовсе забываешь о колесном транспорте. Здесь передвигаются либо пешком, либо по воде — на катерах, которые называются «вапоретто», на речных трамвайчиках, в гондолах. Напоминанием о веке автомобилизма служит колоссальный гараж на Пьяццале Рома — Римской площади, где автопутешественники, прибывающие в Венецию, оставляют свой колесный транспорт...
Вот и Венеция... Первые приходящие в голову ассоциации: Венецианская республика, венецианские каналы, венецианские дожи, венецианское стекло. Какие стеклянные чудеса производили на свет в здешних мастерских — выдувные вазы, бусы, «фальшивые» драгоценности, зеркала — еще в те времена, когда не филигранное, не цветное, не объемное стекло, а самое обыкновенное, плоское, оконное было предметом вельможной роскоши.
Еще не так давно в русском языке нормой было прилагательное «веницейский», «венецейский», у Блока — «...венецейской девы Канцоной нежный слух пленя...» Теперь же осталось «венецианский», что звучит возвышенно и торжественно...
Город-музей, город-загадка, город-история... Город, который и сравнить-то ни с каким Другим нельзя, потому что всегда чудеса зодчества — пусть равные веницейским, но иные — сравнивали с ней, с блистательной, романтической, жизнестойкой Венецией.
Здесь даже счет времени был иным. По давней традиции время суток начинали отсчитывать с заката солнца. Поэтому венецианский полдень — это шесть-семь часов утра, ранняя пора, когда по всей стране — рассвет...
Тихая вода каналов — как из толстого бутылочного, совсем не «венецианского» стекла. В ней отражения пестрых флагов и транспарантов, зазывающие на выставки. В ней отражения перевернутых фасадов зданий и дворцов — словно корабли бросили якоря на вечной стоянке.
В первое воскресенье сентября в Венеции праздник. Один из многих в городе, знающем толк в церемониях, знаменитая регата, «регатта сторика». День начинается парадом гондол на Большом канале — каналь Гранде. Сотня, а то и более «черных лебедей»-гондол торжественно движутся по каналу. Эпоха ярких разноцветных гондол кончилась еще в XVIII веке. Чтобы остановить безудержную конкуренцию красок и форм, городские власти тогда и постановили: венецианская гондола должна быть только черного цвета и строго установленного размера — 11 метров в длину и около полутора в ширину.
Во главе флотилии — огромная сорокавесельная ладья, в которой восседают судьи. Гондольеры в многокрасочных одеждах. Им предстоит пройти семикилометровую дистанцию. Канал извилист, и на каждом изгибе неизменно живописен. Во всех окнах, на балконах, на мостах, в лодках, выстроившихся вдоль берегов двумя длиннющими шпалерами,— болельщики. Погода в сентябре, как правило, солнечная: синь неба, зелень воды, бархатные, серые и коричневые стены... Пейзаж «регатты сторика» живее всего воспроизвел на своих «ведутах»-картинах Каналетто. На финише трех победителей ждут кубки и денежные призы, а четвертого — визжащий поросенок — единственное живое существо, не испытывающее в этот день всеобщего восторга.
Даже статистика Венеции, города, которому более тысячи лет, имеет романтическую окраску: она расположена на 118 островах, соединенных более чем четырьмястами мостами; 160 каналов, общая протяженность водных улиц, по которым проходят маршруты вапоретто, речных трамвайчиков, — 13700 километров. Больше трети земного экватора!
Так какой это город? Морской? Сухопутный (узких маленьких «настоящих» улочек, калли, и крошечных площадей, кампи, тоже не счесть)? Земноводный? В голову приходит лишь одно определение: Венеция — город... венецианский!
Многочисленные каналы ее называются «рии» — улицы. Проплывая по ним, можно видеть, как менялась архитектура города в зависимости от поступи столетий. Знать возводила «палаццо» — дворцы в основном вдоль Большого канала. Их облик зодчие старались органически сочетать с окружающей средой — предусматривалось обилие солнца, света, «программировалась» прозрачность, легкость воздушного простора, учитывалась близость воды у порога домов. Палаццо — их чуть не двести — теснятся по берегам Большого канала. Они и в стиле венецианской готики, и раннего Ренессанса, в духе высокого Возрождения или отмечены печатью классицизма, но не выглядят в этом городе отчужденно. Им несвойственны замкнутость, надменность, «уход в себя», присущий обычно вельможным строениям: это здания открытых и гостеприимных форм. Они в тесной гармонии с природой и душами живших здесь людей.
Интуитивно и безошибочно мастера нащупали ту модель градостроительства, которая будет осознана в XX веке как экологически грамотная.
Архитекторы использовали в постройках мрамор, гранит, ввели в декор лепку, кованое железо, разноцветную мозаику. Утонченной архитектурой, ажурностью балконов и террас выделяется дворец Ка"д"Оро; «ка» — сокращенно от «каза» — дом, «оро» — золото. Настоящий «золотой дом». Во дворце Ка"Пезаро, принадлежавшем когда-то одной из самых древних аристократических венецианских семей, ныне расположены музеи восточных культур и современного искусства, здесь же размещаются международные художественные выставки. Дворцы Фарсетти и Лоредан отданы муниципалитету Венеции, в Фондако деи Турки находится государственный музей природоведения, а в Фондако деи Тедески — почта и телеграф.
Кто не слышал о центральной площади Венеции — Пьяцце ди Сан Марко? Она огромна — 176 на 82 метра. Это, в сущности, единственная площадь города — «пьяцца». Остальные «пьяц-цале» — площадочки, или «кампо» — площадки. Сан Марко — это как бы центральный зал города-музея. Названия зданий, выходящих на площадь, завораживают: собор св. Марка, дворец Дожей, Старые и Новые Прокурации, Библиотека Сансовино...
Грандиознее дворца Дожей нет в Венеции. Он перестраивался, достраивался на протяжении столетий. Каждый архитектор вносил свое в этот главный дворец Венецианской республики, где сосредоточивалась власть пожизненно избиравшихся дожей, Большого Совета, Сената, Синьории...
Дворец Дожей был завершен к середине XV века. И хотя пожары не раз набрасывались на него, он остался богатейшим собранием скульптур, коллекций оружия, одежды. И сохранил главное — росписи на потолках, на стенах, в залах, на лестницах. Здесь творения великих Тинторетто, Веронезе, Пиза-нелло, Бассано, Тициана...
Рядом с дворцом Дожей на набережной дельи Скьявони — Карчери, мрачно знаменитая тюрьма, обитель мук и ужасов. Она крыта свинцовыми листами — для вящих страданий узников в жаркую погоду. Между дворцом Дожей и тюрьмой повис над каналом мост Вздохов. Отсюда осужденный бросал последний взгляд на море и небо, последний раз вдыхал свежий бриз. Последний раз, чтобы скрыться в каменной темнице. Порой навсегда.
...В любое время суток на площади Сан Марко толпы туристов со всех концов света. Отдельные «торговые точки» давно слились в бесконечный торговый ряд: в галереях первых этажей — сплошь магазины. Столики ресторанов и ресторанчиков высыпали, перемешались на площади. Официанты предлагают разные меню и называют разные цены. Только темперамент здесь неизменен, как и по всей Италии.
