Помоги проекту - поделись книгой:
— Больше я не разрешаю производить допрос,— вмешался врач.— Его надо забрать на процедуры.
Он нажал кнопку звонка, и в палату зашли двое санитаров. Форсберг продолжал кричать, пока его кровать выкатывали в коридор.
Рённ начал укладывать магнитофон.
— Ненавижу таких подлецов,— вдруг заявил Гюнвальд Ларссон.
— Что?
— Я тебе скажу то, чего никогда никому не говорил,— молвил Гюнвальд Ларссон.— Мне жаль почти каждого, с кем меня сводит моя работа. Они какие-то затравленные, жалеют, что вообще родились на свет. Не их вина, что они ничего не понимают, что им нет счастья в жизни. Вот такие типы, как этот, разрушают их жизнь. Самовлюбленные свиньи, которые думают только о своих деньгах, своем доме, своей семье и своем так называемом положении. Которые считают, что могут издеваться над другими только потому, что им посчастливилось завладеть лучшим положением. Таких типов бесчисленное множество, только большинство из них не такие глупые, чтобы душить португальских проституток. Поэтому мы с ними никогда не имеем дела. Нам приходится видеть только их жертвы. Этот тип — исключение.
— Да, наверное, ты говоришь правду,— сказал Рённ.
Они вышли из палаты. В глубине коридора перед одной дверью стояли двое полицейских, скрестив руки на груди.
— Ага, это вы,— буркнул Гюнвальд Ларссон.— И в самом деле эта больница уже на территории Сольны.
— Вы его все же поймали,— сказал Квант.
— Наконец,— добавил Кристианссон.
— Не мы,— сказал Гюнвальд Ларссон,— главную работу выполнил Стенстрём.
Где-то через час Мартин Бек с Колльбергом сидели в кабинете на Кунгсхольмгатан и пили кофе.
— Собственно говоря, это Стенстрём довел до конца дело Тересы,— сказал Мартин Бек.
— Да,— согласился Колльберг,— только по-дурному сделал, работая в одиночку. Удивительно, что он так и не повзрослел.
Зазвонил телефон. Мартин Бек взял трубку.
— Привет, это Монссон.
— Где ты?
— На улице в Вестберге. Я нашел ту страницу.
— Где?
— На столе Стенстрёма. Под бумагой, которой он накрыт.
Мартин Бек ничего не ответил.
— А я думал, что вы здесь все обыскали,— с укором сказал Монссон.— И...
— И что?
— Он сделал две заметки карандашом. Вверху в правом углу написал: «Положить в папку: «Дело Тересы», а внизу стоит имя: Бьёрн Форсберг. И вопросительный знак. Это вам что-то поясняет?
Мартин Бек не ответил. Он продолжал держать в руке телефонную трубку. Потом вдруг начал смеяться.
— Чудесно,— сказал Колльберг и пошарил рукой в кармане.— Смеющийся полицейский. Вот тебе монетка.
На семи ветрах. Юрий Савенков
Штемпель на конверте
Два раза в день — поздним утром и часа в три-четыре — во дворе звякал велосипедный звоночек, и затем булькающий баритон почтаря тамила Балагуру провозглашал: «Почта!» Писем, извещений, рекламы приходило немало. И на каждом конверте стоял штемпель почтового ведомства. Штемпеля сообщали то о фестивале культуры и искусства, то о молодежной спартакиаде, то об открытии научного центра, то о выставке орхидей — этот тропический цветок давно уже стал визитной карточкой республики.
Штемпеля привлекали внимание и к общественным кампаниям: они в Сингапуре сменяют друг друга постоянно. Одна из них — «Сохраним Сингапур в чистоте», «Избавим город от загрязнения и москитов», «Чистый город — здоровый город» — к моменту приезда в 1971 году в страну была уже на исходе. И штемпеля с подобными призывами случались все реже.
Трудно было привыкнуть к мысли, что тропический Сингапур, где сам воздух пропитан влагой, остров, лежащий в кольце вод, в одном из самых «мокрых поясов» на Земле, испытывал жажду. В тот год единственным серьезным источником воды был водопровод из Малайзии через дамбу, разделяющую две страны. Как на грех, реки, питающие этот водопровод, тоже оскудели, и поэтому снова (как это случилось в шестидесятые годы) возникла опасность строгих ограничений на воду. Были разработаны специальные меры по экономии. Департамент коммунального хозяйства установил норму для всей страны — 90 миллионов галлонов в день. «От организованности жителей зависит, удастся ли избежать введения более жесткого рационирования воды» — этот тезис настойчиво повторялся в прессе. Не обошлось и без излюбленной в Сингапуре штрафной системы — здесь одними призывами не ограничиваются. Штраф за полив сада, за мытье машины в дни, когда страна делает отчаянные попытки продержаться до первого дождя. Именно в эти дни битвы за воду на конвертах и появились штемпеля почтового ведомства: «Экономьте воду. Вода — драгоценность».
Спустя некоторое время родился новый призыв, и не только на почтовых штемпелях. Стоило снять телефонную трубку, набрать службу времени, как голос в трубке вопрошал: «В безопасности ли ваш дом? Хорошо ли закрыта дверь?» И только после предупреждения автомат сообщал точное время. «Сделаем Сингапур свободным от преступлений»,— взывали афиши на улицах и надписи на машинах... В печати сообщалось о выставке под девизом «Безопасная квартира». Экспонаты ее — самые разные средства по предотвращению ограблений — вызвали большой интерес у сингапурцев.
Потом пришел черед другого движения — «Нет — наркомании!». Она получила в последние годы широкое распространение, Особенно среди молодежи. И реакции почтового ведомства была мгновенной: появился штемпель «Берегитесь! Наркотики могут убить!».
Одно из самых социально острых движений в обществе за последние годы — правительственная кампания за сокращение рождаемости, ограничение размера семьи. «Идеальная семья — та, где два ребенка»,— гласил штемпель на конверте. За этим стояли жесткие меры: увеличили плату за роды после второго ребенка, ликвидировали оплаченный послеродовой отпуск в случае рождения третьего и тем более следующего ребенка, сняты льготы на подоходный налог при четвертом ребенке в семье...
Состав населения страны говорит сам за себя: половина его моложе 21 года. Почти во всех этнических группах Сингапура по традиции принято иметь большие семьи и обязательно наследника — носителя фамилии. Эти факторы, конечно, затрудняли проведение политики сокращения рождаемости. Но на штемпеле почтового ведомства звучит настойчивый призыв: «Мальчик или девочка — все равно. Двух достаточно».
Возраст Республики Сингапур молодой: всего шестнадцать лет,— но вполне достаточный, чтобы привыкнуть к ее существованию. А между тем в международных корреспонденциях случаются порой и такие курьезы. На некоторых конвертах недрогнувшая рука начертала: «Гонконг, Сингапур» (республику спутали с английской колонией?). Или «Великобритания, Сингапур» (ностальгия по ушедшим временам, когда англичане безраздельно правили островом?). Случаются письма и с таким адресом: «Япония, Сингапур» (отправители, видимо, живут категориями тех лет второй мировой войны, когда рухнула «цитадель британского могущества»).
Однако три с половиной года японской оккупации лишь короткий эпизод в колониальной истории Сингапура. Она началась в 1819 году, когда шхуны английского сэра Раффлза появились в этих краях в поисках удобной гавани и порта. Следуя классической формуле «разделяй и властвуй», англичане сыграли на противоречиях между местными правителями и получили сначала право на торговую факторию, а затем подписали договор. По нему к Ост-Индской компании переходили полные права на остров, прилегающие островки и проливы. В дальнейшем англичане использовали самые разные формы колонизации: сначала правили от имени Ост-Индской компании, потом от лица генерал-губернатора Индии, а затем от имени колониальной администрации в Лондоне. Был Сингапур вместе с Малаккой и Пенангом и в составе «проливных сеттльментов», а после второй мировой войны и окончания японской оккупации стал отдельной колонией британской короны.
Потом годы борьбы страны за независимость, времена внутреннего самоуправления с ограниченной самостоятельностью, короткие годы в составе Федерации Малайзия, и, наконец, в 1965 году возникла Республика Сингапур, ныне суверенное государство, член ООН.
Я снова попал в Сингапур два года назад.
Прежде пассажир, простившись с самолетом в старом аэропорту Пайя Лебар, сразу окунался в пряный парной воздух тропиков. Теперь к борту подкатил автобус, и его кондиционированный салон стал словно продолжением самолетного. И неожиданно долгим казался путь к новому громадному аэровокзалу. Но уже здесь Сингапур остался Сингапуром: среди объявлений, реклам, плакатов, призывов чаще других лукаво улыбалась детская рожица: «Вежливость — наш образ жизни».
Сингапурское общество исторически складывалось как коммерческое. И это, естественно, наложило отпечаток на многие явления жизни. Выгода, прибыль, доходы — все эти категории, свойственные сингапурскому образу жизни, не способствуют доверию и доброжелательности людей.
«Дело не в сладкой улыбке, которая озаряет лицо, когда возникает возможность получить прибыли» — такая мысль звучит на молодежных диспутах, в клубах, в телепрограммах, в речах министров.
По старой привычке набираю номер службы времени. Вспомнив плакат, ожидаю слов о манерах, вежливости... Но магнитофонный голос теперь суховато предлагает иное: «Отключай энергию, экономь ватты, экономь деньги». Началась новая кампания.
Три ежедневные пробки
До заката совсем недолго, кончается рабочий день. В этот час на «пиковых» перекрестках появляются регулировщики в белых перчатках. Поток машин бесконечен.
В тягучем ожидании разглядываю соседей. В малюсеньком грузовичке, притершемся к дверце моей машины, сгорбленные фигурки женщин; на них голубые блузы, широкие шаровары, на головах красные повязки. Я не раз видел таких женщин на стройках: с корзинами цемента на плече, они весь день семенят по бамбуковым лесам. Говорят, их предки уехали из китайского уезда Саньшуй лет сто пятьдесят назад, чтобы не подвергать дочерей мучительному феодальному обычаю бинтования ног. От них и пошли поколения бесправных строительных работниц.
И по сю пору населяют строительницы кварталы старого города. Красная или голубая повязка предохраняет голову от цементной пыли, хотя главное назначение повязок, говорят, иное: женщины из уезда Саньшуй боятся солнечных лучей. Профессиональные качества их столь высоки, а зарплата так низка, что подрядчики чуть не дерутся за право нанять их на работу...
Первыми, предчувствуя зеленый свет, ринулись мотоциклисты в белых касках, совершая свой опасный слалом между машинами и автобусами. Мелькнул красный тюрбан сикха из Пенджаба: только им власти разрешают садиться на мотоцикл без шлема — религия предписывает им всегда носить тюрбан.
Вот и мы медленно двинулись к Ньютон серкус — круговой дорожной развязке, куда вливались ручейки из разных улиц. Наконец весь пестрый поток рванулся было вперед, но из тени ажурного пламенеющего дерева фламбойянт явилась женщина в оливковой накидке и огромной форменной фуражке. Жезл в ее руках взвивается вверх, и, словно заколдованный, дорожный поток замирает: «Осторожно! Дети переходят дорогу!»
Только что кончились уроки, дорогу пересекает звенящая цепочка школьниц в малиновых юбках и белых блузках. В эти предзакатные минуты в любом районе Сингапура дети пересекают дорогу.
В Сингапуре транспортная проблема усугубляется крошечными размерами острова. Уже сейчас двадцать процентов территории отдано дорогам. А завтра? Здесь около миллиона двигающихся средств — с мотором и без мотора.
Среди безмоторных не последнее место занимают велорикши — нечто среднее между мотоциклом с коляской и трехколесным велосипедом. Велорикш в Сингапуре около трех тысяч, и сосредоточены они главным образом в узких старых кварталах. Ездят на них чаще старушки, что плохо ориентируются в номерах автобусов и их маршрутах, да туристы. Старушки постепенно переселяются в современные дома, а вот туристов становится все больше, так что работы у велорикш не убывает.
Но, конечно, не они причина столпотворения на дорогах. Здесь популярна такая присказка: «Мечта сингапурца — одна жена, двое детей, три комнаты, четыре колеса». Мечта реализуется активно: 250 тысяч легковых машин, из них 140 тысяч — частные. К 1992 году, даже по строгим подсчетам, их может стать 400 тысяч!
Больше машин — строится больше дорог, а это стимулирует появление новых машин. В Сингапуре в сутки три колоссальные автопробки: утренняя, вечерняя (как в большинстве современных городов) и дневная, связанная с двухсменным обучением в школах. «Для кого же мы все-таки строим город: для машин или для людей?» Так обозначается проблема.
Колонизаторы строили этот город явно не для пешеходов. «Туан бисар», большие господа, менеджеры, «туан кечил», малые господа и туаны помельче — все это свои, белые люди. Они пешком не ходят. Прочие — им надлежало разгружать олово и каучук в порту, расчищать джунгли под плантации, строить бунгало для туанов — в расчет не принимались.
Так возникли улицы без тротуаров. Строительство тротуаров, пешеходных дорожек вдоль уже существующих магистралей, перекидных мостов и других атрибутов разделения автомобилистов и пешеходов потребовало много средств и времени. Они появлялись постепенно. Главные усилия были обращены на наведение порядка на дорогах. «Штурмовая атака на автомашины» начала проводиться лет десять назад решительно и разнообразно: была повышена плата за регистрацию автомобиля, возросли импортные пошлины, увеличен дорожный налог (сейчас он стал одним из самых высоких в мире). И все-таки эти меры не дали ожидаемых результатов.
Лет десять назад состояние общественного транспорта было критическим. Одиннадцать автобусных компаний, принадлежавших местным китайцам, были на редкость неэффективны: маршруты не спланированы, каждый автобус двигался как хотел и куда хотел, в некоторых районах они не появлялись вовсе. Хаос — таков был диагноз, поставленный общественностью.
Но правительство медлило с национализацией. Пошли другим путем: официально заставили одиннадцать компаний слиться в три более крупные. Лишь через два-три года правительство взяло на себя ответственность — создало единую компанию. Были куплены новые автобусы, кстати, появились недавно и «даблдэккеры» — двухэтажные автобусы. На какое-то время полегче стало на сингапурских дорогах. Но перспективы выглядят удручающими. Единственное спасение — проект рельсовой транзитной системы, которая свяжет основные жилые, коммерческие и индустриальные районы.
После десяти лет дискуссий, изучений, анализов — к началу 1978 года — окончательный проект был готов. Система должна была, по замыслу, протянуться на 44 километра, включить эстакады, 30 станций. И вдруг новость. Правительство объявило, что работы по сооружению системы откладываются до середины 80-х годов.
Будь щедрым, как пальма
«Давление — высокое. Пульс — учащенный». Такой диагноз давно уже поставили Сингапуру те, кто почувствовал его ритм. Трудно ощутить себя частью этого мира.
Потому, наверное, так хотелось остановить предзакатные минуты, когда солнце теряет свой блеск и становится оранжевым шаром, а в воздухе разливается благоуханная и густая синева. Но особенно я любил предрассветную пору, те редкие мгновения тишины, когда город был самим собой и являл незнакомцу свои скрытые черты.
На рынке Серангун пепельная старуха китаянка, высохшая, как лепестки бессмертника, опрыскивала цветы: орхидеи, гвоздики, хризантемы, «клешни омара» — острые красные цветы с глянцевыми темно-зелеными листьями и бледно-розовым кокетливым султанчиком.
Скрипнула тележка — это старый индиец повез в глубь рынка разноцветные ткани. Разложит он свой товар, сядет на крошечную скамейку и будет читать газету, бросая неуловимые взоры на проходящих возможных покупателей.
Веселый малаец, мурлыкая песенку, ловко орудовал ножом-парангом. Рядом с ним росла гора очищенных кокосовых орехов.
Сколько же дарит людям этих широт кокосовая пальма — гордая, эксцентрично-элегантная. На побережьях она, склонившись под разными углами, цепляется миллионами корней за землю. Вот взметнула свою крону в саду. У дорог их почти не осталось: удар упавшего ореха — даже по голове, защищенной шлемом,— не самое приятное ощущение для мотоциклистов.
...Продавец меж тем сортирует орехи, стараясь не упустить тот редкий, без ростков, что называют «келапа бута» — слепой кокос. Он содержит внутри мягкий белый камушек. Было время, когда его магические свойства ценились выше драгоценных камней: его носили, как талисман, на теле, в кольцах, на оружии.
Однажды звуки разбиваемых орехов услышал я у храма Перумал. Свадебная процессия — мужчины в белых пиджаках и дхоти, женщины в ярких сари — остановилась у входа. Жениха сопровождали шаферы — холостяки из родни невесты. И матроны с подносами: на одном — фрукты; на другом — малиновое сари и цепочка; на третьем — три очищенных кокосовых ореха. У входа один из шаферов нанес желтую сандаловую пасту на лоб жениха, священник обвязал шнурком его палец. И жених стал женихом.
Появляется невеста, скрытая вуалью, в сопровождении родственницы жениха. Суженые садятся на низкие скамеечки перед священным огнем. И тогда раздался треск первого ореха. Его разбил родственник жениха. Священник повязал шнурком палец невесты, вручил ей цветы арековой пальмы и фрукты. И она передала их жениху. Это значит, что отныне молодая переходит в лоно новой семьи. И храм огласился треском второго кокосового ореха.
Жених вручает невесте малиновое сари, она удаляется. Гостей угощают шафрановым рисом. Вернулась невеста — падает вуаль, и цепочка, подарок жениха, уже обвила смуглую шею. Молодые обмениваются гирляндами из цветов жасмина. И тогда слышен треск третьего ореха...
Пряное дыхание
Я долго стоял рядом с малайцем, желая стать свидетелем его удачи: вдруг найдет слепой орех с магическим камнем? Но легковейный ветерок донес пряный Дух. В нескольких шагах тамил в желтой батиковой рубашке, голова его обмотана полотенцем. Гибкими движениями он размешивал специи, подносил оранжевую массу к носу, вдыхал, слегка покачивал головой и снова продолжал манипуляции.
— Кари, мадрасский вариант,— бодро сказал тамил. В щелкающих звуках его голоса, в загадочной улыбке, которая скользила по лицу, был призыв прикоснуться к тайне.
Кто-то сравнил хороший кари с шуткой. Пряной, острой и всегда уместной. Эта приправа состоит из бесконечного числа специй, сами названия которых воскрешают эпоху Великих географических открытий. Индийский кари известен несколько тысячелетий. Само слово на тамильском значит «соус». У каждого кари свой вкус, вид, цвет. Только дилетанты думают, что если есть специи — красный стручковый перец, куркумовый корень, кардамон, мускатный орех (ядро и наружные его покровы— это разные специи), черный перец, корица, тамаринд, шафран, тмин,— то, стоит их смешать, получится порошок кари. Вовсе нет. Даже цвет разный — янтарный и буйно-красный, оранжевый и желтый, кари для рыбы и кари для курицы.
Тамил был приветлив, разговорчив и откровенен. Он перечислил составные части своего мадрасского кари. Сообщил и лечебные свойства специй. Кардамон, например, обладает антисептическими свойствами, имбирь — ветрогонными, куркума незаменима против укусов пиявок, листья тамаринда, оказывается, способствуют чистоте голоса.
Тамил был откровенен, но до той черты, где начинались профессиональные секреты.
Таков Сингапур. Можно годами посещать маленькую чайную, и хозяин давно уже вместо обычного стакана с поклоном подносит чашку, расписанную драконами. Но если гость спросит о рецепте чая, ответ будет скупым и прохладным: все дело в дозе.
Тамил не был исключением.
— Все дело в дозе, сэр,— обнажил он ослепительные зубы, и его влажные глаза на миг стали лукавыми.— Все дело в дозе... Зайдите в вегетарианский ресторан , здесь, за углом. Они покупают мой кари. Там вы попробуете овощи на банановом листе, но только обязательно ешьте руками. Сначала вдыхаете аромат кари, потом слышите пищу, мягкий тон бананового листа, потом запоминаете взглядом, осязаете пальцами, ртом, языком. Ничего постороннего не должно быть. Тогда вы почувствуете вкус, ощутите гармонию.
Он так и сказал — гармонию — и продолжил свое колдовство.
Индийская мелодия
Рынок расцветал и уже ошеломлял бурей красок, запахов — кислых, сладких, острых,— как и подобает восточному базару, тем более что расположен он в районе, который зовут здесь «маленькой Индией».
Долгие годы люди, приезжающие в Сингапур в поисках капризной удачи, смотрели на город как на временное пристанище. Только бы скопить немного денег, послать близким, а потом вернуться на родину. Если не вернуться, то думать о ней как о самом желанном. Теперь времена другие. Большинство жителей республики родилось в Сингапуре, и молодое поколение все чаще называет себя сингапурцами.
Жилищная программа, которую осуществляет партия народного действия, способствует сближению разных этнических групп. И хотя далеко еще не изжиты центробежные тенденции в обществе, признаки преодоления общинной обособленности ощущаешь именно в новых кварталах.
Нация только складывается из пестрого смешения языков, обычаев, традиций, мироощущений. Плавильный котел — это тоже один из ярлыков, которыми наградили Сингапур.
Сплав разных культур — процесс, понятно, долгий. И звучит в разных уголках острова то одна, то другая мелодия громче других. На Серангуне, хоть и здесь отчетливо видны вкрапления других культур, ведущая мелодия — индийская.
Древние греческие философы называли тропический пояс опаленным и на картах писали: «Область необитаема вследствие чрезмерного жара». И хотя позднее предрассудок этот развеялся и было доказано, что понятия «тропический» и «жаркий» не всегда совпадают, в такие минуты вспоминаешь греков.
Текут потоки людей. Очертания теряются. В мареве люди растекаются по переулкам, снова возникают.
Подхваченный потоком, медленно иду по горбатым улочкам и переулкам.
Зной и шарканье сандалий обрызганных солнцем людей.
И вдруг возник негромкий звук. То ли плач, то ли смех. Потом он сменился хриплым клекотом и пресекся. Еще мгновение — и взорвались пронзительные трели. Подхватили оборвавшийся звук. Звучал многоголосый хор. И — снова тишина. Опять отдельные трели, словно журчанье ручья.
Завернул за угол. На зеленой поляне ажурное дерево «пожар леса» роняет цветы. Красный медленный дождь падает на клетки с птицами. Клетки на металлических крюках подвешены к ветвям, стоят в траве.
Люди смотрят с балконов дома напротив, прогуливаются среди клеток; вечно спешащие мотоциклисты, гроза сингапурских магистралей, вынырнув из переулка, смиряют свой пыл, гасят скорость. Только шелест падающих цветов и обрывки неспешной беседы тех, кто сидит за столиками. Все настроены на тишину, столь драгоценную в этом городе. (Сингапур занимает второе место в мире по уровню шума, уступая лишь Гонконгу.) Здесь царили птицы в клетках...
...Еще одна из сингапурских загадок: тропики, почти экватор, а птиц мало. В саду дома, где мы жили, пела по утрам золотая иволга. Изысканные, утонченные звуки, напоминающие флейту. Шуршала листвой еще одна — безголосая и невидимая птица,— вот, пожалуй, и все.
В птичьем парке, что раскинулся на склоне холма, среди промышленных предприятий, собраны птицы со всего света, даже южноамериканские пингвины живут в кондиционированной обители и дают потомство. Но это скорее аттракцион.
Куда делись местные птицы?
Поделиться книгой: