Помоги проекту - поделись книгой:
Да и грех, действительно, обижаться на того, кто калечил себя, ложась голой спиной на битое стекло, взгромоздив на себя восьмерых добровольцев из публики. Едва трюкач вставал с земли, как тут же начинал следующий аттракцион: отхлебывал из пластмассовой банки керосин, а потом изрыгал гейзер пламени или же давал добровольцам из публики опутать себя цепями, скрепить их дюжиной замков, а потом срывал узы, корчась от напряжения.
Он уже давно привык. Это было для него обычным занятием, его повседневным трудом, хлебом насущным. И будничными, привычными движениями девушка в пончо вытирала кровь на спине своего компаньона, точно смахивала пыль с пиджака...
— Да, я уже привык... — признался мне однажды двадцатилетний Гийом, невысокого роста паренек из Бретани, приехавший в Париж в поисках работы.
Мы познакомились на улице Бельвиль, в агентстве по трудоустройству. Я проходил мимо, заметил у одного из домов толпу и, когда агентство открылось, вошел внутрь. Все сели на стулья, поставленные рядами, как в классе, молча, украдкой оглядывая друг друга. Время от времени кого-то вызывали, он вставал, пересекал зал — темно-голубой бетон и стеклянные перегородки — и опускался на стул перед письменным столом, за которым сидел агент по трудоустройству.
Я прислушался к разговору между одним из агентов и сидевшей напротив него симпатичной блондинкой. Опросив клиентку, агент говорил в телефонную трубку: «Она хорошенькая и подойдет для вашего магазина». Потом клал трубку и набирал новый номер: «Нет, она еще не достигла совершеннолетия, но зато... Послушайте, месье, она прехорошенькая, и я уверен, что ваш банк только выиграет от этого...» И снова вешал трубку, и снова набирал номер...
Время от времени я слышал фразы, которые были недоступны моему пониманию. Например: «Этому нанимателю номер 97 не нужен». — «Понятное дело. А ты попробуй предложить ему мой, шестнадцатый».
Гийом мне все объяснил. Он знал эту машину «как свой собственный карман». 97 и 16 оказались шифрами для «наиболее тяжелых случаев». «Шестнадцать» обозначало молодого человека, которому едва исполнилось шестнадцать лет, который не освобожден от воинской службы и не имеет опыта работы, а число 97 — уроженца Мартиники или Гваделупы.
— Антильцы, — продолжал Гийом, — самый плохой «товар». Считается, что они хуже всех приспосабливаются к нашему ритму работы. Несколько выше ценятся африканцы. У них есть свой номер — 31. Разумеется, в заявке на работников любое упоминание о расе запрещено. Но зачем посылать парня к хозяину, который с ним даже разговаривать не станет?
Гийом, мрачный и замкнутый, пока мы с ним сидели в агентстве, на улице оказался довольно приветливым и словоохотливым пареньком.
— В конце концов, почти все уходят из агентства с адресом нанимателя. Но бумажка, которую там дают, ничего не значит. Вот, пожалуйста, мне дали адрес, где на одно место уже шесть кандидатов. Здорово?
Раньше Гийом надеялся на свой диплом техника. Но работы по специальности не нашел: его родная Бретань «в этом отношении настоящая пустыня». Писал в 25 мест, получил 10 ответов, все начинались одинаково: «К сожалению...» Приехал в Париж — та же картина. Правда, иногда удавалось устроиться на временную работу. Кем он только не побывал за последние два с половиной года: рассыльным на почте, мойщиком посуды, шофером грузовика, страховым агентом, и еще, и еще — всего я не запомнил...
— Начало осени, — объяснял мне Гийом, — после того как школы выбрасывают своих учеников, — труднейшее время. Даже самое паршивое место приходится искать неделями. Надо, видимо, подождать, пока схлынет волна новых безработных, а потом заняться поиском более или менее приличного места. Мне еще повезло — есть где жить. А у многих в моем положении вообще нет крыши над головой. В Париже с этим еще труднее, чем с работой. Так что... Да я уже привык, — добавил он, улыбнувшись.
Куда перенаправляется агрессия?
На станции «Репюблик» пятеро нетрезвых молодых людей ломают автомат, продающий жевательную резинку, жареные орешки и прочую мелочь. На перроне полно народу, тем не менее никто не вмешивается, все «не замечают».
Разделавшись с автоматом, парни идут по перрону в мою сторону. Вид у них самый что ни на есть бандитский, расхлюстанный, вызывающий. У одного из молодчиков в руках длинная металлическая цепь, которую он волочит за собой по полу. Парни молча обходят меня и других пассажиров. Они уже «насытились» автоматом или «перенаправили свою агрессию», как выразились бы социологи.
— У нас считают, что волна уголовщины нахлынула на Францию из-за Атлантического океана, — говорил мне Морис Манишо, французский журналист, специализирующийся на проблемах преступности. — Некоторые знатоки чуть ли не единственной причиной ее роста во Франции называют пропаганду «американского образа жизни». На станциях метро поздно вечером люди ждут друг друга, чтобы вместе идти по пустынным переходам. Парижане, особенно те, кто живет в пригородах, активно вооружаются. Но полиция при этом предупреждает: «Лучше не оказывать серьезного сопротивления — это может плохо кончиться». Понимаете, поскольку наше общество ощущает свою болезнь, не зная как следует ее причин, оно страдает и от преступности, и от страха перед ней.
В этой тенденции, о которой упомянул месье Манишо, самое страшное — преимущественный рост преступности среди молодежи и, главным образом, школьников. «Трое хулиганов в школьном общежитии, угрожая кольтом, избили ногами четырех человек, в том числе одну девушку»; «Четырнадцатилетний школьник избил учительницу коллежа за то, что она настояла на его временном исключении», — подобного рода сообщениями полны французские газеты и журналы.
Полиции уже хорошо известен «почерк» молодых грабителей. Если во взломанной квартире преступники не только похитили ценные вещи, но искромсали мебель, побили стекла и зеркала, оставили нецензурные надписи на стенах — значит, здесь побывали не профессиональные взломщики, а несовершеннолетние «любители», и следы бессмысленного опустошения — символ их «бунта против вещей», «перенаправленной агрессии».
Банды на мотоциклах. И они появились во Франции. В глухих шлемах с черным стеклом-забралом, за которым не видно лица, они время от времени собираются на одной из парижских площадей, вздымают мощные мотоциклы на заднее колесо, срываются с места и носятся по городским предместьям, пугая сонных жителей ревом моторов, звоном разбитых стекол и криками избиваемых жертв.
В последнее время особой популярностью среди подростков-преступников стал пользоваться «рэкет», вымогательство денег — американское, кстати, слово — у владельцев кафе и баров. Хозяин ограбленного бистро, находящегося напротив гостиницы, в которой я жил, рассказывал мне:
— С «настоящими» бандитами еще можно договориться. Заплатишь им, и они оставят тебя в покое. Но для этих сопляков не существует никаких правил... Знаете, месье, вообще-то я против насилия, но если это повторится, я, пожалуй, приобрету себе кое-какое оружие...
— Понимаете, — объяснял Морис Манишо, — грабеж органически присущ системе, которая позволяет некоторым благодаря простой передаточной надписи нажить за минуту несколько миллионов; различие между гангстером, биржевым спекулянтом или игроком в казино лишь в «почерке» и классовой принадлежности, но цель у них одинаковая — нажива. Молодой человек, с самого начала отброшенный на дно жизни, попадает в еще более неблагоприятные условия, оказавшись в тюрьме. Озлобленный, лишенный квалификации, имеющий теперь еще и судимость, — выйдя на свободу, он вынужден опять браться за прежнее. Работу ему никто не гарантирует, а тюрьма предлагает набор «профессий» — сводника, наводчика, перевозчика оружия или иностранной валюты, торговца наркотиками, наконец, наемного убийцы. Больше половины из тех, кто попадает за решетку на срок менее года, впоследствии вновь возвращаются в тюрьму...
— Получается, что наша пенитенциарная система не перевоспитывает, а воспитывает преступников. Тюрьма сама создает преступную среду. Суды не судят — лишь выносят обвинительный приговор. В исполнительном суде слушаются в среднем 20 дел за утро. Подсудимому задают вопросы лишь в одном случае из десяти. Бывает, что защита, которая тоже спешит, охватывает одной защитительной речью 10 разных подсудимых... Выходит, что в некотором роде мы сами производим на свет то, чего боимся...
До тех пор, пока...
Выхожу наверх на станции «Шатле» и иду по мосту через Сену, через остров Сите, мимо собора Парижской богоматери, снова через Сену и дальше по бульвару Сен-Мишель.
Перед входом в Люксембургский сад газетный киоск. Издали замечаю большую цветную обложку одного из новых журнальных номеров с броской надписью: «Куда идет молодежь Франции?»
Помню, как к музею импрессионистов у меня на глазах вдруг подлетела кавалькада мотоциклистов, многие из которых — в знакомых мне уже глухих шлемах с черным стеклом-забралом. Они сняли шлемы, достали тетрадки и блокноты и отправились на полуторачасовую лекцию о творчестве Сезанна. По двадцать минут «черные ангелы» стояли у каждого полотна, внимательно слушали объяснения экскурсовода, подробно конспектировали, задавали вопросы, в которых чувствовались и интерес, и знакомство с художественными тонкостями. «Сегодня мы познакомились с Сезанном, а следующее наше занятие будет посвящено Ван-Гогу», — закончила свою лекцию экскурсовод. Оказывается, я попал на внеклассный урок изобразительного искусства для лицеистов.
Посещает молодежь и «Олимпию» — концерты знаменитых французских певцов или гастроли знаменитого здесь, как и во всем мире, балета Большого театра.
Да, бешеные по нашим представлениям цены и длиннющие очереди за билетами. Но ведь не только банкиры и менеджеры записываются и стоят, в этих очередях. Вся разница в том, что одни запросто выписывают чек, а другим для того, чтобы сходить с девушкой на концерт, надо сначала дежурить несколько ночей в гостинице или отработать сверхурочно.
Идут в кафе и рестораны, на тротуары Монмартра или в шумные и тесные кабачки Латинского квартала. Да, лишь единицы в «Максим», где меньше чем за тысячу франков не пообедаешь, что бы ни заказывал, или в не менее дорогой «Тур д"Аржан».
Или никуда не идут, а подобно этой молодой паре в Люксембургском саду, мимо которой я сейчас прохожу, целуются, бросив на землю мотоциклетные шлемы и тетрадки с конспектами. Не чудится ничего противоестественного в долгом поцелуе, хотя и на глазах у всех, хотя и можно было, наверное, выбрать менее людное местечко для этой искренности, принадлежащей лишь им двоим и никому другому...
«Да, месье, Париж действительно прекрасный город, — вдруг вспоминаю слова Поля, студента-искусствоведа, периодически подрабатывающего ночными дежурствами в отеле, где я остановился. — И жить в нем прекрасно... До тех пор, пока вам везет. Пока у вас есть приличная работа, немного денег и свой угол. Пока вы здоровы... Первоначальные возможности, конечно, у всех разные. Но можно быть выходцем из преуспевающей семьи, а потом разориться и в считанные дни растерять все свое благополучие, а можно быть сыном бедного крестьянина и выбиться в состоятельные люди. Всякое случается. Главное, чтобы тебе везло... Невезучим в Париже делать нечего. Очень жестокий город для невезучих».
Можно было бы возразить Полю, хотя бы прояснить и уточнить статистическую вероятность событий, но я не стал этого делать, так как с главной мыслью его был согласен: до тех пор, пока везет... Плохо приходится тем, кто вынужден перешагнуть через это «пока». И еще хуже тем, кто с этого начинает жизнь. В Париже им, наверное, особенно горько и обидно.
...На переходе станции «Монпарнас-Бьенвеню» красивая девушка поет песню, аккомпанируя себе на гитаре. Поет о любви, свободе, правде. Изредка ей бросают монеты...
Золото безымянных царей
Когда напряженнейшая, буквально без сна и отдыха, работа была закончена, последняя бусинка тщательно упакована и ящики с находками приготовлены к отправке в Кабул, Виталий Кошелев, с нескрываемой грустью зачехляя фотоаппарат, в чреве которого зафиксировались призрачные подобия ошеломляющей реальности, открывавшейся нам в течение последних месяцев, сказал:
— Есть в мире вещи и получше, но не было еще таких...
И поверьте, никого не удивил шекспировский ритм фразы.
История науки полна парадоксов. Наша советско-афганская экспедиция (1 О работе этой экспедиции см. «Вокруг света» 1971, № 11 (И. Кругликова, В. Сарианиди «Фрески в песках»), 1973, № 7 (В. Сарианиди «Там, где жил Заратуштра»).) пополнила их коллекцию.
15 ноября в Кабуле открылся Международный кушанский семинар, на котором присутствовали крупнейшие востоковеды мира, так как кушанская проблема — одна из ключевых для понимания тысячелетней истории народов древнего мира.
Журнал «Вокруг света» в свое время знакомил своих читателей с этой проблемой (см. статью Г. Пугаченковой «Города Гераева рода», опубликованную в № 8 за 1968 год), поэтому напомню ее лишь вкратце.
Некогда земли, лежащие по обе стороны Амударьи на территориях нынешних Узбекистана, Таджикистана, Северного Афганистана, именовались Бактрией. В середине V века до нашей эры она входила в состав древнеперсидской империи Ахеменидов. В 329 году до нашей эры Бактрия была захвачена Александром Македонским, и после его смерти здесь возникает Греко-Бактрийское царство — сплав восточной и эллинской культур. Государство это существовало почти столетие — и в общих чертах его история нам известна по античным хроникам и результатам археологических раскопок. Знаем также и то, что в середине II века до нашей эры Греко-Бактрийское царство гибнет от натиска среднеазиатских кочевников, объединенных под властью могущественнейших из этих племен — кушан. Осев в Бактрии, они со временем создают Кушанскую империю — одну из величайших в древнем мире, равную по своему могуществу таким колоссам, как Рим и Парфия.
...Однако между последними событиями и гибелью Греко-Бактрийского царства лежит «темный период», практически совершенно неизвестная исследователям эпоха.
И буквально в тот же день, когда начался семинар, 15 ноября 1978 года, мы вскрыли первое погребение близ холма Тилля-Тепе, где ранее нашей экспедицией был открыт монументальный комплекс царского дворца или храма II—I тысячелетий до нашей эры...
Под бактрийским солнцем засверкала почти фантастическая картина: груда золотых украшений, которая почти целиком скрывала останки погребенного! А впереди нас ожидало «археологическое счастье» еще пяти таких же «золотых» раскопов. И все эти шесть погребений, хранивших в себе около 20 тысяч золотых изделий, были сделаны именно в этот «темный период» кушанской истории...
Нас сразу же насторожило одно противоречие — поражающее воображение богатство и удивительная примитивность самих погребальных комплексов: полное отсутствие следов каких бы то ни было надмогильных памятников, простые прямоугольные и неглубокие — до 1,5—2 метров — могильные ямы, не всегда даже обмазанные изнутри штукатуркой. Объяснить это мы можем пока только одним. Захоронения производились спустя почти пять веков после того, как было заброшено то поселение на Тилля-Тепе, дворец или храм которого мы открыли ранее. И в то же самое время, когда рядом возникает новый — уже античный город Емши-Тепе. Фантастическое богатство захоронений позволяет заключить, что здесь были погребены останки первых кушанских царей, резиденция которых была в Емши-Тепе.
И, видимо, правители Емши-Тепе, желая охранить вечный покой своих могил, уберечь их от алчности грабителей, устроили родовую усыпальницу так, чтобы никто, кроме них, не знал ее местоположения. Именно этим, вероятно, объясняется и то, что царский некрополь находился вне стен Емши-Тепе, но так, чтобы склон холма, где он был «замаскирован», хорошо просматривался из окон царской цитадели. А столь примитивные конструкции могил можно объяснить тем, что захоронения совершались спешно, возможно, ночами, втайне от чужих глаз.
...Но это все, естественно, выяснилось потом, а тогда, 15 ноября, мы были просто ошеломлены открывшимся с поистине царской щедростью историческим богатством.
Скажу прямо, экспедиция для такого открытия «технически» не была подготовлена. С самого начала выяснилось, что не хватает простых, но крайне необходимых вещей, вплоть до коробочек для хранения такого количества находок, не говоря уже о запасах цветных фото- и кинопленок. Но нам помогли советские специалисты — техники, инженеры, врачи, строители, — находящиеся в Афганистане. Любители-фотографы Анатолий Черноиван и Виталий Кошелев до полуночи засиживались в импровизированной фотолаборатории, снимая и проявляя многие десятки, если не сотни, метров пленки. Стоматолог Андроник Мкртычян выпотрошил из амбулаторной аптечки все коробки под названием «Боры зубные», куда вместо боров аккуратно помещались золотые изделия, поступающие из очередных погребений. Вадим Корычев все свои выходные дни проводил за теодолитом, делая инструментальную съемку холма и самих раскопок. Вадим Кайгородов, Александр Степичев, Вениамин Саркисянц оказывали экспедиции техническую помощь — начиная от бульдозеров и кончая прожекторами.
Каждое захоронение отняло у нас около полутора месяцев работы. В могилах находили от 2500 до 3 тысяч золотых предметов, которые, наслоившись друг на друга, создавали хаотическое на первый взгляд нагромождение. И каждую из этих находок надо было тщательнейшим образом «заинвентаризовать» — описать, зафиксировать на полевых планшетах и т. д. и т. п. Слой за слоем мы снимали тысячи золотых бляшек, браслетов, пока появлялись сами останки погребенных. И каждый такой слой надо было «читать» — видеть в этой груде сокровищ контуры одежд, головных уборов, поясов, расположение украшений, которые некогда их покрывали.
Весть о нашем открытии разошлась по всему Афганистану, и к нашим раскопкам стекались самые разные люди — были случаи, когда бедные крестьяне, в складчину нанимавшие грузовики, чуть ли не всей деревней приезжали за многие сотни километров.
А открылось нам в раскопе действительно не только богатство, но истинные шедевры древнего искусства.
...Золотые короны, украшенные фигурными цветами, инкрустированные жемчугом и бирюзой, стилизованными деревьями с птицами на ветвях... Массивные золотые браслеты, концы которых мастера изготовили в виде фигур животных — то хищников с устрашающе оскаленной пастью, то стремительно мчащихся антилоп со зрачками из бирюзы и сердолика и бирюзовыми копытцами, ушами, рогами.
...Перстни и кольца тончайшей ювелирной работы. Особенно эффектен один перстень-печатка с изображением сидящей Афины со щитом и копьем, в длинном одеянии и с боевым шлемом на голове.
...Массивные — до 500 граммов — золотые ножные браслеты и литые золотые пряжки, нередко украшенные великолепно выполненными сценами.
...Золотые пластины, нашивавшиеся на одежду, то в виде человека, несущего дельфина, то музыкантов, то просто человеческих фигур, то с изображением крылатых богинь. Вот одна из них — полуобнаженная женщина с широким лицом местного, бактрийского типа, около которой виден крылатый Эрот с луком в руках; другая — также полуобнаженная женщина, но с лицом уже индийского типа, мастер даже наметил пятнышко в середине лба — тик.
...Разнообразнейшие головные бронзовые булавки с золотыми навершиями — двенадцатилепестковой розеткой, золотым диском с нанизанным на него жемчугом.
...Серия золотых подвесок, среди которых особенно выделяются две, найденные в одном погребении, изображающие борьбу царя с двумя драконами.
...Золотые пряжки то в виде крылатых амуров, сидящих верхом на рыбах с бирюзовыми глазами, то в виде воина в шлеме, со щитом и копьем, у ног которого лежат драконы, то вместивших в себя сложнейшую символическую картину — на спине какого-то фантастического существа с львиной мордой и оскаленной пастью восседают обнявшиеся мужчина и женщина, осененные крылатой богиней победы Никой с венком и пальмовой ветвью.
...Широкий золотой пояс с рельефными бляшками, на которых мастер изобразил женщину, сидящую верхом на льве, — видимо, богиню Нану, владычицу животных,
...Кинжал с золотой рукоятью, в золотых ножнах с крылатыми грифонами, зубастыми драконами, хищниками кошачьей породы. Вереница этих поедающих друг друга животных оканчивается на рукояти кинжала неожиданно мирным медведем, лакомящимся виноградом.
...Еще одни золотые ножны, покрытые тонким геометрическим орнаментом с бирюзовыми вставками, в центре которого — рельеф, изображающий сцепившихся в смертельной борьбе крылатых драконов. Эта сцена живо напоминает традиции ассирийского искусства далекой Месопотамии и в то же время очень характерна для искусства Бактрии.
Можно бесконечно долго перечислять находки, ибо едва ли не каждая из них оправдала бы надежды любого раскопа.
Великолепные результаты обязаны энергии и энтузиазму всех сотрудников и в первую очередь археологу из Ашхабада Теркешу Ходжаниязову. Это он, руководя общим ходом раскопок на Тилля-Тепе, обнаружил все погребения и щедро раздал их остальным сотрудникам экспедиции, не оставив себе ни одного. Узбекские археологи Зафар Хакимов и Рустам Сулейманов сумели сделать, казалось бы, невозможное — хаос перемешанных костей и мелких золотых украшений превратить в стройную и понятную картину, создать научную реконструкцию первоначального обряда захоронения. (Меньше «повезло» душанбинскому археологу У. Пулатову — погребение, которое исследовал он, оказалось безнадежно нарушенным мышами.) Не отставали от советских археологов и их афганские коллеги А. Шарки, А. Иноят, А. Науи и в первую очередь X. Азамин, который самостоятельно не только расчистил, но и воссоздал общую картину погребального обряда двух могил.
Наконец, художник-реставратор высшей квалификации Владимир Бурый осуществлял общее наблюдение за ходом исследования и в особенности консервацией всех найденных изделий, которые после изъятия из могил сначала проходили обязательную реставрационную экспертизу в его лаборатории и лишь после этого поступали для изучения в руки нашедших их археологов. Конечно, подробный научный и художественный анализ их — дело будущего. В целом же можно сказать — непостижимое богатство, дождавшееся своего «звездного» часа, с неоспоримой убедительностью свидетельствует о том, что перед нами некрополь правителей одного из крупнейших кушанских княжеств, возможно, даже наиболее могущественного, основателя империи Великих Кушан.
...А когда до конца полевого сезона (мы даже как-то позабыли, что этот сезон — юбилейный, десятый, работы нашей экспедиции) оставалось несколько дней, под лопатами рабочих снова сверкнули золотые изделия — очередного, седьмого погребения. Но время оказалось сильнее нашего желания — этот раскоп мы законсервировали до будущего года.
Путем Семена Дежнева
Плот собирали в поселке Синегорье: накачивали насосом восемь сигарообразных прорезиненных понтонов, укладывали их в четырехмаран, степили палубу, устанавливали на ней домик-палатку. Подходили к нам местные жители. Одни помогали ускорить дело, другие предостерегали: «На первом же перекате сядете на мель...», или: «На прижимах снесет в протоку, и вы со своим моторчиком не выгребете...»
Конечно, такие разговоры не могли не посеять сомнение, тем более что мы не успели провести испытания в Москве, и наш плот был хорош пока только теоретически. Но в глубине души мы верили в него и считали, что лучшего места для испытаний, чем река Колыма, трудно и придумать. Нам предстояло проплыть по ней более двух тысяч километров от верховья до Северного Ледовитого океана, пересечь Магаданскую область и Якутскую АССР. В пути у нас на каждые 400—500 километров всего один населенный пункт.
Идея нашей экспедиции возникла два года назад во время встречи в Институте Арктики и Антарктики с доктором исторических наук, профессором Михаилом Ивановичем Беловым. Я готовился тогда к поездке на дрейфующую станцию «Северный полюс-23» для съемок научно-популярного фильма. В конце беседы спросил Белова, кто, по его мнению, из русских первооткрывателей Арктики в первую очередь заслуживает внимания кинематографистов. И он ответил: «Казак Семен Дежнев!»
По возвращении с СП-23 я засел в Ленинской библиотеке за изучение материалов по истории освоения Арктики. День за днем передо мной открывалась картина борьбы за крупицы знаний... Вот что писал об этом в своей книге «Фрам» в Полярном море» Фритьоф Нансен:
«Зачем же люди устремляются туда? Туда, на Север, где во мраке и стуже стоял Хельхейм — чертог богини смерти, где находился Ностранд — берег мертвых.
Туда, где не смогло свободно дышать ни одно живое существо. Туда устремлялся отряд за отрядом — зачем? Знания для будущих поколений — вот чего искали они и приносили с собой оттуда. И кто хочет увидеть гений человеческий в его благороднейшей борьбе против суеверий и мрака, пусть прочтет историю арктических путешествий... Нигде, пожалуй, знания не покупались ценой больших лишений, бедствий, страданий. Но гений человеческий не успокоится до тех пор, пока не будут там, на Севере, раскрыты все тайны». Передо мной проходили фигуры русских первооткрывателей: Шалауров, Дежнев, Лаптев, Биллингс, Сарычев, Врангель. Больше всего меня поразило то обстоятельство, что в поисках Северо-Восточного прохода не везло экспедициям, руководимым более опытными исследователями, чем Семен Дежнев. Оснащенным во много раз лучше, чем дежневская. «Один только казак Дежнев в 1648 году был столь счастлив, что на кочах успел туда пройти», — писал в связи с неудачей своего морского похода Сарычев.
Одно ли здесь только везение?
Я решил попытаться пройти весь путь его экспедиции, начиная от Нижнеколымска, далее побережьем Северного Ледовитого океана вокруг Чукотки через Берингов пролив до Анадыря.
Но на чем идти?
Ясно было одно: судно, как коч Дежнева, должно быть до примитивности простым, но пригодным для дальних путешествий.
Я знал, что Виктор Блохин, инженер-конструктор Института высоких температур Академии наук СССР, увлекается конструированием плотов на надувных понтонах.
Виктор познакомил меня с чертежами, и я предложил ему провести испытания готового плота на Колыме.
Свой замысел мы решили осуществить летом 1978 года. Для путешествия нам нужны были еще два человека — кок и моторист. Эти обязанности выпали на долю Виктора Кирьякова и Бориса Фролова. И Виктор и Борис с рюкзаками исходили Тянь-Шань, Памир, Крым, Кавказ. Вместе с ними я съел не один пуд соли в экспедициях. Борис — мастер на все руки, разбирается хорошо в технике, знает лодочные моторы. Виктор же под стать Борису, к тому же хорошо готовит пищу из самых скромных продуктов и, что немаловажно, всегда, где возможно, использует «подножный» корм.
26 июля мы уже были в Магадане, а еще через несколько дней в верховьях Колымы, в поселке Синегорье, откуда должно было начаться наше путешествие.
...Мы знали, что Колыма для плавания река непростая. Особенно верхнее ее течение: сотни проток могут завести в тупик, из которого не выберешься. Но стоило нам пуститься в путь, как обнаружилось, что на реке нет ни одного опознавательного знака, ни одной вехи. А жилье — редкие избушки охотников часто оказывались пустыми. Да и перекаты. Одни названия чего стоят: «Каменный разбой», «Неожиданный», «Коварный», «Ледяной», «Туманный», «Нежданный», «Паутинный разбой», «Кислый», «Слезовский»... Только в верхнем течении Колымы мы насчитали семьдесят шесть перекатов. Хорошо еще, что это был год большой воды: метр воды под плотом — всего метр! — и огромные острые камни. Вот когда мы смогли оценить достоинства своего плавсредства с тридцатисантиметровой осадкой. Плот великолепно слушался руля. Разворачивался буквально на месте. При немалой скорости течения делали с мотором до двадцати километров в час и, несмотря на частые и долгие остановки для киносъемки, оставляли за собой в день около ста километров.
...Река круто поворачивала вправо. Плот лихо выполнил маневр, и вдруг Блохин крикнул:
— Ребята! К нам гости!
Впереди, метрах в трехстах, виднелась протока. Из нее наперерез плоту во всю мощь своих «вихрей» неслись две моторки. В бинокль мы рассмотрели на одной из них старика в форме не то лесничего, не то рыбинспектора, с ружьем, и парня за рулем. На другой — молоденького парнишку.
Когда до плота осталось метров пятьдесят, моторки разделились и, описав крутые дуги, взяли плот, что называется, в клещи — одна с правого борта, другая с левого. Правая моторка плыла параллельно с нами, на всякий случай чуть поодаль. Левая, как только Фролов сбавил скорость, пристала к нам.
— Эта што за комедия? — произнес сердито дед в форме и уцепился за планшир плота. — Документы есть?
Сам он показал нам удостоверение инспектора рыбоохраны Верхнеколымского района. Потом дед внимательно и долго рассматривал наши документы, читал вслух: «Кино… Испытания...»
— Испытания? — Он удивленно поднял на нас глаза. — На чем же вы плывете? — И дед несколько раз заглянут под плот и даже потрогал понтон рукой.
Некоторое время старик качал права, но вдруг тон разговора резко изменился. Он стал нам предлагать свою помощь в качестве лоцмана, выложил адреса людей из других районов Колымы, к которым мы могли обратиться за помощью. И тогда нам стало ясно: рыбинспектор прекрасно знал, кто мы такие, был осведомлен с нашей экспедиции. Просто, работая все время в глуши, в тайге, вдали от людей, старик искал общения, и все эти «маневры» были, по его понятиям, единственным шансом задержать нас подольше и поговорить, тем более что такого плавсредства он, наверное, не видел никогда в жизни.
Поделиться книгой: