К сожалению, технической документации на мотор «Альфа», который был установлен на «Геркулесе», так и не удалось обнаружить. А тип мотора, установленного на фансботе, нам вообще неизвестен. Но все же в результате проведенного исследования сотрудники НИИ МВД считают возможным сделать следующие важные выводы.
«1. ...свеча зажигания изготовлена до Великой Октябрьской социалистической революции и не в России;
2. Клапан двигателя внутреннего сгорания изготовлен, вероятнее всего, до 1920 г.
Таким образом, результаты обеих экспертиз свидетельствуют в пользу того, что судно, потерпевшее крушение у острова Песцовый, может быть «Геркулесом». Но окончательно вопрос, конечно, еще не решен. Летом мы собираемся провести тщательные подводные работы у острова и в проливе Глубокий.
Возможно, тайна гибели «Геркулеса» будет наконец разгадана...
Но почему произошла катастрофа?
Мы неоднократно обсуждали этот вопрос. Гидрограф В. А. Троицкий в письме к нам высказывает следующее суждение: «Рассматривая крупномасштабную карту пролива и вспоминая его берега, пришло мне на ум возможное объяснение гибели в столь, казалось бы, безопасном месте: как раз напротив почти этого места, почти посредине пролива есть коварная каменистая банка с глубиной около 2 метров, возможно и меньше, так как обследовалась промером со льда и наименьшая глубина могла быть не выявлена. И вот, естественно, что «Геркулес» шел серединой пролива, и мог напороться на банку, стал тонуть, и тогда его направили к ближайшему «материковому» берегу, каковым оказался о. Песцовый».
«Вся Россия к нам в гости ходит»
Холмы, холмы, холмы... То спустишься в низинку, перейдешь мост через ручей, то снова бредешь по лесной дороге. Вверх-вниз, вверх-вниз.
За одним из холмов я догнал мужчину и женщину. Они шли, сгибаясь под тяжестью рюкзаков, и с непривычки, видимо, устали.
— Исток скоро будет — не знаете? — оглянувшись, спросил у меня мужчина.
— Километра через два...
— А там что, родник? — поинтересовалась женщина. — Не представляю, как начинаются реки. Ну какой там ширины Волга?
— С полметра.
— Ну а в самом начале — что? Ключ?
— Болотце. Такая низинка у леса. Есть и ключ, только его плохо видно. Над ним деревянная избушка.
— Подождите, не рассказывайте. Исток — это должно быть что-то таинственное. Непроходимый лес, медвежьи берлоги, шум воды. Мы уже давно идем и вслушиваемся: что там, впереди?
Наконец показалась красная кирпичная колокольня, темные крыши. В конце пыльного извива дороги выросла деревенька Волговерховье. За огородами, по низине, медленным ручейком текла Волга.
Мы пошли по деревне прямо к истоку, и, глядя на знакомые избы, я стал соображать, к кому бы определить своих попутчиков.
Лучше всего, конечно, в дом моей доброй знакомой Нины Андреевны Поляковой. Он самый большой в деревне: шесть окон на дорогу, темная крыша под дранкой, посредине две стены-связи.
С чувством почтения вхожу я обычно в бревенчатые сени под высоченными стропилами, в горницу с огромной русской печью, маленькими окошками и широкими лавками вдоль стен. Все в доме тяжелое, богатырское, сделанное на века.
— Гости, что ли? — увидев нас, выглянула в окошко Нина Андреевна. — Ну и ладно...
Мужчина и женщина сняли рюкзаки, занесли в избу. После этого все вышли посидеть на крылечке.
— У нас раньше большая деревня была, — привычно начала Нина Андреевна. — С полсотни домов. Вон там, за Волгой, почта стояла...
— А не скучно вам здесь живется? — спросила женщина.
— Скучать-то некогда. Вся Россия к нам в гости ходит. Тыщи туристов за лето, и все ко мне: «Здравствуйте, Нина Андреевна».
— Почему же к вам?
— А я тут вроде смотрителя. У меня и ключ от избушки на истоке. Пойдете в избушку-то?
Нина Андреевна принесла ключи и пошла доить корову, а мы отправились смотреть родник Волги.
С суши по болоту проложены деревянные мостки с перильцами. Кругом стояла густая осока, среди которой, чуть заметно шевеля траву, тихj текла вода. Мы подошли к избушке и, отперев замок, вошли внутрь. В избушке было прохладно и таинственно. Мы наклонились и стали всматриваться в загадочную черную ямку: спокойные, редкие толчки воды шли из самой глубины. На протяжении уже многих веков это место считается началом великой русской реки.
За избушкой начинался лес — ольха, ельник, непролазная чаща. Мы пошли по течению ручья: мимо моста из жердей, мимо небольшого колодца, поставленного в волжском русле, туда, где речка исчезала за деревней. Мы рвали ромашки по ее берегам и забавлялись тем, что перешагивали Волгу с берега на берег.
В деревню вернулись по знакомой дороге. Нина Андреевна ждала нас в избе, у окошка. Она вынула из печи горячий черный хлеб, налила молока, поставила перед нами старинные бокалы.
— Скоро асфальтовую дорогу сюда построят, — сказала она. — Музей собираются открыть. Наши все довольны. Только мне как-то непривычно. Раньше у нас тише было.
Наутро я отправился дальше по своим делам, а мои попутчики остались у Нины Андреевны. Впереди у них был целый месяц — в лесу, в большом старом доме, под окнами которого бьет волжский родник...
Танна-Тоа ждет Арчибальда
Длинные брюки в Меланезии предмет далеко не первой необходимости.
Почитатели европейского стиля одежды обходятся шортами — в жарком климате этого более чем достаточно. Большинство же коренных жителей острова Тайна довольствуется набедренными повязками из лыка. Тем не менее лавочник-китаец в деревне Танна-Тоа раз в несколько лет заказывает сотню пар длинных брюк защитного цвета. Их доставляют вместе с другими товарами, но если консервы, мыло, сахар и тому подобное раскупают постепенно, то партию длинных брюк забирают оптом. И платят за них настоящими деньгами, заработанными в порту, на плантациях, а не копрой, как за другие вещи.
На острове Танна длинные брюки защитного цвета — это предмет религиозного обихода...
...В один прекрасный день появится на корабле или на самолете Джон Фрум, и в деревню Танна-Тоа придет Арчибальд. Их должен ждать почетный караул: солдаты с ружьями из бамбука...
На Танна, большом и плодородном острове в южной части Новых Гебрид, народу всегда жило много — и на побережье и в горах, покрытых лесами. Первым путешественником, нанесшим Танну на карту, был Джемс Кук. Климат на Танне помягче, чем в других местах Меланезии, пресной воды — в избытке, и может быть, потому корабли европейских мореплавателей бросали свои якоря у ее берегов чаще, чем у других островов.
Кук побывал на Танна в 1774 году. С этого времени и начался новый этап в истории острова и его обитателей. До того здесь царил — как и по всей Меланезии — каменный век. Первые белые брали на острове воду, выменивали — а чаще отбирали силой — овощи и свиней. После их ухода у меланезийцев оставались вещи, заманчивые и загадочные: бусы, зеркальца, топоры. Они не могли изменить жизнь островитян, поскольку слишком мало их еще было, но сама непонятность их происхождения будила пытливость людей Танны. Все, что приплывало в трюмах кораблей, называлось «карго», что значит по-английски «корабельный груз». Очевидно, где-то в неведомой земле, откуда приплывали корабли, этого карго было очень много.
Но в целом на острове продолжалась прежняя жизнь, пока в конце прошлого столетия белые не стали селиться на островах.
Пришли совсем тяжелые времена. Власть свою белые утверждали винтовкой и бусами. Плантации, разбитые пришельцами на крупных островах, фермы в австралийском штате Куинсленд требовали рабочей силы. Корабли вербовщиков туземных рабочих — «охотников за черными птицами» — рыскали по Меланезии. Вожди племен, получив от белых винтовки и порох, устраивали походы в глубь острова; за товар с белыми расплачивались пленниками.
Некогда густонаселенный остров Танна обезлюдел, жители побережья старались скрыться; при первом же появлении кораблей они убегали, бросив свои хижины и поля.
Это породило ненависть и страх перед европейцами.
В начале двадцатых годов нашего века на острове Танна появился комиссар-шотландец Никол, а за ним трое миссионеров — англиканский, римско-католический и адвентист седьмого дня. И следом — несколько плантаторов и два китайца-лавочника. Островитяне и их приняли без сопротивления, но со страхом.
Никол смещал и назначал вождей, переписал население. Миссионеры окрестили часть островитян. Крещеные начали обрабатывать церковные участки, а по воскресеньям посещать богослужения.
Именно в церкви и услышали островитяне о грядущем пришествии бога и о царстве добра и благости, которое начнется после этого. Однако при этом они спрашивали: откуда же берутся все те блага, которые у белых в достатке, а у черных — нет? (Обучение даже начаткам географии и истории в задачи миссионеров не входило.) Ответ — «в Европе эти вещи делают на заводах» (а что такое «Европа» и что такое «завод»?) — казался меланезийцам неубедительным и лживым.
И среди островитян распространилось убеждение, что предметы карго производят духи меланезийских предков в стране умерших. Белые тоже духи, только злые, оттого-то у них и светлая кожа. Обманом захватили они то, что предки посылают потомкам.
Чем более упорно белые отрицали, будто им известна чудесная страна, где духи предков изготовляют столь превосходные вещи, тем больше в это верили меланезийцы. По наблюдениям островитян, европейцы получали свои товары с пароходов. Не занимаясь никакой работой (разве кто-нибудь видел белого, вскапывающего огород? собирающего кокосовые орехи? ловящего рыбу?), европейцы упорно не хотели делиться своим добром с меланезийцами. Зато они заставляли много работать островитян. Но если одна из волшебных вещей — радиоприемник, машина, винтовка — ломалась, то белые даже не умели ее починить, а отдавали снова на корабль, чтобы получить замену. А ведь тот, кто умеет построить хижину или выдолбить лодку, умеет их починить. Белые никаких товаров не изготовляли, а просто посылали взамен какие-то бумажки. Кто-то и где-то изготовлял «карго», и ясно было одно: этим не могли заниматься белые бездельники.
Многие островитяне (это относится не только к Танне, но и к большинству других островов Меланезии) пытались всяческими хитростями выведать у белых местоположение «плес билон"карго» — неведомой страны, где изготовляют карго.
Английский ученый Барридж, до второй мировой войны работавший в Меланезии, однажды вечером возвращался из обследуемой деревни домой.
«...Какой-то человек » шел за мной. Время от времени он бормотал что-то, а иногда ясно произносил: «Гм, о"кэй, док!»
Я остановился и предложил ему табаку.
— Благодарю, брат, — ответил он.
Мы поговорили немного, и островитянин заявил мне, что он человек, «который знает».
— Моя знать, — повторял он.— Моя знать...
— Что именно ты знаешь? — спросил я.
Тогда он нажал быстро чертить на песке карту.
— Точка в середине, — объяснил он, — это место, где появляется Бигпела (1 Бигпела — бог (пиджин-инглиш).).
Концентрические круги изображали снег, ночь и день. Было на чертеже и море.
— Бигпела сказал слово — и появилась Земля! — Островитянин обозначил четыре стороны света, правда, неправильно. Затем он нанес на свою карту важнейшие точки Земли: Рабаул, Порт-Морсби, Токио, Северную и Южную Америку, Англию и Германию. Рядом со стороной света, названной им «Запад», он нарисовал треугольничек. Чтобы добраться туда из Англии, нужно было пересечь Белое и Синее моря.
— А как называется это место? — спросил я, показывая на треугольник.
— Вы сами знаете, — ответил он, бросив на меня лукавый взгляд.
— Нет, не знаю, — отрицал я.
— О, вы все знаете! — настаивал он.
Избегая ответа на вопрос, островитянин продолжал утверждать, будто я знаю, как выглядит это место, что там растет, гористое оно или равнинное и «какой народ там живет. «Ведь они черные, правда? Ведь вы это хорошо знаете!» Он твердил, что ему это тоже известно.
А раз мы оба осведомлены, нет смысла мне об этом и рассказывать. Лишь после двухчасовых пререканий меланезиец согласился со мной, что никто в мире не видел этого места и не знает его названия».
«Теория» карго вдруг получила новое подтверждение в конце тридцатых годов. Другие «белые люди» — невысокие, с желтой кожей и узкими глазами, тоже приплывавшие на кораблях, объясняли, что они покажут путь к карго. То были японцы. Готовясь к войне на Тихом океане, они неплохо изучили верования меланезийцев и решили использовать их: «желтые белые» выгонят «беловолосых белых» и поделятся карго с черными. На острове Танна японцев не было, зато «а других островах, попавших в их руки, местные жители быстро убедились, что новые пришельцы похуже старых. Но слухи о том, что скоро придет век карго, распространились по всей Меланезии и достигли берегов острова Танна.
...В 1940 году нескольким мужчинам на юге острова явился в лесу человек невысокого роста в длинном пальто с блестящими пуговицами. Он вышел из костра и сказал, что его зовут Джон Фрум, что он — король острова Танна и еще одной большой страны за морем. В этой стране делают карго. Пока это тайна, но скоро Фрум явится всем людям. И тогда наступит «тысяча лет карго». А сейчас нужно перестать платить налоги и построить указательные знаки для кораблей с карго — большие красные кресты.
Так начался на острове Танна культ Джона Фрума. Комиссар Никол несколько раз арестовывал проповедников нового учения, но от этого оно только усиливалось.
К концу сорокового года пророки провозгласили, что в ближайший год придут корабли с карго. К тому времени война на Тихом океане шла полным ходом, и в 1942 году на остров высадились американские войска.
Они приплыли на огромных кораблях, каких не бывало раньше в прибрежных водах, и выгрузили на берег невиданное количество грузов. Там были консервы, носки, моторы, сетки от москитов, раскладные койки, приемники, рубашки — всего не перечислишь. Среди солдат было много чернокожих (почти таких, как островитяне) в длинных брюках. Если они брали фигурку божка или щит, то давали за него много сигарет и сахара. И кто работал, получал за это не бумажки, а настоящее карго. Конечно же, их послал Джон Фрум, которого теперь стали называть королем Америки.
Пророки теперь общались по ночам в потайном месте в лесу с сыновьями Джона Фрума. Их звали Исаак, Иаков и Ласт-Уан (последнее имя значит по-английски «последний»). «Сыновья» объявили, что скоро уберется с острова последнее препятствие к карго: белые миссионеры, чиновники и китайцы-торговцы.
Примерно в это время и прислали в деревню Танна-Тоа американского метеонаблюдателя — негра по имени Арчибальд. Кроме него американцев в деревне не было. Арчибальд провел в Танна-Тоа полгода, а потом был отозван. Перед отъездом он устроил для деревенских жителей банкет, истратив на него двухмесячный запас провианта. Арчибальд все мечтал сфотографировать хозяев на память — ему хотелось иметь настоящий экзотический снимок людей Южных морей, поэтому попросил танна-тоанцев одеться по-старому и соответственно раскраситься. Сам он подарил вождю на память свою фотокарточку.
Люди из Танна-Тоа его не забыли. Еще раньше они расспрашивали Арчибальда, знаком ли он с Джоном Фрумом? Арчибальд отнекивался, но многие подозревали, что он и есть Джон Фрум. А после празднества, после того, как Арчибальд оставил в подарок много вещей — старые ботинки, брюки, майки, носки — танна-тоанцы окончательно уверовали то, что сам Фрум посетил их.
...Кончилась война, ушли с острова американские солдаты и увезли карго. Вновь управляются Новые Гебриды смешанной англофранцузской администрацией. Однако островитяне отказываются посещать богослужения в миссиях, отказались и от европейской одежды (ведь Арчибальд просил их одеваться по-старому!). Только патрули, «несущие службу» на склонах вулкана Ясур, надевают длинные брюки защитного цвета.
...Наверное, распространение образования помогло бы островитянам с Танна-Тоа (как и всей Меланезии) найти свое место в современном мире. Но в школу ходят единицы, поскольку недоверие меланезийцев ко всему, что связано с европейцами, безгранично. Большая же часть детей получает образование в лесу, у проповедников Джона Фрума.
Тридцать пять лет ждут на Танне Джона Фрума. Люди верят, что в кратере вулкана Ясур ожидают пришествия пятьдесят тысяч солдат Фрума, готовых выступить по первому его сигналу. На склоне вулкана торчит врытый в землю ярко-красный деревянный крест: по нему самолет Джона Фрума найдет место посадки.
Несколько раз распространялись слухи, что Фрум появится со дня на день. Тогда люди устраивали «нековиар» — праздник, для которого забивали всех свиней и поедали запасы таро: ведь после пришествия все будет в изобилии! Наступал голод. Следовательно, белые вновь задержали Джона Фрума. Один из пророков утверждал, что, если выбросить все деньги, белым незачем будет оставаться на Танна. Островитяне так и сделали, но и это не помогло.
Танна ждет Джона Фрума. В Танна-Тоа ждут еще и Арчибальда...
Алтай: по пути Рериха
Рассказ об одной экспедиции
В то лето, лето 1926 года, Алтай заливали дожди. Дороги были размыты, жирная, черная грязь превратила их в предательские болота. Мутная вода заполняла до краев дорожные ухабы. Четыре подводы, натужно скрипя колесами, двигались в направлении села Алтайского. Сумерки сгущались... Время от времени подводы попадали в ухабы, и тогда лошади, напрягаясь, с трудом выволакивали их. Сидевший на первой подводе главный возница, по фамилии Эдоков, немолодой и грузный алтаец, лениво покрикивал на лошадей и затягивал только одну ему понятную песню без слов. Эдокову не хотелось разговаривать с людьми, ехавшими на подводах. Ибо в том, что они оказались ночью на этой безнадежной дороге, был виноват он, Эдоков. Он сбился с пути и признаться в этом не мог. Иногда рядом с возницей возникали фигуры всадников. Их было трое. Седобородый, его сын и третий, низко припадавший к седлу. Ленивый и нелюбознательный возница не знал, что седобородый, его сын и жена, ехавшая на подводе вместе с молодой женщиной, уже прошли Индию и Китай и должны были пересечь Монголию и Тибет. Он не знал, что шестой их спутник с бесстрастным узким лицом был ламой из Тибета и носил имя Геген. Лама сидел на последней подводе, промокший и продрогший, перебирая бесконечную нить сандаловых четок. Наконец, в темноте, где-то в стороне от дороги, мелькнул огонек.
— Это что? — спросили Эдокова из темноты.
— Однако, село, — ответил тот не очень уверенно.
Через некоторое время появилось еще несколько огоньков. Это было Алтайское. На утопавших в грязи и темноте улицах села не было ни души. С трудом нашли постоялый двор, большую неопрятную избу.