Помоги проекту - поделись книгой:
Он делает попытку найти птенцов, лазит с выступа на выступ. Вскоре он добирается к краю обрыва и, отойдя чуть назад, оказывается как раз над уступом с гнездом. В ту же минуту он замечает на выступе прямо под собой филина.
Ноттов ложится на живот и, свесившись, насколько можно, вниз, разглядывает птицу. В первый момент ему кажется, что перед ним одна из взрослых птиц, и он осторожно снимает ружье с плеча и кладет его рядом с собой. Но вскоре он обнаруживает, что у филина короткие «уши» — значит, это птенец. Но какой большой! Быть может, он и летать умеет?
Филин не сводит с него янтарно-желтых, широко раскрытых глаз; они буквально светятся, хотя птица сидит в тени. Ноттов бросает в него камешек. Камень попадает в спину, раздается мягкий шлепок. Филин вздрагивает, резко дергает головой, а затем взъерошивает оперение, шипит и принимает угрожающий вид.
Ноттов понимает, что спуститься к филину ему не удастся, — по обе стороны от выступа, на котором сидит птица, поднимается крутая гладкая скала, и нет ни одной трещины для опоры. Но ведь в мешке у него веревка! Правда, она потертая и взрослого человека не выдержит. Но если сделать из нее петлю, спустить вниз и попробовать накинуть птице на шею?
Ноттов роется в мешке, находит веревку и делает петлю. При виде длинной «змеи» филин начинает щелкать и угрожающе шипеть. Но передвинуться в другое место он не может — выступ невелик, на нем едва можно повернуться, а внизу камни.
Ноттов нацеливается, рассчитывая накинуть петлю птице на голову, и резко опускает веревку.
В последний момент филин наклоняет голову, и петля проходит мимо. Птица в ужасе смотрит на веревку, но продолжает сидеть, всем своим видом выражая напряжение. Веревка опускается у лап птенца, и тот молниеносно впивается в нее когтями.
Ноттов начинает тянуть веревку вверх. Почувствовав движение, филин цепляется еще крепче. Сильные когти держат веревку железной хваткой.
Ноттов продолжает тянуть — он уже понимает, что подцепил добычу. Но филин и теперь не разжимает когтей.
Все же Ноттов оказывается удачливее: он поднимает птицу с выступа. Повиснув на одних лапах, вниз головой, та несколько раз резко взмахивает крыльями, но затем сдается на милость победителя. Ноттов медленно поднимает ее вверх. Он уже готов набросить на птицу мешок. Но когда наконец она оказывается прямо перед ним, замечает, что не петля затянута вокруг лапы, а сам филин четырьмя острыми когтями вцепился в узел на веревке! Ноттов мгновенно набрасывает на него мешок.
Птица начинает биться, хлопать крыльями, царапаться. Но Ноттов упорно держит мешок. Его голые руки защищены мешковиной, в которую впиваются когти птицы. Филин делает отчаянные попытки освободиться, но в этот момент охотник набрасывает на него второй мешок, и птица перестает сопротивляться.
Тогда Ноттов осторожно завязывает мешок с филином и прикрепляет его к ближайшему пню.
Ноттов почти уверен, что и другой птенец находится поблизости; должно быть, сидит где-нибудь на выступе рядом. Луна светит так ярко, что можно различить каждую трещину и расселину в скале. Он начинает поиски с края обрыва. Но наверху птицы не видно. Тогда Ноттов решает спуститься к уступу, где находится гнездо. Ружье на всякий случай он прихватывает с собой.
Ноттов минует уступ с гнездом. Странно, думает он, ему так и не попались взрослые птицы. Но погода отличная, и сейчас они, видимо, охотятся где-то далеко…
Свесившись, чтобы получше рассмотреть склон под собой, он замечает чуть в стороне, пониже, большой, довольно ровный уступ. Он делает шаг вперед, и в этот момент взгляд его падает на филина. От неожиданности он вздрагивает.
Молодая сова уже давно услышала его шаги, но продолжала сидеть. Когда же человек подошел ближе, она встрепенулась, «ощетинилась» и превратилась в огромный шар из перьев.
Ноттов направляется к птице, но, увидев ее оборонительную позу, не решается приблизиться. Он не сразу понимает, что перед ним птенец: по размеру птица почти не уступает родителям, и лишь короткие «уши» указывают на ее молодость.
Ноттов прислоняет ружье к скале, берет в руки мешок и, держа его перед собой, осторожно приближается к сове. Сейчас он настолько близко от нее, что ее щелчки звучат как удары хлыстом. Янтарно-желтые глаза горят яростным блеском, «уши» торчат в разные стороны. Ноттову не приходилось видеть ничего более устрашающего...
По дорогам Америки: пустыня
Вспоминая, какой отрезок пути лучше всего запомнился, решили без колебаний: пустыня. В чем дело? Ведь мы проезжали по живописным горам, видели край озер, видели островные леса в холмистом штате Теннесси, видели побережье на западе и востоке. И все же пустыня... Возможно, что-нибудь объяснит многим знакомый момент: идешь по зеленому лесу и вдруг на поляне видишь сухое дерево. Кора опала, а задубленный ветром и солнцем остов когда-то шумевшей жизни образует темный, как будто тушью прописанный силуэт. Суровая, строгая красота! Вспоминая прогулку, это дерево ясно видишь перед собой. То же самое и с пустыней...
Пустынь в Америке много. И хотя условия, их породившие, одинаковы (избыток солнца и недостаток воды), облик пустынь различен.
На севере, в штате Вайоминг — это холмы красной глины, в которую при замесе подсыпали белых камней. По холмам — черные крапины можжевельника, а в долинах — зеленые коврики трав.
Невада поражает размерами, монотонностью, тишиной и безлюдьем. Зубцы размытых маревом гор, серебристые волны полыни, отсутствие знаков о скорости на дорогах — выжимай сколько хочешь! Идеальное место для философов и пророков...
Дикая жутковатая красота у пустыни, зажатой между хребтами Сьерра-Невады и горами, идущими вдоль берега Калифорнии. Волны покатых холмов и по ним — черные хвойные деревца. С весны земля окропляется влагой, и холмы зеленеют. Но в начале июня мы видели травы уже сгоревшими. Земля походила на яичницу из очень крупных желтков. Казалось, еще чуть-чуть — и желтки задымятся...
Аризонская пустыня сложена из коричнево-красного плитняка. Будто землю эту калили в огне и потом остудили, чтобы снова нагреть — уже солнцем. Камень слоится. Индейцы из этих чешуек строят приземистые жилища. Ничего, кроме мусора, нет возле этих убогих домов, похожих на эскимосские иглу. Они сливаются с общим тоном пустыни, и если бы не дымок, с дороги их даже и не заметить.
Аризонские сланцы источены ветром, глубоко пропилены водами, бегущими во влажный сезон с отрогов Скалистых гор. Этих пропилов-оврагов тут множество. Самый большой из них — Гранд-Каньон, расположенный в северной части пустыни, где влаги уже хватает лесам — пахучим, смолистым, сухим, как порох, готовым воспламениться даже от искры, рожденной ударом камня о камень.
К востоку от Аризоны лежат пустыни штата Нью-Мексико. Туристские карты этот район помечают рисунком радуги или палитрой красок, напоминая: именно тут лежат знаменитые «окрашенные пустыни». Любой путешественник в этом месте свернет с магистральной дороги — увидеть разливы желтых, сиреневых, красных, розовых, синих и черных холмов со всеми оттенками цвета. Мы так, увы, поступить не могли — маршрутное предписание повело нас на север...
С пустыней обычно связано чувство страха. Но тут на хороших дорогах ничто путнику не грозит. Однако положение резко изменится, если оставить бетон и двигаться целиной. Даже для очень смелых людей на вездеходах и с запасом воды эти затеи кончались печально.
Особо зловещей нам показалась пустыня Мохаве в Калифорнии. Это было самое жаркое место и самое пустынное из всех, какие мы проезжали. Солнце не оставило тут ни единой капли воды. Желто-бурый песок с пятнами черных холмов. Мутноватый от жары воздух и что-то похожее на озера у горизонта. Жестоко обманулся бы тот, кто не знает, что такое мираж. Озер тут нет. Природа только в насмешку дразнит глаза блеском воды и призрачной тенью. Сахара могла бы взять в сестры эти встающие друг за другом перекаты мертвой земли. В Неваде открытые окна помогали нам освежиться рожденным скоростью ветерком. Тут, в Мохаве, это не удается — жар паровозной топки ударяет в лицо. Единственный выход — закрыться плотнее и включить кондиционер. Но двойную нагрузку даже очень мощный мотор выносит недолго, приходится выключать, и машина сейчас же становится частью пустыни. Апельсины, припасенные на дорогу, нагрелись, жевать их противно. И все же влага нужна...
Район рекордной жары — Долина смерти лежит чуть севернее нашей дороги по Мохаве. 57 градусов! Это всего лишь на один градус ниже самой горячей точки Земли, лежащей на севере Африки, в Ливии. Речь идет о температуре воздуха. Земля нагревается много сильнее — до 90—93 градусов!
Что значит такая жара? Долину смерти индейцы называли «горящая земля». «С июня по октябрь, — пишет один путешественник, — земля действительно тут горит. Мухи не летают, а ползают, чтобы не опалить крылышек; ящерицы переворачиваются на спину, чтобы охладить обожженные лапки, а дождевые капли испаряются в воздухе, так и не достигнув земли. В такую жару на руках подгорают волосы, человек теряет литр воды в час, и, если нет пополнения, кровь у него сгущается, сердце колотится сильнее, появляются тошнота, головокружение, поступки становятся нерациональными».
Характер у Мохаве лишь малость помягче. Ни зверя, ни птицы. Никакая козявка не стукнулась в ветровое стекло с того часа, как нам протерли его у «въезда» в пустыню, в Сан-Бернардино. И все же какие-то крохи жизни держатся в этом пекле. Змея, размятая на дороге. Чья-то норка в песке. Печатный след вездехода в сторону от шоссе... Но до ночи никто не высунет носа под солнце: все спряталось, затаилось.
Темнота прохлады не принесла. Остановились поразмять ноги — полное ощущение щедро натопленной бани. Потолок в этой бане черный и низкий. Звезды — с кулак. Их кажется больше, чем полагается быть. И это все оттого, что воздух необычайно чист — ни пыли, ни облачка. Как очень близкая родственница, смотрит с краешка неба Большая Медведица. Но непривычно повернут к Земле этот милый домашний ковшик…
Дорога в пустыне особая. Есть на ней все, чему полагается быть на хорошей дороге. Но бетонный холст по пустыне проложен с особой заботой, с пониманием: дорога в этих местах — единственное, что может внушить человеку уверенность. Строители знали: путник будет спешить поскорее проехать пугающе длинный безжизненный путь. Ну что же — гони! Все устроено так, чтобы гнать ты мог без помех. Тут, в Мохаве, ночью мы обнаружили: путь обозначен двумя ожерельями огоньков. Разумеется, никаких лампочек! Вдоль дороги установлены стекла, горящие в свете фар. Четкий пунктир огоньков, слабея и уменьшаясь, бежит к горизонту.
Кажется, едешь между рядами жарко горящих свечей. И все они гаснут мгновенно, как только машина пронеслась мимо них. Впереди — яркий четкий пунктир, назад оглянешься — темнота. Забота о безопасности? Да. Но было и что-то еще в огоньках, ограждающих путника от пустыни...
В каждой пустыне есть свой оазис. В Америке пальмы и ручеек заменяет бензоколонка. Возле нее, бывает, не растет ни единого деревца, но есть самое главное — вода в потных холодных бутылках, жестянки с пивом и что-нибудь дающее тень. В ночной Мохаве такой отрадой, сверкнувшей на горизонте щепоткой огней, был Нидлс — бензоколонка Нидлс.
За полночь, но жара лишила оазис сна. Хранитель воды и бензина за банкой пива ведет разговор с пожилым, похожим на пророка из Библии коммерсантом. Собеседникам скучно, они позевывают, но уснуть в такую жару, как видно, несбыточная мечта. Жена владельца колонки вышла из домика, простоволосая, в майке навыпуск и трикотажных трусах. Попросила мужа плеснуть ей на тело ковшик воды. Муж плеснул и равнодушно сел продолжать разговор. Жена открыла бутылочку кока-колы для себя и для мальчика лет четырех. Мальчонка хнычет, просит чего-то еще, мать дает ему подзатыльник. Сын без обиды отходит и садится возле рыжей, с высунутым языком собаки. Грязно. Под ногами пустые жестянки, смятые бумажные стаканы. Женщина, севшая рядом с мужем, похожа на ощипанную мокрую курицу. Должно быть, жизнь давно уже загнала ее в эту дыру, и давно уже женщине все равно, как она выглядит и что ее ждет. И мужу ее все равно. Он рисует что-то ногтем перед носом «пророка». «Плесни-ка еще...» — говорит женщина. Без слова выполнив просьбу, муж опять садится беседовать. Найдись еще охотники жить возле колонки, они давно бы вытеснили этих опустившихся, ко всему равнодушных людей. Но, как видно, немного желающих поселиться в оазисе на краю Мохаве.
Ночевать в Нидлсе было негде. В темноте мы переехали мост через главную реку пустынь, Колорадо. И опять оказались на земле без огней. Кончилась Мохаве. Начиналась другая пустыня — Хилу.
Что характерно для всех пустынь? Первое, что замечаешь, — отсутствие проволочных ограждений. Тут нет еще частных земель. Впрочем, если захочешь, кусок пустыни можешь купить — 15 долларов акр! В Аризоне реклама призывала сделать это возможно скорее с помощью отточенных афоризмов. «Прекрасная возможность для дальновидных людей!», «Аризонская земля быстро делает деньги!» Рецепт обращения пустыни в деньги, однако, держался в секрете, и потому возле конторки, где можно было оформить куплю-продажу, было пустынно.
— Ну, купим акров пятьсот. А что с ними делать?
Агент по продаже пустыни немедленно разглядел в нас насмешников.
— Джентльмены, лет двадцать назад за берег Аляски никто не дал бы и цента. А сейчас, надеюсь, вы в курсе, миллионы кладут!
Аргумент был весомый. И если учесть, что в Америке находились люди, готовые покупать «землю» и на Луне, существование скромной конторки по торговле пустыней вполне оправдано.
Есть еще примечательность: пустыня — это индейцы. Глянем на карту в дорожной книжке. Сгустками точек на ней обозначены поселения аборигенов Америки. Где же рассыпаны точки? В штатах Невада, Юта, Аризона, Дакота, Нью-Мексико, в уголках Колорадо, Монтаны. По топографии этих точек пустыни определяются без ошибки. Что это — любовь индейцев к жаре и безлюдью? Справедливости ради надо сказать, что есть племена — пуэбло, навахо, хавасупаи, — искони живущие в этих местах. Укладом жизни они привязаны к пустыням (точнее, к полупустыням), как эскимосы привязаны к жизни в снегах. Остальным племенам пустыни достались как последний рубеж изгнаний. Сопоставляя точки на карте с огромной, некогда заселенной индейцами территорией США, нельзя не подумать: хозяев прогнали из очень богатого дома и поселили в сарае.
Чем занят индеец в пустыне? Если верить альбомчику для туристов, то индейцам в пустыне живется легко, беззаботно, почти как в раю. Старики в шикарных уборах из перьев стоят величественно, как и подобает стоять вождям, или сидят у костра, курят длинные трубочки с перьями. Те, что моложе, засняты на вздыбленных лошадях либо во время воинственных танцев. Старушки на снимках вяжут корзины, ткут знаменитые индейские покрывала, шелушат золотистую кукурузу или на длинных деревянных лопаточках достают из печей, похожих на термитники, аппетитные хлебцы. На фоне белоснежных вигвамов сняты юные индианки. Но это не жизнь индейцев. Это опера для туристов — индейцы изображают прежнюю жизнь индейцев. На костюмы не пожалели денег. Тщательно выбраны декорации: горы, голубая долина с цепочкой бизонов, библейский пейзаж пустыни... Купившему книжку не терпится увидеть все это в натуральном обличье.
Возле бензоколонки за городом Санта-Фе мы стали участниками забавной сцены. Сорванец лет семи из племени бледнолицых, шлепая красочной книжкой по джинсам, требовал у мамаши:
— Ай уонт индиэнс! (Хочу индейцев!)
Мама не знала, где надо искать индейцев. Обратилась с вопросами к нам. Мы пожали плечами. Выручить мог только заправщик машины.
— Индейцы... — Он повернулся в нашу сторону за сочувствием. — У всех один и тот же вопрос: «Где индейцы?» Бери я по центу за каждый ответ — к осени стану миллионером.
— А в самом деле, где же индейцы? — Мы тоже похлопали по штанам глянцевитыми книжками.
Парень захохотал:
— И вы туда же!..
Адрес индейцев и в придачу подробный перечень (со смешком) всего, что можно увидеть в деревне, лежащей в окрестностях Санта-Фе, мы получили. Поколебавшись, решили не ехать. Нас ждало представление, какое мы уже видели по дороге: старый индеец наденет потертый наряд из перьев — изобразит вождя, индейцы возрастом помоложе исполнят фотографам танец. Можно будет купить томагавк, изготовленный по заказу в Японии...
В пустынях индейцев сделали приманкой туристов. Как солдата в чужеземном походе, туриста снабжают памяткой: чего не следует делать, встретив индейцев. «Помни: они тоже люди. Прежде чем войти в жилище — спроси разрешения. Если индеец не дал согласия сняться — оставь его в покое». И так далее.
Какая-то часть индейцев, живущих вблизи больших магистралей, позволила втянуть себя в индустрию туризма — за плату разрешают обозревать свои жалкие жилища, не отказывают в просьбе сняться (просьба — гарантия платы). Однако большая часть индейцев предпочитает добывать свой хлеб на той же туристской дороге иначе. Мы несколько раз встречали этих молчаливых людей, сидящих на прокаленной земле возле изделий, предназначенных для продажи. Где-то в стороне от шоссе в глухих деревнях искусные руки делают бирюзовые бусы, брошки в оправе из серебра, покрывала и шали с красивым тканым узором, глиняную посуду, трубочки, мокасины. А тут, у дороги, базар. Печать ширпотреба неизбежна на всем, что предназначено для массового спроса, и все же изделия привлекательны. Их покупают. А знатоки индейского ремесла, отправляясь в села, к «местам производства», заполучают иногда подлинные шедевры вкуса и мастерства.
Продавцы у дороги хорошо понимают, какая вещь чего стоит. Более молчаливых торговцев вряд ли можно встретить еще где-нибудь на земле. Ожиревший мужчина, старуха с лицом цвета камней пустыни, миловидная девушка — все сидят у своих сокровищ с непроницаемыми лицами. Никакой похвалы товару, никакой видимой радости от толкотни покупателей. Купил — хорошо, не купил — все та же непроницаемость на лице. Эмоции появляются лишь при виде фотографической камеры. Молчаливый протест — отвернулся или прикрыл лицо уголком покрывала. А если турист проявляет настойчивость, продавец хватает камень, которым прижат к земле угол его матерчатого прилавка.
Что еще характерного видишь в пустыне?.. Несколько раз мы наблюдали дождь, испарявшийся, не достигнув земли. Заметно шире в пустынях поля у шляп, и это отнюдь не ковбойский шик — солнце тут беспощадно. Исчезает в пустыне реклама. Никто не внушал нам немедленно положить деньги в банк, купить автомобиль, съесть курицу по-кентуккски или выбрать в градоначальники какого-нибудь улыбчивого джентльмена. Реклама не оскверняла дорогу. И от этого пустынные земли казались особенно просторными и пустынными. Лишь кока-кола не сдавала позиции. И, возможно, пустыня — лучшее место для этой рекламы. Едешь с сознанием: если и суждено тут кому-нибудь умереть, то, конечно уж, не от жажды. Щиты кока-колы с огромной выгодой для себя используют в жарких местах коровы и лошади. Тень! Где найдешь ее, кроме как у щита. Земля тут утоптана и удобрена. Лошадей и коров квадратик тени скрепляет очень надежно — стоят бок о бок в сладкой дремоте.
Человека в пустыне встретишь нечасто. Обычно он тоже в машине и норовит тебя обогнать. Что это, чувство престижа, заставляющее обогнать? Или встречный задумал недоброе?
В Мохаве ночью, где-то на подлете к «оазису» Нидлс, мы увидели у дороги двух волосатых ребят в позах безнадежного ожидания. За какие грехи оказались они в этом неуютном месте земли, можно было только гадать. Они явно хотели выбраться из пустыни. На картонке в поднятой руке мы успели прочесть: «Нам в Альбукерке!» Признаемся, мы прибавили скорость, хотя возможно, что эти двое были безобидными шалопаями. Но даже и ангел не поступил бы иначе. Пустыня. Ночь. Предупреждения: «Не берите хичкайкеров!» Да еще и адрес: «Нам в Альбукерке!» Альбукерке — город-рекордсмен Америки по преступности...
Днем позже на том же шоссе «66» в Аризоне судьба нам послала встречных, экзотических и безопасных на все сто процентов. У дороги на перекрестке ветер раскачивал повешенного. (Реклама, характерная для пустыни, — и не хочешь, а остановишься.) Остановились. В лавочке сувениров купили по какой-то безделице и поспешили наружу, ибо тут, возле виселицы, происходило нечто занятное.
Рядом с повешенным стоял фургон, запряженный двумя ослами, которым, судя по очень усталым мордам, приятней стоять было бы на траве или хотя бы у сена. Хозяин повозки тут же на маленькой наковальне гнул печку из оцинкованной жести. В данной местности целесообразней было бы мастерить холодильник, но владелец повозки уверенно следовал к своей цели. Он заметил наш к нему интерес и удвоил старания. Мы почтительно кашлянули, подойдя на дистанцию, допустимую вежливостью. Мастер положил молоток и распрямился.
Вспомните михалковского Дядю Степу. Добавьте ему лет 30, оденьте в необъятных размеров поношенный комбинезон, сшитый, наверное, вот так же в минуты вдохновения возле повозки, когда ослы отдыхали. На ногах Дяди Степы — очень большие и тоже самодельные башмаки. Ковбойская «шестигаллонная» шляпа, седая апостольская борода окончательно превратят знакомого вам Степана Степанова в мистера Слотса Говарда.
— Слотс Говард, путешественник — так он представился.
Мы тоже сказали, что тоже путешествуем, сказали, откуда едем, куда вернемся.
— Так, так... — сказал мистер Говард. — Холодно там у вас?
Он явно соображал, какую линию поведения избрать в беседе со столь неожиданными коллегами.
Приняв решение, путешественник полез в задний ящик повозки и предложил нам купить открытки. На открытках была все та же повозка, но еще не побитая на дорогах. Хомуты осликов были украшены колокольцами. На облучке восседал мистер Говард, молодой, бодрый, осанистый. Нынешняя апостольская борода представляла собою щеголеватое украшение «а-ля шкипер». Рядом с моложавым жизнерадостным человеком стояла решительного вида женщина в сатиновой кофте и ковбойской шляпе. Как видно, в качестве символа самых добрых намерений «пожизненной экспедиции» вместе с осликами и хозяевами повозки фотографу позировал белый ягненок, возможно ставший впоследствии шашлыком.
— У вас тут возраст Христа...
Мистер Говард понимающе улыбнулся.
— Пустыня старит людей...
— Все время тут, в Аризоне?
— Главным образом тут. Но заезжаем и в Новую Мексику, и в Неваду. Восемнадцать лет на дорогах...
— Жена по-прежнему с вами?
— А вон готовит обед...
В стороне у костра женщина вела разговор с хозяином лавки, помешивая какое-то варево в котелке.
Полагалось задать вопрос: чем живет путешественник? Но мы догадались: в данном случае отвечать Слотсу Говарду было бы неприятно. Мы спросили: нельзя ли нам вместе сняться? Мистер Говард с готовностью согласился, поддержал идею снять его на повозке и в момент ухода за осликами. Благодарные, мы побежали к машине и достали из чемодана ходовые в Штатах подарки: мини-бутылочку из Москвы и пару деревянных расписных ложек. Обычного взрыва восторга не последовало. За вежливой благодарностью скользнуло даже разочарование. Экзотический путешественник ожидал чего-то другого.
Простившись, уже в машине мы обсудили деликатную ситуацию и пришли к выводу: тонкие правила поведения иностранца в чужом государстве в данном случае были излишни. К чему мистеру Говарду экзотическая ложка, если главной заботой профессионального бродяги явно было добыть, что хлебать ложкой. Два доллара его бы обрадовали больше.
Мы не успели отъехать, а Говард уже беседовал у фургона с новой парочкой любопытных. Как и следовало ожидать, дело кончилось фотографированием. Так пустыня кормит бродягу...
А как хозяйство в пустыне? Чем живет человек, осевший на этой земле? Индейцы, помимо ремесел, в пустынных и полупустынных районах заняты скотоводством, земледелием, охотой и рыболовством. Белые люди в эти районы поначалу стремились в поисках драгоценных металлов. Все помнят золотую калифорнийскую лихорадку. (Рецидив этой страсти недавно вспыхнул опять.) Неваду называли «серебряным штатом», и только позже, когда на рудных местах остались опустевшие городки-призраки, за штатом утвердился титул «полынный». Серебро и золото есть в Аризоне. Но сегодня, пожалуй, важнее всего находки в пустынях стратегически важных металлов. Аризона снабжает Америку медью. Нью-Мексико — ураном. В Альбукерке, куда просились два парня с пустынной дороги, — центр атомной промышленности.
Северней, в городе Санта-Фе, рекламный листок в гостинице уведомлял: мы находимся в 25 милях от Лос-Аламоса, места рождения первой атомной бомбы. А в 170 милях к югу от Санта-Фе жаркой июльской ночью 1945 года бомба была испытана. Изделие, сработанное в пустыне, в том же году обратило в пустыню многолюдный город. Эхо взрыва все еще слышится. «За год (1973) от болезней, вызванных последствиями взрыва, в Японии умерло 2450 человек», — сообщают газеты. А тут, в Нью-Мексико, безвестный и захолустный некогда городок Лос-Аламос, что по-испански значит «Одуванчики», стал местом, куда зазывают туристов. «Тут джинна выпустили из бутылки!» — залихватски преподносится Лос-Аламос в рекламном листке.
Но в пустыне осталось много зловещих тайн, оберегаемых от проезжих. Неваду время от времени сотрясают толчки — в этом штате находится полигон термоядерных испытаний. В Неваде базируется и испытывается военная авиация. В пустынях производят и хранят нервный газ. (Жертвами газа стали как-то большие отары овец.) Эти тайны пустыня скрывает за полынными, разбеленными маревом горизонтами.
Меньше всего секретов в пустыне у пастухов. Стада и отары при перегонах нередко занимают дорогу. И пастухи с неудовольствием смотрят на увязший в коровьем стаде автомобиль. В поисках влаги и корма пастухам приходится кочевать. Жилища их — едва приметные хижины — сделаны кое-как. Стада и отары встречаешь нечасто. Но, судя по цифрам статистики, скота в пустынях немало — миллионы голов.
Есть в пустынях и пашня. Сеют поливную пшеницу, подсолнух, люцерну. Всюду, где удается из-под земли или по трубам издалека получить воду, пустыня преображается. Пожалуй, самый наглядный пример — Калифорния. Тут поливают более трех миллионов гектаров пашни. Союз солнца, плодородной земли и влаги (разумеется, пот человека тоже что-нибудь значит) сделал чудеса. В Калифорнии собирают урожаи лимонов и апельсинов, арбузов, дынь, груш, персиков, хлопка, подсолнуха, сахарной свеклы, кормов для скота. Из каждых десяти килограммов американского винограда девять собирается в Калифорнии. Районы бывших пустынь держат первое место в стране по товарной продукции сельского хозяйства.
Глядя на бурный рост Калифорнии, на счастливое сочетание природных условий, пущенных в оборот, полынная Невада может только вздыхать. Тут разбейся в лепешку — пустыня остается пустыней. И поэтому штат вынужден «подрабатывать». Каким же образом? Нашли статью дохода особо американского свойства — игорные дома и быстрые, без проволочек, разводы. Во всех штатах азартные игры запрещены. В Неваде игра узаконена и обставлена всеми удобствами века. Цепи супружества тут спадают сами собой, но все-таки надо немножко в Неваде пожить, хотя бы день-два. А поживешь — непременно сыграешь, а играть начнешь — проиграешь. Игорные страсти влекут сюда, разумеется, не фермеров из Айовы, не сталеваров из Питтсбурга. В Неваду встряхнуться едут люди с деньгами. Но и случайный проезжий тоже, конечно, сыграет хотя бы по маленькой, иначе никто не поймет — «был в Неваде и не сыграл!».
Столицы игорных домов известны: легендарный Лас-Вегас и город поменьше, но столь же страстный, честолюбивый, также сверкающий шиком позолоты и бахромы, — город Рино. Лас-Вегас на юге Невады, Рино — на северо-западе.
Наша дорога лежала через Рино. Уже километров за двести от городка пустыня устами рекламных пингвинов и белых медведей обещала в Рино прохладу, а девицы на живописных плакатах с повязками вокруг бедер, раз в десять более экономными, чем у туземцев Новой Гвинеи, подмигивали: земной рай размещается как раз на пути в Рино.
Как бы точнее представить вам этот город?.. Всем приходилось видеть разодетого фата с перстнями, с золоченой булавкой на галстуке, с платочком в нагрудном кармане, прическа берберийского льва, ногти оберегает старательней, чем Конфуций. Словом, весь напоказ. Идет такой человек, и кажется ему: земной шар слегка прогибается под подошвами модных ботинок. Представьте теперь, что модник ступает не по сверкающей зале и не по улице в свете неона, а по безлюдной степной дороге. Таков и Рино в пустыне Невада. Тротуары из пластика. Цветы — где живые, где тоже из пластика. Огни, позолота, никель и зеркала, три небоскребчика для престижа. На главной улице вроде перстня на пальце — замысловатая арка и надпись: «Рино. Самый большой маленький город в мире». Вот так, знай, куда ты попал.
На улицах толчея. В идущих рядом с тобою легко заподозрить приехавших разводиться. А поскольку всякий вакуум чем-нибудь заполняется, сюда, как мошки на мед, спешат искатели счастья или хотя бы каких-нибудь приключений — по укороченности юбок Рино занимает, несомненно, первенство в Соединенных Штатах Америки.
Игра... Весь город играет! Игорные автоматы установлены всюду: в залах бесчисленных казино, в кафе, в лавках, аптеках, на мойке автомобилей (пока ожидаешь — сыграй!), возле бензоколонок, на вокзалах, в холле гостиниц, в общественных уборных, просто на улице. Играй! Играют. Сосредоточенно стоят у сверкающих никелем «слот-машин» мужчины и женщины, старики и подростки, девушки и старушки, лысые и с шевелюрой до плеч, бедные и богатые. Сунул монетку в щель, повернул ручку, и сразу ясно, выиграл или нет.
Поделиться книгой: