Помоги проекту - поделись книгой:
— Буду, — пообещал Данилов, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
В конце концов, все люди судят о других по своей мерке, поэтому если заведующий отделением склонен левачить, то, по его мнению, этим должны грешить все.
В половине восьмого утра в служебную дверь снова позвонили, причем позвонили требовательно: два коротких звонка, один длинный. Данилов открыл дверь и увидел высокого мужчину в джинсовом костюме, лицо которого показалось смутно знакомым.
— Будем знакомы, — улыбнулся и протянул Данилову руку. — Доктор Заречный, Виктор Анатольевич, из терапии. Вы не разрешите мне выйти через ваш приемник?
— Заходите, — пригласил Данилов, отступая в сторону. — Через порог вроде как не полагается знакомиться. Очень приятно, а я — Владимир Александрович.
— Я в курсах — был на пятиминутке. Извините за беспокойство, но меня у главного входа ждет злобная фурия, от которой я с вашей помощью надеюсь улизнуть.
— Родственница кого-то из больных? — сочувственно спросил Данилов, пересекая отделение рядом с Заречным.
— Хуже! — вздохнут тот. — Моя родственница, законная супруга, с которой я все никак не разведусь. Обычно она подстерегала меня у ворот, а сегодня выглянул в окно — у корпуса прохаживается. А вы, коллега, женаты?
— Женат.
— Жену с собой привезли?
— В Москве осталась.
— Я-а-асно, — протянул Заречный.
По многозначительности его тона Данилов понял, что одной версией, объясняющей его появление в Монаково, стало больше. Захотелось внести лепту в местное народное творчество, обогатив его какой-нибудь своей версией, ведь выдумывать что-то про себя самого гораздо веселее, чем про кого-то другого.
«Что бы им такого соврать, чтобы они приняли эту версию и больше никаких других не строили? — подумал Данилов, выпустив коллегу на улицу. — Сказать, что приехал искать клад? Не годится, еще прирежут, чтобы карту украсть, да и незачем для поисков клада устраиваться на работу в больницу. Намекнуть, что хочу сделать быструю карьеру? Еще хуже — восстановлю против себя все местное медицинское начальство, начиная с Денисовича, причем совершенно напрасно. Да… Интересней правды ничего не придумаешь, но правду всем сообщать не обязательно…»
В служебную дверь снова позвонили и, не удовлетворившись результатом, громко постучали. Дежурная сестра Нина делала утренние инъекции, поэтому открывать снова пошел Данилов, думая о том, почему здесь, в Монаковской ЦРБ, принято всегда держать двери отделения запертыми.
На сей раз в реанимацию явился доктор Тишин из приемного отделения, тот самый, похожий на воробья.
— Что за дела, доктор?! — гаркнул он, не входя в отделение. — Или у вас в Москве сводку ответственному по больнице подавать не принято?!
— Вот она! — Медсестра кинулась к дверям, на ходу достав из кармана халата вдвое сложенный бланк. — Извините, замешкалась.
— Ты опоздала, а доктор не проследил. — Тишин неодобрительно посмотрел на Данилова. — А то тут некоторые думают, что в Москве порядок, а я так скажу — такого бардака, как в Москве, нет нигде!
Слова бы Данилов еще стерпел, но не победоносный взгляд: «съел, мол, прыщ московский?»
— Спасибо, Нина, я сейчас, — сказал он медсестре и вышел в коридор, плотно затворив за собой двери.
Тишин попятился и попробовал развернуться и уйти, но оказался прижатым к стене. Левой рукой Данилов крепко держал ворот тишинского халата, а правой, сжатой в кулак, резко ткнул Тишина под ребро. Хотел повторить, но увидев испуг в глазах оппонента, передумал.
— Не надо со мной так себя вести! — попросил Данилов. — Пожалуйста.
Тишин замотал было головой, но спохватился, что это может быть превратно истолковано, и дважды кивнул.
— Спасибо за понимание.
Данилов отпустил обмякшего коллегу, разгладил и одернул его смятый халат, улыбнулся и ободряюще похлопал по плечу: все хорошо, свободен. Тишин, не говоря ни слова, повернулся, и, быстро перебирая ногами, даже слегка подпрыгивая от усердия, ушел.
Данилов вернулся в отделение, мысленно поздравил себя с первой победой и отчитал себя за несдержанность. Отчитал чисто для порядка, прекрасно понимая, что на таких козлов, как Тишин, тумаки действуют гораздо лучше слов. Точнее, только тумаки с пинками на них и действуют, а объяснять, взывать, призывать, просить и уговаривать бесполезно — только сильнее выделываться начнет. А тут прижал, ткнул, и полная гармония и взаимопонимание. Как верно сказал поэт:
— Вы на Тишина не обращайте внимания, доктор. — Медсестра уже закончила делать инъекции и сидела на посту. — Он пыльным мешком по башке шандарахнутый, с ним спорить — себе дороже.
— Тишин — нормальный мужик. — Данилов улыбнулся сестре. — С ним только понимание найти надо.
Общий язык был найден настолько хорошо, что после пятиминутки Данилов услышал от Тишина вежливое и дружелюбное:
— До свидания. Счастливо отдыхать.
— И вам не болеть, — так же дружелюбно ответил Данилов и ушел отдыхать в кабинет заведующего отделением.
Глава третья
МОСКОВСКИЕ НОВОСТИ И НЕПОЗНАВАЕМАЯ МЕСТНАЯ ЖИЗНЬ
Елена обещала приехать к двум часам. Чтобы первая половина дня не пропадала зря, Данилов решил нанести визит вежливости родителям Маши. Позвонил, представился и был приглашен в гости.
— Мы живем в розовом доме на углу Пионерской и Октябрьской, где с одной стороны аптека, а с другой — почта, — объяснила мать Маши. — Очень легко найти…
В Монаково было много улиц со старорежимными названиями: Революции, Пионерская, Октябрьская, Коммунистическая, имени Коминтерна, Маркса, Энгельса и Парижской коммуны, Советская, Красноармейская, проспект Ленина… Такое впечатление, что улицы здесь в девяностые годы прошлого века не переименовывали, то ли экономили деньги, то ли просто руки не дошли, то ли власти опасались, что подобные действия не встретят понимания у населения.
Визит оказался унылым. Родители Маши долго сетовали на изменившиеся нравы, намекая на несправедливое к ним отношение со стороны главного врача, которого иначе как Юркой-жуликом не называли. Данилову сразу стало ясно, где зарыта собака: по причине пенсионного возраста обоих Машиных родителей попросили из заведования, а продолжать работать рядовыми врачами они не пожелали и ушли на пенсию, целиком и полностью сосредоточившись на дворовых новостях и дачном земледелии.
— Мы не любим шума, поэтому будни проводим на даче, а выходные — в городе, — сказала Машина мать.
От рассказа о своих невзгодах она (отец Маши больше помалкивал, только кивал, соглашаясь с тем, что говорит жена) быстро перешла к расспросам и принялась выпытывать у Данилова, что за человек Полянский, с которым был роман у ее дочери, и почему он до сих пор не женат.
Данилов призвал на помощь фантазию и щедрыми, яркими мазками нарисовал светлый образ перспективного молодого ученого, с головой ушедшего в науку, кочующего с симпозиума на конференцию, с конференции на семинар, отдающего всего себя интересам дела, у которого совсем не оставалось времени на устройство личной жизни.
Он рассказывал и внутренне содрогался от смеха, думая о том, насколько его Полянский отличается от реального, завзятого бабника и закоренелого холостяка, число несостоявшихся спутниц жизни которого давно перевалило за сотню. «Знаешь, она така-а-ая! Ты не представляешь, какая она! Я наконец-то нашел свою половинку!» — и через полтора-два месяца: «Она такая, как все, ничего особенного». В этом был весь Полянский. Маше недолго оставалось ходить в его половинках, но пока что оба они верили, что это навсегда, и были счастливы.
Высидев для приличия час, Данилов сослался на скорый приезд жены и откланялся, получив приглашение по-свойски заходить на огонек. Вышел, облегченно вздохнул, позвонил Елене, узнал, что она стоит на одном из множества светофоров, которыми славится город Солнечногорск, и отправился на прогулку. Неспешным шагом добрел до набережной, полюбовался рекой и не спеша вернулся домой, в общежитие.
Спросил бы кто Данилова: «Какое оно, Монаково?» — Данилов ответил бы не задумываясь: «Разное». Действительно, разное: асфальт сменяется грунтовыми дорогами, цепочки одноэтажных домиков — четырех- и пятиэтажными домами, а окраины, которые уже лет сорок никак не отвыкнут звать новостройками, застроены девяти- и шестнадцатиэтажками. За городом, на берегу Волги, вырос элитный таунхаус «Монако гранд меридиан» — оплот и пристанище местной буржуазии.
— Эх, не ложатся к нам монАковцы, одни монакОвцы, — вздыхал охочий до нетрудовых доходов доктор Дударь. — МонАковцы все в Тверь норовят улечься или в Москву. Богатое к богатому тянется, голытьба к голытьбе…
Елена приехала ближе к трем часам. Навигатор вывел ее прямо к общежитию. Данилов увидел из окна, как она паркуется задом к подъезду, и поспешил на улицу.
— Вова! — Елена повисла у него на шее. — Я уже успела так соскучиться! Никита передавал тебе привет, если бы ему нашлось место, он бы приехал со мной.
Багажник и салон Елениной машины были забиты под завязку вещами Данилова.
— Какой я, однако, зажиточный, — пошутил Данилов, спустившись за новой партией вещей в четвертый раз.
Седьмая ходка оказалась последней.
— Когда благородный муж умерен в еде, не стремится к удобству в жилье, расторопен в делах, сдержан в речах и, чтобы усовершенствовать себя, сближается с людьми, обладающими правильными принципами, о нем можно сказать, что он любит учиться, — выдала Елена, скептически оглядев даниловские апартаменты, заваленные коробками и пакетами.
— Конфуций? — предположил Данилов.
— Он самый. — Елена, лавируя между завалами, подошла к окну и выглянула во двор. — Вид у тебя неплохой. Ну, рассказывай, Данилов, как ты тут живешь? Уже успел сблизиться с людьми, обладающими правильными принципами?
— Пока что только с соседкой из пятнадцатой комнаты, — признался Данилов. — Я же больше живу на работе, чем здесь.
— Соседка симпатичная? — насторожилась Елена.
— Миленькая такая, — поддразнил Данилов, — чай заваривает вкусно. Я тебя с ней познакомлю, должна же ты войти в местное общество, чтобы иметь представление, с кем общается твой муж.
— Давай отложим на потом, — ответила Елена, присаживаясь на край кровати. — Сейчас мы разберем этот бардак, а потом я расскажу тебе последние московские сплетни.
— А давай сначала сплетни? — просил Данилов. — Я безумно соскучился по московским сплетням!
— Ordnung muss sein! («Порядок должен быть!» —
— Ничего страшного, — поспешил успокоить Данилов. — Вернее, хорошо, что не привезла. Мне тут все равно не до скрипки, местная обстановка как-то не располагает к музицированию. Жителю Монакова больше подходит баян или балалайка.
— Ты хочешь сказать, что здесь так провинциально?
— Здесь все по-другому, — серьезно ответил Данилов. — Это другой мир, это… — он замялся, подбирая нужное определение, но не нашел ничего лучше, чем сказать, — не Москва, это — матушка Россия.
— Жду подробностей, — потребовала Елена.
— Сначала орднунг, потом московские сплетни, ну а третьим номером программы пойдут местные впечатления. — Данилов разрезал ключом от апартаментов упаковочный скотч и раскрыл самую большую из коробок…
Разобрались быстро. Через полчаса вещи лежали по своим местам. Большая часть — в шкафу, электрический чайник и посуда — на столе, книги и справочники — на широком подоконнике. Наполнившись знакомыми вещами, комната в общежитии стала совсем домашней.
— Ничего, — одобрила Елена. — А можно ли гостям пользоваться вашим душем?
— Разумеется. — Данилов достал из шкафа только что убранные туда махровый халат, чистое полотенце и флакон с гелем для душа. — Держи. Тапки под кроватью.
Переодевшись, Елена подняла вверх руки, посмотрела на ноги, обутые в пластиковые шлепанцы Данилова, и усмехнулась:
— Вылитый Маленький Мук. Душевая-то у вас запирается?
— Изнутри — да, — ответил Данилов. — Если хочешь, я могу подежурить у двери, охраняя твой покой.
— Лучше вынеси мусор, завари чай и накрой на стол. — Елена указала пальцем на пакет, который остался стоять в углу. — Я привезла пирожные, чтобы отметить твое новоселье…
Данилов управился гораздо быстрее Елены, которая любила долгие водные процедуры. Наконец она вернулась и рухнула на кровать, простонав:
— Хорошо-то как, не помереть бы от счастья! Дорога была такой тяжелой, по Московской области сплошные пробки… Господи, какое счастье, что у нас с тобой нет дачи!
Данилов оглушительно заржал, а отсмеявшись, рассказал жене историю с подводными земельными участками и потребовал:
— Выкладывай свои сплетни, а то еще немного, и я узнаю все из газет.
— Ты же не читаешь их!
— Это речевой оборот такой (Данилов как-никак был сыном учительницы русского языка и литературы), намек на то, что еще немного, и твои сплетни станут известны всему миру.
— Скорее всего, так и будет.
Елена уселась на кровати, скрестив ноги, Данилов указал рукой на кресло, но она отрицательно потрясла головой. Данилов придвинул стол к кровати, разлил чай по чашкам и сел рядом с Еленой.
— Говорят, что со дня на день с Москвы снимут Кепку! — Елена сделала паузу, ожидая, какое впечатление новость произведет на Данилова.
«Кепка» было одним из прозвищ московского мэра Жулкова, предпочитавшего данный головной убор всем прочим.
— Эти слухи ходили, еще когда мы учились на первом курсе! — скривился Данилов. — Кепка и Целышевский вечны. Нас не станет, а они еще будут.
Директора московского департамента здравоохранения Целышевского слухи снимали и отправляли на пенсию по три раза в год, но он выходил сухим из любой грязной воды, в крайнем случае жертвуя кем-то из подчиненных.
— Напрасно ты так думаешь. Ты телевизор не смотришь?
— Какой телевизор, Лен?! Посмотри, где ты тут его видишь?
— А в отделении? Или в вашей больнице нет телевизоров?
— Есть, но врачей не хватает. Я как зашел в больницу во вторник, так до субботы из нее не выходил. Знаешь, что такое тридцатипроцентная укомплектованность реанимации врачами? Это отработал — упал, потом встал, еще отработал и снова упал. Какой, к чертям собачьим, телевизор?
— И новости вы с коллегами не обсуждаете?
— Не забывай, что это Монаково, а не Москва. Большая политика здесь заканчивается на главе районной администрации, все остальное монаковцев не интересует. Кадровые перестановки в Москве? Я тебя умоляю! Гораздо важнее, что жена доктора Заречного пообещала утопиться, если муж к ней не вернется, что магазин «Свежачок» у Аветиса купил Самвел, и теперь там водочный кредит без залога невозможен, что на улице Парижской комунны наконец-то засыпали яму…
Ямы этой Данилов увидеть не успел, но местные жители, например, тот же доктор Дударь, на полном серьезе утверждали, что вырыта она была еще в далеком 1941 году и служила окопом то ли нашим войскам, то ли немецким (в руках врага Монаково находилось недолго, меньше месяца), и с тех пор ее все никак не могли засыпать.
— Это и есть местные новости!
— А ты, я вижу, освоился здесь, — улыбнулась Елена.
— Есть немного, — подтвердил Данилов. — Так что с Кепкой?
— По центральным каналам идут передачи, в которых его чихвостят и в хвост, и в гриву. Причем делается это не голословно, а с фактами. Сам понимаешь, что такого дыма без хорошего огня не будет. И сам понимаешь, какие тут открываются перспективы.
— Так-так, сейчас попробую сообразить! — Данилов прикрыл глаза, чтобы лучше думалось. — Значит, Кепку с Москвы снимут, а следом пойдут кадровые перестановки на всех уровнях…
— Правильно мыслишь, — одобрила Елена.
— Целышевского попрут, на его место скорее всего посадят Гучкова…
Когда-то давно главный врач «Станции скорой и неотложной медицинской помощи города Москвы» Михаил Юрьевич Гучков был заместителем директора столичного департамента здравоохранения. Отношения с Целышевским у него не сложились, как часто бывает у руководителей и их чересчур прытких подчиненных. Испугавшись, что Гучков его подсидит, Целышевский принял меры, в результате которых Михаил Юрьевич пересел в кресло главного врача одной из самых худших московских больниц, бросил его на усиление. Разумеется, в надежде, что Гучков не справится, его можно будет снять как не оправдавшего доверия и забыть о нем навсегда.
Расчет оказался неверным. Гучков не только решительно, но и умело взялся за дело и вскоре навел в своей больнице такой порядок, что бригады «скорой помощи» перестали брать с пациентов деньги за то, чтобы только не везти в эту «кузницу здоровья», и начали брать за то, чтобы туда отвезти. Целышевский похвалил Гучкова и назначил его главным врачом московской «Скорой». Вроде как повышение, но скорее всего не без надежды на то, что здесь Гучков непременно потерпит фиаско. Впрочем, нельзя исключить и того, что руководитель департамента по достоинству оценил организаторские таланты Гучкова и нашел им новое применение.
— …кресло главного врача освободится, и в него сядешь ты! — Данилов открыл глаза и уставился на Елену.
Поделиться книгой: