Помоги проекту - поделись книгой:
Шаг к орбитальным станциям
Незаметно для нас самих из края неизвестности, куда отправлялись экспедиции первооткрывателей, околоземной космос стал подобием строительной площадки, где закладывается фундамент все более крупных и долговременных сооружений.
Телевизионный мост, «сваями» которого служат спутники, уже перекрыл огромные пространства земного шара; и все больше наблюдательных постов метеорологии выносится за пределы воздушного слоя Земли.
Запуск орбитальной станции «Салют» и полет к ней экипажа «Союза-10» — это первые строчки новой главы космического строительства.
Логика событий здесь та же, что при освоении Арктики или Антарктики, — сначала открытие неизученного края редкими экспедициями, затем экспедиции более длительные и частые, а потом уже и постоянные научно-исследовательские станции. То же самое происходит в космосе, но с одной весьма существенной поправкой: первые шаги там делают не люди, а автоматы, что отражает качественно иной уровень техники и помогает сжимать десятилетия в годы.
Тут, правда, возникает проблема, которая прежде не вставала, — проблема наилучшего сочетания усилий людей и усилий автоматов. Сами автоматы могут в космосе многое, но далеко не все. Допустим, такая простая вещь, как съемка интересующего явления. Поясним возникающие здесь трудности на примере хотя бы съемок обыкновенного футбольного матча. Человеку не надо тратить километры пленки, чтобы запечатлеть наиболее важный момент игры. Но еще не создано устройство, которое могло бы из «пустого времени» выделить нужный момент и сфотографировать его в наилучшем ракурсе. Если такую работу передоверить автоматам, то их потребуется, как минимум, несколько, чтобы они могли перекрыть все пространство игры. И работать они вынуждены беспрерывно, чтобы потом все же человек смог найти среди миллионов отснятых кадров тот, который его интересует. Не слишком эффективный метод... В космосе все многократно осложняется тем, что самым важным вполне может оказаться не тот миг процесса, поимка которого предусмотрена программой, а тот новый и неизвестный, появление которого заранее предусмотреть нельзя. Во время футбольной игры, если продолжить сравнение, над полем заведомо не появится летающий дракон; а вот в пространствах, где еще не все изучено, появление какого-нибудь физического «чуда» отнюдь не исключено. Но сориентироваться на него может, пожалуй, только разум.
Поэтому всего удобней и лучше система «человек плюс автомат». Но такая система складывается отнюдь не механически; мало распределить обязанности, нужно еще и сочетать возможности человека с возможностями автоматов, что не просто и на Земле, не говоря о космосе, где условия невесомости сами по себе влияют на обычные способности людей. Если в земных условиях посадить человека за пульт с сотнями постоянно требующих внимания кнопок и лампочек, то ничего дельного не получится — человек просто не сможет уследить за таким обилием сигналов. Но на Земле меру найти сравнительно легко. А в космосе? Проблемы физиологии и психологии здесь теснейшим образом переплетаются с проблемами техники, а поскольку космос на Земле можно воспроизвести лишь отчасти, то ясно, что многое требует отработки и «согласования» лишь в обстановке полета и работы. Все это заставляет ставить разного рода тщательные эксперименты по освоению новой космической техники, по согласованию ее деятельности с деятельностью человека. Кстати говоря, и сама эта техника тоже нуждается в проверке. Идти приходится постепенно, шаг за шагом; перепрыгивать ступеньки можно только на лестнице, да и то потому, что их расположение кем-то когда-то было подобрано как нужно. Но ведь и на ней мы в младенчестве не раз ставили синяки... Если ту же земную лестницу вынести в космос, то без осторожных прикидок одолеть ее ступени прыжком вряд ли кто-нибудь решится, а если решится, то результат будет скорей всего плачевный.
Наступит время, когда к бортам космических орбитальных станций ракеты будут причаливать так же уверенно, как автомобили к бровке тротуара. Но для этого мало создать саму станцию; мало вывести ее на орбиту; мало поднять корабль, способный к ней причалить; надо еще так отработать маневры сближения, механизмы причаливания и стыковки, чтобы это стало делом само собой разумеющимся, безусловно надежным как для людей, так и для автоматики.
Вот этот комплекс и был испытан экипажем «Союза-10», который сблизил и состыковал свой корабль с ранее запущенной орбитальной станцией.
Кто-то подсчитал, что вес всех выведенных на орбиту в Советском Союзе «небесных тел» приближается к трем тысячам тонн. Выставленные в павильоне ВДНХ космические аппараты, видимо, здорово проигрывают без того космического фона, который им присущ. Их необычный облик, конечно, остается в памяти, но вот как выглядит та же орбитальная станция, когда она парит над Землей. «Мы на нее посмотрели на фоне Земли, и на фоне черного неба, и на фоне горизонта, — вспоминал А. С. Елисеев. — Посмотрели на нее и спереди и сбоку. Я не знаю, как можно передать эти чувства. Очень внушительная картина: летает сооружение с огромным количеством приборов, всевозможных антенн и узлов. И огромными буквами на ней написано: «СССР». Когда видишь это, то появляется большое чувство гордости за наших ученых, инженеров. Мы на нее долго смотрели. Картина такая, что не сотрется в памяти, зрелище совершенно необыкновенное».
Очевидно, не столь уж далеко время, когда космические орбитальные сооружения будет видеть все большее число людей, которые отправятся на эти станции работать, — космонавты, астрономы, медики, физики, биологи, метеорологи, геофизики. Возможно, со временем первое чувство изумления тем, что сделано, сотрется. Но это уже будет значить, что космос обжит.
Дополнения к географии
Как известно, мускулы человека, еще недавно создававшие почти все, теперь не могут одолеть и сотой части тех дел, которые надо осуществить сегодня, а тем более завтра. Сила, на которой сейчас держится цивилизация, извлечена из природы, обращена на переделку как ее самой, так и собственно человеческой жизни. Каждая наша пятилетка заметно приращивает эту силу — и не только количественно. На наших глазах образуется своего рода энергетическое поле, чьи силовые линии постепенно охватывают страну.
К этому новому явлению стоит присмотреться. Вот и попытаемся это сделать. Тут для начала необходима
Справка о ЕЭС
При прочих равных условиях как сами электростанции, так и их агрегаты тем выгодней и дешевле, чем выше их мощность. Настолько выгодней и дешевле, что при строительстве одних только малых энергоцентралей мы сейчас не приближались бы к триллиону киловатт-часов, как это записано в Директивах новой пятилетки. Средств бы не хватило.
Поэтому (хотя и не только поэтому) стали расти гиганты энергетики. Конечно, все относительно. Когда-то Волховстрой, возводимый усилиями всей страны, выглядел крупной станцией. Сегодня, как говорят, его энергии едва хватает для питания ленинградских телевизоров. Но дело не в этом.
Мощным станциям нужны мощные потребители. Когда соседние удовлетворены, куда девать излишки? Передавать на расстояние все более далеким заводам и городам. Таковы диктуемые закономерностями развития правила, и вот по земле зашагали мачты высоковольтных линий.
Они не просто несли на своих плечах потоки энергии, они были еще и представителями рождающейся Системы. Электростанция со своими постоянными потребителями, конечно, может существовать изолированно. Но надежность такого «островка», не говоря об экономичности, не слишком велика. Агрегаты изнашиваются, требуют ремонта, остановки, выработка энергии падает, а каково потребителю? Значит, постоянно держать в резерве хотя бы один агрегат? Накладно. Да на тепловых электростанциях в случае аварии резервный агрегат не сразу и пустишь, а промедление порой чревато последствиями... Иное дело система энергоцентралей; тут и поддержка, и взаимовыручка, и простор для маневра. И здесь своя закономерность выбора пути.
Становление энергосистем напоминает объединение феодальных уделов. Сначала образуются крошечные системки; затем они укрепляются, растут, сливаются... В начале 50-х годов уже возникла энергосистема, которая охватывала территорию примерно Московского княжества до правления Ивана III. Подобные же системы сложились на юге (Донбасс — Днепр), на востоке (Свердловск — Пермь — Челябинск), на северо-западе (Ленинград — Прибалтика). Волжские гидростанции дали не только энергию: они помогли замкнуть электрические системы Центра, Урала и Юга. Стала реальностью уже Единая энергетическая система Советского Союза (ЕЭС).
Внушительна динамика ее становления. На севере щупальца ЕЭС дотянулись до Кольского полуострова; на юге она недавно сомкнулась с объединенной системой Закавказья; на востоке пересекла Уральский хребет; на западе протянула руку системе «Мир», которая охватывает территорию большинства социалистических стран Европы. В теории стал возможен перекат огромных волн энергии от Белого моря до скал Армении, от Урала до Бреста и дальше — к Дунаю и Эльбе (на практике дальние перекаты энергии выглядят несколько иначе).
Сейчас это самая крупная энергосистема земного шара. В ее артериях пульсирует почти три четверти всей производимой в СССР электроэнергии. Это искусственное, но столь же планетарное образование, как, скажем, речная сеть Амазонки.
Параллельно сформировалось еще несколько мощных энергосистем: на севере Казахстана, в Сибири (от Улан-Удэ до Омска), в Средней Азии (Киргизия, Узбекистан, Таджикистан, Туркмения, юг Казахстана).
Дальнейшее вытекает из взгляда на карту. Уже в этой пятилетке начинается сращивание энерголиний Европы с энерголиниями Сибири и Северного Казахстана. А где-то в 80-х годах строительство ЕЭС будет завершено: от западных границ она протянется до Тихого океана и от Северного Ледовитого до Памира.
Впрочем, завершение ЕЭС — момент достаточно условный. Не в том даже дело, что и в 80-х годах ее паутина охватит не всю страну: нет и не предвидится особой нужды тянуть тысячи километров проводов ради подключения, допустим, Чукотки. Потребности таких отдаленных районов еще долго могут обеспечивать местные электростанции и местные энергосистемы. Нет, дело не только в этом. Особенности ЕЭС сродни особенностям растущего организма. Чем больше энергии циркулирует в ней (а энергии будет, понятно, все больше), тем крупней требуются артерии. Буквально несколько лет назад советских энергетиков удовлетворяли линии напряжением 500 тысяч вольт (от напряжения зависит пропускная способность). Сегодня эти каналы узки, пропускать по ним на запад энергию, скажем, сибирских гигантов так же трудно, как сердцу качать кровь по зажатым артериям. Теперь, как это записано в Директивах пятилетки, будут вступать в строй линии напряжением 750 тысяч и 1150 тысяч вольт для переменного тока и 1 миллион 500 тысяч вольт для постоянного.
И не видно предела перестройки все время растущего организма ЕЭС.
Пожалуй, на этом можно закончить справку о Единой энергетической системе Советского Союза и перейти к главе, для которой уместно немного выспреннее, но отвечающее сути название — зеркало нашей жизни.
Мозг ЕЭС — это ее Центральное диспетчерское управление. Не очень большой, тихий зал. Всю стену заняла схема ЕЭС. Стоят пульты управления, в профиль своими очертаниями похожие на крылья самолетов. Естественно, мигают лампочки диспетчерской связи. Вот отсюда люди и управляют ими же созданной махиной, простершейся на внушительную часть Европейского континента. Здесь и следят за распределением тех мегаватт энергии, что плавят сталь, режут металл, движут поезда, штампуют детские игрушки.
Мы просыпаемся серым рассветным утром, хлопаем по будильнику, зевая, зажигаем свет, умываемся, завтракаем, спешим на работу, и кое-какие эти наши обыденные поступки, миллионократно повторенные в других квартирах, тут же фиксируются взлетающим графиком расхода энергии. И то, как мы включаем станки, и то, как мы уходим на обеденный перерыв, и то, как мы штурмуем электрички, и то, как, сев в кресло, смотрим телевизор, — тоже отражается в растущей или опадающей кривой потребления электроэнергии.
Она же свидетельствует, что впечатления от ночного города, когда улицы пусты, в окнах темь, везде тишина и сон, — что эти впечатления обманчивы. Ибо в те самые часы, когда все вроде бы замерло, расход энергии падает по сравнению с максимумом всего на четверть. Это немало — это 20 миллионов киловатт сброса (план ГОЭЛРО был рассчитан на 2 миллиона), но это всего только четверть. И ночью кипит работа, да еще какая!
Здесь, в Центральном диспетчерском управлении, можно видеть, как с востока на запад катится рассвет. Сначала вспыхивают огни и пробуждается транспорт Урала — там к заводским, воротам идет утренняя смена. В эти часы волжские ГЭС, например, посылают свою энергию на восток. Но вот час «пик» переместился к Москве, и волжские гиганты поворачиваются лицом к западу. Так весь день перемещаются потоки энергии.
Графики дней похожи друг на друга и все же неповторимы, как сама жизнь. В будни картина одна, в дни отдыха — другая. В Прибалтике, особенно летом, вечерний «пик» растет медленно — там белые ночи, не к чему жечь электричество; на юге он взмывает как стартующая ракета — там быстро падает ночь. География...
А бывают и внезапные искажения. Синоптики дают прогноз: «На территорию европейской части СССР вторглись холодные массы арктического воздуха...» «Так, так, — говорят энергетики. — Включатся, значит, отопительные приборы, придется маневрировать мощностями...» А имеет ли отношение к работе диспетчеров ЕЭС чемпионат по хоккею где-нибудь в Берне? Самое непосредственное, ибо за полночь светятся экраны телевизоров, чего обычно не бывает, и на графике это сказывается.
Сказывается и ритмичность работы предприятий страны. На Центральной диспетчерской детали, конечно, неразличимы. А вот на местных пультах, следящих за энергорежимом районов или небольших городов, — там даже отдельные предприятия как под увеличительным стеклом. Можно, пожалуй, сразу заметить даже такую мелочь — много ли там сегодня устраивают перекуров. И о структуре свободного времени жителей, их вкусах, привычках пульт тоже многое может порассказать, — как это социологи до сих пор не учуяли!
Но все это внешнее. Производство электроэнергии — особое производство. Здесь нет складов: энергия производится и в то же мгновение — не секунду, а именно мгновение! — потребляется. Связь куда более быстрая, чем между работой сердца и всех других органов тела. Чуть больше энергии — чуть меньше, чуть больше — чуть меньше... Система дышит.
Слежение за этим ритмом «дыхания» вне заботы диспетчеров. Система так отрегулирована, что все микроколебания учитываются автоматически. Чуть больше расход электричества — чуть сильней напряглись мышцы электростанций — вот так, грубо говоря. Вообще Система требует прямо-таки фантастической синхронизации: валы генераторов во всех взаимосвязанных частях Системы должны не только делать равнозначное число оборотов в минуту, но и в каждое мгновение иметь одинаковый угол поворота.
Все же, несмотря на это, а скорей именно поэтому, она требует безукоризненного управления. Диспетчеры должны заранее и точно предвидеть, где и сколько завтра потребуется энергии (вот почему приходится интересоваться даже программой международных чемпионатов). Требуемую на завтра энергию надо «разбросать» по электростанциям, а их в Системе порядка 600. Да не как-нибудь, а оптимально. На разных станциях разная стоимость энергии, одни линии передачи «съедают» энергии больше, другие меньше, опять же, допустим, Конаковская ГРЭС предупредила, что ей надо поставить на осмотр блок, а это сотни тысяч киловатт, значит, как-то надо нагрузить соседей, да еще помнить о резерве...
Резерв — он сам по себе сложнейшее уравнение. Простаивающие агрегаты — это потери, такой резерв дорого стоит. Вообще лучше, если бы резерва... не было. Но нельзя. Никакая самая современная техника не застрахована от аварий. Да и, кроме того, выгодней, если расходуется энергия наиболее «дешевых» агрегатов, а запас мощности пусть остается у «дорогих», — вот он и будет в резерве.
На деле все, конечно, гораздо сложней, но и так уж ясно, чего стоит будничная работа по управлению Системой. Каждый день надо составлять оптимальные графики режима для каждой из 600 электростанций. Тут человек просто не может справиться без вычислительных машин. Не может, хоть посади за расчеты все население страны. На примере ЕЭС можно доказывать неизбежность автоматизации и кибернетизации управления. Не просто выгоду или удобство, а неизбежность.
Кстати сказать, оптимизация работы ЕЭС экономит в год примерно 3 миллиона киловатт — столько, сколько осиливала вся страна в 1930 году. С подключением Сибири н северного Казахстана счет пойдет уже, видимо, под десяток миллионов киловатт.
Итак, режим работы рассчитан и выполняется. Тихо и внешне спокойно в диспетчерском зале; все обеспечено, все предусмотрено, во всех звеньях люди и автоматика делают все как надо.
Непосвященный не подозревает, каким нервным напряжением заполнена каждая минута в этом тихом зале. Напряжением ожидания и мгновенной готовности отозваться на непредвиденное.
Ибо всякое может случиться. Через месяц, через год. Завтра. Сейчас. И вот тут у диспетчера иной раз остаются секунды, чтобы принять единственно верное решение. Самому, потому что советоваться некогда. И после того, как свое слово сказала автоматика (процессы в электрических сетях развиваются мгновенно, а реакция человека медлительна, поэтому в экстренных случаях сначала все делает автоматика). Вот тут и начинается
Спор о «незримых роботах»
— Многое меня поражает в облике энергетики...
— Даже вас? — я с удивлением посмотрел на заместителя начальника диспетчерской службы Вилетария Николаевича Михайлова.
— Даже меня. Скажем, полукилометровый машинный зал какой-нибудь из волжских ГЭС — это, знаете ли...
— А приходилось ли вам сталкиваться с непредвиденным поведением вашей техники?
— Да как сказать... Помню, испытывали мы линию Куйбышевская ГЭС — Москва. Напряжение — 400 тысяч вольт. Сейчас это, конечно, что, а тогда... Не было в мире такой линии. Наука дала хорошее обоснование, и все равно оставалась крохотная неясность, маленькая вероятность, что в линии произойдет такой скачок напряжения, что полетят трансформаторы. Представляете? Не оставалось другого способа проверить, как нагрузить линию. Никакого. И вот мы стали ее загружать. Ничего, не подвела наука...
— Ясно. Это примерно как при испытании нового самолета, вообще любой новой техники. Но я о другом. Вас не пугала сама Система?
— Не понимаю.
...9 ноября 1965 года северо-восточный штатам США и смежным районам Канады не грозили землетрясения, ураганы и прочие природные катастрофы. Тем не менее катастрофа разразилась.
В 17 часов 16 минут 11 секунд на одной из линий участка энергосистемы Кэнюз ток превысил критическое значение. В то же мгновение. реле отключило линию (вылетели пробки!). Ток от энергоцентра устремился по четырем соседним линиям, которые через 2,7 секунды тоже отключились из-за перегрузки. Энергия ринулась по еще действующим магистралям к Нью-Йорку и в Канаду. Тотчас нарушилась синхронность генераторов, линии стали отключаться одна за другой, система начала разваливаться, как карточный домик.
А человек еще ничего не предпринимал, не мог предпринять. Первые 2 минуты 19 секунд действовала только автоматика! Но и запоздавшее вмешательство диспетчеров ничего уже не в силах было остановить. К 17 часам 28 минутам задохнулись электростанции, разорвались связи, система развалилась. Территория с населением в 30 миллионов человек лишилась энергии. Более 600 тысяч человек оказались запертыми в метро. Около 800 больниц остались без света. Замерли лифты в высотных бильдингах Нью-Йорка, замерли газовые насосы, прекратил работу водопровод, была парализована связь. Наступило «великое затмение», которое длилось до утра.
Много поздней некоторые американские газеты писали, что специалисты якобы так и не сумели разобраться в причинах катастрофы. Кое-кто даже объявил виновником катастрофы... «летающие тарелки»!
Но вот недавно в русском переводе вышла книга специалиста по электронике А. Коута «В поисках роботов». Там я нашел вполне научное объяснение причин «великого затмения». Зловещее, надо сказать, объяснение...
А. Коут, подкрепляя свою точку зрения мнением ряда других ученых, пишет, что в ходе развития систем «образуется сложный организм, который можно уподоблять живому существу — в том отношении, что он воспринимает входящие сигналы из окружающего пространства и реагирует на них не всегда предсказуемым образом». Такое псевдосущество А. Коут назвал «незримым роботом». И добавил: «Норберт Винер как-то высказал опасение, что в один прекрасный день машины возьмут верх над человеком. Нам кажется, что он имел в виду как раз нечто вроде «незримого робота».
По мнению ученого, именно «незримый робот» своим непредусмотренным поведением развалил энергосистему Кэнюз. «Созданный человеком (выделено автором) и для человека, он, очевидно, не был человеком в этот период своего существования». Глава о «великом затмении» заканчивается призывом: «Остерегайтесь роботов, которых нельзя увидеть!»
И В. Н. Михайлов и член коллегии Министерства энергетики и электрификации СССР К. С. Сторожук, когда я познакомил их с теорией А. Коута, немало удивились.
— Не было и нет тут никакой загадки! — воскликнул Константин Сергеевич. — Ни для американских, ни для наших специалистов! Тут все настолько ясно, что... — он махнул рукой. — Возможность аварии полностью, к сожалению, исключить нельзя. Но не дать аварии перерасти в катастрофу можно и должно. А у американцев произошло вот что. Их Кэнюз — это конгломерат частных энергетических владений, где каждый в известной мере сам себе хозяин. Верно, что на аварию сначала реагируют автоматы — человек тут физически не может поспеть. Автоматы здесь выполняют роль пожарных. Теперь представьте себе, что пожарные машины действуют несогласованно, плоха координация и не все повинуются командам. Примерно тот самый случай. Если в какой-нибудь «клеточке» системы происходит серьезная авария, то очаг надо отсечь, изолировать, чтобы лавина не пошла дальше. И на это автоматика должна быть рассчитана. Изредка возникает и такая ситуация, когда надо отключить одного потребителя из ста ради спасения остальных девяноста девяти. И на это автоматика тоже должна быть настроена. Отсечь «клеточку» системы, отключить кое-кого из потребителей худо, конечно, но не смертельно. Пораженный участок быстро оправится, если уцелела система, да и среди потребителей немало таких, для которых временное отключение отнюдь не катастрофа. Ничего этого у американцев толком не было предусмотрено. В частности, отсутствовала такая системная защита, которая тут же, без участия человека, изолировала бы очаг поражения. Кроме того, ни одна компания не хотела отключать «своего» потребителя, потому что именно ей пришлось бы платить неустойку. В результате «сели» все. В сущности, азбучный пример несоответствия уровня производства частной собственности. Знаете, ведь американские энергетические компании «садились» и после «великого затмения», правда, не так сильно, кое-какие меры они все же приняли. Вот англичане и французы национализировали энергетику, а куда деваться? Американцы медлят, их специалисты и к нам ездили перенимать опыт системной защиты; думают за счет технических усовершенствований справиться. Не знаю, не знаю...
Вот так на моих глазах испарился «незримый робот». Ну и хватит об этом. Пора перейти разговору о том, как текут
Черные и бесцветные реки
Любопытно, что почти одновременно с ЕЭС начала складываться и другая мощная система — система газопроводов (отчасти и нефтепроводов). Газ и нефть не целиком находятся в сфере энергетики, хотя, с другой стороны,— как бы это поделикатней сказать? — давно провозглашенный «век электричества» еще не вполне наступил. Да, да, существование нашей цивилизации все еще поддерживает — о, конечно, весьма модернизированный! — потомок пещерного костра. Цифры статистики говорят, что только четверть всей производимой энергии потребляется в форме электричества (для СССР, как и для других развитых стран, этот показатель, понятно, выше). Остальное падает на долю тепловой энергии, в балансе которой газ и нефть стремительно теснят традиционный уголь.
И текут под землей созданные человеком реки темной нефти и бесцветного газа. Их протяженность теперь тоже сопоставима с протяженностью крупнейших водных артерий земного шара. И сравнение не в пользу рек. От приволжского города Туймазы на восток нефть может течь до Иркутска, на запад по нефтепроводу «Дружба» — до Берлина. Общее расстояние — порядка 10 тысяч километров. Длина величайших рек мира — Нила и Амазонки — соответственно 6671 и 6500 километров.
Объемы тоже сопоставимы. Волга в год переносит примерно 200 миллиардов кубометров воды, а газа должно добываться к концу пятилетки 300—320 миллиардов кубометров, и большая его часть пойдет по трубопроводам. Так что, кроме обычных рек, на земле теперь есть «реки» искусственные, подземные. Существенная поправка к естественной географии, особенно если учесть, что за новую пятилетку должно быть проложено еще 30 тысяч километров одних только газовых магистралей.
Нефтепроводы, строго говоря, системы не образуют, так как потребляется не сама нефть, а ее продукты, и связь здесь скорей линейная: промысел — нефтеперерабатывающий завод. Иное дело газ. Схема его потребления схожа со схемой потребления электричества: центр — артерии — бесчисленные капилляры, идущие к заводам, тепловым станциям, квартирам. Это уже нечто вроде разветвленной кровеносной системы. Именно системы. Потому и в Директивах записано: «Продолжить работы по созданию единой системы газоснабжения страны». Значит, кроме ЕЭС, складывается еще и ЕГС... Поистине наступает время Больших Систем.
Закономерность та же, что и в развитии электрических сетей. Есть Система — есть надежность; нет ее — район, город привязан к источнику одной линией, авария на ней грозит отключением всему району. А когда трубопроводы подходят не с одной стороны, а с двух, трех, то тут уж и речи быть не может о катастрофе.
Тем более газ не электричество, его можно аккумулировать, создавая искусственные «месторождения» там, где нужно. Иногда, впрочем, это слово надо понимать буквально. Было естественное газовое месторождение, оттуда все взяли, но оно лежит поблизости от центра потребления, и у месторождения начинается новая парадоксальная жизнь. Месторождение создают заново, закачивая туда газ, подаваемый с расстояния порой нескольких тысяч километров. Оно служит теперь аккумулятором, резервом, который тратится при скачке потребления. Такие резервные месторождения создаются, конечно, и там, где природой они не были «предусмотрены». До сих пор геология только разрабатывала месторождения, теперь она их еще и строит.
Ведь и то сказать, природные кладовые располагаются далеко не всегда так, как хотелось бы. Чем ближе к 80-м годам, тем выше зависимость европейской части СССР от дальних источников топливного и энергетического сырья, ибо собственных ее ресурсов не хватает. Возникает задача — посредством энерголиний, трубопроводов перебрасывать все большие массы энергии или энергетического сырья из Сибири и Средней Азии в Европу. Межконтинентальные переброски миллионов, миллиардов тонн, кубометров и киловатт-часов. Вот это существенная черта экономической географии нашей страны, которая со временем будет проявляться все резче.
Потому и удлиняются на тысячи километров энергетические реки, потому и множится, разветвляется, сращивается их сеть, образуя все более и более сложные системы.
И как в электроэнергетике рост требует все более мощных, высоковольтных артерий, так и в газовой системе увеличивается диаметр труб, напор течения. Для минувших лет был достаточен 1000—1200-миллиметровый диаметр и давление 56 атмосфер, для ближайших лет эти артерии узки — нужны трубы 1420-миллиметрового диаметра и 75-атмосферные давления. Потом и этого окажется мало. Техносфера прорастает все более разнообразными, крупными, разветвленными и сложными системами.
Между прочим, сходно эволюционировала и прогрессирующая ветвь жизни. Одноклеточные организмы становились многоклеточными, усложнялась, специализировалась их структура, совершенствовались и тоже усложнялись кровеносные, нервные и прочие системы. Только технику заставляет эволюционировать разум, а это, конечно, принципиальное отличие.
Нынешние трассы газо- и нефтепроводов словно прорублены мечом. Тайга, реки, болота, пустыни, проливы, горы — трасса режет их по прямой. Все менее она избегает препятствий, виляет в сторону, потому что убывает число неодолимых, непосильных для техники преград. Пустынные бури, когда в двух шагах не видно ни зги, а трасса прокладывается; сибирские морозы, когда лопается сталь, а трасса все равно прокладывается. Разгул стихии означает задержку, простой, не более. Есть что-то символическое в победной прямолинейности трасс.
Но есть и другая сторона. Едва очутившись в теле природы, искусственные артерии тут же подвергаются действию отторгающих сил. Что может быть невинней и удобней сухого чистого песка пустынь? Какое ложе может быть лучше для металлического ствола трубопровода? Но стоит пролиться дождю, и неподвижные ранее соли, а их в пустыне немало, бросаются в коррозионную атаку. Достаточно маленькой слабинки, небрежности в изоляции, в электрозащите магистрали, как уже проеден металл, газ вырывается, образуя взрывчатую смесь, и хватит искры, чтобы на этом месте в мгновение ока возник зияющий кратер.
У биологов есть термин «тканевая несовместимость»: он тут уместен.
Чем крупней Система, тем, как правило, она выгодней. И тем больше она требует забот. Может быть, со временем это противоречие сгладится, искусственные образования войдут с природой в гармоничный симбиоз, ибо такое единство — благо. Но это будущее, о котором стоит сказать
Еще несколько слов
Научно-техническая революция меняет всю основу материального производства. Природные материалы вытесняются искусственными, на смену механическим станкам приходят кибернетические автоматы, атом теснит уголь, нефть, газ и текучую силу воды, и с его распространением, как отметил академик А. П. Александров, «дамоклов меч топливной недостаточности, который уже в сравнительно недалеком будущем мог бы представить угрозу развитию материальной культуры, убран на практически неограниченное время».
Становление разнообразных систем тоже, очевидно, можно считать одним из признаков углубления научно-технической революции. Замечание в сторону: человеку XVII века до нашей эры облик XVII века нашей эры показался бы знакомым; а вот наши дни привели бы в замешательство, пожалуй, и Жюля Верна. А темпы все нарастают. Энергетиков уже не потрясает пока еще научно-фантастический проект таких космических станций, которые улавливали бы солнечную энергию и волновым лучом посылали ее на Землю. Земная энергетика станет со временем земно-космической — такое допущение не идет вразрез с направленностью прогресса.
Недолговечен и сам теперешний облик энергетических систем. Трубопроводы, возможно, продержатся, а вот мачты высоковольтных линий скорей всего станут анахронизмом еще до наступления 2000 года. Ибо воздуху все трудней будет держать «в берегах» беспредельно растущий вольтаж энергии, да и потери при такой транспортировке не слишком устраивают инженеров. Пока, правда, трудно сказать, как будет выглядеть замена: потекут ли энергетические реки по волноводам, сверхпроводящим сердечникам или переброска осуществится по каким-нибудь лучам; фронт опытов широк, способов немало, какой победит — неизвестно. Так или иначе, энергетический пейзаж изменится. И вряд ли он будет привычней теперешнего. Зерно перемен зреет...
Две мысли странным образом перекликаются во времени. Архимед говорил, что для того, чтобы перевернуть Землю, нужны точка опоры и хороший рычаг. Тысячелетия спустя Маркс заметил, что «царствование его величества — пара, перевернувшего мир в прошлом столетии, окончилось; на его место станет неизмеримо более революционная сила — электрическая искра...».
Энергосистема и заключенная в ней мощь — это тот архимедов рычаг, который создается и нынешней девятой пятилеткой.
Полярники над зелеными долинами
К концу лета, в августе, ледник оживает. Розовеют горы — пурпурные пятна, колонии микроскопических водорослей расползаются по снегу, ледниковые черви выползают погреться на подсохшие камни морены, сурки, сложив на груди лапки, разглядывают ворон, что суетятся над ручьями. Иногда сюда, на четырехкилометровую высоту, забредают лисы и снежные барсы.
Потом приходит осень. Погода, ненадежная и летом, становится злой и сварливой. А потом приходят морозы и снежные бури. Постепенно все живое уходит вниз, к лесу, к долинам. Улетают птицы. В стужу здесь, у самого неба, им жить невозможно. Зимовать на леднике Абрамова в Алайских горах остаются только люди. Десять сотрудников гляциологической станции, старшему из которых немногим больше тридцати, младшему — двадцать.
...Под Новый год снизу, с Большой земли, обещали прислать вертолет. Он должен был закинуть на научную станцию продовольствие, почту, новогоднюю елку. Несколько дней подряд летчик разогревал мотор, но метеорологи были неумолимы: лететь нельзя. Тогда начальник станции Борис Кислов и аэролог Мясников встали на лыжи и ушли к лесу, за тридцать километров от станции...
Сверху, с гляциологической станции, в хорошую погоду видна долина, над головой, высоко, пролетают иногда пассажирские лайнеры. Гляциологи живут в самом центре оживленного мира, отделены от него лишь несколькими километрами горных склонов.
...Но однажды прилетел из Ташкента на станцию один исследователь сверить таблицы. Собирался поработать часок. Эвакуировали его через месяц.
Недаром домики станции, оборудование, даже трактор (тоже, как и все здесь, заброшенный на ледник вертолетом) такие же, как у полярников. И основал станцию известный полярный исследователь гляциолог Ноздрюхин. И эта станция дрейфует, как и любая полярная, вместе со льдом — каждый год ее необходимо переставлять на 50—60 метров. На станции есть весь набор и других арктических атрибутов — морозы, пурга, ненадежный, располосованный трещинами лед. Нет только белых медведей — они бы тут не выжили. Да еще высота, на которой трудно передвигаться, и гости, непривычные к жизни в высокогорье, не спят ночами и устают, сделав несколько десятков шагов; грозы, когда с остроконечных предметов с шипением стекают светящиеся голубым пламенем электрические разряды; электрические бури, когда холодные синеватые искры высвечивают радиомачту станции, искрятся бороды сотрудников экспедиции, а с поднятой вверх руки начинают стекать голубые искры.
Поделиться книгой: