Помоги проекту - поделись книгой:
По женевским адресам Ленина
Это был период, когда под руководством В. И. Ленина закладывались организационные основы партии большевиков — пролетарской партии нового типа.
«Мы сидели по своим углам, изучали документы, готовились к докладам, строили свою новую организацию... Вдруг звонок. Входит Владимир Ильич, оживленный, веселый.
— Что это мы все сидим за книгами угрюмые серьезные? Смотрите, какое веселье на улицах!.. Смех, шутки, пляски... Идемте гулять!.. Все важные вопросы отложим до завтра...
Нам так было приятно видеть Владимира Ильича таким веселым, бодрым... Мы шумной толпой вышли на улицу... зашли к товарищам, всех увлекая с собой на улицу. Шуму и смеху не было конца, и Владимир Ильич — впереди всех... Серпантин летел от нас во все стороны… Надо было видеть, с какой неподдельной радостью, с каким огромным увлечением и заражавшим всех подъемом веселился Владимир Ильич... На другой день по нашей русской колонии разнеслась весть о том, как большевики с самим Лениным во главе веселились на улице...»
Этот эпизод, о котором пишет в своих воспоминаниях В. Д. Бонч-Бруевич, относится к декабрю 1903 года и связан с традиционным праздником женевцев — «Эскаладой». Вот уже более трех столетий ежегодно 12 декабря в Женеве устраиваются большие празднества, посвященные победе над войсками герцога Савойского, который в 1602 году попытался покорить этот вольнолюбивый город. В этот день чинную, спокойную Женеву не узнать: на улицах не протолкнешься. Народные гулянья, карнавалы, пантомимы, разыгрываемые на площадях Старого города, герольды в средневековых одеждах, озаряемые колеблющимися отсветами факелов, — все напоминает о давних подвигах женевцев. Прилавки кондитерских и булочных ломятся от шоколадных и бисквитных горшочков, ибо, по преданию, некая женщина выплеснула ночью из горшочка кипяток в окно как раз тогда, когда под ним крались вражеские солдаты. Один из них закричал, савойцев обнаружили, поднялась тревога — и нападение было отбито. Так горшочки стали символом победы.
Женева... В характере этого города, оседлавшего своими мостами Рону и Арву, охватившего в широкие объятия красивейшее озеро (кстати, в Швейцарии оно зовется вовсе не Женевским, а озером Леман — ведь на него с равным правом претендуют еще три кантона этой страны), — в характере этого города есть одна своеобразная черта: с самых давних времен он был прибежищем изгнанникам. Кого только не повидали его старинные улицы, кто только не находил приют под черепичными крышами его домов! Итальянские протестанты и французские гугеноты, аристократы, бежавшие от трибуналов Парижской коммуны, и коммунары, спасавшиеся от террора версальцев. Не миновали Женеву и русские революционеры, скрывавшиеся от преследования царского самодержавия. Более двух лет издавали здесь «Колокол» Герцен и Огарев. Здесь вели жаркие споры народовольцы; хранит Женева память и об основателе первой марксистской группы в России Плеханове.
На левом берегу Роны, в самом центре швейцарской столицы, высится средневековая башня Молар, служившая некогда городскими воротами. Муниципалитет, чтобы подчеркнуть своеобразие Женевы, решил установить на древнем камне барельеф: женщина, одной рукой опирающаяся на герб города, другую протягивает мужчине. Над барельефом высечено: «Женева — город изгнанников». Гид, приведший вас к башне Молар, непременно объяснит, что в образе женщины скульптор Поль Бо изобразил саму Женеву, а в образе мужчины — Ленина, самого выдающегося из побывавших в этом городе людей. Действительно, в профиле, в лепке огромного лба, клинышке бороды можно угадать ленинские черты. Барельеф этот был высечен в 1921 году, еще при жизни Ленина.
Впервые Владимир Ильич приехал в Женеву в мае 1895 года, чтобы установить связи с группой «Освобождение труда», поближе ознакомиться с рабочим движением в Западной Европе. Тогда он первый раз встретился с Плехановым. Затем Ленин побывал в Женеве в 1900 году, приезжал и выступил с рефератом в 1902-м, находился в эмиграции в 1903—1905 годах и снова — в 1908-м. В общей сложности Ленин провел в Женеве почти четыре года. Десятки адресов этого далекого от России города неразрывно связаны с историей русской революции...
Рона кажется спокойной, недвижной. На зеркальной глади ее белые льдинки — лебеди, у набережных — частокол мачт. В Рону глядятся уверенные в своей импозантной внешности монументальные здания бесчисленных банков, кокетливые лепные фасады отелей и молодцеватые дюралево-пластиковые оффисы.
Над домами, над деревьями из любой точки города виден белый факел фонтана. Этот фонтан, бросающий полтонны воды в секунду на высоту в сто тридцать метров, — достопримечательность Женевы XX века. Его видно действительно отовсюду — даже из лабиринта улочек Старого города, который тянется от Роны до другой реки — Арвы, пенистой, шумной, несущей свои мутные воды по порогам, выбрасывающей на отмели гальку. Продравшись сквозь кустарник, можно спуститься к воде, отыскать омут и забросить удочку... Улицы по берегам Арвы с давних пор — рабочий район. Сюда, к одному из мостов, выходит и улица Каруж.
«В Женеве большевистский центр гнездился на углу знаменитой, населенной русскими эмигрантами Каружки... и набережной реки Арвы. Тут помещалась редакция «Вперед», экспедиция, большевистская столовка Лепешинских...» — вспоминала Надежда Константиновна Крупская.
Минуло без малого семь десятилетий, а все здесь как и прежде. Если идти от Арвы к центру, то по правую руку увидишь массивный дом, над подъездом которого врезана в камень цифра 93. Как раз сюда нужно было войти, чтобы оказаться в гостеприимной столовой «Олиных» — Лепешинских, служившей и местом собраний партийного клуба большевиков. В этом же здании размещались «Издательство социал-демократической партийной литературы В. Бонч-Бруевича и Н. Ленина», типография, в которой печатались газеты «Вперед» и «Пролетарий». А рядом, в доме № 91, — библиотека и архив РСДРП. Стоит ли говорить, как часто бывал здесь Владимир Ильич.
Жил он в то время, в 1904—1905 годах, тут же рядом с Каружкой, на улице Давид Дюфур, 3. Старая большевичка Лидия Алексеевна Фотиева, не раз посещавшая квартиру Ленина, вспоминает о тех днях: «В скромной квартире из двух комнат (каждая в одно окно) и кухни жили Владимир Ильич, Надежда Константиновна и ее мать Елизавета Васильевна, очень симпатичная старушка... Быт семьи Владимира Ильича был самый скромный... В одной комнате жили Надежда Константиновна с матерью, в другой — Владимир Ильич. Обставлены обе комнаты были очень скромно, как квартира простого рабочего. В комнате Владимира Ильича стояли железная кровать с мочальным матрацем, небольшой стол и два или три стула. Здесь Владимир Ильич принимал товарищей, приезжавших из России, беседовал с ними, а работал он в общественной библиотеке...»
Общественная библиотека — неподалеку, на узкой Гранд-рю — Большой улице. За аркой ворот в глубине двора по сей день находится «Общество любителей чтения». В этом обществе Ленин состоял в 1904—1905 годах, а затем в 1908-м, когда вновь приехал в Женеву в начале своей второй эмиграции.
«Служащий «Общества любителей чтения», — пишет Надежда Константиновна, — был свидетелем того, как раненько каждое утро приходил русский революционер в подвернутых от грязи на швейцарский манер дешевеньких брюках, которые он забывал отвернуть, брал оставленную со вчерашнего дня книгу о баррикадной борьбе, о технике наступления, садился на привычное место к столику у окна, приглаживал привычным жестом жидкие волосы на лысой голове и погружался в чтение. Иногда только вставал, чтобы взять с полки большой словарь и отыскать там объяснение незнакомого термина, а потом ходил все взад и вперед и, сев к столу, что-то быстро, сосредоточенно писал мелким почерком на четвертушках бумаги...» О некоторых интересных деталях, относящихся к этому периоду жизни Ленина, рассказал ученый-библиотекарь Жак Пико, сопровождавший нас по залам «Общества»:
— Это самая старая, самая богатая и, убежден, самая удобная библиотека Женевы. «Общество любителей чтения» создал в начале прошлого века знаменитый ботаник Кандоль. Мы входим в зал комитета «Общества».
— Тринадцатого декабря 1904 года в этом зале председатель объявил кандидатуру мсье Владимира Ульянова, желающего вступить в «Общество», — продолжал ученый-библиотекарь. — Это было в шесть часов вечера. Чтобы стать членом «Общества», нужно иметь двух поручителей. Вот, сохранилось заявление мсье Ульянова. На нем, как видите, рекомендации Поля Бирюкова, биографа Льва Толстого, и женевского профессора Армана Рюссо. В ту пору, когда Ульянов-Ленин был принят в «Общество», членами его состояли мои дед и прадед, профессора университета. Они тоже голосовали за кандидатуру русского революционера.
Жак Пико приносит внушительный альбом.
— С момента создания «Общества» ведется этот альбом знаменитых его членов.
Пико открывает его и показывает фотографию Владимира Ильича, занимающую всю страницу.
— Ежегодно составляются доклады о деятельности «Общества». В докладе за 1905 год вы можете видеть на странице тридцать третьей в списке членов «Общества»: «Oulianoff Vladimir».
Библиотекарь приглашает нас в зал истории.
— Особенно часто мсье Ульянов обращался к этой богатой коллекции книг по истории Франции и Парижской коммуны, — плавно проводит рукой Пико, показывая на тесно заставленные тиснеными переплетами полки, поднимающиеся к самому потолку. — В этом зале все сохранилось точно таким, как было тогда. И книги стоят на тех же местах. Некоторые, с пометками мсье Ульянова, мы храним особо и никому не выдаем. Только показываем. Из собственных рук.
Так же, как полстолетия назад, струится рассеянный верхний свет, так же поскрипывают вытертые половицы. Да и воздух, особенный, настоянный на старой бумаге, коже и клее, такой же, как и прежде. Именно здесь, в академической тишине женевского «Общества любителей чтения», Владимир Ильич готовил злободневные, боевые статьи, адресованные российскому пролетариату...
Надежда Константиновна, вспоминая о том периоде работы Ленина, отмечала:
«Ильич не только перечитал и самым тщательным образом проштудировал, продумал все, что писали Маркс и Энгельс о революции и восстании, — он прочел немало книг и по военному искусству, обдумывая со всех сторон технику вооруженного восстания, организацию его. Он занимался этим делом гораздо больше, чем это знают, и его разговоры об ударных группах во время партизанской войны, «о пятках и десятках» были не болтовней профана, а обдуманным всесторонне планом...»
В «Обществе любителей чтения» библиотекарь Пико показал нам и толстый том мемуаров видного деятеля Парижской коммуны Клюзэрэ, и «Записки» декабриста И. Д. Якушкина, изданные на русском языке в «Вольной русской типографии» в Лондоне, и другие книги, хранящие пометки Ленина. Сбережена и читательская карточка, заполненная Владимиром Ильичем в феврале 1908 года. А 14 декабря того же года, уезжая в Париж, Ленин написал председателю «Общества»: «Разрешите мне, г-н председатель, поблагодарить в Вашем лице «Общество любителей чтения», которое оказало мне столько услуг благодаря своей великолепной организации и работе...»
В библиотеку Ленин обычно ездил на велосипеде. А иногда, отрываясь на час-другой от работы, на велосипеде же совершал недалекие прогулки по окрестностям Женевы. Один из близких помощников Ленина в период эмиграции — Вячеслав Алексеевич Карпинский — рассказывал автору этого очерка:
— Близ Женевы, в трех-четырех километрах, находится гора Салев. Владимир Ильич ездил на велосипеде к этой горе. Однажды я, тоже любитель велосипеда, встретил его на прогулке. Поехали вместе. Я предложил съездить куда-нибудь подальше. Например, посмотреть интереснейшее явление природы — «пропажу Роны». Он согласился, и мы как-то поехали. Удалились от города на несколько километров — и вот вдоль берегов Роны начинают появляться в воде огромные камни. Все больше и больше камней и все дальше от берега. Река как бы мелеет, вся загромождается камнями. И вот уже нет Роны, она вся ушла в землю. «Действительно, — воскликнул Владимир Ильич, — пропала Рона!» Мы поехали дальше — и через некоторое время увидели, как там и сям стала появляться вода меж камнями, и постепенно могучая Рона снова вступила в свои берега...
Естественно, возникло желание побывать в тех местах, которые открывались взору Ленина во время его прогулок по окрестностям, увидеть хотя бы ту же «пропажу Роны». Однако наш добровольный гид Инна Дьякова смущенно сказала:
— Мы слышали об этом, но, видите ли, дело в том, что Рона уходит под землю... уже на территории Франции.
Таким образом, Владимир Ильич вместе с Карпинским оказались во время описанной прогулки на велосипедах невольными «нарушителями границы». Попасть в такое положение, впрочем, здесь не мудрено и по сей день. От центра Женевы до границы не более двух часов ходьбы, а на троллейбусе можно доехать до сопредельного государства за каких-то двадцать минут: конечная остановка троллейбуса — во французской деревеньке...
Впрочем, далеко не столь уж мирной и гостеприимной была Женева — «город изгнанников» для «этих беспокойных русских», боровшихся с самодержавием.
В одном из писем Ленина Карпинскому есть такие строки:
«Есть все основания ждать, что швейцарская полиция и военные власти (по первому жесту послов русского или французского и т. п.) учинят военный суд или высылку за нарушение нейтралитета и т. п. Посему не пишите прямо в письмах ничего. Если надо что-либо сообщить, пишите химией (Знак химии — подчеркнутая дата в письме.)...»
Письмо датировано октябрем 1914 года, то есть временем, когда уже шла первая мировая война, и речь в нем идет о выпуске большевиками знаменитого манифеста ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия». Но и в мирное время, буквально с первого дня пребывания Ленина в Швейцарии, он и все остальные русские политэмигранты находились под пристальным наблюдением и департамента полиции Российской империи, и местных полицейских властей. Вот любопытный документ — письмо директора департамента полиции А. Лопухина директору департамента юстиции и полиции в Женеве от 6 ноября 1903 года:
«Вследствие письма от 24 октября с. г. за № 28836, имею честь уведомить вас, г. директор, что Владимир Ильин Ульянов, в бытность свою студентом Казанского университета, принимал деятельное участие в студенческих беспорядках, происходивших в 1887 году, за что был уволен из названного учебного заведения. В 1896 году, проживая в Петербурге, Ульянов занимался преступной пропагандой среди местного фабричного населения, был привлечен к ответственности, содержался некоторое время под стражей, а затем выслан под надзор полиции в Восточную Сибирь сроком на 2 года.
По паспорту, выданному псковским губернатором 5 мая 1900 г. за № 34, он выбыл за границу, где вошел в состав действующих за границей русских эмигрантских кружков, причем принял, под псевдонимом Ленина, наиболее видное участие в преступной деятельности русских революционеров.
Принимая во внимание, что названный Ульянов является опытным революционным деятелем, имею честь покорнейше просить вас, г. директор, не позволите ли признать возможным обратить внимание на его деятельность и сношения и в случае проявления им своей преступной деятельности не отказать уведомить меня...»
Ну, а Женева? В таких случаях она умела забывать и о своем традиционном «гостеприимстве», и о прославленной «терпимости». Швейцарская полиция, ее агенты не только «обращали внимание», но перлюстрировали почту, поступавшую на имя Ленина и его товарищей.
Даже в далекой Женеве находившиеся в эмиграции русские социал-демократы каждодневно сталкивались с гигантской машиной царского полицейского сыска. В их среду, выражаясь языком охранки, усиленно «внедрялись» опытнейшие провокаторы. Они следили буквально за каждым шагом революционеров. Вот, к примеру, донесение заведующего заграничной агентурой Гартинга от 9 апреля 1904 года:
«Ленин-Ульянов и его жена едут в деревню на 1 1/2—2 месяца, представителем ЦК в Женеве будет в течение этого времени Мартин Мандельштам. Жена Мандельштама состоит секретарем в Центральной экспедиции, кассиром ЦК и заведующим экспедицией является Бонч-Бруевич». Или донесение от 19 августа того же года: «В дополнение к моей телеграмме 5/18 сего августа... имею честь доложить, что Обухов (кличка одного из опаснейших провокаторов. — В. П.), переговаривавшийся недавно в Женеве с Лениным-Ульяновым и его женою, едет завтра по их поручениям на некоторое время в Россию... Ленин-Ульянов находится все время в Швейцарии и в Россию не ездил в последнее время...» На приведенном документе имеется резолюция директора департамента полиции: «Уже предложено начальнику Моск. охр. отд. командировать двух филеров в Смоленск». Это для встречи провокатора и получения от него из рук в руки сведений о Ленине.
Уже по возвращении в Москву, разбирая в архиве пухлые досье департамента полиции, столкнулся я с этими любопытными документами, которые относятся к годам, проведенным Лениным в Женеве.
Вновь я мысленно прошел по набережной Арвы, свернул на улицу Каруж, а оттуда на улицу Давид Дюфур, 3, где на стене дома установлена мемориальная доска с надписью по-французски: «Владимир Ильич Ульянов-Ленин, основатель Советского государства, жил в этом доме в 1904—1905 годах».
Отсюда, из этого дома, в ноябре 1905 года, получив известие о начавшейся на родине революции, Владимир Ильич, презрев опасности, устремился в Петербург, чтобы принять участие в первом сражении великой битвы.
Выхожу на цель...
1
Безвестная деревушка Щитня на берегу Днепра, приютившая наш полк на длинном пути войны, сохранилась в памяти навсегда.
Много могил осталось на нашем пути от Москвы до Берлина... Мы, живые, вспоминаем по ним свой путь, свято чтя тех, кто отдал жизнь, кто незримо присутствует в нашей борьбе за справедливость, за человеческое счастье. В этом естественная правда человеческой души, нерушимая связь поколений и бессмертие народа, его духа, его жизни.
В Щитне могила Бориса. Борис был моим другом.
...1944 год. Наша армия, как громадное живое существо, замерла у Днепра. Над линией фронта повисла тишина. Но эта тишина обманчива. С наступлением темноты мерным топотом солдатских сапог вздыхают дороги, приглушенно урчат моторы, лязгают танковые траки. Фронт подтягивает резервы, сосредоточивает силы для удара.
А в ночной тишине растворился запах весны, запах полевых цветов.
Полк отдыхает. Но на аэродроме техники готовят самолеты, подвешивают бомбы и набивают патронами металлические звенья пулеметных лент. В землянке КП, под накатом из неошкуренных бревен, выстроились шесть экипажей. Проверенных, опытных, опаленных пороховым дымом и спаянных боевой дружбой. Лейтенанты Обещенко, Зотов, за ними капитан Семаго и капитан Швецов, старший лейтенант Мартынов и лейтенант Шамаев, дальше лейтенанты Казюра и Краснолобов, Таврило и Кисляков и я со своим неизменным штурманом лейтенантом Николаем Пивнем.
Командир полка вполголоса зачитывает боевой приказ. Маршрут, по которому все время ходил Борис Обещенко, на сегодня снят. Сегодня Борис проводит меня к самолету, поможет натянуть лямки парашюта, а сам будет нетерпеливо поглядывать в сторону землянки, где дежурит Тося.
— Ладно уж... Иди. Ждет.
— Угу. Ни пуха... Встречу!
— Поверил. Катись уж... Ромео!
Борис не обижается.
Пришел Обещенко к нам в полк больше года назад вместе с Иваном Казюрой. Оба они окончили истребительное училище, летали на И-15 и на «Чайке», и на первых порах во всем их поведении чувствовалось нескрываемое пренебрежение к нашим «тихоходам» — ПО-2. Как же — летчики-истребители! Но первые полеты на бомбежку показали, что и на «тихоходах» надо уметь воевать. Ночная бомбежка ПО-2 имеет свои особенности и некоторые выгодные стороны. И недаром скромные ПО-2 воевали до победного конца вместе со всей советской авиацией и вписали немало славных страниц в ее историю.
...Сейчас позади опыт сотен боевых вылетов, сотен боев. Между нами искренняя дружба, ненавязчивая, спокойная, постоянная, настоящая мужская дружба, в которой нет места недомолвкам.
Борис проводит ладонью по крылу, и непонятно, кому адресованы его слова — мне или самолету:
— Поскорей возвращайся, старик...
Из-за леса, под всхлипыванье расстроенного баяна доносится обрывок полковой песни:
Взлетишь ты в ночку
темную,
весеннюю,
безлунную...
Я защелкиваю карабин парашюта и переваливаюсь через борт кабины.
— От винта!
— Есть!
Над линией фронта привычный фейерверк — вспышки ракет. Мерцание огоньков выстрелов. Сквозь огненные трассы, сквозь вспышки разрывов зенитных снарядов входим в зону противника, чтобы узнать его тайное из тайных — передвижение и дислокацию войск. Наверное, в эфире и по проводам полевых телефонов врага несутся тревожные сигналы:
— Achtung! Achtung! PO-2 in Luft!
— Внимание! Русские в воздухе!
Наверное, сворачивают на обочины автоколонны, прячутся в укрытия танки. А мы до боли в глазах всматриваемся в очертания знакомых перелесков, в дороги, в деревни.
В редколесье у проселочной дороги виднеются какие-то бесформенные пятна. Вчера их здесь не было.
— Проверим?
Николай перебрасывает на борт турель пулемета. К земле несется голубой пунктир короткой очереди. Пули отскакивают рикошетом от темных предметов.
— Танки! Коля, танки!
— Заходи для фотографирования, — коротко бросает Николай.
Пока я разворачиваю самолет для нового захода, Николай успевает произвести расчеты. Небо полыхает огнями фотобомб. В их ослепительном свете успеваю заметить торчащие из-под наваленных ветвей длинные стволы пушек. Фашисты поняли, что обнаружены, и ощерились огнем зениток. За хвостом, впереди, по сторонам хлопают разрывы.
Мы уклоняемся от выстрелов и идем дальше вдоль намеченного маршрута, не сбросив бомб: рисковать мы не имеем права — добытые сведения дороже одного подбитого или уничтоженного танка.
Опять всматриваемся в черноту ночи.
Поворот, еще поворот — и мы ложимся на обратный курс. Николая беспокоит неиспользованный груз.
— Если ничего не обнаружим, отбомбимся по огневым точкам на переднем крае, поможем пехоте, — успокаиваю я себя.
Наш маршрут проходит недалеко от Бобруйска. Где-то рядом, скрытый темнотой, затаился город на моей земле, город, занятый врагом... Где-то там, на его северной окраине, замер вражеский аэродром, на аэродроме должно быть много бомбардировщиков и истребителей. Этот аэродром нам хорошо известен. Знает о нем и командование. Но до сих пор еще не было приказа об его уничтожении. Поэтому лучше обойти его стороной. Но что там происходит?!
Темнота вдруг раскалывается острыми ножами прожекторов, они шарят по небу. В воздухе вспыхивают осветительные бомбы. Тут же лучи вражеских прожекторов скрещиваются и ведут светлую точку какого-то самолета. Включается вся зенитная оборона аэродрома. Снаряды, кажется, прошивают насквозь светлячок самолета. Решение приходит само собой. Увеличиваю обороты двигателя. Самолет послушно набирает высоту.
— К атаке, Николай!
— Есть!
Фашисты, увлеченные боем, не замечают нашего приближения. Тем лучше!
Одновременно с разрывами наших бомб на земле огонь обрушивается и на нас. Лучи прожекторов режут глаза, слепят, давят... Все внимание приборам! Только бы сохранить ориентировку в пространстве. Иначе конец...
Беспрерывно маневрирую, стараюсь вырваться из гремящего огня, из ослепительного света. Но он повсюду. И вдруг тишина. Остался только свет. Разворачиваю самолет к востоку, но тут вновь проносятся огненные трассы, только теперь они идут не с земли, а откуда-то сверху. Неужели потерял пространственное положение и не заметил, как самолет перевернулся вверх колесами?!
— Справа в хвосте истребитель! — кричит Николай.
Поделиться книгой: