Помоги проекту - поделись книгой:
Солдат — всегда солдат
В сине-желто-зеленую, уже осеннюю тайгу вписываются и не отполированные еще стальные рельсы, и увядающий мох на камнях, и солдатские гимнастерки, и оранжевые защитные каски. Над всем этим — голубое ясное небо. Тишина... И вдруг воздух вдоль железнодорожной насыпи разрывает рев путеукладчика; резким, настойчивым посвистом вкрапливается голос локомотива... Очередные учения начались. Правда, не слышно взрывов, не видно атакующих. Все выглядит очень мирно, если не считать людей в военной форме и мощной, защитного цвета техники. Учения железнодорожных войск, в которых участвуют самые разнообразные подразделения: экскаваторщиков, шоферов, путейцев, других специалистов проходят с одной целью — освоить искусство быстро и надежно прокладывать железнодорожный путь. На войне это чаще всего временные сооружения, необходимые для снабжения линии фронта. На БАМе железнодорожные войска строят магистраль.
...Высятся громады платформ со звеньями рельсов. Вдоль полотна снуют юноши в гимнастерках; на руках — рабочие рукавицы. Поодаль у насыпи в аккуратные пирамиды составлены автоматы. Раздается отнюдь не военное: «Эх!.. Раз-два, взяли!» И многопудовое длиннющее звено рельсов со шпалами, только что снятое путеукладчиком с платформы и спущенное на полотно, чуть сдвинулось с места под единым напором двух десятков рук, вооруженных ломами. В стороне от дружно ухающих широкоплечих ребят замечаю маленького и хрупкого юношу. Он стоит около локомотива. Машинист высунулся из окна кабины и как-то почтительно склонился к нему. Вдруг машинист начал сердито и резко размахивать руками. Но парень оставался невозмутим. Стоит, чуть покачиваясь с носков на пятки. Движение легкое, упругое. Потом внезапно трогается с места и, ловко передвигаясь по осыпающемуся под ногами щебню, идет к остальным солдатам.
— Кто это? — спрашиваю я стоящего рядом со мной незнакомца.
— Кондуктор тепловоза. Евгений Чуприн.
— Кондуктор?..
Евгений Чуприн приблизился, и я смог рассмотреть его вблизи. Правильные тонкие черты лица, темные раскосые глаза; посадка головы гордая, крепкая. Иду навстречу, и сразу знакомимся. Садимся внизу под насыпью на вывороченный камень. Рядом в ямке вода, непривычно розоватого цвета.
— Это от взрывчатки, аммонала,— поясняет новый знакомый.
— Откуда вы родом? — спрашиваю я.
— С Таймыра.
— Ненец?
— Нет, долганин. Из поселка Усть-Авам.
Переспрашиваю, записываю, а потом узнаю, что этот народ, долганы, зовется еще «тиакихи», или «саха», и всего долган в нашей стране около пяти тысяч, язык их близок к якутскому.
— А как попали на БАМ? — задаю вопрос, забыв, что не он сам, а воинская обязанность привела его в Амурский край. Но вместо короткого ответа услышал целую историю с оленями, пургой и путешествиями...
— Повестка пришла в разгар охотничьего сезона,— рассказывает Евгений.— Шел дикий олень. И я был с промысловиками в тундре — после десятилетки стал охотником... Однажды, когда сгружали мясо на ледник, по рации передали, что меня призывают в армию. Встал на лыжи и шестьдесят километров до Яргалака, а там на «Буране» до своего поселка. Стояла уже полярная ночь, но погода была ясная, и напоследок проступило в небе северное сияние. На душе было и тревожно и радостно. Думал почему-то, что обязательно попаду в пограничники, хотел этого. Правда, одной моей мечте тогда не удалось сбыться: не поступил в музыкальное училище в Минусинске. Да вот и пограничником не стал. Направили меня в железнодорожные войска. А я даже не представлял, что такие существуют...
С Таймыра в Ачинск, где должен был получить назначение, Евгений добирался около месяца. Не везло с погодой. В Дудинке из-за пурги просидел две недели. После долгих дорожных мытарств узнал, что служить придется ему в железнодорожных войсках. Евгений взялся за книги. Оказалось, что история этих войск не менее славная и героическая, чем пограничных. Началась она вместе с историей железных дорог в России. Первые военные роты железнодорожников появились в июне 1851 года после окончания строительства дороги Петербург—Москва. Они должны были не только охранять путь, но и поддерживать его в исправном состоянии.
— А чего стоит история ледовой дороги через Байкал во время русско-японской войны, когда прямо по льду прокладывали рельсы! — разговорился Евгений. Чувствовалось, что былое разочарование в своей армейской судьбе у него прошло.— Ну и конечно, вы знаете о строительстве железной дороги во время битвы за Сталинград. Кстати, рельсы для той дороги брали с Малого БАМа... А о фашистском «пауке» слышали? — спрашивает Евгений.— Была такая машина. Крюками цепляла шпалы и напрочь выворачивала рельсы. Никакими силами не выправить то, что могла натворить эта «паучина» с дорогой.
Перед глазами возникает жуткая пахота... Обычных средств — бомб, мин, взрывчатки — фашистам казалось явно недостаточно. Ведь речь шла о железных дорогах, живительных артериях страны. Но наши железнодорожные войска противопоставили врагу все свое мастерство, опыт, мужество, своевременно восстанавливая каждый мост, каждый километр пути...
Мы молча сидим несколько секунд, как вдруг Евгений уже на ходу бросает мне: «Простите» — и бегом направляется к нетерпеливо, на высоких тонах посвистывающему локомотиву. Пришла пора работе. Теперь я понял, что делает здесь кондуктор. Оказывается, машинисту в кабине тепловоза закрывают обзор пути платформы со штабелями рельсовых звеньев. И кондуктор — его поводырь. Он идет вдоль полотна и сигналами дает знать машинисту, что делается впереди. Без кондуктора тепловоз беспомощен перед всякими неожиданностями на только что уложенном пути.
Сдержанный и закаленный жизнью в тундре, Евгений все же однажды сказал про свою работу «Трудно».
— Трудно зимой. Особенно ночью. Когда градусов под пятьдесят. Даже при слабом ветерке мороз пробирает до костей. Свет прожектора резкий, глаза устают, а тут еще опасность — наледи. Проглядишь их, не дашь знать машинисту — сойдет с рельсов состав, это уж как пить дать... А двигаешься медленно, не то что на лыжах, и когда приходит положенное время отогреваться, вваливаешься в кабину машиниста как одеревенелый куль. На промысле, в тундре, легче знаете еще почему? Там отвечаешь за себя, и там только ты и зверь, ну еще и ружье, конечно, а тут люди, техника...
Учения продолжаются. Действуют воины-железнодорожники: солдаты-бульдозеристы, солдаты-путейцы... Их задача самая мирная — строить. И хоть работа у них та же, что и у гражданских железнодорожников, условия и требования — особые. Солдат есть солдат.
Крах плана С
Почти пять лет прошло с того дня, когда под ударами мощных волн народного гнева рухнула одна из самых свирепых диктатур Центральной Америки — режим семейства Сомосы в Никарагуа.
Пять лет — только миг с точки зрения истории. Но по масштабам свершенного — важнейший этап развития новой Никарагуа. За эти годы создано подлинно демократическое правительство, где представлены все политические партии, боровшиеся с диктатурой, создан государственный сектор в экономике, проведена кампания по ликвидации неграмотности, проводится аграрная реформа, стало бесплатным образование и здравоохранение, строятся жилища для трудящихся, развивается национальная культура...
Разъярившись, силы империализма пошли на новую Никарагуа войной.
Она пока не объявлена, эта война. Но... горят в приграничных районах страны крестьянские хижины, гибнут люди — мирные жители, солдаты народной армии и ополченцы; взрываются вражеские бомбы в столице. Пентагон и ЦРУ разрабатывают планы удушения никарагуанской революции.
В этом очерке рассказывается о крахе одного из таких планов. Он, видимо, занимал важное место в замыслах
Вашингтона: подготовка к нему продолжалась десять месяцев, а осуществлялся он год. Весь 1983 год.
«Демократия» бывших
Июль 1982 года. Департамент Чинандега, северная граница Никарагуа. Наш «джип» резво бежит вдоль пограничной речушки Гуасауле. Дорога, вернее, узкая каменистая тропа, повторяет все изгибы пересохшего русла. Ослепительно сверкает под палящим солнцем белая, как лед, галька, обозначая обнажившееся дно реки. Уже целый месяц как над Чинандегой не пролилось ни одного, даже моросящего, дождика.
Пыль покрывает всех нас серым цементным слоем, скрипит на зубах, набивается за воротник. Нас шестеро в «джипе»: шофер, теньенте — младший лейтенант Мануэль Бальестерос, трое солдат охраны и я. Мы должны проехать больше ста километров вдоль границы, посетить наблюдательные пункты, гарнизоны в селениях, пограничные посты и засветло вернуться в штаб округа. Ночью на дорогах небезопасно.
Худощавый, жилистый Мануэль — командир особого отряда по борьбе с бандитизмом. За его плечами годы борьбы против тирании, десятки рейдов по пограничным районам, сотни стычек с бандами.
Остановка. Пограничный пост Синко-Пинос. Маленькое селение с единственной улочкой и единственным каменным домом, в фундаменте которого устроен дот. Собственно говоря, этот дом и есть пост. Сад изрыт траншеями и ходами сообщения, в них — несколько бойцов в пятнистой маскировочной форме с автоматами на изготовку. До Гондураса — сто пятьдесят метров.
Сержант-пограничник, очень сильный физически, с замедленными, неторопливыми движениями, увидев офицера, отдает честь.
— Как дела, Сантос? Рассказывай о вчерашнем бое,— говорит Мануэль и садится на колченогий табурет у стола. Присаживается и сержант.
— Под вечер это было. Только смеркаться начало, когда Хосе их заметил,— говорит он, растягивая слова, как это свойственно жителям северных департаментов.— Человек сто, в одинаковой форме, с «эм-шестнадцатыми», с минометами. Лезли со стороны Гондураса. Сначала обстреляли нас минами, а потом пошли в атаку. С той стороны их поддерживала артиллерия. Мы думаем, гондурасская. Хотя, кто знает, может быть, и их собственная: если есть минометы, то почему пушкам не быть? В общем, пять атак мы отбили. Человек двадцать у них положили точно. На убитых форма с меткой «Сделано в США». Оружие, как я говорил, тоже американское, армейского образца. Наши потери — один убитый и трое раненых. Вот и все, теньенте,— сержант тяжело вздохнул.
— Да, что-то там происходит, на той стороне,— задумчиво потирает подбородок Мануэль.— Что? Узнать бы. Понимаешь, раньше — в прошлом году и в начале этого — как было? Придет банда, человек пятнадцать-двадцать, вооружены как попало, на уме больше грабеж, чем «идеология». Нападут на хутор или кооператив, если поблизости нет наших частей, разграбят, убьют учителя или представителя Института аграрной реформы — и обратно, в Гондурас. А сейчас, чувствуется, это уже не случайный сброд. Теперь приходят по сто — сто пятьдесят человек, в форме, хорошо вооружены, имеют рации. Заметна выучка. Нападают на наши пограничные гарнизоны, посты, блокируют дороги; вступают в бой даже с регулярными войсками. Что-то там изменилось...
Это было в июле восемьдесят второго. Тогда никто из нас, конечно, не знал, что уже вступила в последнюю фазу подготовка плана «С». Не ведали даже, что он существует, этот план. И уж вовсе не дано нам было знать, что ровно через год в бою с группировкой сомосовцев численностью в шестьсот человек, которая прорвется из Гондураса на территорию департамента Нуэва-Сеговия, погибнет от осколка мины командир роты старший лейтенант Мануэль Бальестерос.
...В 1981 году на территории Гондураса, близ северных границ Никарагуа, стали с невероятной быстротой появляться загадочные «лагеря беженцев из Никарагуа». Очень скоро в них сконцентрировалось около десяти тысяч человек. «Беженцы», все как на подбор, оказались бывшими национальными гвардейцами, которые после победы революции удрали в Гондурас, Сальвадор, Гватемалу или разбойничали на больших дорогах северных департаментов Никарагуа. Аналогичные лагеря появились и в США во Флориде.
Администрация лагерей подбиралась из офицеров американской, чилийской, израильской армий. Были там и кубинские «гусанос». Сомосовцы аккуратно получали еженедельное жалованье. Их семьи размещались отдельно, в специальных поселках, находившихся в ведении министерства обороны Гондураса. Это же министерство обеспечивало транспортировку и хранение грузов, поступавших в лагерь. В тяжелых ящиках с маркировкой «Сделано в США» или «Сделано в Израиле» лежали новенькие, покрытые маслом автоматы и карабины, гранаты и минометы средних и крупных калибров. Получали сомосовцы рации, обмундирование, взрывчатку и многое другое, сыпавшееся на них как из рога изобилия.
Словом, в относительно короткие сроки у северных границ Никарагуа была создана прекрасно вооруженная, обученная по системе американских «зеленых беретов» армия, с госпиталями, школами младших командиров, транспортными средствами. Позднее у контрреволюционеров появились и самолеты.
В том же 1981 году на страницах западных изданий, в первую очередь американских, все чаще стали мелькать сообщения о деятельности некоего НДФ — «Никарагуанского демократического фронта», который «возглавил борьбу против сандинокоммунизма в Никарагуа». Стратеги из Лэнгли, штаб-квартиры ЦРУ в США, создав контрреволюционную армию, решили дать ей «идеологическое руководство» в лице НДФ. Естественно, никакой новой идеологии этот «демократический фронт» изобрести не смог: все доктрины его теоретиков строились на ненависти к собственному народу и сводились к планированию массовых расправ с населением. ЦРУ ввело в руководство НДФ таких выдающихся «демократов», как бывший полковник национальной гвардии и бывший военный атташе Сомосы в Вашингтоне Энрике Бермудес, бывший вице-президент диктаторского режима и крупнейший латифундист Альфонсо Кальехас, агент ЦРУ и бывший директор заводов компании «Кока-кола» в Никарагуа Адольфо Калеро и так далее. Деньги на содержание сомосовской своры Вашингтон выделял немалые: четверть м
иллиона долларов в месяц, помимо расходов на вооружение и оснащение армии.
Так начинался план «С». В дальнейшем он предусматривал оккупацию сомосовскими соединениями, которые назывались «тактическими группировками», отдельных районов и населенных пунктов на территории Никарагуа. На эту территорию должно было въехать созданное из главарей НДФ «временное правительство» и обратиться с призывом о помощи к «дружественным государствам». Ну а там все «просто» — иностранная интервенция.
...Обо всем этом мы не знали тогда, в июле 1982 года. Но изменение тактики сомосовцев пограничники ощутили.
Как показали позднейшие события, это была лишь проба сил, подготовка почвы для вторжения, которое началось в первые месяцы 1983 года.
По ту сторону границы
Он был взят в плен в январе 1983 года, когда во главе диверсионной группы из пяти человек проник в Никарагуа. В задачу группы входило уничтожение экономически и стратегически важных объектов, а также подготовка серии покушений на никарагуанских руководителей. Члены группы, по словам ее главаря, были «специалистами своего дела, обучавшимися в различных школах ЦРУ».
Он сидит сейчас передо мной, трясущийся, обросший седой щетиной, прикидывается невинной овечкой, мямлит что-то насчет своих детей, заискивающе и преданно заглядывает в глаза молоденькому начальнику караула.
Итак, Хосе-Грегорио Андраде, 48 лет, гражданин Гватемалы, агроном по образованию, лейтенант службы безопасности гватемальского режима по роду занятий и одновременно агент ЦРУ. Окончив сельскохозяйственный техникум, Хосе-Грегорио «возиться в земле» не пожелал. Он поселился в поместье богатого дядюшки, где и жил до сорока лет тунеядцем. Ненависть к простолюдинам благородный Хосе-Грегорио испытывал всегда, но после того, как ему крепко досталось за насилия над батрачками от разгневанных крестьян, ненависть эта превратилась в испепеляющее, мстительное чувство. А тут еще умер дядюшка, оставив на него все хозяйство.
Работать? Управлять поместьем? Ну нет. Поразмыслив как следует, Хосе-Грегорио решил завербоваться в службу безопасности: деньги платят большие, а труд невелик. Старые дядюшкины связи помогли — скоро его назначают начальником одного из «эскадронов смерти». Вот когда он развернулся, когда показал все свои способности.
— Нет, нет, я никого не пытал, не убивал,— бормочет он, пряча глаза.— Мы только следили за транспортировкой оружия для партизан и выявляли неблагонадежных.
«Следили», «выявляли»... Откуда же тогда в Гватемале сотни братских могил, трупы на улицах и на обочинах дорог? Более пятидесяти тысяч человек погибло в стране в результате террора властей и деятельности «эскадронов смерти».
Гораздо охотнее Андраде рассказывает о своем участии в подготовке плана «С» и о сомосовцах: тут можно все свалить на других.
В 1980 году Хосе-Грегорио вызвали в столицу, и майор из главного управления разведки сообщил ему, что отныне он поступает в распоряжение ЦРУ и переводится на работу в Гондурас. В Тегусигальпе Хосе-Грегорио принял капитан гондурасской разведки Пио Флорес и вручил ему конверт, в котором содержалось первое задание: собрать на территории Сальвадора и Гондураса бывших национальных гвардейцев Сомосы и доставить их в небольшой пограничный гондурасский город Данли. Там была организована спецшкола под руководством бывшего офицера национальной гвардии Бенито Браво. Хосе-Грегорио столкнулся с определенными трудностями — часть сомосовских вояк уже успела завербоваться в сальвадорскую армию. Но все же, как видно, с этим заданием он справился, потому что немедленно получил повышение.
Теперь он напрямую встречался с офицерами ЦРУ в Гондурасе и сам приказывал капитану Флоресу. В маленьком ресторанчике «Хардин Тапатио» в Тегусигальпе Хосе-Грегорио получал инструкции и крупные суммы денег на содержание спецшколы. Кроме того, обсуждались детали следующего задания Андраде: взрывы никарагуанских промышленных и стратегических объектов, организация покушений на лидеров СФНО и правительства национального возрождения.
В конце 1981 года Хосе-Грегорио отбыл в один из сомосовских лагерей под Данли для подбора диверсионной группы и подготовки к террористическим актам.
— Сомосовский лагерь построен по образцу тренировочного лагеря американской армии,— рассказывает Хосе-Грегорио.— Такие же лагеря можно встретить и в Сальвадоре и в Гватемале. Сомосовцы ходят в форме, с оружием. За дисциплиной следят инструкторы — гондурасские офицеры и бывшие офицеры национальной гвардии Сомосы. Все — и рядовые и офицеры — получают твердое жалованье в долларах и местной валюте. За походы в Никарагуа оставшимся в живых платят отдельно — нечто вроде гонорара.
— Но свиньи остаются свиньями,— осуждает своих бывших соратников Андраде.— Вы бы видели, сеньор, как они ведут себя, когда вырываются за ворота лагеря! Местные жители в такие дни запираются в домах. Сомосовцы напиваются в ресторанах, устраивают стрельбу и поножовщину. Не дай бог попасться им на глаза... Больше всего достается женщинам. Официантки ресторанов, несмотря на безработицу, уволились и уехали из Данли. Сомосовцы совершают набеги также на окрестные селения, грабят, похищают девушек...
— А куда смотрят местные власти, полиция? — спрашиваю я.
Андраде удивленно смотрит на меня и усмехается:
— Ха, власти... полиция... Да как только сомосовцы появляются в городе, ни одного полицейского не сыщешь. Боятся пулю получить, потерять место. Боятся американцев.
— А есть среди сомосовцев сомневающиеся — такие, которые не хотят воевать против своей бывшей родины?
— Ну, сомневающимися их не назовешь,— задумчиво тянет Хосе-Грегорио.— Правда, случается, что те, кто вернулся с задания из Никарагуа, не очень-то стремятся в новый поход. Отказываются, дезертируют. Но из них быстро делают «шахтеров».
— ??
— Видите ли, у сомосовцев есть своя контрразведка и при ней спецкоманды. Именно они занимаются подобными проблемами и решают их просто — пуля в лоб, и на три метра в землю. Вот и готов «шахтер». С родственниками провинившегося поступают так же. Семью попавшего в плен снимают с довольствия и выселяют из дома. Ей остается идти по миру...
Вторжение
Оно началось в январе 1983 года. Сомосовские «тактические группировки» перешли линию границы сразу в нескольких местах. Основной удар приходился на департаменты Нуэва-Сеговия и Хинотега. Вспомогательный удар наносился по северным районам департамента Селайя. В Чинандеге было относительно спокойно, хотя и там продолжались вылазки небольших отрядов сомосовцев, нападения на пограничные посты и мелкие гарнизоны народной армии. Но ни в какое сравнение с тем, что происходило восточнее, события в Чинандеге не шли.
Нуэва-Сеговия, Хинотега... Сотни и сотни километров пустынных гор, поросших лесом. Редкие крестьянские хуторки в одну-две хижины, маленькие селения и узкие крутые дороги. Бесчисленное множество бурных горных речушек. «Я сбегаю...» — говорят здесь крестьяне-индейцы, когда речь заходит о том, чтобы преодолеть десять-пятнадцать километров, отделяющих одну хижину от другой.
Членов кооперативов созывают на общие собрания при помощи огромной морской раковины. Мой знакомый, председатель кооператива «Фридрих Энгельс» Сейерино Эрнандес, мастерски владел этим инструментом. Он с ловкостью ящерицы взбирался на скалу, нависшую над хижиной, связанной из бамбуковых стволов, и троекратное гулкое, трубное, величественное, даже какое-то тревожное эхо прокатывалось по горам.
Нуэва-Сеговия и Хинотега — это бесконечные кофейные плантации на теневых склонах и табачные — на солнечных. Это горные пастбища, тысячи голов скота. Это сельский пролетариат — рабочие государственных кофейных и табачных хозяйств — и богатые скотоводы со своими отрядами «вакерос» в техасских шляпах и высоких сапогах со шпорами невероятной величины.
Северная Селайя отгородилась от мира непроходимыми влажными тропическими лесами и полноводными мутными реками, где в тихих заводях подкарауливают добычу крокодилы и играет, высоко взлетая над водой, доисторическая панцирная щука. На десятки километров — ни человеческого жилья, ни человеческого следа. Чуть южнее, на отвоеванных у джунглей пятачках, размещаются шахтерские поселки Бонанса и Сьюна. Здесь раньше добывала золото американская компания «Нептьюн майнинг». После победы революции шахты национализировали.
В этих департаментах нет сплошной линии границы — Никарагуа просто не имеет средств на ее охрану. Ведь нужны тысячи опытных пограничников, заставы, большое количество дорогостоящего снаряжения, разветвленная сеть дорог. Пока революция не может себе этого позволить: слишком тяжелое наследие досталось стране от Сомосы, слишком много неотложных задач приходится решать.
Поэтому сомосовские стратеги и избрали эти департаменты для нанесения главного удара. В Чинандегу они соваться не рискнули: на ее пышущих жаром равнинах есть где развернуться технике, там асфальтированные дороги и аэродромы, сосредоточены регулярные армейские части. Чинандега — крепкий орешек. А вот в Нуэва-Сеговию, в Хинотегу, в Селайю сомосовцы планировали войти, как нож в масло.
Поначалу так и произошло. Группировки — до тысячи отлично вооруженных головорезов каждая — при поддержке гондурасской артиллерии, опрокинув слабые пограничные заслоны, ворвались на территорию Никарагуа. Правда, ни в одном селении или городке закрепиться им не удалось, но положение сложилось критическое. Сомосовцы проникли в глубь страны, орудовали в департаменте Матагальпа, меньше чем в ста километрах от столицы.
Революционное правительство обратилось с призывом к народу. В стране стали формироваться части ополченцев — резервные батальоны. Рабочие, крестьяне, студенты надевали военную форму, брали в руки оружие и уходили на север. Крестьяне районов, подвергшихся нападению, тоже взялись за автоматы. Ведь сомосовцы, верные своей звериной сущности, оставляли за собой пожарища, могилы, горе. Они обстреливали минами и гранатами крестьянские дома, калечили и убивали женщин и детей в Ранчо-Гранде, устроили резню с пытками и издевательствами в Сан-Франсиско-дель-Норте... Массовый террор против населения, ставка на страх, пытки и расстрелы стариков, женщин, детей — вот та «демократия», во имя которой их вооружили, обучили, финансировали и, в конце концов, отправили в бой стратеги из США.
К маю положение стабилизировалось. Просочившиеся в центральные районы страны группировки были ликвидированы. В Нуэва-Сеговии продолжали греметь бои, но там враг имел дело уже не с малочисленными пограничными заслонами, а с резервными батальонами и армейскими частями. В Хинотеге остатки разбитых сомосовских соединений еще огрызались в кольце сандинистских войск. Враг упорствовал, в отчаянной, безысходной злобе ужесточая террор. Однако исход интервенции был ясен.
Бой у Халапы
Май 1983 года. Департамент Нуэва-Сеговия. Окоталь — небольшой пыльный городишко, окруженный горами. Одна-единственная гостиница, один-единственный кинотеатр и обязательный собор на квадратной площади. Сейчас Окоталь — фронтовой город. Здесь обрывается серая гладкая лента асфальта и начинается ухабистая, пыльная и извилистая дорога, которая ведет дальше на север, к селению Халапа, к границе. В городе много солдат, ополченцев, пограничников. Здесь особое настроение и особый дух, по которым даже несведущий в военном деле человек сразу определит — фронт рядом.
Начальник пограничных войск округа капитан Агурсия вздыхает, выслушав мою просьбу.
— Нет, компаньеро, одного я тебя на эту дорогу не выпущу. И не уговаривай. Восемьдесят километров единственной дороги, связывающей Халапу со всей страной! Да там за каждым поворотом может быть засада! — Агурсия отрицательно качает головой, трогая пальцем аккуратную щеточку усов.
Спорить бесполезно. Во-первых, потому что людей для сопровождения у Агурсии действительно нет. Во-вторых, я отлично знаю самого капитана, его твердый характер. Выручают меня трое резервистов, с которыми я сталкиваюсь у ворот штаба. Они возвращаются в Халапу из отпуска, им нужен транспорт, чтобы попасть в свою часть. Вместе идем к капитану. Он долго сомневается, но все же после получасового инструктажа дает «добро».
Дорога пустынна. Проносимся мимо редких хижин, прилепившихся к могучим стволам сейб, пересекаем каменистые русла рек, одолеваем крутые подъемы. Чем дальше удаляемся от Окоталя, тем тревожнее становятся лица моих попутчиков. Леонель, Маурисио и Луис учатся на подготовительном факультете столичного университета. А вообще-то все трое — рабочие государственной обувной фабрики. Днем работали, вечером учились. Но университет и фабрика теперь далеко...
Замечаю на прикладе автомата Маурисио надпись, выведенную зеленым фломастером: «Марилена».
— Невеста,— поясняет он, перехватив мой взгляд.— Хорошая девушка. Тоже воюет сейчас. В Вивили. Слышал, наверное, об этом городке в департаменте Хинотега?
— Слышал,— отвечаю я и хочу спросить, есть ли от невесты известия. Но не успеваю: крутой спуск, резкий поворот, и тут же звенящий шепот Маурисио: «Тормози! Засада!»
Триста метров отделяют нас от десятка фигур в серо-голубой форме. Они растянулись цепью поперек дороги — укладывают барьер из камней. Наше появление для них неожиданность. Видно, не услышали нашего приближения: мотор был включен на спуске. Это нас и спасло. Мы выпрыгиваем из машины, и ребята, кажется, еще в прыжке открывают огонь. Сомосовцы ныряют в кювет и тоже стреляют.
Три автомата ополченцев работают рядом, и потому их заливистый треск перекрывает звуки ответных очередей. Вся ситуация кажется мне нереальной, словно на киносъемочной площадке. Но вот, похоже, бандиты пристрелялись, их пули стригут воздух над головой, и становится жутко: у меня нет даже перочинного ножа...
Вдруг сомосовцы выскакивают из своих укрытий и бросаются вверх по склону, к густому кустарнику. Удирают! Оборачиваюсь: сзади нас тормозит большой военный грузовик, через борта которого сыплются человек тридцать пограничников. Леонель и Луис что-то кричат, подпрыгивают, подняв автоматы над головой, а Маурисио, привстав на колено, продолжает стрелять одиночными. Он на удивление спокоен, тщательно целится и стреляет, стреляет. Одна темная фигурка на том склоне нелепо взмахивает руками, опрокидывается и катится вниз...
— Разве это засада? — запаленно дыша, говорит Маурисио, когда мы продолжаем путь.— Они только начинали ее устраивать, да и маловато их было. Настоящая засада — это когда человек шестьдесят и дорога перекрыта, как мышеловка: спереди и сзади. Так что нам повезло.
В Халапу мы приезжаем под вечер. Поселок тих и спокоен. У речки, запруженной мешками с песком, женщины стирают белье. Здесь же обсуждаются самые важные новости. В быстро сгущающихся сумерках мелькают белые рубахи крестьян: они собираются у кабачка, где обсуждают новости, но не так громко и поспешно, как у реки, а степенно и рассудительно.
За нешироким деревянным мостиком — расположение воинской части. В ворота въезжают вернувшиеся с позиций грузовики с солдатами и ополченцами.
Целую неделю в районе Халапы шли сильные бои. Несколько раз сомосовцы пытались штурмовать и сам поселок. Три дня назад, третьего мая, их выбили за линию границы.
Ночую в казарме — в Халапе нет гостиниц. Тихо, лишь заполошно трещат цикады, и поскрипывает от ветра ставень. Постепенно утихают разговоры солдат, гамак чуть покачивается, и блаженной волной наплывает сон...
Присылаюсь от яркого электрического света, резких команд и топота ног по деревянному настилу пола. Тревога! Лица всех озабочены и деловиты. Оружие в руки, подсумки на ремень, гранаты на пояс — и в грузовик. Едем с потушенными фарами в кромешной тьме. Где-то впереди — звонкий лай минометов и тяжелое уханье орудий. — «Макарали»,— шелестит незнакомое слово.
Макарали — так называются гора и хуторок, где этой ночью прорвалась очередная «тактическая группировка» сомосовцев. Восемьсот человек с тяжелыми минометами. С той стороны границы их поддерживала гондурасская артиллерия. Пока врагов сдерживает только рота наших.
Поделиться книгой: