Помоги проекту - поделись книгой:
Эстафета уренгойского факела
В телеграмме несколько строк: «Газопровод закончили тчк Приступаем Липецке строительству следующего тчк Ингольф зпт Петер и другие». Адресат — шефская бригада журнала «Вокруг света». Отправитель — бойцы интернациональной строительной бригады, принимавшей участие в сооружении газопровода Уренгой — Помары — Ужгород. Обычная, почти личная телеграмма — друзья сообщают свой новый адрес. Но за этими телеграфными строчками не только знакомства и встречи, которые состоялись летом прошлого года...
...Вертолет не смог бы сбиться с курса. Внизу под ним, как четкая карандашная линия на штурманской карте, тянулась нитка газопровода.
— А прав был Петя...— задумчиво произнес кто-то из нашей бригады.— Картина действительно незабываемая...
Петей уже через несколько часов знакомства мы стали называть монтажника из ГДР Петера Кушке. Его одним из первых представил нам радушный Ингольф Кутшенрсутер, который знакомил членов бригады со своими товарищами—молодыми рабочими-интернационалистами из Берлина и Магдебурга, Лейпцига и Дрездена.
Сам Ингольф приехал сюда из Лугау — городка, расположенного близ Карл-Маркс-Штадта. Пока мы шагали с ним по строительной площадке Богородчанской газокомпрессорной станции, где работы ведут интербригады посланцев Союза свободной немецкой молодежи, двадцативосьмилетний инженер поражал нас точным пониманием возложенной на него миссии — производственной и политической.
— Наш коллектив высоко ценит доверие, которое оказала рабочая молодежь нашей страны, направив сюда именно нас как своих представителей. Газ Уренгоя придет и на промышленные предприятия ГДР, и в квартиры наших соотечественников. Мы твердо решили закончить все работы досрочно. Залог этого — трудолюбие и хорошая техника... В немалой степени помогает нам и развернутое между нашими бригадами соревнование.
Ингольф замолчал, жестом отстранив нас в сторону, чтобы пропустить тяжелые грузовики с прибывшим оборудованием, и продолжил:
— Мы расцениваем нашу работу как вклад в дело защиты мира. Молодежь ГДР понимает, что наш интернациональный долг — противопоставить милитаристскому психозу капиталистов Запада сознательный труд всех членов социалистического содружества. Труд, который, как здесь, на строительстве газопровода Уренгой — Помары — Ужгород, призван не только сплотить трудящихся наших стран, но еще больше крепить наше политическое, экономическое и промышленное содружество.
Подчеркивая серьезность своего почти официального заявления, Ингольф снова выдержал паузу. А, помолчав, вдруг улыбнулся и сказал уже совсем просто:
— Ну а теперь слово Петеру. Это не парень, а чистое золото, и участок у него один из самых важных. Петер, пожалуй, самый авторитетный бригадир на нашей стройке.
— А ну-ка, встань вместо меня,— кивнул кому-то из своих «самый авторитетный бригадир» и, отойдя от агрегата, протянул нам руку: — Петер, можно по-русски — Петя.
Он с первого взгляда располагал к себе — голубоглазый, высокий, крепкий. Жизнь иногда сталкивает тебя с человеком, в котором сразу чувствуешь настолько своего, что через несколько минут начинаешь удивляться, как это до сих пор был еще с ним на «вы». Петер из их числа. Он отшучивается, когда речь заходит о нем и его личном вкладе в работу, охотно рассказывая при этом о своих товарищах, о красотах здешних мест. А когда говорит о деле — перед нами уже сдержанный, опытный руководитель, четко и даже несколько педантично отвечающий за своих людей и свой участок работы.
— На этой компрессорной станции,— говорит Петер,— мы монтируем самую мощную турбину из тех, с которыми приходилось иметь дело. Мы взяли обязательство закончить монтаж за восемь дней. Но для этого нужна хорошая подготовка...
Все сказано точно. И вдруг мгновенная метаморфоза — Петя улыбается:
— Правда, и без скорости газопровод досрочно не построишь. Но,— снова улыбается он,— если научиться делить сутки на минуты, времени хватит. А у нас каждая смена по двенадцать часов. Это мы сообща решили — ведь дело есть дело.
Если с Петером мы нашли общий язык мгновенно, то с Гердом было иначе. Уравновешенный и немногословный, Герд Хильмер некоторое время словно присматривался к нам. Но потом пошли разговоры — и откровеннее некуда:
— В Богородчанах, на бывшем военном пепелище, члены нашего отряда построили пять многоквартирных домов, больницу на шестьдесят мест. Местные жители сказали спасибо...
Герд задумался, как бы собираясь с мыслями, и вдруг снова заговорил:
— Мой отец воевал здесь в сорок втором году, а отец моей жены Лены Горбуновой — мы с ней поженились в Донецке, когда учились в университете,— был офицером Красной Армии. Они могли убить друг друга. Не было бы ни меня, ни моей жены, ни наших детей — Димы и Кристины...
Герд сказал, что их бригады соревнуются за право носить имена Героев Советского Союза. Эту честь уже заслужила бригада Фреда Бернда, которой присвоено имя Сидора Ковпака. За право носить имена Олега Кошевого и Ивана Земнухова соревновались бригады Уве Абмуба и Зигфрида Танта... Это они взяли сначала обязательство закончить работы на четыре месяца раньше срока, а потом трижды пересматривали его. И вот последнее решение — сдать объект на год — целый год! — быстрее...
Сейчас мы уже знаем, что все это выполнено. Но тогда, когда стройка была в разгаре, такие темпы казались фантастическими.
...Зеленовато-синие склоны Карпат сменяются плоскогорьем.
На этом участке угодья рекультивированы, и невозможно заметить никаких следов недавно проведенной человеком операции — аккуратные копны сена, домики с красными черепичными крышами, поля уже созревшей кукурузы. Пунктир газопровода прослеживается только по мелькающим время от времени в лучах солнца серебристым отблескам — там, где трубы, выйдя из земли, пересекают речушку или глубокий овраг.
Простившись с Ингольфом, Петером и их коллегами, наша бригада добиралась вертолетом в вахтовый поселок Среднее к польским строителям, которые в нескольких километрах от границы монтировали последние десятки метров газопровода.
Здесь, в степи, на трассе, мы познакомились с лучшим сварщиком польского отряда, кавалером советского ордена «Знак Почета» Збигневом Жарчинским.
Збигнев — ветеран газопровода. Пятьсот километров прошел он со сварочным аппаратом. И швы, наложенные Збигневом, точны и безукоризненны.
— Сварщиком надо родиться,— говорит Збигнев.— Когда я варил последний стык на своем предыдущем газопроводе «Союз», то испытывал чувство, которое трудно передать словами. Я был тогда по-настоящему счастлив. Моя мечта — сварить «красный стык» и на трассе Уренгой — Помары — Ужгород. Правда, теперь у меня есть конкуренты. Мои ученики уже работают не хуже. Но побежденным учителем становиться не собираюсь...
Збигнев и его товарищи много говорили о захватывающем размахе работ на большой стройке. Но не чужд строителям и здоровый практицизм. Тридцатидвухлетний Ян Милдовский, сварщик с двенадцатилетним стажем, обучивший своему мастерству многих молодых рабочих, говорит так:
— Чтобы лучше жить, нужно лучше работать. Причем вначале лучше работать, а уже потом лучше жить. Другого пути нет. Это сейчас понимают все больше поляков. Газ сегодня очень нужен Польше, и мы ударной работой ускоряем его приход.
Два молодых сварщика — Ружка и Шостак, ученики Яна, стоявшие за его спиной как два адъютанта, вдруг включаются в разговор:
— А вы знаете,— говорит Ружка,— наш Ян почти ювелир. За отличное мастерство его наградили специальным дипломом...
Встречи с бойцами интернациональных бригад на строительстве газопровода Уренгой — Помары — Ужгород вселили уверенность, что эстафета интернациональной дружбы и взаимопомощи в надежных руках. Теперь эти бригады почти в полном составе едут в Липецк на новую стройку — сооружать мощный газопровод Уренгой — Центр, который протянется из Сибири в центральную часть России.
Добрые всходы Машамбы
С крутого обрыва открылась тонкая голубая излучина, что, не дотянув до горизонта, теряется среди буйной зелени. Это Рувума. И хотя трудно сравнивать эту скромную речушку с многоводными потоками Лимпопо и Замбези, название ее в республике знает каждый.
Рувума — символ революционной страны, синоним мужества, стойкости и героизма. Отсюда патриоты Фронта национального освобождения Мозамбика (ФРЕЛИМО) поднялись на борьбу против колониального гнета.
Мой попутчик Ореште Нгата воевал здесь, в провинции Кабу-Делгаду. Первая остановка в деревне Митеда, где Ореште в свое время служил у партизан связным.
Теперь бывший главный штаб партизан стал музеем. Скромный дом под крышей из пальмовых листьев. Земляной пол, железная кровать, заправленная серым солдатским одеялом. На столе — истертая карта с желтыми и синими кружочками, красными стрелами и черными ромбами. Рядом — солдатская фляга, патронташ, командирская сумка.
Здесь, на крайнем севере страны, за тысячи километров от столицы Мозамбика Мапуту, особенно ясно понимаешь, как нелегок был путь, который прошли мозамбикские патриоты, завоевывая независимость своей родины.
Трагедия Муэды
Поздней ночью автомобильные фары высвечивают дорожный указатель «Муэда». В центре поселка одноэтажный дом с плоской крышей, выкрашенный в цвета национального флага: зеленый, красный, желтый. В этом строении раньше размещался колониальный административный пост, а теперь — гостиница, дом приезжих.
Встретил нас Аделино Рапойо, стройный молодой человек с длинными, как у пианиста, пальцами. Всего несколько недель, как его, двадцатипятилетнего выпускника партийной школы, назначили администратором округа. И сегодня его первая официальная встреча с иностранцами. Глубокая ночь, и наш разговор отложен. Наутро узнаю, что в Муэду приехал один из руководителей партии ФРЕЛИМО Алберту Жоакин Шипанде.
Целый день мы с мозамбикскими друзьями колесили по окрестностям Муэды. Побывали в кооперативах, осматривали поля, знакомились с жизнью и бытом крестьян. Алберту Жоакин Шипанде уверенно говорил на местных языках. Он оказался прекрасным знатоком обычаев и людей.
Вечером, после местного угощения «кабрису» — шашлыка из антилопы,— Жоакин достал из резной шкатулки старую курительную трубку «кашимбу». Заправив ее местным табаком, он прикурил бамбуковой лучиной от головешки из камина и начал рассказ:
— Эта трубка досталась мне от отца, а ему — от его отца. Когда-то она была паролем для патриотов, отправлявшихся в Танзанию на партизанские базы ФРЕЛИМО. Мой отец был старейшиной — традиционным главой деревенской общины в отличие от «регулу» — вождя, назначаемого португальцами.
Мне было двенадцать лет, я еще учился в школе, когда португальцы заставили меня ежедневно подметать улицы Муэды. Но отец и я виду не подали, что это для нас оскорбительно. Затем началась слежка за нашей семьей. Два брата и сестра с мужем, опасаясь репрессий, бежали в соседнюю Танганьику.
В шестнадцать я закончил школу, и через некоторое время мне разрешили работать учителем начальной школы здесь, в Муэде. В 1962 году я вступил в ФРЕЛИМО, а вскоре меня избрали координатором нашей организации в Кабу-Делгаду.
Жоакин поднимается из-за стола и начинает вышагивать по гостиной — воспоминания революционной юности взволновали его.
— Сегодня,— продолжал он,— один из местных партийных руководителей сказал вам, что первые крестьянские кооперативы были созданы в Кабу-Делгаду в 1966 году. Я не стал его поправлять, но должен сказать, что слово это в наш лексикон вошло гораздо раньше.
Работать приходилось осторожно,— говорит Алберту Жоакин.— У колонизаторов была хорошо разработана система слежки, это не позволяло нам выйти к широкой пропагандистской работе. Но уже в то время мы понимали, что единственный способ завоевать независимость — это вооруженная борьба.
Мы начали с того, что создали в окрестностях Муэды крестьянский кооператив по выращиванию хлопка «Добровольное общество африканцев-хлопкоробов Мозамбика». Португальская администрация заявила, что слово «добровольное» надо исключить из названия, потому что «черные не могут ничего делать добровольно». Но все же разрешение на создание кооператива было получено, и мы начали работать. Было это в 1957 году. Надо ли уточнять, что для нас, подпольщиков, кооператив стал первой политической школой?
...Кооператив окреп, число его членов росло. Мы стали продавать хлопок португальской компании в Муэде, у которой дела шли не особенно хорошо из-за недостатка рабочей силы. Все мы, и руководители кооператива, и крестьяне, работали, не жалея своих сил. Однако вскоре колониальные власти признали наш кооператив антипортугальской политической организацией. В 1959 году некоторых руководителей подвергли репрессиям, но мы не сдались, и кооператив продолжал работать.
А потом... День этот, 16 июня 1960 года, я запомнил на всю жизнь. Накануне были арестованы активисты кооператива Тиагу Муллер, Фаустину Ваномба, Кибирите Диване. Крестьяне возмутились произволом властей и потребовали их освободить.
Португальский администратор послал в близлежащие деревни гонцов, чтобы созвать крестьян в Муэде и объяснить им, почему арестованы кооператоры. Несколько тысяч крестьян пришли узнать, что скажут португальцы. Администратор между тем потребовал у губернатора провинции прислать в Муэду регулярные войска. Солдаты прибыли ночью и затемно, задолго до начала собрания, окружили площадь.
Прибывший из Порту-Амелия губернатор пригласил наших «ходоков» в резиденцию администратора. Я в числе других ждал их возвращения.
Когда они наконец через четыре часа вышли на веранду, губернатор спросил у собравшихся, не хочет ли кто-нибудь выступить. Желающих оказалось много, и губернатор попросил их отойти в сторону. И тут по его приказу полиция связала руки тем, кто хотел говорить, и начала их избивать. Я был близко и все видел. Толпа крестьян возмутилась, когда португальцы подогнали полицейские фургоны, чтобы увезти арестованных. Тут-то губернатор отдал приказ открыть огонь...
Хочу напомнить слова основателя ФРЕЛИМО Эдуардо Мондлане: «Мир не узнал о трагедии, происшедшей в поселке Муэда на севере провинции Кабу-Делгаду. В результате бойни, учиненной португальцами, погибло около 500 человек. Но их смерть не была напрасной жертвой, она стала катализатором в воспитании революционного сознания масс».
После массового расстрела положение на севере страны накалилось до предела. Аресты следовали один за другим, агенты ПИДЕ сновали повсюду. В ночь на 18 февраля мы переправились через реку Рувуму в Танганьику.
Руководителям ФРЕЛИМО в Дар-эс-Саламе мы заявили, что хотим сражаться. Но прошло долгих четыре года, прежде чем в июне 1964 года мы были отправлены на боевое задание. 15 августа согласно приказу ФРЕЛИМО 24 человека, в том числе и я, пересекли границу Мозамбика. В Кабу-Делгаду наша группа получила доставленные сюда оружие и снаряжение.
Атакой 25 сентября на португальский военный пост в поселке Шай начался этап вооруженной борьбы мозамбикского народа, завершившийся победой в июне 1975 года.
Ньяса — озерная целина
Последний перевал пересекли под ливнем. Еле заметные ручейки и речушки на наших глазах поднялись, перехлестнули через мосты, вывернутые с корнем деревья и кусты крутились в бушующих водоворотах. С отлогих склонов неслись в потоках бурой грязи камни.
Но через час, как это бывает в тропиках, шквал умчался за темно-фиолетовую кромку горной гряды. Вновь засияло солнце; и вот сквозь редкие кроны деревьев проглянула голубая кромка озера Ньяса и на берегу — домики районного центра Метангулы.
Озеро Ньяса, расположенное на северо-востоке Мозамбика, славится глубокими чистыми водами, большими запасами рыбы. Правительство республики разработало специальную программу по использованию природных ресурсов провинции Ньяса, уделив особое внимание перспективе освоения богатств озера.
В рыболовецком, кооперативе заканчивалось собрание. Председатель Габриэл Нтамбу уже подвел с кооператорами итоги последнего месяца, с гордостью сообщив, что правительство выделило рыбакам четыре моторные лодки, сети, мощный холодильник.
— Теперь,— закончил свою речь Габриэл,— нам будет легче выполнять плановые задания. Но и мы должны подумать о том, как сделать хозяйство рентабельным. Как выловленную рыбу доставлять в горные районы...
На рыбацком баркасе под оранжевым парусом плывем вдоль побережья озера Ньяса. Наши хозяева — руководители районного комитета партии ФРЕЛИМО — рассказывают о переменах, пришедших в этот отдаленный край республики. Если до победы революции на всю провинцию Ньяса было четыре врача-португальца, да и те обслуживали ее центр, Лишингу, то теперь здесь несколько десятков медицинских пунктов, около ста медиков, организована служба «Скорой помощи». Разумеется, в каждом населенном пункте есть школа, работают курсы по ликвидации неграмотности. И что самое, пожалуй, важное: началось и здесь движение за коллективный труд.
Во время поездок по разным провинциям Мозамбика я не раз бывал в «алдейаш комунайш» — коллективных деревнях. Они стали признанной формой организации крестьянского труда и быта на новых началах. Главное, появилась здесь «машамба» — коллективное поле, хотя, конечно, крестьяне имеют и приусадебные участки. Количество жителей в этих деревнях самое разнообразное: от пятидесяти человек до двух тысяч семей; а всего в стране таких деревень более полутора тысяч...
В начале 1982 года на национальном совещании отмечали, что «алдейаш комунайш» призваны объединить мелкие крестьянские хозяйства, вовлечь их в эффективное товарное производство. Ну а кроме того, превратить жителей в сознательную и надежную опору народной власти.
Позже в Лишинге Аурелио Манава, член ЦК партии ФРЕЛИМО, губернатор Ньясы, стоя у карты, рассказывал:
— Во времена колониализма название нашей провинции ассоциировалось с отсталостью, невежеством, голодом. В суровый горный край колонизаторы ссылали патриотов, выступавших против господства португальцев. За годы независимости нам удалось многое сделать. В Ньясе созданы 52 «коллективные деревни», два крупных госхоза, успешно идет строительство новых дорог.
Однако,— продолжал губернатор,— мы хорошо видим и наши недочеты. В деревне главным сельскохозяйственным орудием крестьян остается тяпка и остро отточенный длинный нож «катана». Не хватает тракторов, автомашин, другой техники.
И единственный выход из этого положения мы видим в дальнейшем укреплении государственного сектора, в активном вовлечении мелких крестьянских хозяйств в сферу товарного производства. Мы должны максимально использовать климатические преимущества Ньясы и его прибрежной зоны. Ведь в долинах можно выращивать все виды тропических и субтропических культур, а в горных районах — пшеницу, картофель, кукурузу, яблоки, груши и даже виноград.
А. Манава знает каждый уголок родного края. Здесь он, один из ветеранов ФРЕЛИМО, воевал против войск колонизаторов, руководил службой здравоохранения «освобожденных районов» севера Мозамбика. При его участии в Ньясе закладывались и новые формы труда, и новый уклад жизни.
— Вот что, установится погода,— говорит он на прощание,— поезжайте в глубинку, посмотрите собственными глазами, как работают молодые энтузиасты. Наши целинники уже много сделали.
Доброе поле
Грузовик остановился, миновав отметку «высота над уровнем моря 1598 метров». Из большого белого дома высыпала молодежь. Людской водоворот окружил нас. Пронзительную музыку, аплодисменты и возгласы прервала команда:
— Строиться!
На крайней палатке при свете фонаря я увидел плакат: «Мы молодые жители Мозамбика — люди нового мира!» Это были строки песни-гимна целинников: «Молодые люди, жители нового Мозамбика! Строители, механики, шоферы, столяры, плотники, портные, трактористы! Мы готовы пойти в новый бой за новую Ньясу! Давайте сделаем из этой провинции образец борьбы со слаборазвитостью».
Несколько наивные слова эти в устах целинников звучали убедительно.
Судя по насечкам на лице и татуировке на руках, молодежь здесь из разных провинций. За время работы в лагере ребята подружились, научились друг от друга говорить на разных диалектах.
— В Мозамбике, как и в других странах Африки,— объясняет Альберту Шимбалава,— еще существует проблема этнической разобщенности. И это одна из главных помех на пути революционного развития. Несколько лет назад трудно было себе представить, чтобы под одной крышей жили северяне и южане, а сегодня, как видите, это уже реальность.
— Еще во время войны за независимость,— добавляет Андриано Чисану,— руководство ФРЕЛИМО выдвинуло лозунг: борьба против трайбализма, расизма и, племенной разобщенности так же важна и необходима, как и борьба против колониализма. Опыт показывает правильность этой политики. Враги революции — мелкая буржуазия, некоторые племенные вожди,— пытаясь сохранить свое господство, используют племенную разобщенность.
В трудовых лагерях молодых добровольцев работает специальная комиссия, созданная провинциальным комитетом партии ФРЕЛИМО. Активисты ее ведут регулярные политические занятия.
— Мы изучаем опыт социалистических стран по организации работы молодежи в период школьных и студенческих каникул,— рассказывает член провинциального комитета партии ФРЕЛИМО Диниш Микути.— Особенно нас заинтересовал рассказ делегации ЦК ВЛКСМ, побывавшей в прошлом году в Мозамбике. Мы дотошно расспрашивали их об ударных комсомольских стройках, о строительных студенческих отрядах. Исходя из условий нашей страны, мы решили соединить элементы двух этих движений...
Три года назад специалисты рекомендовали создать здесь, в горах, экспериментальную плантацию табака. На помощь местным крестьянам приехали из разных уголков страны молодые энтузиасты. Они обработали дополнительно восемьдесят гектаров земли. Заложили питомник, помогли построить новую сушильню для табака, возвели административные здания. Кирпич стали тоже делать сами. Теперь его хватит и на ясли, и на детский сад, школу. Благо глины и воды в Ньясе не занимать. Новоселы осели здесь основательно, некоторые успели обзавестись семьями. Бывшие крестьянские парни за короткий период стали хорошими плотниками, каменщиками, штукатурами.
Иссубу Зубару, ученику средней школы из провинции Намампула, семнадцать лет. Сверкая белозубой улыбкой, он рассказывает:
— Сначала были перебои с питанием: то риса нет, то фасоли. Что делать? Не бросать же работу. Совет округа обратился к крестьянам. Они нам помогли на первых порах, а вскоре наше подсобное хозяйство стало обеспечивать продуктами. Помогли нам и с рабочей одеждой.
Трудностей у мозамбикских целинников было немало. В период дождей их палатки заливала вода. Но они не уходили с полей до тех пор, пока не был убран последний початок кукурузы. Аугушту Мажике, один из молодых энтузиастов, писал домой: «В Ньясе я понял многое. Думаю, что никогда бы не узнал столько за короткое время. Я никогда не стал бы таким сильным, выносливым, а главное, не смог бы выковать свой характер».
Его неразлучный друг Даниэл в ответ на мой вопрос, что для него значило пребывание в Ньясе, сказал просто:
— Здесь я встретил девушку, ставшую моей женой. Родители будут недовольны, что она не из нашего племени, но ведь я ее люблю. И мы навсегда останемся на этой земле, ставшей для нас родной.
«...Неколебимо, как Россия»
В этот день над городом стояло пронзительно-чистое небо. Солнце золотило гранитный берег Невы, и желто-белый свет струился по барельефам и колоннам дворцов на набережной. Университет, улицы, уходящие в глубь Васильевского острова, Дворцовый мост... все это волновало, как в юности.
Ровно в полдень тишину на мгновение разорвал выстрел пушки Петропавловской крепости. Я оглянулся вокруг, стал вглядываться в лица прохожих и вдруг понял: этот холостой выстрел, заронив смутную тревогу, напомнил мне других людей, другие времена. Город по-прежнему сиял в солнечных лучах. Но странно... переплеск невских вод у гранитных ступеней под львами больше не казался спокойным. И ветер с Балтики стал вдруг резким и холодным... Перед глазами неотступно вставало суровое лицо блокадного Ленинграда: Медный всадник обшит досками; исчез золотой блеск купола Исаакия; под маскировочными одеяниями спрятались светлая адмиралтейская игла, шпиль Петропавловского собора. Зашторены в домах окна, из которых, как руки калек, торчат жестяные трубы «буржуек»... Город померк, затаился, прижался к земле всей своей гранитной тяжестью, перешел на военное положение...
Возле Дворцовой площади на одном из домов Невского проспекта есть надпись — у нее всегда цветы. Она тревожит и сегодня: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». А на граните могучих колонн Исаакиевского собора до сих пор видны шрамы войны...
Если бы тогда можно было, как и теперь, подняться по крутым лесенкам к куполу собора, то в темном, затаившемся от фашистов городе даже зоркий глаз не сразу бы заметил движение. Пустые глазницы окон (стекла вылетали от близких разрывов) дышали бедой, стояли занесенные снегом троллейбусы, неуверенно пробирались сквозь сугробы закутанные темные фигурки людей. Кто тащил на санках ведра с водой из невских обледенелых прорубей, кто исполнял последний долг перед близкими, тянул из последних сил сани...
Поделиться книгой: