Помоги проекту - поделись книгой:
Михаил Сергеевич Горбачев
Михаил Сергеевич Горбачев родился 2 марта 1931 года в селе Привольном Красногвардейского района Ставропольского края в семье крестьянина.
Вскоре после Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. в возрасте 15 лет он начал свою трудовую деятельность. Работал механизатором машинно-тракторной станции. В 1952 году вступил в члены КПСС. В 1955 году окончил Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова (юридический факультет), а в 1967 году — Ставропольский сельскохозяйственный институт, получив специальность ученого агронома-экономиста.
С 1955 года М. С. Горбачев — на комсомольской и партийной работе. Работает в Ставропольском крае: первым секретарем Ставропольского горкома ВЛКСМ, заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации, а затем вторым и первым секретарем крайкома комсомола.
В марте 1962 года М. С. Горбачев был выдвинут парторгом Ставропольского территориально-производственного колхозно-совхозного управления, а в декабре того же года утвержден заведующим отделом партийных органов крайкома КПСС.
В сентябре 1966 года он избирается первым секретарем Ставропольского горкома партии. С августа 1968 года М. С. Горбачев работает вторым секретарем, а в апреле 1970 года избирается первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС.
М. С. Горбачев — член Центрального Комитета КПСС с 1971 года. Был делегатом XXII, XXIV, XXV и XXVI съездов партии. В 1978 году избран секретарем ЦК КПСС, в 1979 году — кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. В октябре 1980 года М. С. Горбачев переведен из кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР 8—11-го созывов, председатель Комиссии по иностранным делам Совета Союза. Депутат Верховного Совета РСФСР 10—11-го созывов.
Михаил Сергеевич Горбачев — видный деятель Коммунистической партии и Советского государства. На всех постах, которые ему поручает партия, трудится со свойственными ему инициативой, энергией и самоотверженностью, отдает свои знания, богатый опыт и организаторский талант претворению в жизнь политики партии, беззаветно служит великому делу Ленина, интересам трудового народа.
За заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством М. С. Горбачев награжден тремя орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета» и медалями.
ИНФОРМАЦИОННОЕ СООБЩЕНИЕ
11 марта 1985 года состоялся внеочередной Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
По поручению Политбюро ЦК Пленум открыл член Политбюро, секретарь ЦК КПСС т. Горбачев М. С.
В связи с кончиной Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. У. Черненко участники Пленума почтили память Константина Устиновича Черненко минутой скорбного молчания.
Пленум отметил, что Коммунистическая партия Советского Союза, весь советский народ понесли тяжелую утрату. Ушел из жизни выдающийся партийный и государственный деятель, патриот и интернационалист, последовательный борец за торжество идеалов коммунизма и мира на земле.
Вся жизнь Константина Устиновича Черненко до конца была отдана делу ленинской партии, интересам советского народа. Куда бы ни направляла его партия, он неизменно, с присущей ему самоотверженностью, боролся за претворение в жизнь политики КПСС.
Много внимания уделял Константин Устинович Черненко последовательному проведению курса на совершенствование развитого социализма, на решение крупных задач экономического и социального развития, повышение благосостояния и культуры советского народа, на дальнейший подъем творческой активности масс, улучшение идеологической работы, укрепление дисциплины, законности и порядка.
Большой вклад внес Константин Устинович Черненко в дальнейшее развитие всестороннего сотрудничества с братскими странами социализма, осуществление социалистической экономической интеграции, упрочение позиций социалистического содружества. Под его руководством твердо и последовательно проводились в жизнь принципы мирного сосуществования государств с различным общественным строем, давался решительный отпор агрессивным замыслам империализма, велась неустанная борьба за прекращение навязанной империализмом гонки вооружений, устранение угрозы ядерной войны, за обеспечение надежной безопасности народов.
Как зеницу ока берег Константин Устинович Черненко единство нашей Коммунистической партии, коллективный характер деятельности Центрального Комитета и его Политбюро. Он всегда стремился к тому, чтобы партия на всех уровнях действовала как сплоченный, слаженный и боевой организм. В единстве мыслей и дел коммунистов видел он залог всех наших успехов, преодоление недостатков, залог поступательного движения вперед.
Пленум подчеркнул, что в эти скорбные дни коммунисты, весь советский народ еще теснее сплачиваются вокруг Центрального Комитета партии и его Политбюро. В партии советские люди с полным основанием видят руководящую и направляющую силу общества и полны решимости беззаветно бороться за реализацию ленинской внутренней и внешней политики КПСС.
Участники Пленума ЦК выразили глубокое соболезнование родным и близким покойного.
Пленум ЦК рассмотрел вопрос об избрании Генерального секретаря ЦК КПСС.
По поручению Политбюро с речью по этому вопросу выступил член Политбюро тов. Громыко А. А. Он внес предложение избрать Генеральным секретарем ЦК КПСС тов. Горбачева М. С.
Генеральным секретарем Центрального Комитета КПСС Пленум единодушно избрал тов. Горбачева М. С.
Затем на Пленуме выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС тов. Горбачев М. С. Он выразил глубокую признательность за высокое доверие, оказанное ему Центральным Комитетом КПСС, отметил, что очень хорошо понимает, сколь велика связанная с этим ответственность.
Тов. Горбачев М. С. заверил Центральный Комитет КПСС, что он приложит все силы, чтобы верно служить нашей партии, нашему народу, великому ленинскому делу, чтобы неуклонно осуществлялись программные установки КПСС, обеспечивалась преемственность в решении задач дальнейшего укрепления экономического и оборонного могущества СССР, повышения благосостояния советского народа, упрочения мира, чтобы настойчиво воплощалась в жизнь ленинская внутренняя и внешняя политика Коммунистической партии и Советского государства.
На этом Пленум ЦК закончил свою работу.
Светофор над Пуэрто-Кабесасом
В каком кооперативе говоришь, коменданте? — Невысокий сухощавый старик исподлобья смотрит на Хосе Гонсалеса и теребит в руках видавшую виды шапку с широким козырьком.— Какой может быть кооператив, когда на прошлой неделе из моей общины контрас опять угнали девять человек?!
Хосе Гонсалес — командующий войсками МВД Северной Селайи — задумчиво разглядывает старика с высоты своего роста и потом, словно отбросив последние сомнения, решительно говорит:
— Оружие дам. Пулеметов не обещаю, а карабины с патронами получите. Грузовик в общине есть? Вот и приезжайте завтра за оружием. А пока держи, это тебе мой подарок.— Хосе вынимает из кобуры и протягивает старику длинноствольный «магнум», поблескивающий вороненым металлом.
Старик испытующе смотрит на коменданте, затем сует шапку за пазуху, долго вытирает ладони о линялые штаны и осторожно, обеими руками, будто боясь разбить, берет револьвер.
— Ну, коменданте... ну, спасибо,— восхищенно бормочет он и с неожиданной для своего возраста живостью скатывается с крыльца штаба.
Хосе, улыбаясь, смотрит ему вслед.
— Эваристо Эрнандес Вильямсон,— поясняет команданте.— Вождь индейцев мискито. Их община называется Кумла. Я давно уговариваю мискито организовать рыболовецкий кооператив, да они все не решались. Боятся. Совсем недавно большая группировка контрреволюционеров вновь перешла границу и бродит по сельве северо-западнее Пуэрто-Кабесаса. Угоняют индейцев в Гондурас, жгут деревни, грабят, убивают... Вот мискито и боятся.
— А отчего старик так обрадовался револьверу? — спрашиваю я.
— Индейцы еще не привыкли к доверию,— хмурится Хосе.— Мы тут поначалу много ошибок наделали: всех мискито — что друзей, что врагов — одной меркой мерили... Впрочем, это тоже понять можно. Ты ведь представляешь себе, что такое Селайя?..
В Никарагуа департамент Селайя называют «Коста» — Побережье. Страна расположена между двумя океанами, но, как ни странно, Коста здесь одна. Когда говорят «Побережье», имеют в виду берег Атлантического океана. До революции граница Селайи, тянущаяся с севера на юг, была непреодолимой преградой между «испанской» и «английской» Никарагуа.
Западные области Никарагуа завоевывали в XVI веке испанцы, которые продвигались из Панамы и Коста-Рики вдоль Тихоокеанского побережья. Покоряя и истребляя индейские племена, закладывая города и крепости, конкистадоры уходили все дальше и дальше от Тихого океана. Устремляясь на восток, они оставляли позади обширные озера, плодородные равнины Чинандеги и Масаи, великолепные горные пастбища Матагальпы и Хинотеги. Когда одолели последние перевалы, с седловин открылась бесконечная сельва, уходящая за горизонт... Болота, растянувшиеся на десятки километров, реки с топкими берегами, мутные илистые потоки, кишащие крокодилами и змеями, воздух, напитанный мириадами насекомых... В этом краю их ждала смерть. Идти дальше испанцы не рискнули.
Спустя несколько десятилетий в лазурном мареве Атлантики показались белые паруса британских фрегатов. Англичане основали у самой кромки океана с полдюжины колоний, завезли с Ямайки негров-рабов и прочно, на века, обосновались на этой земле. Но идти в глубь джунглей не посмели и они. Правда, верные привычке таскать каштаны из огня чужими руками, сыны Альбиона нашли выход из положения. Северные районы будущего департамента Селайя населяло воинственное племя мискито. Обманом, подкупом вождей англичане сломили гордый дух индейцев и заставили их служить себе. Воины мискито, вооруженные английскими мушкетами, расправлялись с другими племенами, восстававшими против чужеземцев, воевали с испанцами, охраняли поселения англичан... А чтобы окончательно подчинить индейцев, британцы насаждали на Косте свой язык, религию, свои нравы и порядки.
В 1821 году Никарагуа провозгласила независимость, а с 1838 года она стала самостоятельным государством. И тут же между США и Великобританией развернулась борьба за преобладающее влияние в Никарагуа. В Селайе было найдено золото и ценные породы деревьев, поэтому дядя Сэм не мог позволить Джону Булю в одиночку грабить эти богатства.
Шло время, но Коста по-прежнему оставалась изолированной от всей страны. Фактически это была все еще колония, которая лишь формально считалась никарагуанской территорией. Ни англичане, ни американцы, высасывая соки из страны, и не думали заботиться о развитии края. Зачем? Капиталы вкладывались исключительно в то, что сулило быстрое приумножение прибылей. Школы, больницы, дороги, электростанции — все это расценивалось как ненужная и вредная роскошь.
До сих пор в Селайе нет асфальтированных дорог. До сих пор Селайя живет на привозимых с Запада продуктах: янки не утруждали себя развитием сельского хозяйства, не желали тратить силы и средства на борьбу с сельвой, и уж вовсе не входило в их планы приобщение индейцев к земледелию. Самих индейцев рассматривали исключительно как даровую рабочую силу. Селайя обладает богатейшими гидроресурсами, но до сих пор немногочисленные, с устаревшим, изношенным оборудованием электростанции работают на привозной нефти. В Селайе нет телевидения, типографий. В огромном департаменте, по площади превышающем Швейцарию,— всего три кинотеатра. Отсталость... Чудовищная отсталость — экономическая и культурная... Таково наследие, полученное Никарагуа от империализма.
Сюда еще нужно добавить и отсталость политическую. Ведь вследствие изолированности, этнической, языковой и религиозной обособленности Селайя не переживала таких социальных бурь, как западные департаменты. До сандинистской революции все, чем жила Селайя, привозилось не из Никарагуа, а из Соединенных Штатов. Американские доллары, американские продукты, американское мировоззрение...
Сразу же после победы революции демократическое правительство национального возрождения решило сломать барьер, отделяющий Селайю от всей страны. Вот именно тогда и были совершены определенные ошибки, которыми воспользовались враги революции.
— Понимаешь, нашлись горячие головы, эдакие «ультрареволюционеры»,— рассказывает Хосе.— Не узнав индейцев, не познакомившись толком с укладом жизни мискито, с их историей, с особенностями края, в обязательном порядке попытались всех сделать революционерами. А когда это не получилось, объявили индейцев — всех поголовно — врагами. Тут-то и повылезали из щелей настоящие контрас — сомосовцы, агенты ЦРУ... Они стали забивать головы индейцам антисандинистской пропагандой. Словом, дорого мы заплатили за «революционный угар» некоторых деятелей. Но сейчас ситуация в корне изменилась. Многое сделано для улучшения жизни мискито, вообще для Селайи. Потому большинство населения теперь с нами.
...Мы с Хосе Гонсалесом идем по Пуэрто-Кабесасу, главному городу Северной Селайи. Широкие, размытые дождями, никогда не знавшие асфальта улицы, дощатые дома на высоких сваях в окружении кокосовых пальм, неумолчный рев океана... Хосе с гордостью показывает мощенную ромбовидными цементными кирпичами улицу — пока единственную в городе. Мы проходим мимо здания телеграфа. Телефонная связь в Пуэрто-Кабесасе появилась недавно. Целый год тянули ее из Манагуа, через горы, болота и сельву. Телефонисты отбивались от банд, восстанавливали сотни метров проводов, поднимали столбы, подорванные контрреволюционерами.
Вот госпиталь, где работают кубинские медики-интернационалисты... Желтый домик радиостанции, над ним — паутина антенн. Передачи ведутся на трех языках — мискито, английском и испанском... Три новые школы... Отстраивающийся стадион... Когда я впервые попал сюда почти два года назад, всего этого еще не было.
Не было и светофора, одиноко висящего над перекрестком в центре города. Светофор пока, пожалуй, деталь из будущего. Ибо движение в Пуэрто-Кабесасе такое, что и обыкновенный регулировщик, приглашенный на полставки, пожалуй, заскучает. Но для жителей светофор — символ будущих асфальтированных проспектов и бульваров, многоэтажных кварталов. Символ нового города. Поэтому водители так серьезно ждут зеленого света, хотя на милю в округе нет ни одной машины, грозящей столкновением. А ребятишки радостно визжат каждый раз, когда светофор мигает своими разноцветными глазами.
— Вот покончим с контрой, знаешь, что здесь понастроим? — мечтательно говорит Хосе, сдвигая фуражку на затылок.— Приезжай лет через десять-пятнадцать — сам увидишь...
Он говорит, подняв лицо к небу, чуть сощурив глаза, словно вглядываясь во что-то дальнее, и я вижу перед собой не сурового и строгого командира, а молодого улыбчивого парня, романтика и поэта. Да, да, поэта. Хосе пишет стихи — чистые, откровенные, хорошие стихи. Пока не публикует, несмотря на уговоры.
— Не до них сейчас,— смущается он.— Вот разобьем контру, тогда, может быть...
Команданте Хосе Гонсалесу двадцать четыре года, но за плечами у него подполье и сомосовские тюрьмы, партизанская война в горах и пять лет службы в войсках МВД: стычки с бандами, засады, рискованные операции...
— Как нам нужен мир, компаньеро! — вздыхает он.— Мир, чтобы строить, мир, чтобы жить. Я вот, знаешь, часто смотрю на ребят, на солдат — и думаю: ведь каждый из них мог бы учиться, работать на фабрике, на стройке, в поле... А вместо этого — война, навязанная нам Вашингтоном. Вместо новых домов — пепелища деревень, разрушенные предприятия, разгромленные кооперативы. И ребята гибнут, гибнут ежедневно. Молодые, талантливые, полные сил... Но революцию надо защищать. Враг лезет нахрапом, нагло, не скрываясь...
В прошлом году американцы перебросили на сопредельную территорию отдельный батальон гондурасской армии «Кентавры». В ходе маневров «Биг-Пайн» гондурасцы построили сеть дорог в местах сосредоточения лагерей сомосовцев, взлетно-посадочные полосы, учебные полигоны. Словом, подготовили сомосовцам отличную оперативно-тактическую базу. Не говоря уже о том, что значительная часть вооружений, переданных США гондурасской армии после завершения маневров, тоже перекочевала к контрреволюционерам. И вот с мая 1984 года никарагуанскую границу в районе Селайи начали переходить обученные американскими советниками формирования контрреволюционеров. Это — попытки реализовать план ЦРУ по отторжению департамента от Никарагуа и организации на территории Селайи «временного правительства», которое в дальнейшем могло бы обратиться за помощью к Вашингтону и тем самым дать повод для крупномасштабной интервенции.
— Диверсанты не останавливаются ни перед чем,— продолжает Хосе.— Кроме обычного для них террора против мирного населения, засад, стали прибегать и к химическому оружию. На нашем участке отмечено более десяти случаев применения контрреволюционерами гранат и снарядов с нервно-паралитическим газом. Но все равно у контрреволюции в Селайе ничего не выйдет. Теперь — не выйдет...
В общину Кумла мы поехали втроем: представитель министерства аграрной реформы Альваро Рамирес, 19-летний младший лейтенант госбезопасности Гильермо Обрегон и я. Утром на старом, обшарпанном грузовичке примчался Эваристо Эрнандес Вильямсон с двумя молчаливыми здоровенными сыновьями. Под наблюдением Гильермо парни быстро погрузили несколько ящиков, окрашенных в защитный цвет, и, не дожидаясь, пока наш шофер заведет «джип», грузовичок рванулся со двора штаба. На что Гильермо, неодобрительно покачав головой, пробормотал:
— Да не отнимем, не бойтесь... Вот индейцы, понимаешь...
Песчаный проселок, петляя между болотами, бежит вдоль океанского берега. Ветер доносит соленые брызги прибоя, сечет песчинками лицо, свистит в ушах. Альваро улыбается и кричит, стараясь, перекрыть рев прибоя:
— Не привык? Ничего. Лучше песок в лицо, чем пули сомосовцев. Тут есть и другая дорога, лесная, но там опасно — возможны засады...
Потом, когда мы уже приехали в Кумлу и остановились у церквушки, недавно выбеленной и сияющей под солнцем, как кусок рафинада, Альваро рассказал мне о задачах и целях аграрной реформы в Селайе.
— Сейчас мы закрепляем за индейцами право на владение землей. Американцы при Сомосе сгоняли их с общинных земель, забирая ее под лесоразработки, под шахты. Поэтому индейцы, лишенные возможности заниматься своими традиционными промыслами — охотой и рыболовством, были вынуждены наниматься за гроши на поденную работу в компании, пополнять толпы безработных в городе, заниматься контрабандой...
Но вернуть индейцам землю — это только часть задачи, причем самая легкая. Труднее — приучить их к сельскохозяйственному труду. Ведь земля здесь, в Селайе, богатая, а продукты приходится ввозить. Но дело потихоньку движется. В этом году, например, сняли отличный урожай риса, хватит всему району до следующего сезона. Думаем создать плантации овощей, разбить фруктовые сады.
Министерство помогает индейцам создавать кооперативы, предоставляет долгосрочные кредиты для закупки техники, удобрений, направляет агрономов и механизаторов. Вот с контрой покончим, и лет через десять Селайя станет богатейшей аграрной зоной. Обещаю...
Я смотрю на залитую солнцем площадь, где Эваристо торжественно вручает индейцам карабины, а Гильермо записывает их номера и имена новых владельцев в замусоленную тетрадку.
Альваро Рамирес, словно угадав мои мысли, говорит:
— И здесь, в Кумле, будет кооператив. Обязательно будет...
Горячие ветры Эфиопии
Из центра Аддис-Абебы по улицам, осененным акациями, роняющими на асфальт сиреневые и алые лепестки, до этой окраины меня минут за пятнадцать довез Саша Тыквинский, один из специалистов-руководителей советского автоотряда. Наша машина развернулась на просторном поле, желтом от пожухлой травы.
На нем выстроились ровными рядами ЗИЛы — все триста с лишним машин, отмытые от пыли дальних дорог. На дверцах каждой кабины нарисована эмблема: скрещенные флажки двух государств и надписи на русском и амхарском языках «Помощь народу Эфиопии от Советского Союза». На другой стороне поля стояли десятки зеленых палаток. Успевшие уже выгореть под отвесными лучами тропического солнца, они основательно были поставлены на тугих растяжках, обложены у основания дерном. Как и положено, вокруг каждой палатки прорыты канавки.
— Надеетесь, что дождь пойдет?— спрашиваю у Тыквинского.
— А как же. И обязательно дождемся,— убежденно кивает тот. Свет низкого солнца пронизывает прямые дымки походных кухонь: от них доносится столь неожиданный здесь и очень аппетитный запах борща и каши.
— Свой хлебозавод, банно-прачечный комбинат — нормально устроились,— говорит Саша.
Потом он относит пластинки и диапозитивы в клубную машину с радиорубкой, книги — в обширную палатку-библиотеку. Над лагерем понеслись знакомые мелодии молодежных песен. И пластинки и книги мы привезли с выставки «Советская молодежь». Она открылась в эти январские дни в здании городского муниципалитета, а затем организаторами большой выставки — ЦК ВЛКСМ и КМО СССР — передана в дар ЦК Ассоциации молодежи революционной Эфиопии вместе с подарками от белорусских ребят.
...Раннее утро. Жаркое солнце еще не успело растопить ночную прохладу высокогорья, когда автоколонна уже вытягивалась гигантской змеей на шоссе. Оно ведет в город Назрет.
Назрет вырос из захудалого поселка под горой Кечема в провинции Шоа. На окраине его раскинулся первенец эфиопского машиностроения — тракторосборочное предприятие, возведенное по советскому проекту эфиопскими и советскими строителями. Здесь собирают из деталей, поставляемых Советским Союзом, тракторы «Назрет». Сборкой их — близнецов «Беларуси» — руководят эфиопские инженеры, прошедшие практику на Минском тракторном заводе.
Здесь же, в Назрете, распределительный центр по оказанию помощи населению Эфиопии, пострадавшему от засухи. Там машины загружают мешками с зерном, и колонна отправляется на юг.
— Каждый рейс — больше тысячи тонн,— сообщает мне с гордостью один из шоферов.
...Наш «уазик» пылит по дороге. Жар хлещет в кабину вместе с пылью. Лихой шофер Володя Пройчев не без юмора называет это «сквознячком» и ездит с опущенными стеклами в дверцах машины. Рядом со мной — один из руководителей автоотряда, Дмитрий Андреевич Матюх. Я прошу его подробней рассказать о первых походах колонны по жаркой эфиопской земле.
...В красноморский порт Асэб белый красавец теплоход «Шота Руставели» с водителями и механиками на борту прибыл под вечер, когда еще грохотали портальные краны, тянувшие свои журавлиные шеи над багряной закатной полосой и прибрежными пальмами. Асэб — это главные морские ворота Социалистической Эфиопии. Через него идет три четверти международных перевозок. Здесь выгружают детали для тракторосборочного предприятия в Назрете, оборудование для совместных геологических разведочных экспедиций, работающих в Дире-Дауа и в золотоносном районе провинции Синдамо, для мелиораторов и топографов в Гамбеле, для строителей гидроэлектростанции в Мелка-Вакана, для нефтеперерабатывающего завода, построенного с помощью советских специалистов в самом Асэбе.
Едва рассвело, водители стали выводить машины прямо с кормы сухогрузов на причал. Один за другим выкатывались в улицы Асэба четырехтонные ЗИЛы и тут же шли под погрузку пшеницей и оборудованием. Перед отправкой колонны возник митинг, на котором жители Асэба с благодарностью говорили о вовремя поспевшей помощи советских друзей в тяжкое время засухи.
Первое испытание началось километров через сто, когда колонна втянулась в каньон. Дорогу сжали хаотические груды раскаленных камней.
— Жара была несусветная,— говорил Дмитрий Андреевич,— особенно во впадинах. Аж дух захватывало. Мы это место прозвали «каменным мешком».
Колонна растягивалась на километры — от гряды до гряды. Высота перевалов доходила до полутора километров, и тяжелогруженые машины в разреженном воздухе с трудом вползали на подъем. Прошли подряд несколько перевалов, на один из них поднимались серпантином около сорока километров.
Дальше горы стали более пологими, их прорезали ущелья, расселины, зазмеились на обочинах узкие овраги. Незаметно прихлынули волны барханов. Началась пустыня — на сотни километров пустыня.
Перед усталыми, покрасневшими от солнца, запорошенными пылью глазами поплыли миражи. Метрах в пятидесяти от машины вдруг видишь: белеют дома, осененные зелеными кронами деревьев; бьют, искрятся хрустальные фонтаны; среди зыбкого озера остров, на нем качаются пальмы. Хотелось свернуть в их тень. Но под колесами машины — ясно видишь! — белеет, тает волна...
Потом и в самом деле вдоль дороги замелькали зонтичные акации, стали встречаться обезьяны; видели издали, как пробегали антилопы и страусы. И это было уже не видение.
То вдоль трассы, то пересекая ее, и по горам и по пескам, тянулись караванные тропы. Водителей поражала их чистота: словно камни специально были выбраны с тропы до последнего, до самого маленького. По тропам то близко, то вдали, у горизонта, шли, покачиваясь, караваны верблюдов с грузами. Их сопровождали босые мужчины с длинными, загнутыми на конце кинжалами у пояса.
У селений вдоль дороги выстраивались жители, махали руками, а мальчишки громко читали — кто умел — лозунги на бортах машин и звонко кричали: «Русские едут!»
Выгоревшая земля простиралась вокруг, высохшая земля, пересекаемая узкими руслами безводных рек.
...В автоотряде у нас собрались водители и механики со всех концов Советского Союза, представители десятков национальностей. В основном бывалые ребята, знающие свое дело, поездившие по земле. Но тут все они впервые увидели лицо голода, лицо беды: брошенные дома, бурые иссохшие клочки полей, безутешное горе в печальных глазах людей.
Особенно тяжело было на стоянках: словно тени, из ниоткуда возникали люди. Рядом — ни жилища, ни воды. И вдруг на дымок походных кухонь приходили люди. Они очень хотели есть...
Поделиться книгой: