Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну и что? — не унимался Махмуд.
— Пойми, если израильтяне будут обращаться с ливанцами так же, как с палестинцами, кто поверит их сказке, будто они пришли в Ливан, чтобы уничтожить базы партизан — так называемых «палестинских террористов». К тому же израильтяне хотят посеять рознь между ливанцами и нами, чтобы мы не могли вместе бороться против них...
Темнело. С крыши школы во двор ударил мощный луч прожектора. На мгновение Махмуд и Халед зажмурились — так ярок был свет.
К Махмуду подошли два израильских солдата:
— Вставай, пошли!
— Не могу — нога прострелена.
Солдаты без лишних слов подхватили Махмуда под мышки и потащили по двору. Его ноги волочились по гравию, оставляя глубокие борозды. От боли у юноши темнело в глазах.
В школе было душно. Толстые каменные стены, вобравшие за день зной, теперь щедро источали его. В пустом классе за учительским столом сидел офицер. Солдаты подняли Махмуда, стали ощупывать его, выворачивая карманы.
Офицер не торопясь рассматривал вещи Махмуда. Потряс пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Подержал в руках ключи. Да, такой суммой не разживешься... Начал разглядывать карточку беженца. Сделал знак рукой солдату. Тот схватил со стола пульверизатор с краской, нагнул голову Махмуда и дважды брызнул ему струей по спине: сверху вниз и слева направо. Офицер заговорил на иврите, один солдат переводил.
— Как тебя зовут?
— Махмуд. Махмуд Абу Кифах.
— Палестинец?
— Да.
— Сколько лет?
— Двадцать два.— Махмуд не понимал, зачем офицер задает эти вопросы. Ведь в карточке все написано.
— Профессия?
— Шофер.
— А, значит, возишь террористов?
— Никаких террористов я не вожу! — резко ответил Махмуд.
Лицо офицера стало жестким. Он плотно сжал губы.
— К какой организации принадлежишь?
— Ни к какой!
— Значит, возишь всех террористов подряд?
Махмуд почувствовал пустоту и усталость. Вновь заныла голова. Рана на ноге все больше давала о себе знать.
— Я ранен в ногу,— сказал он офицеру.— Случайно. Ваш патруль обознался.
— Увести его,— скомандовал офицер.— Ногу перевязать.
Солдат автоматически перевел. Потом подхватил Махмуда под руки, и тот запрыгал из класса...
Халед спал, неловко привалившись на бок.
Вскоре сон овладел и Махмудом, а когда проснулся, на улице возле школы стояло несколько военных машин. Рядом с ними покуривали солдаты. Дверь школы отворилась, и во двор вышли вчерашний офицер и двое людей, странно одетых. На головы накинуты капюшоны из мешковины с прорезями для глаз и носа.
— Вот они, осведомители, о которых говорил вчера офицер,— шепнул Халед.
Израильтяне и осведомители медленно двигались по двору. Тех, на кого показывали люди в капюшонах, солдаты отводили в сторону. Задержались возле Халеда. Несколько мгновений осведомители всматривались в его лицо. Потом переглянулись и прошли мимо. Теперь очередь Махмуда. Один из осведомителей что-то шепнул офицеру, Махмуда подхватили под руки и потащили в ту часть двора, где собралось большинство арестованных.
«Кто же скрывается под капюшонами?» — с досадой подумал Махмуд.
Юноша, конечно, не мог знать, что задолго до вторжения в Ливан израильская разведка приступила к осуществлению операции под кодовым названием «Посев». В Южном Ливане и Бейруте было немало шпионов, скрывавшихся под личинами торговцев, шоферов такси, а иногда и палестинских бойцов, да и местная агентура из правых христиан занималась сбором сведений.
Закончив обход, люди в капюшонах вновь скрылись в школе. Солдаты построили ту группу, где был Халед, по двое и вывели со двора.
— Прощай, Махмуд! — крикнул Халед.— Держись!
Колонна завернула за угол.
После полудня к воротам подкатил автобус. Солдаты выводили арестованных по одному за калитку, завязывали глаза и заталкивали в автобус. Махмуда бросили на сиденье, на него сверху навалился еще кто-то, автобус дернулся и тронул с места.
Ехали долго, наверное, часов пять или шесть. Наконец, машина остановилась. Водитель заглушил мотор.
— Выходи! — прозвучала команда.
3
Махмуд едва удержался на ногах, вылезая из автобуса со связанными руками и повязкой на глазах, но кто-то поддержал его. Потом руки развязали, и юноша смог сорвать повязку. По глазам резанул яркий солнечный свет.
Открывшаяся картина не вселяла надежд. Перед Махмудом был лагерь для военнопленных. Колючая проволока, нацеленные со всех сторон автоматы, яростно рвущие поводок овчарки... Военные палатки, выполняющие роль бараков... Израильские солдаты пинками и ударами прикладов загоняли пленников на территорию лагеря. Ошеломленные и подавленные, люди даже не пытались увернуться от побоев. Они безропотно дали загнать себя в палатки и с обреченным видом уселись на голую землю. По лицу Махмуда катился пот. Очень скоро воздух стал тяжелым от горячего дыхания тридцати человек, которые сгрудились в палатке, рассчитанной на десятерых.
Махмуду повезло. Ему досталось место в самом центре палатки. Можно сидеть, прислонившись спиной к врытому в землю опорному шесту. Царило гнетущее молчание. Осознав весь ужас своего положения, люди замкнулись.
— Ну что я им сделал? — раздался рядом с Махмудом громкий голос.— Я уже старик. Мне скоро шестьдесят пять. У моих девятерых детей не осталось и пиастра на жизнь. Поехал из деревни в Сайду купить продуктов. По дороге забрали...
Ночь принесла долгожданную прохладу, люди немного оживились и начали переговариваться. Судя по рассказам, почти все пленники были мирными жителями.
— По профессии я учитель,— говорил кто-то.— Вы знаете городок Хасбайя в долине Бекаа? Так вот, я оттуда. После вторжения я взял и перечеркнул на классной доске слово «Израиль» и надписал «Палестина». Когда израильтяне захватили город, группа солдат разместилась в школе. Заметили надпись на доске, допросили сторожа... А потом пришли за мной. Долго били, и вот я тут...
Внезапно пола палатки откинулась, по лицам забегал луч фонаря.
— Расшумелись? Кому тут заткнуть глотку?
Охранник наотмашь ударил человека, сидевшего ближе всех к выходу. Пола палатки захлопнулась, свет исчез. Воцарилась тишина.
С первыми лучами солнца заключенных разбудили громкие крики. Охранники пинками выгоняли полусонных пленников из палаток.
Махмуд, хромая, выскочил наружу и огляделся. Справа и слева, отгороженные колючей проволокой, стояли точно такие же палатки. Позади — двойная ограда из трехметровых металлических рогатин с часто натянутой на них колючей проволокой. Метрах в пятидесяти стояла сторожевая вышка. Она была похожа на исполинский гриб с ярко блестевшей на солнце металлической шляпкой. На вышке, прислонившись к крупнокалиберному пулемету, с равнодушным видом стоял израильский солдат. Рядом с ним — полусфера большого прожектора.
Неожиданный удар в спину свалил Махмуда на землю. Он вскочил, но тут же снова упал от еще более сильного удара — на этот раз дубинкой по лицу.
— Что, собака, довольно с тебя? — выкрикнул охранник.— Поменьше верти головой, а то хуже будет.
Кровь заливала лицо, и перед глазами плыли оранжевые круги. Махмуд лежал ничком, уткнувшись лицом в ладони. Подняться не было сил. Кто-то дотронулся до плеча.
— Эй, парень, как ты?
Махмуд поднял голову. Над ним стоял крупный седовласый мужчина.
— Надо же, как разукрасили. Ну ничего, давай перевяжу.
Мужчина достал из кармана кусок тряпки. Пока он ловко обматывал Махмуду голову, юноша разглядел, что у седовласого совсем еще молодое лицо.
— Встать! — прозвучала в мегафон команда.
Мужчина помог Махмуду подняться. Перед каждой палаткой, а в блоке их было двенадцать, стояли по тридцать-сорок узников. Между группами расположились охранники. Из дальнего угла блока не спеша приближался израильский офицер. За ним семенил коротышка в штатском — переводчик. В руках он держал мегафон.
Офицер достал из нагрудного кармана бумагу и медленно начал читать.
— Господин офицер знакомит вас с правилами поведения в лагере,— закричал в мегафон переводчик.— Слушайте внимательно и запоминайте. Это в ваших же интересах. Запрещается: выходить из палатки без разрешения, громко разговаривать, петь. Каждый день в шесть утра — проверка. Во время проверки стоять по стойке «смирно». Каждый, кто не выполнит приказ, будет строго наказан.
Стоять становилось все тяжелее. Нога затекла, подгибалась. Махмуду казалось, что он вот-вот рухнет на землю. От голода и жажды кружилась голова. Солнце пекло все сильнее. В шеренге напротив упал грузный мужчина. Охранники подхватили беднягу и, как мешок, оттащили в тень. Потом упал еще один, потом еще...
— Сесть! — Люди не сели — рухнули в раскаленную пыль. Сколько они так стояли? Час, два? А может, целую вечность?
Махмуд с трудом поднял голову. Солдаты складывали перед палатками стопки пакетов, тюфяки и легкие одеяла.
— Раздеться! Подходить по одному!
Пленники не без усилий стягивали с себя изрядно потрепанную одежду и, с трудом передвигая ноги, подходили к охраннику. Каждому он бросал комплект — белье, верхняя одежда, тюфяк и одеяло. Наступила очередь Махмуда. Он подошел и назвал себя. Кое-как натянул тесноватые брюки и куртку. Вместе с одеждой выдали прямоугольную пластмассовую пластинку на тонкой металлической цепочке. На лицевой стороне был изображен факел, языки пламени которого сплетались в слово «Ансар». На оборотной номер и дата прибытия в лагерь. «Теперь я не человек,— с горечью подумал Махмуд.— Теперь я узник № 0620».
Всех снова загнали по палаткам. Махмуд попробовал немного приподнять нижний край брезента, чтобы дать доступ свежему воздуху. Но из этого ничего не вышло. Палатка была натянута добросовестно. Ни щелочки.
— А ты попробуй ножом,— Махмуд обернулся. Седовласый протянул ему маленький перочинный ножичек. — Спрятал в ботинке,— пояснил он, поймав недоуменный взгляд Махмуда.
Толстый брезент поначалу не поддавался. Махмуд нажал посильнее. Наконец ткань треснула. Махмуд чуть-чуть расширил образовавшуюся дырку — ровно настолько, чтобы было видно, что происходит снаружи.
Израильтяне сложили в кучу старую одежду узников и подожгли. Время от времени они подбрасывали в огонь еще рубахи и брюки, предварительно облив их бензином. Один из солдат, когда попадалась одежда поприличнее, обшаривал карманы.
— Ну что там? Дай посмотреть.— Фадель — так звали седовласого — тоже прильнул к дырке.— Вот она, их сущность. Грабить, сжигать, убивать — за этим и пришли!
Махмуд был рад, что рядом с ним оказался именно Фадель, спокойный, решительный, сильный, судя по всему, человек бывалый.
Они тихо разговаривали, и Махмуд рассказал новому знакомому историю своего ареста.
— Не обижайся, Махмуд. Но я хочу дать тебе один совет. Никогда не открывай такие вещи человеку, которого плохо знаешь,— выслушав его, сказал Фадель. — Но доверие за доверие. Расскажу и я тебе, как меня схватили. На третий день после начала агрессии я вместе с бойцами сопротивления находился на позиции у Сайды. После нескольких ожесточенных атак израильтян ситуация стала критической. Нас осталось всего шестеро. Гранаты кончились, а танки идут и идут. Что с ними сделаешь, если в руках у тебя только автомат? Решили отходить. Думали пробиться к своим, в долину Бекаа. Разбились на двойки — так легче было пройти незамеченными. Израильтяне уже контролировали дороги, нещадно бомбили Сайду. Мы заночевали в лагере палестинских беженцев Айн аль-Хильви. Там нам показали одну проселочную дорогу в горы. Но ничего не вышло. Утром 9 июля неожиданно нарвались на патруль. Ну а дальше все было примерно так же, как и у тебя...— Фадель замолчал. Махмуд тоже не произнес ни слова: что говорить, когда и так все понятно.
— Ладно,— вдруг зло проговорил Фадель,— мы еще расплатимся с ними за все. Только бы выбраться отсюда живыми. Только бы выбраться...
4
Был конец августа. Военные действия на юге Ливана давно прекратились. Замолчали пушки в Бейруте. Оттуда уже начался вывод не побежденных Израилем палестинских бойцов. Но отзвуки драматических событий, за которыми с волнением и негодованием следил весь мир, почти не докатывались до Рашидии, которая оказалась в глубоком тылу израильской оккупационной армии.
В лагере остались лишь женщины, старики, калеки да дети. Мужчины, способные носить оружие, ушли на север с палестинскими отрядами или были схвачены израильтянами. Жить было не на что.
Сами оккупанты почти не появлялись в Рашидии. Зато свирепствовали их ливанские подручные из правохристианских сепаратистов: врывались по ночам в дома, устраивали погромы, уводили людей. Беззащитные жители лагеря старались реже выходить на улицу, чтобы не попадаться предателям на глаза. Даже мальчишки — и те поутихли.
Конечно, можно было бросить голодную, полуразрушенную, наполненную страхом Рашидию и через долину Бекаа пробраться на север. Но Марьям не уезжала. Она ждала брата. Каждую неделю она пешком ходила в Тир — в приемную Красного Креста и в израильскую комендатуру. И всякий раз ей отвечали одно и то же: «О Махмуде Абу Кифахе данных нет».
Марьям приютил младший брат отца, Салах. У него не было левой ноги, поэтому беднягу не трогали. Жена Салаха, рискуя подорваться на мине, засеяла салатом и засадила картошкой небольшой участок на окраине лагеря, и первая зелень уже взошла. Марьям помогала семье Салаха в поле и по дому, а они кормили ее и ни о чем не спрашивали.
В понедельник Марьям вновь отправилась в Тир. У здания, где размещалась приемная Красного Креста, как всегда, толпились женщины. Привела их сюда та же забота, что и Марьям. У одной пропал муж, у другой — сын, у третьей — брат.
Посетителей принимал ливанец лет сорока. Марьям видела его впервые.
— Махмуд Абу Кифах? — переспросил он.— Сейчас посмотрим.
Мужчина повернулся на вертящемся кресле. Вытащил из шкафа ящик, ловкими движениями пальцев перебрал карточки.
— Сожалею, но ваш брат в картотеке не значится.
— Пожалуйста, поищите еще! Не может же человек бесследно исчезнуть!
Мужчина на мгновение задумался.
— Мадам Хури! — громко позвал он.
Вошла молодая женщина.
— Мадам Хури, мы, кажется, получили сегодня утром очередную сводку из штаба северной группы войск Израиля?
— Да, я как раз сейчас начала расписывать эти данные на карточки.
— Посмотрите, пожалуйста, не значится ли там палестинец Махмуд Абу Кифах из Рашидии.
— Одну минуточку... Да, есть такой!
Внутри у Марьям все оборвалось.
— Что с ним? — еле слышно спросила она.
— Махмуд Абу Кифах, палестинец из Рашидии, 22 года, находится в лагере для интернированных Ансар, № 0620.
— Жив! — почти крикнула Марьям.— Я так и знала! Жив! Скажите, можно ли повидать его?
Поделиться книгой: