Звезды в моем сердце

– И будет еще больнее, если ты сию же секунду не займешься платьем, – ответила леди Харриет. – Ты маленькая ленивая тупица. Ничего не можешь сделать, о чем тебя просят. Ну какой от тебя толк, хотела бы я знать? Берись за иголку с ниткой и не смей выходить из комнаты, пока не закончишь работу.

– Могу ли я сначала выпить чашку чая? – попросила Гизела. – В Таусестере было так холодно, что у меня окоченели пальцы.

– Работа их согреет, – отрезала леди Харриет. – Я уже сказала, что тебе нужно делать. Распивать чаи некогда. Пошевеливайся! Слышишь меня? Сегодня вечером я должна быть в этом платье, или получишь взбучку, которую не скоро забудешь.

И она толкнула Гизелу так, что та полетела по комнате к самым дверям. С трудом удержавшись на ногах, девушка открыла дверь и помчалась вверх по лестнице в свою комнату, бросила накидку и шляпу на кровать. И хотя она знала, что волосы ее в полном беспорядке, растрепанные ветром и примятые шляпой, она не посмела задержаться даже на минуту, чтобы привести себя в опрятный вид. Взяв рабочую корзинку, она поспешила вернуться в комнату мачехи и с облегчением обнаружила, что леди Харриет уже ушла.

Проворно придвинув стул к кровати, она начала пришивать крошечными, почти невидимыми стежками кружевной волан, который оторвался от затейливых оборок по подолу платья. Только сев за работу, Гизела почувствовала, что рука там, где схватила ее мачеха, была в синяках и слегка ныла. К тому же девушка до сих пор ощущала острую боль в затылке от костлявых пальцев леди Харриет. Глаза Гизелы наполнились слезами. Почему, спрашивала она себя, что бы она ни сделала – все не так? Почему она не могла все предусмотреть и вовремя обо всем позаботиться? Она и вправду изо всех сил старалась умилостивить леди Харриет – не столько ради себя, сколько ради отца и всех домочадцев.

– Никак не пойму, почему бы тебе не постараться угодить своей мачехе, – не раз упрекал ее отец.

Но Гизела не могла объяснить ему, что, как бы она ни старалась, леди Харриет никогда не будет довольна. Отец представить себе не мог, как жестоко она обращалась с Гизелой, без конца награждая ее пинками и щипками. Еще с тех пор, как Гизела была ребенком, леди Харриет находила малейший повод, чтобы поколотить ее. Разбитая чашка, невыполненное поручение, случайная реплика, которая расценивалась как дерзость, – все это приводило к тому, что леди Харриет доставала тонкий жесткий кнутик для собак, который держала у себя в спальне специально для этой цели.

Шли годы, Гизела пыталась протестовать против такого унизительного наказания, говоря, что она уже взрослая. Но маленькая и щуплая девушка была не в состоянии противостоять гораздо более сильной мачехе. Гизела знала также из своего печального опыта, что протесты и крики только больше злили леди Харриет, так что она принималась стегать свою падчерицу еще сильнее и яростнее. В такие минуты в глазах женщины появлялся зловещий огонек, а губы кривились в жестокой усмешке. Гизела не понимала, отчего это происходит, и страшно пугалась такого неестественного и злобного проявления чувств.

Теперь, сидя за шитьем, Гизела смахивала слезы. Как глупо, что она обращает на мачеху внимание! Сколько раз она себе повторяла, что леди Харриет ничего в ее жизни не значит! Ну почему бы ей не думать вместо мачехи о своей матери? Такой доброй и такой красивой. А какое счастье здесь царило, когда она была жива! Весь дом казался наполненным смехом, они ели только самое вкусное, а слуги работали охотно и весело. В то время они были нисколько не богаче, но средств им хватало. Деньги не уходили, как теперь, на немыслимые туалеты леди Харриет, на меха и шляпки, драгоценности, веера и безделушки. И все это для того, чтобы попытаться заманить в ловушку какого-нибудь недалекого зеленого офицерика из соседней казармы или очередного искателя приключений, которому только и нужно, что бесплатная еда и кров. Деньги, которые раньше расходовались на дом и сад, все теперь уходили на старания леди Харриет сохранить или создать красоту, которой она никогда не обладала. Но было бы удивительно, если бы кто-нибудь пожалел мужеподобную громогласную мегеру, которая умудрилась превратить жизнь своих домочадцев в сплошной ад.

– Ох, мама, мама, – всхлипнула Гизела. – Ну почему ты умерла?

Девушка очень хорошо помнила тот вечер. Всю неделю накануне ее мать чувствовала себя превосходно и была еще прекрасней, чем всегда. Красоту ей придавала вера в то, что наконец-то сбудется ее заветная мечта.

– Гизела, я собираюсь подарить тебе маленького братика, – сказала она, обняв десятилетнюю девочку.

– Ой, мама, а когда? – обрадовалась Гизела.

– Уже совсем скоро, дорогая.

Они принялись возбужденно обсуждать радостную новость, потом в комнату вошел отец.

– Ты уже сказала ребенку, Стефани? – спросил он.

Мать взглянула на него сияющими глазами.

– Она тоже очень счастлива, Джордж.

– Но ты не должна разочаровываться, если это окажется девочка, – сказал он, и Гизела сразу поняла по тому, как голос отца стал неожиданно хрипловатым, что он старается скрыть свои чувства, скрыть восторг, который он разделял вместе с ними.

– Это будет сын, – ответила его жена. – Сын для тебя, Джордж, ведь ты так этого хотел, а я очень переживала, что не могу тебе его подарить.

– Неужели ты думаешь, мне кто-нибудь нужен, кроме тебя?

Отец опустился на колени рядом со стулом матери и обнял ее. Они оба забыли, что на них смотрит их дочурка.

Поздним вечером, когда Гизела была уже в кроватке, она услышала крик. Утром она узнала, что ее мать, спускаясь по лестнице к обеду, оступилась и упала, пролетев вниз от первой ступеньки до последней. В ту же ночь преждевременно родился ребенок. Это был мальчик. И он, и его мать оба умерли прежде, чем солнце поднялось над холмами.

С того момента все переменилось. Сначала сквайр Мазгрейв словно умом тронулся, метался по дому, требовал новых и новых докторов, специалистов, любого, кто смог бы вернуть к жизни его жену. А затем, после похорон, он погрузился в полное отчаяние, из которого никто не мог его вытащить. В течение нескольких месяцев он находился в безнадежном состоянии, пока не наступил охотничий сезон и его не заставили выехать поохотиться на лисят, хотя бы ради своих лошадей. Так был спасен его разум.

Гизела так и не узнала, как и где он познакомился с леди Харриет. Хотя Гизела была еще совсем ребенком, она стала подмечать, что леди Харриет все чаще и чаще к ним наведывается; она приходила без приглашения, по ее собственному выражению, «заглядывала на огонек», надеясь застать сквайра дома. Следовали затянувшиеся приемы в курительной комнате, где они болтали и смеялись без умолку, вечера, когда она приводила с собой нескольких друзей к обеду. Довольно часто леди Харриет принимала сквайра в своем доме.

И вот однажды наступил вечер, когда Гизела, сидя за фортепиано в гостиной, оторвала взгляд от клавиш и увидела их стоящими в дверях. Отец был пьян. Она сразу поняла это по глупому выражению его лица, по тому, как он качнулся, входя в комнату. Ничего необычного в этом не было, она спокойно отнеслась к такому состоянию отца. Но вот в леди Харриет произошла какая-то перемена. Гизела сразу почувствовала это, как только встала из-за фортепиано, застенчиво и немного неловко.

– Я… разучивала гаммы, – пояснила Гизела, как будто нужно было что-то объяснять.

– У нас с отцом есть для тебя новость, – сказала леди Харриет.

Гизела сразу догадалась, какая именно, – по голосу и по недоброму огоньку, мелькнувшему в глазах леди Харриет.

– Сегодня утром мы поженились.

Несколько слов ранили почти смертельно. Гизела не смогла произнести ни звука, а только стояла и молча смотрела на них.

– Ты не хочешь нас поздравить?

В голосе леди Харриет прозвучали удовлетворение и ядовитость одновременно, слова стегнули Гизелу как кнут.

– Нет, нет! Это неправда! Этого не может быть!

Девочка услышала свой голос – пронзительный и испуганный. Все это напоминало дурной сон – ночной кошмар, от которого она должна проснуться в любую секунду. Но когда она кричала, когда беспомощно переводила взгляд с одного на другого, она знала, что это правда. Папа женился на леди Харриет. Кто-то занял место ее матери!

Глава 2

Гончие мчались во весь опор, и Гизела, чувствуя на щеках бодрящий утренний ветерок с легким морозцем, летела за ними как на крыльях. Лошадь под ней была отлично вышколена, и они неслись галопом по пересеченной местности, легко перепрыгивая через все препятствия. Затем, оставив лесной массив слева, они выехали в открытое поле. Впереди мелькала стая гончих, алые куртки охотников ярким пятном выделялись на фоне голубого неба.

Захваченная преследованием, Гизела обо всем забыла, как всегда с ней случалось во время охоты. Сердце наездницы обуял дикий восторг, который рос с каждым препятствием, взятым лошадью. Вскоре очень многие охотники остались позади, но самые ловкие и отважные продолжали погоню. Только тогда Гизела увидела фигурку женщины, мчавшейся немного впереди. Сначала она заметила темную амазонку на сером коне, который перелетал, словно сам Пегас, через препятствия, становившиеся все выше и опаснее, так что все меньше охотников рисковало брать их.

Мимолетный интерес Гизелы перерос в любопытство. Нечасто кому-то удавалось превзойти ее в верховой езде. Она знала здесь каждый дюйм и немедленно оказывалась впереди тех наездниц, которые также обладали большим опытом и были столь же храбры.

Гизела чуть подстегнула свою лошадь. Незнакомка по-прежнему была впереди, не сбавляла темпа, и Гизела подумала, что похоже, будто она срослась со своим конем в одно целое. Сравнение показалось знакомым, и Гизела сразу вспомнила разговор двух фермеров в лавке Тайлера. Это, должно быть, та самая женщина, о которой они говорили, всадница, вызвавшая их восхищение настолько, что они вспоминали о ней почти с благоговением.

Теперь они неслись стремглав по скошенному полю с отлогим спуском, но Гизела так и не сумела догнать наездницу на сером скакуне. Именно в этот момент ее пронзила внезапная тревога – она вспомнила, что их ожидает впереди: там находилась очень высокая ограда, а за ней – коварный ров, что делало абсолютно невозможным благополучное приземление. Гизела знала только одно безопасное место для прыжка, но откуда могла знать о нем незнакомка?

Гизела подстегнула лошадь, которая и так скакала во весь опор и не могла больше ускорить шаг. Девушка со страхом увидела, что незнакомая женщина направила коня прямо к центру ограды. Гизела попыталась кричать, но из-за стремительной погони крик сорвался с ее губ и не достиг незнакомки.

– Остановитесь! Осторожно!

Слова замерли у нее в горле; зная, что теперь ничем не помочь, Гизела управляла своей лошадью, а незнакомка тем временем взяла препятствие. Конь и всадница мелькнули грациозным силуэтом и исчезли из виду.

Гизела поспешила перепрыгнуть через ограду в том месте, где, как она знала, было безопасно. Ее лошадь легко справилась с задачей и благополучно приземлилась по ту сторону. Гизела оглянулась и увидела то, что предполагала, – конь без всадницы мчался галопом по полю, а рядом со рвом лежало распростертое неподвижное тело. На секунду Гизеле стало жаль, что она отстала от охотников. Гончие умчались далеко вперед, и ее сердце было там, среди охотников, продолжавших травлю. Но чувство жалости и сострадания заставило ее поспешить к лежавшей на земле женщине.

Она подъехала к ней, спешилась и, опустившись на колени, осторожно перевернула неподвижное тело. Голова незнакомки откинулась на руку Гизелы. Ее лицо было таким бледным, лишенным какой-либо краски, что Гизела на секунду перепугалась, не сломана ли у нее шея. Но тут же убедилась, что тревожится напрасно – женщина дышала. Гизела осмотрелась вокруг, чтобы позвать на помощь. Поблизости никого не оказалось, только вдалеке постепенно затихал лай собак. Она вновь взглянула в лицо женщины, которую держала на руках, и увидела, как у нее затрепетали веки и она открыла глаза.

Тут Гизела поняла, что никогда в жизни ей не доводилось видеть столь прекрасное лицо. Оно приковывало к себе изысканной, лучезарной красотой, даже несмотря на бледность; а глаза незнакомки, большие и блестящие, казалось, занимают пол-лица.

– Как вы себя чувствуете? – мягко поинтересовалась Гизела, когда женщина вопросительно взглянула на нее. – Вы упали, но надеюсь, все кости целы.

– Я… упала?

Слабый голос повторил слова немного удивленно, а потом женщина попыталась сесть, как показалось Гизеле, почти с нечеловеческим усилием.

– Не спешите двигаться, – предостерегла ее Гизела. – После падения с обмороком всегда наступает момент, когда чувствуешь себя ужасно.

– Со мной… все… в порядке, – проговорила незнакомка. – Но… где мой конь?

– Его поймают, – успокоила ее Гизела.

Женщина на секунду прикрыла глаза, как будто все поплыло перед ней, и прислонилась к Гизеле.

– Вот, я же говорила, – уверенно произнесла девушка. – Вы не должны делать резких движений. Такое падение может быть очень опасным.

Незнакомка глубоко вздохнула.

– Через минуту все будет в порядке, – заверила она, и только в этот момент Гизела обратила внимание, что говорит она с иностранным акцентом.

Ее английский был безукоризнен, но что-то в интонации, в том, с какой очаровательной непохожестью она произносила слова, вызвало у Гизелы неожиданный приступ ностальгии. Так разговаривала ее мать. Как хорошо была знакома девушке такая речь, немного певучая и растянутая. Ей очень хотелось попросить: «Еще, пожалуйста. Скажите еще что-нибудь». Но незнакомка сильно ушиблась. Гизела поняла, что должна доставить ее в безопасное место, а потом, быть может, ей удастся еще поохотиться.

– Как думаете, сумеете добраться до фермы на холме? – спросила Гизела. – Вы поедете на моей лошади, а я пойду рядом. Как только мы окажемся там, то, возможно, пошлем кого-нибудь найти для вас карету.

Незнакомка взглянула на домик, который виднелся за деревьями неподалеку.

– Я постараюсь, – согласилась она и неуверенно поднялась на ноги.

К счастью, как и предполагала Гизела, переломов не было. Затем, с небольшим усилием, потребовавшимся от обеих женщин, незнакомка оказалась в седле. Она такая легкая, словно перышко, подумала Гизела и восхитилась ее осанкой. А как изящно ее облегала амазонка! Даже заляпанная грязью, она сохранила элегантность, при виде которой Гизела вспомнила о собственной потертой курточке и изношенной до дыр юбке. Она заметила, что на незнакомке высокие зашнурованные ботинки с миниатюрными золотыми шпорами. И вся она такая миниатюрная: и талия, на которой легко смогли бы сомкнуться пальцы мужских рук, и изящная шея, и плавная выпуклость груди.

К счастью, лошадь Гизелы снизошла до того, что шла тихим, спокойным шагом, осторожно неся свою хрупкую ношу. Не было никаких сомнений, что дама с трудом держится в седле. Несколько раз по дороге ее качнуло, и Гизела перепугалась, как бы она не упала еще раз. Но незнакомка с усилием удержалась, и вскоре они добрались до фермы, где Гизела помогла ей тихонько спуститься, а миссис Ренолдз, жена фермера, поспешила им навстречу.

– Я так и думала, что это вы, мисс Мазгрейв, – сказала она. – Вы упали с лошади?

– На этот раз не я, миссис Ренолдз, – ответила Гизела, – а вот эта леди. Она очень сильно ушиблась. Можно ей у вас немного передохнуть?

– Ну разумеется, мисс. Добро пожаловать. Проходите в гостиную. Я сейчас же разожгу там огонь.

Миссис Ренолдз оживленно засуетилась, провожая их в маленькую чопорную гостиную рядом с большой кухней. В холодной комнате было по-особому душно, как бывает в помещениях, которыми редко пользуются. Гизела предпочла бы остаться в большой теплой кухне и посидеть перед плитой, но ей показалось, что незнакомую даму такое предложение может шокировать, и поэтому девушка помогла ей усесться в кресло, пока миссис Ренолдз возилась у камина, разводя огонь.

– Я сейчас приготовлю по чашечке чая, мисс, – сказала хозяйка дома, поднимаясь с колен.

– Вы не могли бы послать кого-нибудь из мужчин за каретой леди? – спросила Гизела.

– Как раз в эту минуту в доме нет ни одного мужчины. Они сейчас на молотьбе в Мэдоубруке, и вы хорошо знаете, мисс, так же как и я, что до Медоубрука добрых две мили. В доме только маленький Херберт. Ему еще нет девяти, но он смышленый мальчик, и, если вы подробно расскажете ему, что нужно делать, уж он постарается.

– Я уверена, Херберт справится, – сказала с улыбкой Гизела и, повернувшись к незнакомке, которая в изнеможении откинулась на спинку кресла, спросила: – Скажете мне, куда послать мальчика?

Женщина с трудом приподнялась.

– Графиня Гогенемз, – представилась она. – Я остановилась в Истон Нестоне.

– Истон Нестон! – повторила Гизела. – О, это недалеко. Если маленький Херберт пойдет напрямик через поля, то будет там минут через двадцать-тридцать самое большее.

– Я сию минуту его отправлю, миледи, – пообещала миссис Ренолдз с чрезвычайным почтением. – А пока займусь чаем.

Она заторопилась из комнаты, а Гизела принялась ворошить кочергой сырые поленья, чтобы они ярче горели. Она не разговаривала с графиней, зная по себе, как раздражают суета и разные вопросы, когда плохо себя чувствуешь. Очень скоро в комнату вернулась миссис Ренолдз. Она несла поднос с большим керамическим чайником и двумя толстыми кружками.

– Мой праздничный фарфоровый сервиз далеко убран, мисс, – как бы извиняясь, обратилась она к Гизеле. – И мне не хотелось бы терять время, доставая его из шкафа. Так что прошу извинить меня, что не могу предложить ничего более изящного.

– Пользу приносит чай, а не что-нибудь иное, – ответила Гизела.

Она налила чай в кружку, добавила молока и сахара, не спросив у графини, как та предпочитает пить чай. Старик доктор очень часто ей говорил:

– Если у вас не оказалось при себе бренди, когда вы упали, то выпейте чашку горячего чая с сахаром, и он быстро восстановит ваши силы.

Доктор, если мог, не пропускал ни одного дня охоты, и сейчас Гизела вознамерилась последовать его совету.

– Пожалуйста, постарайтесь выпить как можно больше, – сказала она, передавая кружку в руки дамы.

Незнакомка стянула перчатки, и Гизела с удивлением заметила, что на ней было надето целых три пары, одна в другой. Она взяла чашку длинными тонкими пальцами с отполированными ноготками и поднесла ко рту. В первый раз после того, как они оказались в этой комнате, Гизела с любопытством взглянула на свою спутницу. Она была восхитительна. Никогда еще Гизеле не приходилось видеть такую красоту. И дело тут было не только в тонких чертах лица, не только в безукоризненной коже или в сиянии глаз. В ее красоте было нечто большее, не поддающееся описанию.

Графиня выпила всю чашку теплого сладкого чая.

– Мне гораздо лучше, – сказала она. – Силы возвращаются. Большое вам спасибо.

– Ничего нет лучше чашечки чая, – бодро заявила миссис Ренолдз. – А вы не хотели бы перекусить? Только что снесенное яичко или, быть может, кусочек домашней ветчины?

– Я бы с удовольствием отведала вашей ветчины, миссис Ренолдз, – улыбнулась Гизела. – Мне отлично известно, как она вам удается. Найдете для меня ломтик?

– Как вы можете сомневаться, мисс? – отозвалась миссис Ренолдз. – А что для вас, миледи?

– Мне ничего не нужно, спасибо, – приятным голосом проговорила дама. – Хотя если можно, то немного фруктов.

– Фруктов! – воскликнула миссис Ренолдз. – Дайте подумать. Кажется, с прошлого года осталось одно-два яблока. Если вам угодно, миледи, я мигом поднимусь на чердак.

– Спасибо, – поблагодарила графиня.

Миссис Ренолдз вышла из комнаты. Графиня подняла руки и сняла с головы маленький цилиндрик, который таинственным образом удержался на месте, несмотря на падение. Только тут Гизела обратила внимание на ее волосы. Туго сплетенные косы, аккуратно заколотые вместе, занимали полголовы и служили крепким основанием для шляпки. Они отсвечивали от языков пламени яркой медью, переливаясь, как живые.

– Вот так лучше, – сказала графиня. – У меня болит голова, но это пройдет. Мне еще повезло, что я так легко отделалась. Я всегда так сержусь на себя, когда мне случается упасть с лошади. И не столько из-за ушибов, сколько из-за невозможности продолжить погоню.

Она взглянула в лицо Гизеле и добавила:

– Я и вас заставила прервать охоту. Мне так жаль. Я поступила очень эгоистично, и единственное, что мне остается, – сказать спасибо за то, что вы оказались доброй самаритянкой.

– Я рада, что смогла помочь вам, – сказала Гизела.

– Почему бы вам не уйти сейчас? – спросила графиня. – Вряд ли охотники уехали слишком далеко. Поспешите, и вы их догоните.

Гизела колебалась ровно секунду. Она тут же вспомнила, что дама не знает этих мест, и подумала, что будет верхом невежливости покинуть ее в такую минуту. Кроме того, юный Херберт может не отыскать дороги в Истон Нестон, и тогда ей самой придется поехать туда и сообщить, чтобы прислали карету.

– Нет. Я не оставлю вас, – сказала она. – Пока не буду убеждена, что за вами пришла карета.

– Вы очень добры, – поблагодарила графиня. – Скажите, я не могла видеть вас раньше?