Помоги проекту - поделись книгой:
Это, казалось бы, радостное для кхмеров событие положило начало великим их несчастьям: многолетней политической и военной «катавасии». Король Нородом Сианук то соглашался на роль конституционного монарха, то вдруг объявлял себя социалистом и присваивал пост премьер-министра. Тут вмешивались американцы, ища предлога вторгнуться в Камбоджу . Международное сообщество, в свою очередь, заставляло их вывести войска, но вместо этого они начинали массированные бомбардировки— ведь по соседству во Вьетнаме «бушевали» их враги вьетконговцы. Неудивительно, что к 1970-м годам страна превратилась в дымящееся пепелище. Но в подлинный ад на Земле ей еще только предстояло превратиться. В 1960-х на политической арене появился выпускник Сорбонны и убежденный марксист-маоист по имени Салот Сар. Под партийной кличкой Пол Пот он гораздо лучше известен. При поддержке то Вьетконга, то Китая этот энергичный человек в короткие годы создал дееспособную боевую организацию, захватывал город за городом, провинцию за провинцией… А в 1975 году торжественно вступил в столицу — Пномпень. Был объявлен «нулевой год» новой эры, страна превратилась в Демократическую Кампучию, пало государственное знамя с силуэтом Ангкора, и вместо него взвилось красное. Официально у кормила власти красные кхмеры пробыли недолго — всего до 1979-го, но впечатление о себе оставили глубочайшее.
И опять последовал мятеж, в Пномпень пришли новые хозяева из Национального фронта освобождения Кампучии. Наконец, прошло еще десятилетие с небольшим, и в страну вернулся король Сианук. Ныне конституционная монархия вроде бы обретает некоторые черты стабильности, что, собственно, и сделало возможными начатки туристического строительства, попытки восстановить экономику (по решению ООН продукт, произведенный в Камбодже, пока не облагается никакими международными пошлинами при продаже), а также скромный визит корреспондентов «Вокруг света».
Однако какое отношение все эти жестокие перипетии имеют к флоре и фауне? Да прямое. Вот что пишет отечественный зоолог Игорь Акимушкин в известной книге «Мир животных»: «Еще в начале тридцатых годов до Европы дошли слухи, что в лесах Индокитая обитает совсем не известный науке дикий бык. Местные охотники могли назвать все его приметы. Они называли его коупрей — «серый бык». Их спрашивали: «Может быть, это гаур?» — «Нет, не гаур. Другой бык. У гаура почти нет подгрудка, а у коупрея — большой подгрудок. Он безгорбый. А у гаура горб»… В 1970 году в Кампучии жило не больше 40 коупреев. С тех пор о них сведений нет. Возможно, что война… принесла гибель и коупреям».
В этой связи мы решили отправиться в те области страны, где предположительно можно встретить неуловимого быка. Таких мест — при внимательном изучении материалов Центра сохранения природы, сообщений очевидцев и карты Камбоджи — оказалось три. Во-первых, национальный парк Вирачей в провинции Ратанакири — где же неуловимым животным и обретаться, как не на единственном «цельном» массиве первичных джунглей площадью в 3325 км2. Во-вторых — природоохранная зона Кулен Прум Теп на Северной равнине, там стадо коупреев видели английские исследователи в 1950-х. Наконец, Кардамоновы и Слоновьи горы и острова у побережья Сиамского залива — юго-запад страны, хоть и законно считается самой освоенной ее частью, богат нетронутыми уголками.
Обо всем этом мы последним нашим пномпеньским вечером перед отбытием на лоно природы тихонько беседуем в Клубе иностранных корреспондентов, одном из старейших сохранившихся здесь зданий. А внизу шумит центр столицы.
Экскурс 2
Внуки бабушки Пень
Однажды некая бедная вдова с этим курьезным на русский слух именем случайно выловила из реки пять статуэток Будды. Их принесло течением в ветвях огромного дерева. Благочестивая старушка сочла это за знак свыше, насыпала, как предписывает обычай, перед своей хижиной пять холмиков и поставила на них свои статуэтки. С тех пор все и началось. Каждый проезжающий (проплывающий) считал своим долгом выйти на берег здесь, в том самом месте, где сходятся течения четырех мощных потоков — «основного» Меконга, Меконга Верхнего, Бассака и Тонлесапа — и подсыпать немного земли под чудесные скульптуры. Так получился Пномпень («Холм Пень»), вокруг которого после сдачи Ангкора тайцам государь Понья Ят выстроил новую столицу. И достаточно посмотреть на карту, чтобы понять, как он был прав: именно отсюда удобнее всего добираться по воде практически до любой точки страны. К тому же, где вода — там рис, рыба и благосостояние.
С верхнего балкона Клуба открывается исчерпывающая панорама города. По правую руку — Национальный музей и королевский дворец, куда днем стягиваются все новоприбывшие гости столицы. А через дорогу от дворца, на набережной господствует атмосфера демократического народного гулянья. Именно тут сразу и наглядно прощупываются специфика и народный колорит камбоджийской жизни. Конечно, в глаза бросаются и грязь, и антисанитария. Дышать трудновато, хоть и не от сладкой вони гниющих фруктов, как, например, в Дели, а от смеси запахов дизельной гари и прогорклого масла. На последнем готовятся невообразимые закуски, а именно: цикады, тропические тараканы, эмбрионы крупных птиц (орлов и аистов), жаренные на гриле, змеи, щупальца водных беспозвоночных, лягушки, пауки, обычные креветки. Кое-что из этой снеди вылавливается из рек прямо возле прилавков.
А разношерстная публика гуляет и ни от чего носов не воротит. Прекрасно чувствуют себя и кхмеры, и европейцы, которых здесь на удивление много.
Довольно стремительно — как всегда в южных странах — на все это зрелище опускается ночь. Гуляющие потихоньку удаляются. Пора отдохнуть перед дальней дорогой и нам. Мимо колышимых ветром объявлений на стенах вроде «Квартиры у самого монумента Независимости в аренду: один год — 1660 долларов» мы медленно двинулись к своей гостинице — возможно, это последняя ночь, которую нам предстоит провести в образцово цивилизованных условиях за ближайшие недели.
Охотничий рынок в Банлунге, провинция Ратанакири. Наш проводник Саратх рассматривает засушенные внутренности белкилетяги (того самого млекопитающего, что способно, расправив кожные наросты между лапами на манер дельтаплана, перелетать с дерева на дерево). Ими пользуются так — разрезают зверька пополам, выпускают соки, засушивают и продают долларов по семь за штуку. Покупатели, соскоблив органы со шкуры, сжигают их в особом котле, вдыхая дым и аромат. Считается, что это укрепляет организм в борьбе с малярией и прочей тропической заразой. Или заливают внутренности животного кипятком, ждут пока настоится «бульон» и пьют — в тех же целях
Глава 2
Колорит, дикари и саратх — Почти у цели — Почные мучения
Полтысячи километров на машине — расстояние не маленькое даже для Европы. Что уж говорить о Камбодже, где качество шоссе совершенно непредсказуемо на разных его участках. Наш сухопарый старик водитель в бедламе родных трасс отнюдь не теряется и, хоть отвечает на любой вопрос, вплоть до «Какая завтра ожидается погода?» молодцеватым «Йес, сэр!», уверенно мчит по намеченному пути на север.
На перекрестках нарядные каменные слоны с камбоджийскими флагами в хоботах сменяются огородными чучелами в виде гигантских уток посреди рисовых полей. Вскоре из придорожного ландшафта исчезают «стационарные» АЗС, вместо них теперь — наскоро сколоченные прилавки с двухлитровыми бутылками из-под колы. Только в них не сладкая газировка, а бензин. Топливо местные жители в складчину покупают на дальних заправках бочками и разливают на продажу мотоциклистам.
Параллельно, естественно, продается и съестное: острый суп том-ян с лимонной травой, те же сушеные восьминогие-мохноногие. Город Скун, который мы минуем ближе к полудню, славится как место их «самого правильного», традиционного приготовления. Впрочем, злые языки утверждают, что и традиции-то никакой нет. Никогда местные кхмеры пауков не ели, а вынуждены были перейти на сомнительную диету в голодные 1970-е.
…На жутких ухабах мы умудрились задремать, а проснулись уже словно бы в другой стране. В королевстве неописуемых красот. Северная часть провинции Ратанакири — это один из последних на всей Земле и в Юго-Восточной Азии крупных участков нетронутого первичного леса.
Мы прибываем в Банлунг, нынешнюю столицу провинции. Впрочем, поселение, о котором возможно говорить как о городе — с трехэтажными зданиями и водопроводом — появилось лишь во второй половине 1990-х. А раньше те, кто считал нужным обретаться в «областном центре», просто съезжались на базарную площадь, расстилали циновки на голой земле и жили так годами.
Так жил, в частности, наш проводник по имени Саратх. «В люди» он пробился благодаря случаю, все его 12 братьев и сестер по сей день остаются неграмотными охотниками и «лесными домохозяйками» в кренгской деревне. Это племя включает 17% ратанакирийского населения, уступая численно только томпунам (более 30%), слегка опережая джамаев (15%), и составляет вместе с ними условную этническую группу «верхних кхмеров». Так королевские чиновники для удобства решили называть разноязыких первобытных людей северо-востока, хотя этнически они вовсе не кхмеры.
Королевская кобра (Ophiophagus hannah) — одна из крупнейших ядовитых змей в мире и обычный житель камбоджийских равнин. Кхмеры с удовольствием едят кобр — семье хватает мяса одной змеи на несколько дней
Экскурс 3
Особенности национальной охоты
Принято так: с 12 лет мальчик ходит с отцом в джунгли, оставаясь до поры до времени на спине ручного слона. Все кренгские дети готовятся стать охотниками — ведь больше, собственно, некем. Сперва в их обязанности входит просто наполнять «жерла» стрел ядом кобр или некоторых растений. Потом они учатся свежевать туши и отделять от негодных частей то, что нужно человеку. У каждого животного это «нужное» — свое.
У оленя самбара, к примеру, особо ценятся мягкие ткани — чехлы от рогов. Их продают китайцам на составные ингредиенты для «тайных» лекарств. А вот засушенные внутренности белок-летяг нужны самим верхним кхмерам. Их сжигают в особом котле, вдыхая дым и аромат. Считается, что это укрепляет организм в борьбе с малярией и прочей тропической заразой… Ну и, конечно, многих лесных жителей убивают просто ради мяса.
Официально охота в Камбодже категорически запрещена, но национальным меньшинствам провинции Ратанакири дозволено добывать некоторое число животных для своих нужд (иное дело, что добывают они не только для своих). Делать это можно в широкой — около сотни километров в поперечнике — зоне к северу от Банлунга, между городом и национальным парком Вирачей (но ни в коем случае не в самом парке). Здесь, в так называемом Общинном лесу живности, кажется, еще хватает, хотя в прежние времена ее было несравнимо больше.
Чтобы спасти остатки популяций, у «дикарей» для верности отобрали ружья. Промышлять разрешается только традиционным оружием. Но чего стоят такие меры, если никто не регламентирует методы охоты? Они, естественно, остаются теми же, что и тысячи лет назад. А это, например, так: «берется» квадрат леса. Выжигается по периметру тонкая полоса. Далее одни мужчины с копьями и первобытными арбалетами прочесывают получившийся «мешок». А другие — стоят и «встречают» вспугнутых животных на исходной позиции… Или так: высоко в кронах деревьев, на равных расстояниях друг от друга, строятся своего рода «наблюдательные гнезда». Туда забираются все те же дети и разными — выработанными, надо полагать, веками — мелодиями посвиста направляют по джунглям охотничьи группы.
В таких вот занятиях проходит в XXI веке жизнь рядового первобытного гражданина Камбоджи.
Нашему Саратху ружье, кстати, полагается официально — как сертифицированному проводнику по национальному парку Вирачей .
— Ну а как все же с животными? Есть ли вероятность встречи с коупреем?
— О! Их там невозможно не встретить. В парке кочует стадо голов в 60, не меньше. Там же никто не охотится — местные жители боятся вирачейских духов (разумеется, «дикари» Ратанакири — анимисты, буддистской культурой почти не затронутые. — Прим. ред.). Вам еще повезло. В сухой сезон увидеть быка особо вероятно: 70% водоемов пересыхает, и животные собираются возле немногих оставшихся. Да тут недалеко одно такое озеро. Их там часто наблюдают. Хотите?
Я не то что хотел, у меня прямо-таки сердце застучало сильнее. Недолго думая, я стал готовиться к встрече с «героем моего романа».
Удача, однако, не дается «на дурачка». Я подозревал, что в Камбодже даже попасть внутрь национального парка — задача непростая. Но настолько!
Выяснилось, что Вирачей отгорожен от Банлунга тройной буферной зоной, преодолеть которую — целая история. Сначала идут сплошные плантации каучука и ореха кешью, сквозь которые во всякое время трудно пробраться на любом транспорте, кроме собственных ног — из-за активных сельскохозяйственных работ.
Дальше начинается уже упомянутый мной охотничий Общинный лес. Плотность жилой застройки заметно снижается. В последней — безымянной — деревне по пути принято запасаться питьевой водой. Впрочем, это единственный продукт цивилизации, которым здесь торгуют. В остальном же видно, что население и вправду совсем не тронуто ею, и вправду неграмотно. Зато все умеют играть в карты, а дети в обязательном порядке лет с семи курят, в том числе опиум. Эта отрава лишь недавно стала проникать сюда из Лаоса . Драгдилеры проложили потайные тропы прямо сквозь Вирачей, гоняют по ним на мотобайках (иной транспорт не пройдет) и совращают первобытных простецов с пути истинного…
В зарослях за рекой Сан язычники-анимисты любят разбивать свои живописные кладбища. Считается, что чем ближе к природе, тем покойнее лежать в могиле. Многое зависит и от того, как именно человека похоронят. «Хорошо» отправиться на тот свет прямо в выдолбленном стволе дерева беанг или неанг-нуон. Сойдет и плотный саван, свитый из лиан. Главное же — чтобы тебя почтительно и обстоятельно проводили, а также установили над тобой твое же скульптурное изображение. Максимально реалистическое и отражающее прижизненный гражданский статус. Был ты рыбаком — получай скульптуру на лодке или с рыбой, служил в 1970-х в полпотовской милиции — стой на кладбище в фуражке
По словам Саратха, еще 10 лет назад до этих мест доходили окраины первичных джунглей. Дорога уже существовала, но по ней нельзя было проехать и метра, чтобы не встретить зайца, питона или хотя бы орла, парящего в вышине. Теперь недостатка нет лишь в курах и свиньях, и даже анимистические замашки наступающего человечества указывают на его решимость заграбастать под свои нужды и эту зону. Перед многими охотничьими времянками, которые здесь еще встречаются, стоят специальные молельные столбы — причудливо сплетенные стебли бамбука с нахлобученными веночками из листьев. Символизирует это, как пояснил Саратх, обращение к божествам Леса: заранее, мол, просим прощения за наше намерение вырубить данный участок под насущные нужды. Сомнений в перспективе не остается. Нынче, в 2008 году мы, вероятно, одни из последних европейцев, кто с холмов Общинного леса на южной стороне реки Сан созерцает на много километров вокруг этот самый Общинный лес, а не бесконечные квадраты плантаций и рисовых полей.
Наконец, за второй буферной зоной открывается эта широкая река, несущая свои воды с вьетнамских гор к Меконгу . На причале путникам надлежит слезать с наземного транспорта и нанимать каяк. Лодок подлиннее тут раз, два — и обчелся, так что лицам с серьезной поклажей приходится ждать часами. А мы как раз и были такими лицами.
Для похода по национальному парку мне одному понадобилось следующее:
а) гамак, антимоскитная и антипчелиная сетки;
б) сумка продуктов, закупленных на рынке в Банлунге, — для сопровождающих лиц;
в) сами эти лица, а именно:
1) проводник;
2) рейнджер.
Последний нужен по закону, без него в парк не имеют права проникать ни проводники, ни туристы, ни журналисты, «ни сам Его Величество Король». (Так, мне по крайней мере, сообщили в Штабе экологических миссий.) Впрочем, этот неизвестный мне человек с нами не ехал, а велел ждать его в условленной точке, аккурат у того места, куда томпунские женщины носят жареных цыплят для духа садов и границ.
3) Охотник из местных с принадлежностями для разжигания костра. Он должен прибыть вместе с рейнджером.
г) Три мотобайка. Их везли до пристани за нашей машиной на специально заказанном «такси» с открытым кузовом — вроде «Газели». Соответственно, потребовались и каяк, и большая лодка…
Точнее же — ничто из дотошно перечисленного выше нам не потребовалось. Дело кончилось не начавшись. Рейнджер так и не приехал. Мы с Саратхом напрасно прождали его у пресловутого места, куда женщины носят цыплят.
Мопеды пришлось отослать обратно — за отдельную плату, естественно. В общей сложности попытка поискать серого быка в провинции Ратанакири обошлась в 320 долларов. И это при том, что снять приличную квартиру в Пномпене стоит, как вы помните, 1660 — в год…
За рекой Сан. «Поймите — там пусто, там даже никто не охотится — местные жители боятся вирачейских духов. Там мир таков, каким он был до появления человека…» — говорил наш гид
Вслед за техникой с глупейшим чувством в душе вернулись и мы. В отчаянии и досаде я метался тем вечером по Банлунгу, умоляя, суля барыши — в общем, стремясь изо всех сил к призрачному шансу хотя бы просто попасть в парк. Нашел-таки немого китайца, готового на свой страх и риск доставить «сумасшедшего белого человека» в Вирачей — к ближайшему озерцу, пригодному для водопоя крупных животных. И доставил.
…С детства мне смутно помнится, что какая-то из популярных детских сказок начиналась со слов «как страшно было в лесу». С тех пор (то есть с детства) я неоднократно бывал и ночевал в самых разных лесах, в том числе экзотических, но никогда не приходила на память эта фраза. А тут пришла.
И страшновато, и невыносимо, и маялся я, проклиная тот момент, когда в запале решился провести тут темное время суток один, в компании только костра, разложенного на прощание пресловутым китайцем. Конечно, говоря «один», я игнорирую примерно миллиард мошек самых разных пород и размеров: одни «эскадрильи» обрушиваются на твою москитную сетку откуда-то сверху тараном, другие — опускаются грузным облаком, третьи — обволакивают…
Говоря «один», я также не считаю более благородных представителей индокитайской фауны. Между тем кое-кто из них тоже любезно посетил меня. Уже в полночь — по моим прикидкам — я познакомился с темным тигровым питоном Python molurus bivittatus (эти змеи кое-где в дикой природе стали редки — просто потому, что селяне их с удовольствием едят). Приходили невысокие олени, вид которых я затрудняюсь определить. Разумеется, были и птицы — крупные сероголовые и розовогрудые ожереловые попугаи. Они спокойно занимали «помещение» этажа на три выше моего гамака вверх по древесным стволам, располагаясь на ветках темными изящными скульптурками.
Эти умиротворяющие картины немного примирили меня с действительностью, полной мошкары, и на какое-то время я, кажется, даже задремал. Но… вскоре услышал глухой всплеск и, не вылезая из своего подвесного укрытия, повернул голову на звук, в сторону озера. Небольшой просвет между деревьев и зарослей тростника был занят чем-то крупным и грузным. Это что-то слегка двигалось: покачивания объекта вполне могли оказаться мерными вращениями хвоста или шеи при питье. Я не берусь сказать. Более того, если вы спросите прямо, уверен ли я, что мне это не приснилось — скажу: нет, не уверен.
Если вы продолжите допрос и захотите узнать, какие у меня, собственно, основания полагать, что это был серый бык, и вообще бык, вынужден буду признать — никаких.
Путешественники бывалые и искушенные, исколесившие Камбоджу и всю Юго-Восточную Азию вдоль и поперек, поднимут меня на смех: дескать, в первый раз переночевал в гамаке на самой границе Вирачея и примерещился ему коупрей. Правильно поднимут. И все же что-то я видел. В жизни всегда есть место мечте.
Глава 3
Что такое трампянг? — Недоразумения в саванне — Опасный момент
И снова — бросок через половину страны. Теперь, как и условились, «мы пойдем на север». То есть, по сути дела, в самую молодую на свете землю из всех открытых для более или менее безопасных путешествий. На огромной карте походных троп, вывешенной в поселке Тматбей, «столице» огромной саванной зоны Кулен Прум Теп в провинции Пре Вихар, обозначены даты прокладки тех или иных маршрутов — 2005, 2006, 2007 годы. Получается, что мы — одни из первых. Но обо всем по порядку.
На подступах к Тматбею, за иссиня-лиловой рекой, в которой иссиня-лиловые люди моют свои мопеды и купаются, «настает» наконец холмистая саванна. Вид ее прекрасен. Разбросанные по огромной «чаше» деревеньки кажутся элементом нетронутого ландшафта. Где же и прятаться коупрею вместе с его исчезающими товарищами по фауне, как не в этих благодатных краях? Размышляя таким образом, я не заметил, как наша машина остановилась у самых ворот местного гостевого «комплекса», построенного посреди дикой природы совсем недавно — мы вошли в первую сотню его посетителей. В любое время дня здесь можно получить хороший обед с мясным карри и отменные брошюры по орнитологии.
Азиатский марабу (Leptoptilos dubius)
Экскурс 4
Чем знаменит Тматбей?
В первую очередь — птицами. Бродят по окрестным холмам и бантенги, и даже красные волки, но именно слава маленькой Мекки для так называемых «бёрдвотчеров», то есть любителей наблюдать за птицами, принесла поселку известность. Здесь водятся два редчайших вида ибисов (белоплечий и гигантский), марабу, почти исчезнувший черношейный аист, различные грифы и сипы, орлы-монахи, павлины, фазаны. И всем этим великолепием Кулен Прум Теп обязан, представьте себе, древним ангкорским кхмерам. Это ведь из фундаментов их разрушенных временем строений, постепенно захваченных вторичным лесом (а когда-то, в IX—XIV столетиях Северная равнина считалась оживленным и густонаселенным районом!), получились так называемые трампянги. Слово это само по себе означает по-кхмерски «пруд», «бассейн», но в экологическом смысле применяется к таким вот фундаментам, заполненным илом даже в пик засушливой погоды. Ил — это лягушки и ящерицы; лягушки и ящерицы — идеальное место для кормежки пернатых.
В 5 часов утра на 14-м градусе северной широты ранней весной еще стоит кромешная темень, но именно в этот час надо выступать из базового лагеря на поиски того, кого, возможно, больше нет. Вооружившись карманными фонариками и набив рюкзаки минеральной водой, мы в сопровождении жилистого беззубого рейнджера, который не знает ни слова ни на одном языке, кроме родного, отправляемся на восток от Тматбея.
В эти ранние часы дикая природа наиболее оживлена: ночные ее обитатели еще только удаляются на покой, дневные, наоборот, пробуждаются к активной жизни. Вполне можно оглохнуть от птичьего многоголосия: «кваканье» невидимых павлинов и фазанов из густого кустарника смешивается с резким «уэу!» откуда-то из крон (авторы звука — вероятно, попугаи; во всяком случае, их вопли очень похожи на те, что издают австралийские какаду). Остаточное уханье засыпающих сов Ketupa ketupu и Ketupa zeylonensis не слишком мелодически гармонирует с «командным» голосом птиц-носорогов или священных майн (этаких камбоджийских скворцов). В общем, ощущение такое, будто ты получил бесплатный абонемент на концерт Эдисона Денисова.
Повсюду — гигантские, в человеческий рост — термитники и специфические ловчие сооружения нефилы. Кстати, этому «национальному» камбоджийскому пауку прочат большое научно-экономическое будущее. Дело в том, что его паутина прочна и эластична — в большей степени, чем шелк и даже синтетический кевлар, из которого делают бронежилеты.
Тем временем наш проводник стал озабоченно обмахиваться платком и искать какие-то окольные пути в редколесье — уже два или три раза встретился нам кмун — лесная пчела Apis dorsata, гроза саванн. Кроме того, ее присутствие означает, что неподалеку могут оказаться небольшие малайские медведи. Признаки жизнедеятельности этого Ursus malayanus тоже попались нам на пути… Столь резкое погружение в дикий мир с его законами и признаками, очевидно, произвело на нас, наивных жителей большого города, столь сильное впечатление, что чувства наши поминутно прорывались наружу и выражались на языке жестов, единственно доступном при общении с нашим «лесничим». Эта несдержанность вышла нам боком и совершенно анекдотически. Рейнджер начал проявлять признаки беспокойства и явно присматриваться к чему-то. Мы это расценили, как указание на то, что цель близка. Вглядываясь в горизонт, мы уже мысленно видим на фоне ярко-зеленой поляны серые тени с мощными огузками, они напоминают нам крупных копытных. Мы крадемся к ним с осторожностью заправских натуралистов, но… силуэты предполагаемых быков оказываются звеньями деревянной изгороди нашего базового лагеря. Время — 11 утра. «Приехали».
— Что случилось?! — буквально набрасываемся мы на оторопевшего рейнджера. — Почему так рано вернулись, ведь собирались за речку Кхнат, к дальним восточным холмам?!
Вы будете смеяться и правильно поступите, но оказалось, что нашу возбужденно-вопросительную жестикуляцию в лесу несчастный кхмер принял за зов усталого туриста — пошли, мол, домой. Хватит, устали, находились…
Казалось, ключевой день нашего пребывания в Тматбее безнадежно потерян. Но тут уж мы, как любые нормальные путешественники, закусили удила. Прекрасно понимая по собственному опыту, что в полдень отправляться на поиски крупных млекопитающих уже безнадежно, мы, тем не менее, отправились: теперь устремились от деревни строго на северо-запад, в сторону знаменитых тматбейских трампянгов.
В целом поход наш был похож на «бег с препятствиями»: то палящее солнце над саванной, то густая сеть лиан, сквозь которую едва продерешься без то — индокитайского аналога мачете, то рыжие муравьи… Последние решительно атаковали меня, когда я наклонился за цветком кандола. Считается, что он приносит удачу, но мне он ее не принес: стоило за ним нагнуться, как за шиворот неведомо откуда посыпался целый десант насекомых.
Кох Кер. Заброшенные в лесах города и храмы, увитые лианами,— характернейший признак камбоджийских вторичных лесов. Там, куда после Средневековья вернулись джунгли, некогда текла жизнь, рождались и рушились царства
Экскурс 5
И числом, и уменьем
Красные муравьи-ткачи рода Oecophylla в абсолютном зачете вполне могут быть сегодня названы самыми опасными хищниками Юго-Восточной Азии (а заодно и Африки). Во всяком случае, здесь нет ни одного животного, крупного или мелкого, которое обладало бы от них эффективной защитой. Слава богу, что эти крупные — до нескольких сантиметров — рыжие разбойники охотятся и собирают выделения тлей только на деревьях, на землю спускаются лишь для того, чтобы перейти с одного дерева на другое. Но не поздоровится тому, кто вторгнется в их среду обитания: оленю или кабану, случайно повалившему полусухой ствол, на котором находилось их гнездо, или вот человеку, случайно его задевшему. Ткачи способны нападать моментально, «ссыпаясь» большими группами на тело «захватчика», и преследовать его на протяжении нескольких километров. Укусы их крайне болезненны и умеренно ядовиты.
Что ж, могу засвидетельствовать — в первые минуты от боли я буквально взбесился...
Трудно сказать, сколько времени прошло, прежде чем мы справились с муравьями. Стрелка часов приближалась к 16.00, наступало самое страшное пекло, какое только возможно в марте — около 40 градусов на солнце. В условиях почти 100-процентной влажности это почти невыносимо.
Обратно до Тматбея было около 20 километров, и, удовлетворившись наблюдением за полуодичавшими водяными буйволами на берегу мутной речушки, мы почли за благо прекратить движение вперед.
В тот памятный день если мы и не нашли никаких «намеков» на быка коупрея, то, по крайней мере, испытали способность не слишком хорошо спортивно подготовленных белых журналистов проторчать от рассвета до заката без обморока во влажной азиатской саванне. А это, поверьте мне, дорогие читатели, уже немало. По моим ощущениям, во всяком случае.
Недалеко от Пномпеня. Храмы и пагоды нередко располагаются на берегу заросших лотосами прудов. Известно ведь, какое значение этот цветок имеет в буддизме: он символизирует воды, из которых рожден мир, духовное раскрытие человека и тому подобное
Глава 4
Домашний или дикий? — Избушки на курьих ножках — Как вырастить крокодила
Чудно почувствовать себя постояльцем гостиницы, пользователем Интернета, клиентом — в общем, песчинкой современной глобальной цивилизации меньше чем через сутки после того, как воевал с муравьями в диптерокарповом лесу. Но факт остается фактом — мы в Сиемреапе, крупном и самом популярном у иностранцев городе Камбоджи, утомительно шумном и людном.
Такой предстала имперская столица кхмеров в IX-XV веках, Ангкор, перед лицом первооткрывателя Анри Муо
Еще в середине XIX века на месте современного Сиемреапа у берега одноименной реки стояла жалкая рыбацко-рисоводческая деревушка. Но ей выпал счастливый лотерейный билет. В 1861 году французский натуралист Анри Муо бродил по окрестным лесам и неожиданно для себя наткнулся на целую вереницу величественных священных построек, воспроизводящую планировкой расположение звезд в созвездии Дракона: храмы Байон, Ангкор-Ват… «Увиденные мною памятники строительного искусства огромны по своим размерам и, по моему мнению, являются образцом самого высокого уровня по сравнению с любыми памятниками, сохранившимися с древнейших времен. Я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как сейчас, в этой великолепной тропической обстановке. Даже если бы я знал, что мне придется умереть, я ни за что не променял бы эту жизнь на удовольствия и удобства цивилизованного мира». Возможно, его посетило какое-то предчувствие: спустя несколько месяцев Муо заболел малярией и, промучившись 20 дней, умер.
Конечно, слово «обнаружил», которое современные энциклопедии применяют к описанию Ангкора французом, — условно, как оно и всегда условно применительно к археологии. Жители берегов Великого Пресного моря прекрасно знали, что в лесах находится сотня каменных храмов. Они даже иногда пользовались осколками древнего известняка как подручным строительным материалом. Просто до приезда европейского ученого никто не пытался сообщить об Ангкоре всему миру, и он простоял в тишине и покое целых четыре века.
Вновь обретенная столица Кхмерской империи очень быстро заработала репутацию очередного чуда света. Хотя ЮНЕСКО только в 1992 году внесла ее в список памятников культуры мирового значения, уже в годы французского колониализма поток любопытных приезжих здесь сделался значительным.
При этом, если не считать возвышения Сиемреапа, хозяйственно и психологически, биоритмически и технически жизнь на Тонлесапе изменилась поразительно мало. Как и в IX веке, Пресное море дает пищу, работу и все в этой жизни миллиону кхмеров, расселенных вокруг него.
Экскурс 6
Пресное море
Поделиться книгой: