Журнал «Вокруг Света» №10 за 2009 год

Так начинается Перахера — грандиозное подобие крестного хода, в котором третья мировая религия (а по времени возникновения, конечно, первая — Будда родился за полтысячи лет до Христа) раскрывает перед нами свою парадную сторону в самом, пожалуй, впечатляющем шествии из всех виденных мной в жизни.

 — А что это у него на шее? — спросил я у случайного соседа, глядя на закрепленную на загривке слона странную коробку, покрытую материей, как ящик фокусника, и думая про себя: «Наверняка нечто глубоко символическое».

 — Блок питания с батарейками, — флегматично отозвался случайный сосед. — А на чем, по-вашему, вся эта светомузыка работает? Чудес ведь не бывает. Даже на Шри-Ланке. Точнее, каждый должен потрудиться, чтобы создать свое чудо.

И словно в доказательство этого истинно буддийского догмата, буквально изо всех дверей, загонов, террас, отворотов улиц и подземных гаражей Далада-Малигавы на церемониальную дорогу «посыпались» слоны. Десятки и десятки, в разных одеждах, с различным числом наездников и в сопровождении разнообразных танцующих эскортов, но неизменно с дающими свет приспособлениями у основания мощных черепов.

Четыре часа продолжалось фантастическое действо, четыре часа территорию храма не могли бы покинуть даже те, кто хотел (таких, впрочем, не было, наверное). Четыре часа щелкали длинными бычьими хлыстами профессиональные гонители злых духов. Четыре часа несравненные доморощенные акробаты ходили на руках и головах. Фейерверки летели в ночное небо. Флаги, многополосные буддистские и ланкийские со львом, реяли над толпой. Катились по берегам озера Канди волны сумасшедшей человеческой энергии. Без пяти минут полная луна лицезрела все это с удобной позиции как раз над фигурным шпилем главного храма. 

На месте режиссеров, снимающих пеплумы, я бы приезжал на Эсала Перахеру каждый год. Сцена любой красочной процессии древнего мира — от вавилонской оргии до римского триумфа — была бы у него в кармане.

Шри-Ланка как она есть

Независимость острова от Великобритании, а точнее, переход его в статус доминиона был достигнут после деликатной и долгой дипломатической борьбы 4 февраля 1948 года. А в 1972 году страна обрела в главных чертах нынешний статус, став, согласно принятой Конституции, Демократической Социалистической Республикой Шри-Ланкой (сейчас ведется разработка нового Основного закона, где оба определения предполагается снять — останется просто Республика). Название Цейлон (от «сингха» — «лев») перестало употребляться официально. Столицей ДСРШЛ с 1982 года номинально является город Шри-Джаяварден апураКотте, по сути — южный пригород фактической столицы Коломбо. Здесь расположены здания парламента и Верховного суда, тогда как президентская резиденция остается близ форта — в другой части 5-миллионного мегаполиса. Официальными признаются два языка — сингальский и тамильский (в 1970—1980-х годах таковым был один сингальский, что во многом и спровоцировало сепаратизм тамилов). Английский — средство межэтнического общения. От Индостана этот небольшой остров (по размеру он занимает 25-е место в мире) отделен мелководным Полкским проливом шириной всего 31 километр.

Эпилог. На священном месте не сори

Вот уже многие века утро застает участников и зрителей Эсала Перахеры совершенно обессилевшими. В серой дымке рассвета спят они — часто вповалку с едва освобожденными от праздничных нарядов слонами — прямо на террасах и во дворе храма, между его святилищ. Спят долго, до тех пор, пока солнце, достигнув экваториального зенита, не припечет их пожарче или, напротив, горный дождь Центрального ланкийского нагорья не сгонит с места. Потихоньку встанут они и разбредутся во все концы своей чудесной и священной родины.

Все еще притихшие, под впечатлением от зрелища, в этот час мы уже будем на обратном пути: раскрыв перед нами свои буддийские сокровища, остров Шри-Ланка станет с нами прощаться, помахивая широкими листьями кокосовых пальм (самых распространенных и популярных на острове — кокосовую мякоть и сок тут любят все) по обочинам дорог. И прежде чем сказать последнее «прощай», еще продемонстрирует нам чудеса природы. Пройти мимо них никак нельзя, ведь на святой земле и реки, и холмы, и горы должны быть исполнены значительности и тайны.

Так оно и есть на Шри-Ланке, могу засвидетельствовать.

Без подъема на Адамов Пик — знаменитую Шри-Паду, «гору следа», — не может обойтись ни один путешественник по Шри-Ланке. Ни буддист, который большой каменный «отпечаток ноги» на вершине приписывает Шакьямуни. Ни мусульманин, который думает, что «след» принадлежит, собственно, Адаму (а Шри-Ланку отождествляет в целом с Эдемом). Ни христианин, считающий, что его оставил святой апостол Фома. В путеводителях это мероприятие представляется обычной прогулкой. Если не легкой, то для людей, нормально подготовленных физически, вполне доступной — 5000 ступеней, вырезанных в скале. Ненамного больше, чем на Синае. Как и на египетскую гору, сюда принято подниматься посреди ночи, чтобы встретить на вершине рассвет. Как и туда, на Шри-Паду поднимаются тысячи паломников и просто любопытных. Но только в сезон, то есть обычно с декабря по апрель. Поздним же летом и ранней осенью на уровне выше 1800 метров (общая высота пика над океаном — 2243 метра) дуют такие ветра, бьет такой град, бывает так облачно и туманно и к тому же так обледеневают ступени, что в восхождении, мягко говоря, нет никакого удовольствия. Пролеты за пролетами, возникающие перед тобой из ниоткуда, каждый круче прежнего… «След» к тому же нам увидеть не удалось — «не в сезон» наверху живет только один монах, похоже, слегка обезумевший от одиночества и слепящей белизны. Он жует бетель (листья этого растения на Шри-Ланке жуют, как в Латинской Америке коку), предлагает напиться чаю, но внутрь маленького храма, поставленного прямо «поверх» священного отпечатка, не пускает. Да и не может пустить — ключ почему-то увозят на это время в Коломбо.

Забавные дорожные надписи по ходу подъема и спуска вроде «Пилигрим! Не сори на святом месте!» или «Благочестивый восходящий! Держись правой стороны!» нас развлекли не сильно — приходилось прилагать усилия к скорейшему возвращению. Это, знаете ли, тоже нелегко — ужасно дрожат колени. Шутки шутками, а когда мне удалось все же добраться до большой дагабы у основания знаменитой горы, я достал из кармана платок и повязал его на «деревце счастья». Надеюсь, Носитель Бескрайней Мудрости милостиво примет дань благодарности чужестранца за почти чудесное нисхождение с Его святого пика. А затем и со всей Его священной Шри-Ланки.

Фото Петра Тимофеева

Алексей Анастасьев

Телескопы: от стекол к лазерам

Инженеры контролируют процесс изготовления параболического зеркала диаметром 8,2 метра для одного из четырех телескопов системы VLT Европейской Южной обсерватории в Чили Телескопы: от стекол к лазерам. Фото: SPL/EAST NEWS.

Ровно 400 лет назад Галилео Галилей, разработавший особый способ шлифовки линз специально для астрономических наблюдений, создал первый телескоп. В наши дни ему на смену благодаря череде технологических революций пришли огромные инструменты с гибкими сегментированными зеркалами, зажигающие в небе искусственные звезды. 

Гавайские острова , вершина горы Мауна-Кеа, 4145 метров над уровнем моря. Для пребывания на такой высоте требуется акклиматизация. На фоне меркнущей вечерней зари четкими силуэтами выделяются два огромных сферических купола. На одном из них медленно поднимается белое «забрало» шириной с трехполосное шоссе. Внутри — темнота. Вдруг прямо оттуда вверх бьет лазерный луч и зажигает в темнеющем небе искусственную звезду. Это включилась система адаптивной оптики на 10-метровом телескопе Кека. Она позволяет ему не чувствовать атмосферных помех и работать так, словно он находится в открытом космосе...

Впечатляющая картина? Увы, на самом деле если вы случайно окажетесь рядом, то не заметите ничего особенно эффектного. Луч лазера виден лишь на снимках с длительной экспозицией — 15—20 минут. Это в фантастических фильмах бластеры стреляют ослепительными лучами. А в чистом горном воздухе, где почти нет пыли, лазерному лучу не на чем рассеиваться, и он незамеченным пронизывает тропосферу и стратосферу. Лишь у самой границы космического пространства, на высоте 95 километров, он неожиданно встречает препятствие. Здесь, в мезосфере, есть 5-километровый слой с повышенным содержанием электрически нейтральных атомов натрия. Лазер как раз настроен на их линию поглощения, 589 нанометров. Возбужденные атомы начинают светиться желтым цветом, хорошо знакомым по уличному освещению больших городов, — это и есть искусственная звезда.

Воздушный телесоп Гюйгенса (1684 год). Объектив на мачте поворачивался веревкой, которая одновременно помогала удерживать окуляр на нужном расстоянии. Фото: WWW.ASTRO/UTU.FI

Ее тоже не видно простым глазом. При звездной величине 9,5m она в 20 раз слабее нашего порога восприятия. Но по сравнению с человеческим глазом телескоп Кека собирает в 2 миллиона раз больше света, и для него это ярчайшее светило. Среди триллионов видимых ему галактик и звезд столь ярких объектов лишь сотни тысяч. По виду искусственной звезды специальная аппаратура выявляет и корректирует искажения, вносимые земной атмосферой. Для этого служит особое гибкое зеркало, от которого по пути к приемнику излучения отражается собранный телескопом свет. По командам компьютера его форма меняется сотни раз в секунду, фактически синхронно с флуктуациями атмосферы. И хотя подвижки не превышают нескольких микрон, их достаточно для компенсации искажений. Звезды для телескопа перестают мерцать.

Такая адаптивная оптика, на ходу приспосабливающаяся к условиям наблюдений, — одно из последних достижений телескопостроения. Без нее рост диаметра телескопов свыше 1—2 метров не увеличивает числа различимых деталей космических объектов: мешает дрожание земной атмосферы. Орбитальный телескоп Хаббла, запущенный в 1991 году, несмотря на скромный диаметр (2,4 метра), получил удивительные снимки космоса и совершил множество открытий как раз потому, что не испытывал атмосферных помех. Но «Хаббл» стоил миллиарды долларов — в тысячи раз дороже адаптивной оптики для куда более крупного наземного телескопа. Вся дальнейшая история телескопостроения являет собой непрерывную гонку за размерами: чем больше диаметр объектива, тем больше света слабых объектов он собирает и тем мельче детали, которые можно в них различить.

Правда, адаптивная оптика способна компенсировать атмосферные искажения лишь рядом с яркой опорной звездой. Первое время это сильно ограничивало применение метода — таких звезд на небе немного. Искусственную «натриевую» звезду, которую можно поместить рядом с любым небесным объектом, теоретики придумали только в 1985 году. Чуть больше года понадобилось астрономам, чтобы собрать аппаратуру и опробовать новую методику на небольших телескопах обсерватории Мауна-Кеа. А когда результаты были опубликованы, выяснилось, что американское министерство обороны ведет такие же исследования под грифом «совершенно секретно». Пришлось военным раскрывать свои наработки, правда, сделали они это лишь на пятый год после экспериментов в обсерватории Мауна-Кеа.

Появление адаптивной оптики — одно из последних крупных событий в истории телескопостроения, и оно как нельзя лучше иллюстрирует характерную черту этой сферы деятельности: ключевые достижения, кардинально менявшие возможности инструментов, часто бывали внешне малозаметны.

Цветные каемки

Ровно 400 лет назад, осенью 1609 года, профессор Падуанского университета Галилео Галилей проводил все свободное время за шлифовкой линз. Узнав об изобретенной в Голландии «волшебной трубе», нехитром устройстве из двух линз, позволяющем втрое приближать далекие объекты, он всего за несколько месяцев радикально усовершенствовал оптическое приспособление. Подзорные трубы голландских мастеров делались из очковых стекол, имели диаметр 2—3 сантиметра и давали увеличение в 3—6 раз. Галилей же добился 20-кратного увеличения при вдвое большей светособирающей площади объектива. Для этого ему пришлось разработать собственную технологию шлифовки линз, которую он долго держал в секрете, чтобы конкуренты не собрали урожай открытий, делавшихся с помощью нового замечательного инструмента: лунные кратеры и солнечные пятна, спутники Юпитера и кольца Сатурна , фазы Венеры и звезды Млечного Пути.

Но даже у лучшего из телескопов Галилея диаметр объектива составлял всего 37 миллиметров, и при фокусном расстоянии 980 миллиметров он давал очень бледное изображение. Это не мешало наблюдать Луну, планеты и звездные скопления, но увидеть в него туманности было затруднительно. Увеличить светосилу не позволяла хроматическая аберрация. Лучи разного цвета по-разному преломляются в стекле и фокусируются на разных расстояниях от объектива, отчего изображения объектов, построенные простой линзой, всегда окрашены по краям и тем сильнее, чем резче преломляются лучи в объективе. Поэтому с увеличением диаметра объектива астрономам приходилось увеличивать и его фокусное расстояние, а значит, длину телескопа. Предела разумного достиг польский астроном Ян Гевелий , построивший в начале 1670-х годов гигантский инструмент длиной 45 метров. Объектив и окуляр крепились к составным деревянным доскам, которые на канатах подвешивались на вертикальной мачте. Конструкция шаталась и вибрировала от ветра. Наводить ее на объект помогал ассистент-матрос, имевший опыт работы с корабельными снастями. Чтобы не отставать от суточного вращения неба и следить за выбранной звездой, наблюдатель должен был со скоростью 10 см/мин поворачивать свой конец телескопа. А на другом его конце стоял объектив диаметром всего 20 сантиметров. Еще немного дальше по пути гигантизма продвинулся Гюйгенс . В 1686 году он устанавливал объектив диаметром 22 сантиметра на высоком столбе, а сам располагался в 65 метрах позади него на земле и рассматривал построенное в воздухе изображение через окуляр, укрепленный на штативе.

Сегментированное сферическое зеркало телескопа Хобби-Эберли (1996 год) размером 11х9,8 метра. Фото: SPL/EAST NEWS

Бронза с мышьяком

Исаак Ньютон пытался избавиться от хроматической аберрации, но пришел к выводу, что в линзовом телескопе-рефракторе сделать это невозможно. Будущее за зеркальными телескопами-рефлекторами, решил он. Поскольку зеркало отражает лучи всех цветов одинаково, рефлектор полностью избавлен от хроматизма. Ньютон оказался одновременно прав и неправ. Действительно, начиная с XVIII века все крупнейшие телескопы были рефлекторами, однако рефракторам еще предстоял расцвет в XIX веке.

Разработав хорошо полирующийся сорт бронзы с добавлением мышьяка, Ньютон в 1668 году сам изготовил рефлектор диаметром 33 миллиметра и длиной 15 сантиметров, который не уступал по возможностям метровой галилеевой трубе. За следующие 100 лет металлические зеркала рефлекторов достигли диаметра 126 сантиметров — таков был крупнейший телескоп Уильяма Гершеля с трубой длиной 12 метров, построенный на рубеже XVIII и XIX веков. Однако этот гигант, как оказалось, не превосходил по своим качествам инструменты меньшего размера. Он был слишком тяжел в обращении, а зеркало, судя по всему, не сохраняло идеальную форму из-за деформаций, вызванных перепадами температуры и собственной тяжестью.

Возрождение рефракторов началось после того, как математик Леонард Эйлер рассчитал в 1747 году конструкцию двухлинзового объектива из стекла разных сортов. Вопреки Ньютону такие объективы почти лишены хроматизма и до сих пор широко применяются в биноклях и подзорных трубах. С ними рефракторы становились гораздо привлекательнее. Во-первых, резко сокращалась длина трубы. Во-вторых, линзы были дешевле металлических зеркал — и по стоимости материала, и по сложности обработки. В-третьих, рефрактор был практически вечным инструментом, поскольку линзы не портились со временем, тогда как зеркало мутнело, и его приходилось полировать, а значит, заново придавать ему точную форму. Наконец, рефракторы были менее чувствительны к погрешностям в юстировке оптики, что было особенно важно в XIX веке, когда основные исследования велись в области астрометрии и небесной механики и требовали точных угломерных работ. Например, именно с помощью ахроматического Дерптского рефрактора диаметром 24 сантиметра Василий Яковлевич Струве , будущий директор Пулковской обсерватории , впервые измерил расстояние до звезд методом геометрического параллакса.

Диаметры рефракторов росли на протяжении всего XIX века, пока в 1897 году в Йоркской обсерватории не вступил в строй телескоп диаметром 102 сантиметра, и поныне крупнейший в своем классе. Попытка построить рефрактор диаметром 125 сантиметров для Парижской выставки 1900 года потерпела полное фиаско. Пригибание линз под собственной тяжестью положило предел росту рефракторов. Но и металлические рефлекторы со времен Гершеля не показывали прогресса: большие зеркала оказывались дорогими, тяжелыми и ненадежными. Так, например, не принес серьезных научных результатов построенный в 1845 году в Ирландии огромный рефлектор «Левиафан» с металлическим зеркалом диаметром 183 сантиметра. Для развития телескопостроения требовались новые технологии.

Подслеповатый царь-телескоп

Почву для нового рывка заложили в середине XIX века немецкий химик Юстус Либих и французский физик Жан Бернар Леон Фуко. Либих открыл метод серебрения стекла, позволяющий многократно обновлять отражающее покрытие без трудоемкой полировки, а Фуко разработал эффективный метод контроля поверхности зеркала в процессе его изготовления.

Первые крупные телескопы со стеклянными зеркалами появляются уже в 80-х годах XIX века, но все свои возможности они раскрывают в XX веке, когда американские обсерватории перехватывают лидерство у европейских. В 1908 году в обсерватории Маунт-Вилсон начинает работать 60-дюймовый (1,5 метра) рефлектор. Не проходит и 10 лет, как рядом с ним возводится 100-дюймовый (2,54 метра) телескоп Хукера — тот самый, на котором Эдвин Хаббл впоследствии измерил расстояния до соседних галактик и, сопоставив их со спектрами, вывел свой знаменитый космологический закон. А когда в 1948 году в обсерватории Маунт-Паломар вводится в строй огромный инструмент с 5-метровым параболическим зеркалом, многие специалисты считают его размер предельно возможным. Более крупное зеркало станет гнуться под собственной тяжестью при поворотах инструмента или попросту окажется слишком тяжелым, чтобы смонтировать его на подвижном инструменте. И все же Советский Союз решает перегнать Америку и в 1975 году строит рекордный Большой телескоп альтазимутальный (БТА) с 6-метровым сферическим зеркалом толщиной 65 сантиметров. Это было весьма авантюрное предприятие, если учесть, что крупнейший советский телескоп того времени имел диаметр лишь 2,6 метра. Проект едва не закончился полным провалом. Качество изображения у нового гиганта оказалось не выше, чем у 2-метрового инструмента. Поэтому три года спустя главное зеркало пришлось заменить новым, после чего качество изображения заметно выросло, но все равно уступало паломарскому телескопу. Американские астрономы посмеивались над этой гигантоманией: у русских есть царь-колокол, который не звонит, царь-пушка, которая не стреляет, и царь-телескоп, который не видит.

78 подвижных актуаторов 3,5-метрового итальянского Национального телескопа «Галилео» (Telescopio Nazionale Galileo, TNG, 1998). Фото: SPL/EAST NEWS

Фасеточные глаза Земли

Опыт БТА довольно характерен для истории телескопостроения. Всякий раз, когда инструменты подходили к пределу возможностей определенной технологии, кто-то безуспешно пытался пойти чуть дальше, ничего принципиально не меняя. Вспомните парижский рефрактор и рефлектор «Левиафан». Для преодоления 5-метрового рубежа требовались новые подходы, но, располагая формально крупнейшим телескопом в мире, в СССР уже не стали их развивать.

Первая из революционно новых технологий была опробована в 1979 году, когда в Аризоне заработал многозеркальный телескоп Уиппла (Fred Lawrence Whipple Multiple Mirror Telescope, MMT). На общей монтировке было установлено сразу шесть относительно небольших телескопов диаметром 1,8 метра каждый. Компьютер контролировал их взаимное расположение и сводил все шесть пучков собранного света в общий фокус. В результате получался инструмент, эквивалентный 4,5-метровому телескопу по светособирающей площади и 6,5-метровому по разрешающей способности.

Давно замечено, что стоимость телескопа с монолитным зеркалом растет примерно как куб его диаметра. Значит, собрав большой инструмент из шести маленьких, можно сэкономить от половины до трех четвертей стоимости и одновременно избежать колоссальных технических трудностей и рисков, связанных с изготовлением одного огромного объектива. Работа первого многозеркального телескопа не была беспроблемной, точность сведения пучков периодически оказывалась недостаточной, но отработанная на нем технология стала впоследствии широко применяться. Достаточно сказать, что она использована в нынешнем мировом рекордсмене — Большом бинокулярном телескопе (Large Binocular Telescope, LBT) , состоящем из двух 8,4-метровых инструментов, установленных на одной монтировке.

Есть и другая многозеркальная технология, в которой одно большое зеркало составляется из множества пригнанных друг к другу сегментов, обычно шестиугольной формы. Она хороша для телескопов со сферическими зеркалами, поскольку в этом случае все сегменты оказываются совершенно одинаковыми и их можно изготавливать буквально на конвейере. Например, в телескопе Хобби-Эберли, а также в его копии — Большом Южно-Африканском телескопе (SALT) сферические зеркала размером 11х9,8 метра составлены из 91 сегмента — на сегодня это рекордная величина. Зеркала 10-метровых телескопов Кека на Гавайях, возглавлявших рейтинг крупнейших телескопов мира с 1993 по 2007 год, тоже многосегментные: каждое составлено из 36 шести угольных фрагментов. Так что сегодня Земля вглядывается в космос фасеточными глазами.

От жесткости к управляемости

Как стало ясно из упоминания о Большом бинокулярном телескопе, перешагнуть 6-метровый барьер удалось и цельным зеркалам. Для этого надо было просто перестать полагаться на жесткость материала и поручить поддержание формы зеркала компьютеру. Тонкое (10—15 сантиметров) зеркало укладывается тыльной стороной на десятки или даже сотни подвижных опор — актуаторов. Их положение регулируется с нанометровой точностью так, чтобы при всех тепловых и упругих напряжениях, возникающих в зеркале, его форма не отклонялась от расчетной. Впервые такая активная оптика был опробована в 1988 году на небольшом Северном оптическом телескопе (Nordic Optical Telescope, 2,56 метра), а еще через год — в Чили на Телескопе новых технологий (New Technology Telescope, NTT, 3,6 метра). Оба инструмента принадлежат Европейскому Союзу, который, обкатав на них активную оптику, применил ее для создания своего главного наблюдательного ресурса — системы VLT (Very Large Telescope, Очень большой телескоп), четверки 8-метровых телескопов, установленных в Чили .

Согласно проекту, так будет выглядеть башня 30-метрового телескопа TMT в 2018 году. Фото: TMT OBSERVATORY CORP.

Консорциум американских университетов, объединенных в проекте «Магеллан», также использовал активную оптику при создании двух телескопов, носящих имена астронома Вальтера Бааде и филантропа Ландона Клея. Особенность этих инструментов — рекордно короткое фокусное расстояние главного зеркала: всего на четверть больше диаметра, составляющего 6,5 метра. Зеркало толщиной около 10 сантиметров отливали во вращающейся печи, чтобы, застывая, оно под действием центробежных сил само приняло форму параболоида. Внутри заготовка была армирована специальной решеткой, контролирующей тепловые деформации, а тыльной стороной зеркало опирается на систему из 104 актуаторов, поддерживающих правильность его формы при любых поворотах телескопа.

А в рамках проекта «Магеллан» уже началось создание гигантского многозеркального телескопа, в котором будет семь зеркал, каждое диаметром 8,4 метра. Собирая свет в общий фокус, они будут эквивалентны по площади зеркалу диаметром 22 метра, а по разрешению — 25-метровому телескопу. Интересно, что шесть зеркал, располагаемых, по проекту, вокруг центрального, будут иметь асимметричную параболическую форму, чтобы собирать свет на оптической оси, проходящей заметно в стороне от самих зеркал. По планам этот Гигантский телескоп (Giant Magellan Telescope, GMT) должен войти в строй к 2018 году. Но весьма вероятно, что к тому времени он уже не будет рекордным.

Дело в том, что другой консорциум американских и канадских университетов работает над проектом 30-метрового телескопа (Thirty Meter Telescope, TMT) с объективом из 492 шестиугольных зеркал размером 1,4 метра каждое. Его ввод в строй также ожидается в 2018 году. Но опередить всех может еще более амбициозный проект по созданию Европейского чрезвычайно большого телескопа (European Extremely Large Telescope, E-ELT) диаметром 42 метра. Предполагается, что его зеркало будет состоять из тысячи шестиугольных сегментов размером 1,4 метра и толщиной 5 сантиметров. Форма их будет поддерживаться системой активной оптики. И, конечно, такой инструмент просто лишен смысла без адаптивной оптики, компенсирующей турбулентность атмосферы. Зато с ее использованием он будет вполне способен непосредственно исследовать планеты у других звезд. Финансирование работ по этому проекту было одобрено Европейским союзом в этом году, после того как был отвергнут слишком рискованный проект OWL (Overwhelmingly Large Telescope, Ошеломляюще большой телескоп), предполагавший создание сразу 100-метрового телескопа. В самом деле, пока просто непонятно, не столкнутся ли создатели столь крупных установок с новыми принципиальными проблемами, которые не удастся преодолеть на существующем уровне технологий. Как-никак вся история телескопостроения говорит о том, что рост инструментов должен быть постепенным.

Как был изобретен телескоп

Часто говорят, что Галилей изобрел телескоп. Но хорошо документировано появление зрительной трубы в Голландии за год до работ Галилея. Нередко можно слышать, что Галилей первым использовал трубу для астрономических наблюдений. И это тоже неверно. Однако анализ хронологии полутора лет (от появления зрительной трубы до публикации Галилеем своих открытий) показывает, что он был первым телескопостроителем, то есть первым создал оптический прибор специально для астрономических наблюдений (и разработал технологию шлифовки линз для него), и случилось это ровно 400 лет назад, в конце осени 1609 года. И, конечно, Галилею принадлежит честь первых открытий с помощью нового инструмента. 

Реплика первого телескопа-рефрактора Галилея. Фото: SSPL/EAST NEWS

Август — сентябрь 1608 — На Франкфуртской ярмарке некий голландец (возможно, это был Захариас Янсен) пытается продать германскому аристократу Хансу Филиппу Фуксу фон Бимбаху зрительную трубу. Не купив ее из-за трещины в линзе, фон Бимбах сообщает об устройстве своему другу, немецкому астроному Симону Мариусу. Тот пытается воспроизвести инструмент по описанию, но терпит неудачу из-за низкого качества линз.

25—30 сентября 1608 — Голландский мастер Ханс Липперсхей из Мидделбурга прибывает в Гаагу для демонстрации своего изобретения — устройства, «при помощи которого далекие предметы видны так, будто находятся рядом». В это время в Гааге идут сложные переговоры между Голландской Республикой, Испанией и Францией. Главы всех делегаций сразу понимают военное значение изобретения. Печатное сообщение о нем широко распространяется.

2 октября 1608 — Голландский парламент требует прибор для независимой проверки. Обсуждается, выдать ли изобретателю тридцатилетний патент или назначить пенсию. Специальная комиссия предлагает усовершенствовать прибор, чтобы смотреть в него двумя глазами, на что Липперсхею выделяют 300 флоринов с условием сохранить устройство прибора в тайне.

14—17 октября 1608 — Оптики Захариас Янсен и Якоб Метиус Оранским описывает инструмент, через который едва различимые на горизонте башни можно рассмотреть в деталях и определить порядок их расположения.

Ноябрь 1608 — В Венеции сообщение о подзорной трубе получает теолог, политик и ученый Паоло Сарпи, друг и покровитель Галилея. Он рассылает письма с просьбой подтвердить сведения и сообщить подробности.

15 декабря 1608 — Липперсхей представляет парламенту бинокуляр и вскоре получает еще 300 флоринов и заказ на два таких же устройства, одно из которых предназначалось королю Франции Генриху IV, в ком голландцы видели важного союзника.

13 февраля 1609 — Липперсхей сдает два бинокуляра, получает последние 300 флоринов, и больше о нем ничего не известно.

2 апреля 1609 — Папский нунций в Брюсселе после охоты с нидерландским главнокомандующим Морицем оспаривают приоритет Липперсхея, утверждая, что тоже делают такие инструменты. Причем Метиус свое устройство не показывает, а по косвенным данным это была оптическая игрушка, втайне купленная у детей Янсена. В итоге патент на изобретение никому не выдается.

Конец апреля 1609 — В Париже изготавливают и продают 3-кратные подзорные трубы. Экземпляр подзорной трубы прислан из Брюсселя к папскому двору в Риме.

Май 1609 — Четверо иезуитов, в числе которых известные ученые, знакомые с Галилеем, начинают астрономические наблюдения с доставленной в Рим подзорной трубой.

Лето 1609 — Симон Мариус добывает наконец качественные линзы, собирает зрительную трубу и начинает свои астрономические наблюдения.

19 июля 1609 — В Венеции Галилей узнает о подзорной трубе от Паоло Сарпи.

26 июля 1609 — Английский ученый Томас Хэрриот наблюдает Луну в 6-кратную голландскую подзорную трубу и делает первые зарисовки ее поверхности.

Конец июля — начало августа 1609 — Неизвестный приезжий торговец демонстрирует подзорную трубу сначала в Падуе, потом в Венеции, где просит за нее 1000 дукатов. Галилей возвращается в Падую, разминувшись с торговцем. Паоло Сарпи отговаривает венецианских сенаторов от покупки, говоря, что Галилей сможет сделать прибор получше.

Начало августа 1609 — Вставив две выпуклые линзы в свинцовую трубу, Галилео Галилей создает свой первый 3-кратный телескоп.

Середина августа 1609 — Галилей работает над усовершенствованием телескопа.

21—26 августа 1609 — Галилей возвращается в Венецию с новым 8-кратным телескопом и с колокольни демонстрирует его возможности: паруса кораблей видны за два часа до прибытия в порт.

Осень 1609 — Галилей конструирует новый 20-кратный телескоп. Качество очковых стекол для этого оказывается недостаточным, и он сам отрабатывает технологию шлифовки линз на специальном станке.

30 ноября — 18 декабря 1609 — Галилей изучает Луну в новый 20-кратный телескоп.

Александр Сергеев

Трудные годы

 

Каким станет мир после Первой мировой? Ждет ли его торжество прогресса и процветания? В 20-е годы прошлого столетия ответ на последний вопрос был положительным. Но прошло не так много времени, и внезапно разразившийся экономический кризис изменил ситуацию. В поисках пути выхода из него родились тоталитарные режимы и угроза новой мировой войны. Фото вверху: BETTMANN/CORBIS/FSA

Двадцатые годы обещали планете наступление новой эпохи. Воинственный, монолитный германский милитаризм был повержен, а вместе с ним рухнули и три «тюрьмы народов» — Австро-Венгерская, Российская и Османская империи. Державы-победители строили жизнь по своим лекалам свободы и справедливости, воплощением которых были «14 пунктов» американского президента Вудро Томаса Вильсона: отказ от тайной дипломатии, устранение всех экономических барьеров и признание права наций на самоопределение. Государства мира объединились под сенью Лиги Наций, и международное право восторжествовало. Путь в прошлое с произволом и насилием был закрыт. Немного смущала «свободный мир» большевистская Россия, но она пережила гражданскую войну, выпала из числа великих держав и была окружена прочным заслоном националистических режимов. На эту проблему можно было не обращать большого внимания.

Даже карта мира теперь внушала больше уверенности. Добрая треть земного шара окрасилась в мягкие розовые тона британского господства. Нет, даже не господства, скорее, преобладания, ощущения англосаксами собственного превосходства. Синее пространство на карте принадлежало Французской республике, которая выдержала самую грозную в своей истории войну, стала ведущей силой на Европейском континенте, закрепила свое господство над половиной Африки, вышла на Ближний Восток. Доминионы, колонии, подмандатные территории и формально независимые государства, чьей единственной внешнеполитической задачей было укрепление отношений с хозяевами мира, все они выстроились вслед за грозной, но доброй и справедливой силой, взявшей на себя ответственность за всю планету. Крепкие духом, разумные, свободные и преуспевающие люди готовы были вывести послевоенный мир на прямую дорогу прогресса и комфорта.

Разорившийся биржевой игрок с Уолл-стрит пытается продать свою машину за 100 долларов, лишь бы получить наличные. В предкризисные времена хороший автомобиль мог стоить несколько тысяч долларов. Фото: BETTMANN/CORBIS/FSA

Американская мечта

Европейские политики, перекроившие карту мира, имели исключительно прочный тыл в лице американского бизнеса. Маховым колесом мировой экономики теперь окончательно стали Соединенные Штаты, производившие более половины мировой стали, более 80% автомобилей, добывавшие две трети нефти. В ходе мировой войны экономика Америки значительно усилилась. Золотой поток из Европы помог решить проблему американского национального долга. США превратились в основного кредитора. Новые отрасли индустрии — автомобильная, химическая, электротехническая — выросли на европейских военных заказах как на дрожжах. Конвейерное производство, впервые внедренное на фордовских заводах накануне войны и успешно доказавшее свое гигантское преимущество, уже стало основой наиболее развитых отраслей промышленности. Каждая секунда теперь действительно стала отливаться в прибыль. Разительное уменьшение затратности вело к удешевлению конечного продукта. Снижение цен на продукцию с лихвой окупалось неслыханным ростом производства — внутренний и мировой рынки представлялись неисчерпаемым пространством для насыщения.

Америка пухла от преуспевания. Производственные кредиты выдавались кому угодно: не дашь ты — даст другой банк. Стоимость акций за пять предкризисных лет взлетела больше, чем в три раза. Автомобильная промышленность, строительная отрасль развернулись лицом к народу. Если после Первой мировой войны в США один автомобиль приходился в среднем на 15 человек, то через 10 лет — уже на четырех. Автомобильная страсть заменила в 1920-е годы запрещенную выпивку. Коттедж, машину, холодильник, телефон, стиральную машину и пылесос — все можно было купить в кредит. Но не всем — лишь примерно трети американцев, способных, по мнению банков, вернуть им искомую сумму. Во-первых, треть — это уже много, а во-вторых, остальные имели перед глазами наглядную картину того, к чему следует стремиться. Кроме того, они получили доступ к иным нехитрым удовольствиям жизни или удобствам — к радио, кино (уже звуковому), электроэнергии, автобусу. Джаз и чарльстон пронизывали атмосферу и внушали оптимизм, мюзикл творил идеальное пространство нового мира, милые голливудские комедии вроде «Ее брачной ночи» или «Любви среди миллионеров» приучали верить в житейские чудеса и возможность беззаботной жизни в недалеком будущем. «Американская мечта» впервые перестала быть только мечтой, ее новенький корпус приятного цвета и радующей глаз формы теперь можно было и пощупать. Остальные страны, чьи успехи были не столь впечатляющими, впервые брали курс на американские ориентиры.

Уходя в 1928 году с поста президента США, Калвин Кулидж говорил: «Никогда еще перед конгрессом Соединенных Штатов, собравшимся рассмотреть положение дел в стране, не открывалась такая приятная картина, как сегодня. Во внутренних делах мы видим покой и довольство... и самый длинный в истории период процветания. В международных делах — мир и доброжелательность на основе взаимопонимания». Любой негативный прогноз в экономике заведомо отметался как паникерский или непрофессиональный. Никто не хотел терять прибыль, поэтому никто не делал выводов.

«Мы быстро преодолеем спад…»

Лишь одна страна-изгой не участвовала в общем празднике — у нее хватало своих. 1 октября 1929 года Советский Союз перешел на новый «революционный календарь», вводивший пятидневную неделю и предполагавший непрерывный производственный цикл (правда, продержался этот календарь лишь два года). СССР подводил итоги первого года первой пятилетки. Прошло всего три с половиной недели, и остальной мир перестал иронизировать по поводу советского экономического планирования. Мыльный пузырь необеспеченных акций в США за два последних предкризисных года был раздут выше всех разумных пределов — кроме биржевых спекулянтов, на них уже не было покупателей. Падение рынков можно было предугадать, и наиболее информированные и трезвомыслящие биржевые игроки за несколько месяцев до краха начали переводить доллары в золото, которое в ту пору имело свободное хождение и было той же валютой, только более стабильной. Таким образом, путь для бегства с рынка был обозначен, а золота в Америке уже вполне хватало.

24 октября — в «черный четверг» — произошло резкое падение акций «Дженерал Моторс» и ряда других фирм. За три биржевых дня рынок акций рухнул на 20%. Среди игроков прокатилась волна самоубийств. Однако октябрьский шок многими поначалу воспринимался как некий невероятный и непредсказуемый сбой системы, который не должен был оказать долгосрочного воздействия и тем более затронуть жизнь простых граждан. Даже через полгода, в мае 1930-го, президент Герберт Кларк Гувер еще делал вид, что не верит в трагические последствия: «Хотя катастрофа произошла всего шесть месяцев назад, я уверен, что самое худшее позади, и продолжительными совместными усилиями мы быстро преодолеем спад. Банки и промышленность почти не затронуты. Эта опасность также благополучно миновала». Но прецедент обвала рождал страх, а страх — политику биржевых игроков. Игра на понижение стала модной — теперь она позволяла остаться целым, а также сулила прибыль тем, кому посчастливиться оказаться в нужное время в нужном месте. В результате обвал биржевого курса парализовал банковскую систему, а с ней и всю кредитную политику. Те, кто мог себе позволить купить золото, покупал его, кто не мог — потому что не выбился из нищеты или не погасил кредит — оставался ни с чем.

В 1933 году был опубликован Акт о лесопосадках, по которому четверть миллиона безработных получили работу. До 1941-го в посадке леса успели поучаствовать 2 миллиона человек. Оплата была минимальной, но еда и жилье предоставлялись бесплатно. Фото: BETTMANN/CORBIS/FSA

Первыми пострадали мелкие собственники и арендаторы — фермеры. Цены на их продукцию упали в 3—4 раза. За некредитоспособность они теряли право аренды на земельный надел, вместе с семьями выселялись из новых домов, хотя многие оказывали вооруженное сопротивление, превращая ферму в крепость. По всей стране на городских окраинах и мусорных свалках появились «гувервили» — поселки безработных и насильно выселенных, названные так в честь президента Гувера. Дома в них строились из ящиков, картона и прочего строительного мусора. Полиция периодически устраивала облавы и уничтожала поселения, но они, разумеется, возникали вновь. Состоятельные жители городов объединялись в вооруженные отряды и уничтожали «гувервили» по своей инициативе — тогда поселки горели, а дым от них пах гражданской войной.

Президент Гувер мог бы войти в историю своими масштабными проектами по спасению экономики, но в истории ценится конечный результат. Гувер, подобно политикам, которые будут «разруливать» другой кризис 80 лет спустя, шел старым путем — путем кредитной накачки экономической системы. Однако прежний правительственный лозунг «Деньги решают все» замедлял развитие кризиса, но не позволял его преодолеть. Банки получили от правительства гигантские финансовые вливания, на которые они могли бы кредитовать промышленность. Но того, что уже успели произвести, было так много, что новая продукция в обстановке кризиса не могла найти покупателя. Поэтому крупные банки предпочитали играть на бирже, а мелкие все равно ничто не могло спасти. Заводы встали. Промышленное производство сократилось более чем наполовину, а в автомобильной отрасли — в пять раз. Форд уволил три четверти своих работников. Реальная заработная плата сократилась до половины от прожиточного минимума, и при этом полной занятостью был обеспечен лишь каждый десятый американец. Не менее трети всего населения страны (если считать вместе с членами их семей) стали безработными. «Огни большого города» из символа преуспевания превратились теперь в предвестие заброшенности и отчужденности. В душу проникал страх, с ним свыкались, его начинали боготворить. Фильмы ужасов стремительно завоевывали аудиторию — в 1931 году вся страна увидела на экранах первые классические киноверсии Франкенштейна и графа Дракулы.

Забастовки и демонстрации довершили развал промышленности. Две трети предприятий обанкротились. Столкновения с полицией происходили повсеместно: в ход шли огнестрельное оружие и удушливые газы. В основном это были голодные бунты. Стремясь поддержать приемлемые цены, производители сельскохозяйственной продукции предпочитали уничтожать ее, но не делиться с голодающими. Картофельные поля распахивались, зерно шло на топливо, кофе — на дорожное покрытие, свиные стада забивались и зарывались. В воздухе стоял запах гниющих фруктов, к которым людей не подпускала вооруженная охрана. Для многих едой стали пищевые отходы и крапивный отвар. Смерть от голода перестала шокировать: умершие ежегодно насчитывались тысячами. Происходил вооруженный грабеж продуктовых магазинов. Фермеры, сохранившие землю, пытались сбывать свою продукцию незаконно — по низким ценам. Наладился продуктообмен, появились лавки, где дрова и овощи обменивались на рубашки и услуги врачей или парикмахеров. Предприятия и организации вводили собственные «деньги», которыми расплачивались с работниками, получавшими возможность купить на них пищу в определенных магазинах.

В 1930 году более миллиона человек участвовали в общенациональной демонстрации безработных. Голодные марши на Вашингтон устраивались регулярно. Более 20 000 ветеранов войны в 1932 году предприняли свой марш на столицу и осадили Капитолий. Против них вышла армия — танки под командованием генерала Дугласа Макартура, с участием Дуайта Эйзенхауэра и Джорджа Паттона (впоследствии все трое станут знаменитыми героями войны).