Помоги проекту - поделись книгой:
Однако не все талыши были рисоводами, не все жили на болотистой равнине. К слову сказать, «талыш», как считают, есть сочетание двух слов «глина» и «рис» — человек, выращивающий растения в жидкой, водянистой земле, иначе говоря, рисовод.
Были еще голыши — скотоводы. Они тоже говорили на талышском, но жили в горах, где богатые пастбища. В предгорьях поселились тоголыши, потому что здесь росли тутовые деревья, а кто на Востоке не знает, что тоголыши — это все те же талыши, но по профессии не рисоводы, а шелководы и пчеловоды.
Собственно, эти профессии и поделили когда-то талышей на три группы, отсюда пошли три диалекта в талышском языке и три района их обитания.
...Лицо Талышлы Миргашима Мирмуртуза-оглы в глубоких морщинах, каждая из которых словно зарубцевавшаяся рана, оставленная временем. Этот преподаватель вуза все помнит, все знает и всю жизнь молчит. Он потомок талышского хана, тонкий знаток истории, чрезвычайно образованный ленкоранец.
Многое я узнал от него о судьбе несчастного народа, который официально просуществовал с незапамятных времен только... до 1937 года. Вскоре после того как И. В. Сталин произнес на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов исторический доклад «О проекте Конституции Союза ССР», талышей не стало. Нет, их не выселяли, не расстреливали. О них просто забыли! Как забыли и о других народах Азербайджана — крызах, будугцах, хыналыкцах. Все было сделано тихо, без выстрелов.
Провели одну перепись населения, другую. О талышах уже не вспоминали. «Были когда-то, теперь нет»,— убеждал меня один бакинец, кстати, имеющий самое непосредственное отношение к Всесоюзным переписям населения прошлых лет и нынешней. «Почему?» — «Растворились»,— без шутки произнес он. И это была вполне официальная версия!
По крайней мере, если посмотреть на результаты переписи десятилетней или двадцатилетней давности, то мой бакинский собеседник, выходит, прав. Ни одного талыша на весь Советский Союз.
Может быть, и в самом деле уже не о чем говорить? Вернее, не о ком. Может быть, действительно растворился целый народ? Нет. Например, в 1923 году по Ленкоранскому уезду насчитывалось 171 300 душ обоего пола, из них талышей около 60 тысяч. Только по Ленкорани! На талышском языке говорили и по-прежнему говорят в четырех районах Азербайджана. Значит — не «растворились»!
В конце 20-х — начале 30-х годов были школы на талышском языке, были передачи по радио, издавалась даже газета «Красный талыш». Еще в 1936 году издавалась она. Потом за талышскую речь начали сажать. «Карфаген должен быть разрушен»...
Чудовищно, но посадили как врага народа даже литератора, который перевел на талышский язык невинного «Робинзона Крузо». За что? За распространение враждебной информации.
— Меня тоже тогда вызывали,— сказал Миргашим Мирмуртуза-оглы.— Я делал научную работу по талышской фонетике. Вызвали, а следователь хитро так смотрит и говорит: «Ты что-то часто говоришь «талыш», «талыш». Смотри!» Посадить побоялись, но с тех пор я преподаю только азербайджанский.
— Почему побоялись?
— Э-э, плохо вы знаете Восток,— вместо ответа промолвил почтенный собеседник.
Уже потом я понял, что своим бестактным вопросом обидел человека. Как же можно было забыть, что приставка «мир» к имени мужчины означает, что он из рода пророка Магомеда. Следователи, видимо, побоялись кары небесной...
Мы ехали в талышскую деревню Сепаради к Мамедову Абдулле Амрах-оглы, девяностолетнему аксакалу. Недалеко, километров за тридцать от Ленкорани.
Шоссе удивило оживленностью. Машины шли одна за одной, а вдоль дороги — дома, дома, участки, поля, и всюду люди, люди. Кончалась одна деревня, а за полоской поля уже начиналась другая.
Талышские деревни и очень похожи, и очень отличны. Одинаковых строений я не видел, а объехал почти весь район. Огромные, чистенькие, с просторной верандой, с едва ли не обязательным парником-садом. Стены из галечника или бутового камня. Но многие дома недостроены.
— Почему? — переспросил мой внимательный сопровождающий Вагиф.— Трудно у нас с пиломатериалами. Очень дорогие они, и нет их. Люди сами, семьями строят себе дома, благо камня хватает. Стены построили, а дальше... Доски не купишь.
— Все-все сами?
— Абсолютно все. Были бы стройматериалы.
— А сколько лет уходит на строительство? — не унимался я.
— Восемь — десять.
Ленкоранский район словно некая зона нового освоения — сплошная народная стройка. Это и не удивительно, в талышских семьях, как правило, пять-восемь-десять и более детей. Большо-ой дом нужен.
Помню, проезжали деревню, увидели одноэтажную школу; на маленьком школьном дворе — ребят, как скворцов в стае. Все смуглые, неугомонные, все разом переговариваются, все куда-то спешат. Потом я узнал, что в некоторых школах классы очень переуплотнены. Большие-большие школы требуются едва ли не каждой деревне...
Центр деревни, конечно же, чайхана, около нее целый день полно мужчин. В шапках, в пальто они стоят, разговаривают, миросозерцают. Каждый уважающий себя мужчина в руке обязательно крутит четки.
Женщин среди них не увидишь, женщины в поле. Они казались цветами среди ровных рядков зазеленевших всходов капусты. Удел восточной женщины — работа, дом. Так было всегда, так есть и сейчас. И от обычаев предков никто не собирается отказываться.
Я ни разу не видел в поле трактора, хотя всюду шли весенние полевые работы,— только группы по двадцать-тридцать человек, в цветных одеждах и в ярких платках, прикрывающих лицо. Потом мне объяснили, почему так. Оказывается, в талышских деревнях найти работу трудно, ее просто нет. Поэтому — ручной груд. Конечно, есть и трактора в совхозах, и другая техника, но я ее не видел.
Земли мало. Людей много. Очень много! В деревне Сепаради, например, куда мы приехали, живет пять тысяч человек, а в совхозе работает немногим больше тысячи, хотя нужно было бы значительно меньше. И сколько таких переполненных деревень в Талышском крае? Сколько таких переуплотненных совхозов?
Есть и так называемые сезонные безработные. Цифра внушительная. Хочешь не хочешь, либо подавайся в чужие края, либо годами жди работу. Работать негде. Мало перерабатывающей промышленности. Скромная чайная фабрика на селе — вершина инженерной мысли.
...Дом Абдуллы Амрах-оглы стоял в стороне от дороги, около старой мечети. Еще недавно она использовалась под склад. Талыши исповедуют ислам, шиитскую его ветвь, которая долгое время притеснялась, отчасти поэтому стали мечети складами. Но ситуация меняется. Сейчас многие мечети восстанавливают либо строят заново. И строят их люди очень охотно.
Абдулла Амрах-оглы сидел за столом в саду, накинув на плечи теплое пальто, мы неторопливо пили чай Почте старец не утомлял воспоминаниями: он их забыл. Отвечал односложно. Разговорить его не удалось. Зато он показал свои замечательные изделия из глины.
В этих изделиях весь человек — сосредоточенный, практичный и очень своеобразный. Конечно, это были не музейные работы, но и делал он их не для музея. Низкие кастрюли с широкими тяжелыми крышками. Крышки при надобности могут стать мисками. Пузатый чайник, хоть и простенький на вид, но зато отлично держащий тепло. Даже неказистый пастуший рожок... Все эти вещи, грубоватые, деревпнские, имели тонкий орнамент: будто травинки случайно переплелись в глине, будто листочки нечаянно приклеились к ней.
— Талыш плохо. Умирал обычай, умирал люди. Кто учить? Нельзя,— сказал напоследок старик, собрав весь свой запас русских слов.
Потом мы были в другой деревне у Махмудовой Агабаджи Абдулла-кызы, ей 118 лет, и она тоже забыла свое прошлое. Помнит лишь, как трудно и бедно жили. И чувствовалось, что это она заученно повторяет раз за разом. Говорит на талышском, знает азербайджанские и русские слова. И ответ на любой мой вопрос о быте, о ПРСНЯХ, о традициях талышей начинался и заканчивался примерно одинаково.
Мало что дали встречи и с другими старейшинами.
И все-таки кое-что в памяти талышей о себе, к счастью, осталось.
С утра и до шести часов вечера мы обычно работали с Вагифом, потом я шел в гостиницу. Вечером второго дня кто-то постучал в дверь, открываю высокий молодой человек В пальто, без шапки, на взволнованном лице — красные пятна.
— Вы корреспондент из Москвы? — слегка извиняющимся голосом произнес он.— Мы хотели бы е вами поговорить.
— Кто — «вы»? Впрочем, проходите.
Так я познакомился с молодыми людьми, которые не плакали, как вся страна, в марте 1953 года, но которые слышали об этом плаче от своих родителей, а о других — более ранних слезах — от бабушек и дедушек. Слышали! И им по наследству передалась боязнь. Поэтому-то они попросили не называть их имена: «Вы уедете, а нам здесь оставаться».
Словом, меня выкрали из гостиницы, чему я, однако, и не противился, и повезли в какую-то талышскую деревню. Три вечера продолжались наши тайные вечери: я выходил из гостиницы, проходил квартал, сворачивал в Темный переулок, ровно к семи часам подъезжала машина, И мы уезжали.
В кромешной тьме добирались до места. Перед входом, как положено, снимали обувь и проходили в дом. Стоило войти, женщины тут же выходили, неслышно уводя детей.
Убранство комнат в талышских домах очень похожее. Поражали чистота, минимум мебели и цветы. Цветы в каждой комнате. Ниши над окнами служили шкафом для посуды, расписные тарелки — украшениями. Постели — циновки, свернутые в рулон, лежали у стен. Поверх циновок — гора подушек, одеял, укрытая ковром. Все вселяло в комнату простор, и если бы не стол со стульями, то можно было бы сказать — пустоту. Телевизор, печурки — не в счет. Фотографии. На стенах — тоже.
Талыши умеют принять гостя. Горячий чай всегда ждет. Потом на стол откуда-то выплывают плов, дичь, маринованные овощи. Все очень и очень вкусное... Пока мужчины ужинают, никто из домашних не смеет войти в комнату. Лишь изредка скрипела дверь, и в щелке виднелся зоркий женский глаз, а пониже еще один, детский, любопытный.
Три вечера мы неторопливо разговаривали, я рассказывал, и мне рассказывали, можно было попросить что-либо показать, и если эта вещь имелась в деревне, то ее приносили. Даже люльку принесли. О ней стоит сказать чуть подробнее.
Не знаю, изобретение ли талышей эта люлька или только заимствование, Но она — не обыкновенная кроватка для младенца, а особенная. Ребенок в ней чувствует себя очень уютно. Головка его лежит на жесткой подушечке, поэтому у талышей затылок плоский — и в этом их внешнее отличие. Еще эта люлька говорит о том, что талыши никогда не вели кочевой образ жизни, только оседлый — для кочевья она слишком тяжела и неудобна. И еще одна, чисто практическая деталь: в люльке есть нехитрое «приспособление» для мальчиков и отдельно для девочек, благодаря чему ребенок всегда сухой и чистый.
Из мелких, порой едва заметных отличий и складываются особенности той или иной культуры...
Талыши, например, как, впрочем, и некоторые другие народы Востока, сберегли свое доисламское верование — они, нынешние мусульмане, по-прежнему поклоняются пирам. Конечно, не все талыши, но очень многие. В их сознании два вероисповедания как бы слились в одну единую, сегодняшнюю религию. Когда закрывали мечети, «выручали» пиры.
Пир — это не шумное застолье, это тихое и укромное святое место. Одинокое дерево, камень, даже могила. Здесь загадывают сокровенное желание, здесь освобождают душу от грехов, сюда приносят жертвы... да мало ли что решается в священной тишине пира. Если назревает какое-то важное дело, идут к пиру — обычно к дереву — и привязывают цветную нитку. Теперь дело наверняка решится хорошо. Правда, потом не забыть бы вовремя отвязать свою нитку, она еще пригодится. Если кто-то согрешил, берет камень и несет его к пиру. Чем больше грех, Тем крупнее камень. Около пиров много камней. Разных. И приносят их издалека. Каждый сам судья своим поступкам, каждый сам сбрасывает камень с души.
Есть пиры местного масштаба для будничных забот. Есть — на всю округу. А есть — знаменитые места паломничества, такие, как могила Ноя в Нахичевани.
Вот, представьте, к пиру подошел мальчик лет десяти с петухом под мышкой, деловито вытащил нож из кармана — ж-жик. Петух обезглавлен. Мальчик, по-взрослому посапывая, подождал, пока стечет кровь, обошел вокруг дерева и хотел уже уйти, волоча слабеющего петуха за лапы, но... Я не удержался и, видимо, слишком громко спросил:
— Что он делает?
Мальчуган с недоумением — если даже не с презрением — посмотрел в мою сторону: он, конечно же, догадался, что эти слишком громкие слова о нем, и, не останавливаясь, быстро-быстро защебетал в ответ по-талышски.
— У него младший брат заболел,— объяснил мой сопровождающий,— его лечить будут супом из этого петуха...
Азербайджанцы тоже знают пиры. И тоже приходят сюда со своими заботами. Эти два народа веками живут вместе, у них очень много общего и в культуре, и в обычаях, и во внешнем виде. Даже пиры общие. Но, конечно, есть и различия.
Скажем, талышскую женщину можно было бы отличить и пятьсот лет назад, и сейчас — по украшениям. Очень тонкой работы серьги, кольца, ожерелья — «шебеке».
Везде на Востоке женщины носили чадру, кроме Талышского ханства. Там носили и кое-где до сих пор носят «яшмаг» — косынку, концами которой укрывают рот и нос. Мужчина не имел права видеть рот и нос чужой женщины — это считалось неприличным.
А как красиво ходят талышские женщины — не идет, плывет, чуть заметно семеня ногами. Они и ношу носят только на голове — из гордости, чтобы не согнуться. Идет, руки опущены, плечи играют в такт шагам, а на голове корзина килограммов на сорок, которая игрушкой со стороны кажется.
— Наши женщины и семьдесят килограммов могут носить,— просвещал меня один очень настоящий мужчина,— только ей надо помочь поставить корзину.
...Нет, это не шутка, не ирония. Таков здесь обычай. Не воспринимаем же мы как нечто особенное, например, наших горожанок с полными авоськами или сельских жительниц с мешками на плечах. Всюду свое.
Кто-то из великих, чуть ли не Александр Дюма, путешествуя по Кавказу, рассказывал, как женщина-талышка с топором пошла на тигра и убила его... Конечно, имея дома такую надежную опору, талышские мужчины могут позволить себе часок-другой посидеть в чайхане с друзьями.
И еще об одной особенности — о цветах. Талыши не забывали о них даже в самое трудное время. Утверждают, что привычка огораживать клумбы зубчатой оградкой из кирпичей, положенных на угол, пошла от них.
Замечательные цветоводы, они свое увлечение цветами перенесли в орнаменты, вышитые на полотенцах: даже в украшениях, в одежде угадывается природа Талышской низменности, которая теперь почему-то зовется Ленкоранской.
Стремление к красоте очень заметно и в архитектуре, я уже говорил, но город Ленкорань еще и самый чистый из всех городов страны, которые мне довелось видеть. Окурка не выбросят на тротуар, каждый житель следит за чистотой около своего дома. И это при том, что в городе нет даже канализации.
Ленкорань невелика по площади, но словно растянута во времени: одной ногой стоит в XX веке, другой — в XIV. Нет, город не запущенный и не отсталый. Потерянный. Таким показался он мне. И люди порой казались потерянными. На вопросы счетчиков не знали, как отвечать. Талыши или не талыши?
Некоторые впервые в жизни имели право указать свою национальность. Разве это не достижение перестройки?
К сожалению, были случаи, когда невидимые, но всепроникающие силы торможения по привычке пытались запретить указывать в переписном листе национальность «талыш» и родной язык — талышский, запрещали следовать конституционному праву. Тогда приходилось в ход переписи-89 вмешиваться Госкомстату Азербайджана: приезжать в Ленкорань и наводить порядок.
То были сигналы недавнего прошлого...
Как же точен Лев Николаевич Толстой: «Для общества интерес и значение переписи в том, что она дает ему зеркало, в которое хочешь не хочешь посмотрится все общество и каждый из нас».
Сколько же всего талышей в Азербайджане? И во всей стране? По-моему, наивно пока полагаться на результаты переписи. Вряд ли ответ будет точным. Кто-то побоялся назвать свою истинную национальность, кто-то не сумел.
На свой страх и риск я сам попытался провести нехитрый анализ. Конечно, он очень приблизительный, но некоторое представление о ситуации, думаю, дает.
Так вот, будем рассуждать. В 20-е годы только в Ленкоранском уезде проживало около 60 тысяч талышей. Понимаю, цифра условна, но она встречается в литературе, и ей будем верить. За эти годы сменились по крайней мере три поколения, и в каждом новом поколении семьи отличались рекордной многодетностью, матерей-героинь очень много. Продолжительность жизни талышей тоже рекордная. Эпидемий или иных бедствий на территории юго-восточного Азербайджана не было... Так что вроде бы нет препятствий сверхбурному росту талышского населения.
Единственное препятствие — чрезвычайно слабое медицинское обслуживание, особенно в деревнях. Порой его просто нет. Поэтому детская смертность по-прежнему велика.
Если с учетом сказанного вновь обратиться к цифрам, то, по моему самому пессимистическому прогнозу, в нашей стране должно проживать примерно 200-300 тысяч талышей, а по оптимистическому — полмиллиона.
Новое руководство Азербайджана пытается сделать все возможное, чтобы талыши вновь обрели свое имя. Перепись тому подтверждение. Не пропавший без вести народ опять значится в словаре национальностей нашей страны. Талыши получили право учить своих детей на родном языке, получили право читать газеты и книги на родном языке, которых пока еще нет.
До сих пор, к сожалению, талышские дети не могут нормально учиться в школах. Шутка ли, дома они разговаривают на талышском, а в школе всех учат только на азербайджанском и на русском, потом появляется английский или еще какой-либо иностранный язык. Талышского же нет совсем.
О фольклоре и литературе талышей в школе пока тоже говорить не приходится. Хотя впрочем... В Ленкорани есть фольклорный ансамбль, не талышский, разумеется, но порой исполняющий талышские песни. Знаменитый азербайджанец, композитор Муслим Магомаев (дед) когда-то поразил Баку выступлением талышского хора. Такого пения в Баку не знали. Азербайджанское пение, как известно, сольное, а талыши поют только хором.
Кто знает, может быть, нас всех ждут еще поразительные открытия... Как, скажем, недавнее, вызвавшее удивление медиков. Настоящий переполох в науке! У талышей приняты только родственные браки. Однако наследственных заболеваний нет. Почему? Потому что в генетическом аппарате талышей есть, как установила доктор биологических наук Ф. Ата-Мурадова, определенные особенности, они-то, видимо, и сохраняют чистоту рода. Вполне возможно, что благодаря этому именно среди талышей зарегистрирован самый высокий процент долгожителей в стране. Знаменитые на весь мир Муслимов, Айвазов и другие, прожившие более 130 лет,— талыши. Поразительно, но по некоторым параметрам организм пятидесятилетнего талышского мужчины такой же, как и у семнадцатилетнего москвича. «Юношеский тип» народа, как полагает наука, явно генного происхождения! Кстати, дети талышей — реальные кандидаты в долгожители, они через сто лет будут рассказывать о сегодняшних днях как очевидцы...
Итальянцы на полюсе холода
«Холод, холод и еще раз холод!» — так единодушно воскликнули итальянцы, когда два советских журналиста, отыскав брезентовую промерзшую палатку в горах Оймяконья, спросили их о главной сложности пути. Собственно, иного ответа и нечего было ожидать.
Случилось это за сутки с небольшим до окончания маршрута. Температура в тот день опускалась до минимальной отметки: минус 52 градуса. Ведь итальянцы шли на покорение «полюса холода». Но год выдался необычный. Будто испугавшись отваги полярных путешественников, центр холода сместился на восток. Семидесятиградусные морозы свирепствовали на Аляске, а в обычно жестком морозами Оймяконье установилась непривычная для здешних условий благодать. Однако Яцек Палкевич, возглавивший международную экспедицию по Сибири, остался доволен.
— Знаете,— признался он мне потом в Москве,— ваш Юрий Сенкевич, когда я попытался изложить ему идею своего путешествия, вначале рассмеялся: «Ну разве это путешествие? В чем же здесь приключение?» Я и сам чуть было не засомневался. Но теперь, прожив при сорокаградусном морозе многие дни, коротая время в палатке, где теплее было всего лишь градуса на два, знаю — ох, как нелегко это! Думалось тогда: «Хотел бы я услышать, дорогой Юра, что бы ты сказал, оказавшись среди нас».
Яцек Палкевич в свои сорок семь лет чего только не испытал. Есть у одного нашего писателя-приключенца такие слова: «Бродягами не становятся, ими рождаются». Таким именно человеком и является Яцек. Он родился в Польше и еще мальчишкой почувствовал неистребимую тягу к рискованным странствиям. Юношей влюбился в итальянку, женившись, перебрался жить в Италию.
Ну а затем... Одиночное плавание на пятиметровой яхте через Атлантику. Восемь путешествий по бассейну реки Амазонки, пересечение по горам и чащобам острова Борнео (См. «Вокруг света» № 6—7/88.), участие в восхождении на гималайский пик-восьмитысячник Аннапурну. Знал этот человек и испепеляющую жару пустынь, совершив несколько походов на верблюдах с туарегами по Сахаре. И вот, вполне естественно, ему захотелось испытать на себе настоящий сибирский мороз.
В Италии Палкевич создал «школу выживания» и начал готовить людей к тому, чтобы они могли выйти победителями из любых рискованных, экстремальных ситуаций. О своих путешествиях Яцек Палкевич написал около двух десятков книг, где рассказывал о том, как он преодолевал трудности, встречавшиеся на его пути. Школа выживания стала своеобразным тренировочным полюсом. В путешествие по Сибири он взял с собой из этой школы и трех преподавателей, которые мороза ниже двадцати градусов еще не испытывали. На пресс-конференции в Москве Дмитрию Шпаро был задан вопрос: «Не ошибка ли брать в экспедицию на «полюс холода» совершенно не подготовленных к жизни при низких температурах людей?» Покоритель Северного полюса пожал плечами: «Если они хотят идти, то пусть идут». Зато Палкевич нисколько не сомневался, что люди из его школы способны выдержать все. Яцек Палкевич всегда славился тщательнейшей подготовкой к Каждой своей экспедиции, а к этой он готовился почти два года. Осенью Палкевич побывал в Якутии, примерно в тех местах, где должен был пройти маршрут. Познакомился с эвенами, испокон века зимовавшими в Верхоянских горах...
На встречу с корреспондентами итальянцы пришли разодетые в специально сшитые фирмой-спонсором зеленые синтетические куртки, утепленные брюки. Особый интерес телеоператоров вызвали роскошные сапоги, на которых латинскими буквами было выведено: «Valenki». Подумалось, Что, может, этакое фирменное одеяние и дает возможность неподготовленным итальянцам «поплевывать» на наш якутский мороз? Но импортную обувь им пришлось сменить уже в Якутске на настоящие русские валенки и эвенские меховые торбаза. И надеть эвенские, из оленьих шкур, малицы. Синтетические куртки позволяли лишь сносно пребывать на морозе до сорока.
Из Якутска отряд экспедиции, в составе которой, Помимо итальянцев, находились фоторепортер АПН и кинооператор из Якутска, выехал на машине. Затем два дня путешествовали на санях. Оставшуюся часть пути до поселка Тополиное проехали в открытом кузове машины — для окончательной акклиматизации. От Тополиного и началась основная часть маршрута экспедиции — на оленьих упряжках, по замерзшему льду реки Томпо, где предстояло бороться с наледями, жить в тайге среди гор под завывание волков...
Эвены-проводники привычно вели караван, к вечеру отыскивали место для стоянки. Итальянцы отправлялись рубить лиственницы — остовы для палатки. Готовили дрова, а в ожидании тепла, как и эвены, подкреплялись сырой рыбой — строганиной, пробовали оленятину. Но желанней всего были горячий суп и чай.
Нелегкой оказалась езда на оленях. Усидеть на нартах поначалу было нелегко, а упавшему с них не Избежать оленьих копыт. «Олень — не лошадь,— пояснил Палкевич,— упадешь, так и идут все по тебе, словно ты не человек». Многих трудов требовала установка палатки и снятие ее или сбор оленей, разбредавшихся по тайге в поисках корма. Один из итальянцев чуть было не вывихнул руку, другой — подморозил кисть, но, в общем, как и предполагал Палкевич, экспедиция закончилась удачно. В запланированный срок, 10 февраля, итальянцы подошли к стеле, на которой аршинными буквами было написано: «Полюс холода». Итальянцы скинули малицы, оставшись в куртках фирмы-спонсора, в них и сфотографировались у стелы. Снять же оленьи эвенские меховые бокари не рискнули. На морозе ходить лучше всего в них.
— Мы многое знали о Якутии,— скажет потом один из них,— читали в книгах. Но то, что увидели наяву,— несравнимо ни с чем. Красота природы здесь удивительная. Первозданная...
Яцек Палкевич собирается приехать в Сибирь еще раз. Подыскивает маршрут очередного рискованного путешествия. «Природа вашей страны уникальна,— говорит он.— Я удивляюсь нерасторопности ваших руководителей, ведь валюту, столь нужную вашей стране, можно получать, ничего не продавая, а только показывая красоты дикой нетронутой природы, устраивая подобные нашему путешествия для иностранцев. И деньги, и валюта к вам потекут рекой».
Сам он готовится издать о путешествии к «полюсу холода» очередную книгу, опубликовать серию репортажей в издаваемом им журнале, показать фильм. Яцек Палкевич очень доволен, что познакомился с жизнью небольшого народа — эвенов. И уже проникся беспокойством, как бы не утерял этот народ обычаи и родной язык...
Поделиться книгой: