Помоги проекту - поделись книгой:
С такой же тщательностью здесь ведутся следствия. Они могут длиться годами. Однажды, когда ультралевые экстремисты устроили взрыв на одной из центральных площадей Токио, полиция, оцепив ее, стянула туда большие силы и собрала абсолютно все осколки стекла. По ним она определила тип взрывного устройства и через несколько лет нашла виновников.
Если на улице находят следы убийства, то на этом месте на протяжении нескольких дней дежурит полицейский и без устали повторяет всем проходящим: «Если вы когда-либо видели здесь что-либо подозрительное, сообщите мне...»
Бродя по улицам японских городов, вы можете без труда обнаружить на стенах домов красивые ярко-зеленые таблички. Не зная японского языка, вы даже можете принять их за украшения или рекламные объявления. Однако на них написано: «Идет следствие».
Не только на стенах домов в увеселительных кварталах, но даже в стеклянных подъездах деловых зданий то и дело встречаешь таблички: «Это место посещается полицейским при обходе».
Японская полиция считается самой лучшей в капиталистическом мире. Учиться у нее приезжают даже коллеги из США. До последнего времени правительство тратило на полицию примерно столько же, сколько на армию.
Полицейские и воры
Казалось бы, раз так многочисленна полиция, преступность должна быть очень высока?
По данным ежегодно публикуемой Белой книги по вопросам преступности, в 1985 году в Японии было совершено два миллиона сто двадцать тысяч различных преступлений и мелких правонарушений, что на два процента превышает уровень предшествующего года. Из этого числа шестьдесят пять процентов составили кражи, двадцать четыре — правонарушения, связанные с дорожным движением, семь с половиной — мошенничество и два — хищения. Употребляли наркотики — двадцать три тысячи триста сорок человек.
В абсолютном исчислении преступлений много, а в относительном, по сравнению с другими странами Запада — меньше всех. В отличие от многих других стран, здесь можно спокойно ходить по улицам даже ночью.
Так почему же столь мощная, изворотливая и неутомимая полиция допускает наличие в стране огромной преступной империи? Почему она позволяет мафиози спокойно разгуливать по городу и разъезжать в белых «мерседесах»?
В журнале «Джэпэн куотерли» известный японский журналист Масаюки Такаги отвечает на этот вопрос так: «Мафию, как это ни парадоксально, молчаливо признает само правительство. За десятилетия нынешнего века она доказала свою лояльность ему. Сегодня, модернизированные и реорганизованые, гангстерские банды действуют не в подполье, а совершенно открыто. Полиция хорошо осведомлена об их деятельности, но не чинит никаких препятствий, поскольку якудза не несут угрозы нынешнему социальному порядку».
Факт остается фактом: если Япония относится к числу стран с самым низким уровнем преступности в мире, то это также потому, что «семьи» мафии не позволяют неорганизованным преступникам вызывать беспорядки.
Между самими бандитскими группами регулярно ведутся переговоры, цель которых — установить контроль над «недисциплинированными». Вице-президент гангстерской группировки «Лига патриотов» Тацухигэ Касуя открыто говорит, что принимает информаторов из полиции три раза в месяц, чтобы «поболтать», и что его «семья» хочет полного согласия с полицией, с которой случалось сотрудничать в борьбе против левых...
Дорогой американский лимузин кремового цвета небрежно, с нарушением дорожных правил припаркован у входа в один из особняков в узком переулке города Осаки. У двери постоянно дежурят двое молодых людей. Над входом укреплен флаг одной из влиятельных гангстерских банд. В просторной прихожей на фоне занимающего всю стену красно-белого полотнища японского государственного флага сидит в низком кресле немолодой человек в ярко-зеленом шелковом костюме, розовой рубашке и желтом галстуке. Ремень его брюк украшен крупными бриллиантами. Перед ним на столе чашка с зеленым чаем. Как только он протягивает руку к чашке, один из стоящих за спиной безмолвных помощников быстро подносит ее к руке хозяина.
Это — руководитель одной из ведущих банд Осаки, занимающихся вымогательством у крупных фирм, ростовщичеством, торговлей наркотиками и организованной проституцией. Он также уважаемая фигура в местных правых политических кругах.
А напротив, в кресле за низким столиком, сидит один из чинов местной полиции!
Такие контакты в наши дни очень часты. Правда, порой они приобретают необычную, по-бандитски безжалостную форму: главари банд якудза по предварительной договоренности с полицией выдают ей своих молодых членов, и тех сажают в тюрьмы за преступления, которые были совершены боссами, занимающими высокое положение в бандитской иерархии. Пока молодой мафиозо отбывает срок, он поднимается в иерархии банды на одну-две ступени. Разумеется, полиция почти всегда знает, кто именно совершил преступление и является его истинным виновником, но благосклонно позволяет «крестным отцам» обманывать себя.
Однако в наши дни полиция серьезно обеспокоена тем, что ее связи с мафией ослабевают. Все больше современных японских гангстеров отходит от традиций якудза. Единственный бог гангстеров сейчас — это деньги. «Они уже не слушаются нас больше»,— жаловался иностранным корреспондентам один крупный токийский полицейский чин.
Гангстеры все чаще отказываются повиноваться и своим собственным главарям. Если «крестный отец» перестает обеспечивать своим подопечным достаточный доход, «дети» оставляют его...
Послезавтра Лиссабон
Осенью прошлого года из Москвы в Лиссабон на автомобиле ВАЗ-2109 стартовали трое советских журналистов. Надо было преодолеть за минимально короткое время расстояние в 5 тысяч километров, разделяющее две крайние столицы Европы. Экипаж в составе Олега Богданова, Виктора Панярского (оба представляли журнал «За рулем») и Владимира Соловьева («Вокруг света») проехал по дорогам семи стран за 46 часов 30 минут, опередив португальских коллег, которые в 1986 году прошли тот же маршрут за 51 час 50 минут. Для сравнения: скорый поезд Москва — Париж находится в дороге двое суток, а это только половина пути до Лиссабона.
«Маруся»
— Смотри, у «Маруси» и правое переднее пошло.
Виктор сидел на корточках и внимательно рассматривал протектор передней шины после очередного скоростного заезда на автополигоне НАМИ.
— Не везет нам с покрышками, но, радуйся, на этой машине мотор покрепче будет.— Олег хлопнул дверцей и подошел к Виктору.— Как ты ее назвал — «Маруся»? Значит, будем «Марусю» лечить.
Так на одной из тренировок во время подготовки к пробегу Москва — Лиссабон у нашей машины появилось имя.
На ней не было модных надписей и нашлепок типа «турбо», «спорт», «супер», внушающих владельцам транспортных средств мнимую уверенность в техническом совершенстве и непогрешимости их машин. Это была серийная машина вишневого цвета, сошедшая с конвейера за два месяца до старта. Но в дальнюю дорогу «Марусю» готовили тщательно. Нацепили ей и дополнительные фары, ведь половину пути мы должны были пройти ночью, причем не короткой, летней, когда не успевают спрятаться последние лучи солнца, а на востоке уже занимается заря, а затяжной, осенней — с частыми туманами и дождями.
В последний момент пришлось все же «переобуть» «Марусю» — от езды на повышенных скоростях «стаптывались» отечественные покрышки. К старту она была в новеньких спортивных «мишленах» (Французские покрышки одноименной фирмы.). Новая обувка, как известно, требует разноски, чтобы привыкла и не уставала нога. Ни один путешественник не рискнет брать в дорогу новые ботинки. Но у нас, точнее у «Маруси», другого выхода не оставалось.
Трудное дело сон
Наконец старт на Манежной. Представители прессы. Интервью, вопросы.
— Какой участок будет самым трудным? — обращаются ко мне.
— Полагаю, испанский, он проходит по горной незнакомой дороге в ночь на исходе вторых суток.— А сам про себя думаю, что самым трудным будет добраться до этого участка и быть при этом в форме. Для этого мне нужно тотчас же после старта лечь на заднее сиденье и заснуть. Заснуть в 12 часов дня, заснуть во что бы то ни стало. Но об этом не скажешь — глупо получится: Олег — в руль, Виктор — за штурмана, а ты, не успев отъехать,— спать.
Никто из команды дальше Варшавы на машине не выезжал. Не хвались отъездом, а хвались приездом!
Заканчиваются торжественные напутственные речи, нам вручают послание Моссовета для передачи мэру Лиссабона. Бьют куранты. Мы трогаемся. Я ложусь, пристегиваюсь ремнями: сначала ноги, потом туловище. Спать, только спать.
Проходит минут пятнадцать после старта, чувствую — не могу заснуть. В голову почему-то лезет «Порядок работы экипажа при замене колеса»: «Водитель баллонным ключом начинает отвертывать гайки. Одновременно штурман поддомкрачивает машину. Третий член экипажа вынимает запасное колесо... На операцию отводится 3 минуты. Во время дальнейшего следования автомобиля третий член экипажа размонтирует дефектное колесо и устраняет повреждение». «Колесо,— вспоминаю я,— в багажнике слева под ремонтным комплектом для шин... колесо — слева...»
Каждые три часа смена. Отдыхавший сзади садится на место штурмана, штурман — за руль, водитель — на заднее сиденье. Но отдыхать там, на заднем, не слишком удобно — тесно. И без того небольшое пространство загромождено картонным ящиком. В нем космическое питание на двое с половиной суток. Тюбики с кофе, творогом, соком, брикетики галет, коробочки консервов. Все расфасовано по полиэтиленовым пакетам, по три порции в каждом. На пакетах надписи: «1-е сутки, первый завтрак», «2-е сутки, обед», «3-й сутки, второй завтрак» и так далее с перечислением входящих продуктов и суммы калорий, которую каждый получит, если расправится с содержимым. Рацион составлен таким образом, чтобы по мере увеличения нагрузки на организм увеличивалась и калорийность пищи. Отдельно в картонном ящике лежат пакетики «ночного бдения». В них различные орешки, шоколад. Они отвлекают от сна и помогают сосредоточить внимание на главном — дороге.
«Маруся» проскочила советскую часть пути — с выбоинами, латками на асфальте, с грязной размазней в местах выездов с проселков на автостраду. Пронеслись ночной каруселью узкие извилистые польские дорожки с их гужевыми повозками, возникающими внезапно перед самым капотом из темноты, с притулившимися к шоссе небольшими селеньицами и городками, в которых домишки вылезают прямо на проезжую часть, словно боятся остаться в стороне от шумной дорожной жизни. Без приключений миновали ГДР и ФРГ.
Загадочный люик
Мы стоим у границы на выезде из ФРГ. Сюда нас провел представитель «Автоэкспорта». Если бы не он, кто знает, сколько времени пришлось бы крутиться в хитросплетениях роскошных автобанов? Идет дождь. Он преследует нас от Кёльна, где мы застряли в утреннем заторе — с него, как правило, начинается трудовой день в Западной Европе. На пограничном пункте, к счастью, немноголюдно. Туристский сезон закончился. Перед нами только две машины: бельгийская и датская. Пограничники пропускают их незамедлительно, даже в паспорт, похоже, не заглянули. С нами хлопотнее. Нам необходимо проставить отметки о выезде из ФРГ и въезде в Бельгию — мы из другого лагеря. К чести пограничников, делается это быстро. Мы уже собираемся тронуться дальше и, о ужас, в паспорте не находим бельгийской отметки. Вместо нее четкий темно-синий штамп: «15.09.88. Въезд в Королевство Нидерландов».
Нет, не может быть! Выскакиваю, уточняю у пограничника. Но он невозмутимо подтверждает наши худшие предположения. Так и есть, сбились с маршрута. Назад дорога нам заказана. Вовсе не потому, что возвращаться — плохая примета, просто нам разрешено въезжать в ФРГ только два раза.
По карте прикидываем путь объезда. Сначала на Маастрихт, а там налево, на бельгийский Льеж, куда мы должны были попасть из Федеративной Республики Германии. Небольшой крюк, конечно, но и он нежелателен, когда экономишь каждую минуту.
Проехав Маастрихт, мы, к своему удивлению, не обнаруживаем никаких поворотов на Льеж. Едем дальше, следующий съезд на Льеж в Генте. В шесть глаз разглядываем каждый дорожный указатель, каждый столбик. Близ Гента даже останавливаемся у придорожного плаката. Все города на нем значатся: и Брюссель, и Антверпен, и какой-то Люик, но нам туда не надо.
И спросить не у кого, где Льеж: все дороги проходят вдали от населенных пунктов. На шоссе же не встретишь полицейского, он просто там не нужен, если что случится, его вызывают по аварийному телефону — по трассе они расставлены через каждый километр.
Виктор утапливает газ в пол, и через каких-то минут сорок выезжаем на «ринг» — кольцевую дорогу вокруг Брюсселя. Она напоминает московскую, только пошире. Все это время молчали, кляня в душе и представителя «Автоэкспорта», и бестолковые указатели, которые ничего не сообщают о том, как добраться до Льежа.
От Брюсселя до французской границы — рукой подать, 55 километров. Это обстоятельство нас несколько успокоило, и мы с аппетитом выдавили в себя по два полагавшихся «космических тюбика» из пакета «2-е сутки, первый завтрак», о которых было с досады забыли. На брюссельском «ринге» вскоре за указателем «Штаб-квартира НАТО — налево» наступила разгадка таинственного исчезновения Льежа. Мы буквально уперлись в огромный транспарант на двух языках, французском и нидерландском, извещающий о расстояниях от Брюсселя до основных городов страны. На нем на ярко-синем фоне белыми крупными буквами значилось «Льеж, он же Люик — 98 км»...
Спасибо тебе, Брюссель, что решил сохранить себя самостоятельным регионом с двумя равноправными языковыми общинами.
Португальцы или русские?
— А я вас, признаться, уже не жду,— сказал встречавший нас в Валансьене сотрудник торгпредства.— Из Бельгии позвонили и объявили о вашем исчезновении.
Мы не стали вдаваться в детальные объяснения — некогда, получили подробную карту дорожных развязок Парижа и, поблагодарив заждавшегося благодетеля, тронулись дальше.
Погода совсем разгулялась. Небо стало чистым, и солнце слепило так, что водитель и штурман не могли обходиться без темных очков. Нам нужно было наверстать упущенное. Но как? Скорость на французских дорогах ограничена до 130 километров в час. Решение созрело само собой, когда мы увидели, с какой легкостью обходят нас по левой стороне роскошные «мерседесы», «тойоты», « пежо »: пристроиться в хвост лихачу и не отставать. Скорость резко возросла, спидометр все чаще переваливал за отметку 180.
Миновав Париж, мы радовались, что не заблудились в сумасшедшем многоэтажье автодорог и выехали как раз по направлению на Бордо и к испанской границе. Дорога Е-3 была в ряде мест перегорожена турникетами сборщиков дорожной пошлины — мы платили за ровнейшую, ухоженную дорогу с оборудованными местами для отдыха (правда, нам было не до него), за любезнейшее обслуживание на бензоколонках, за безупречный газончик, разделяющий потоки машин. Ничто не предвещало отклонений от маршрута, и я спокойно заснул после очередной смены.
Проснулся от того, что за окном не было слышно привычного посвистывания ветра и шепота шин. Машина замерла, мотор выключен. Оглядываюсь по сторонам: впереди большой плакат, извещающий о прибытии на французско-испанскую границу, какие-то люди в униформе, но не пограничники, стоят возле машины. Олег с Виктором безуспешно пытаются жестами им что-то объяснить. По форме черного цвета и того же цвета «деголлевкам» на голове понимаю — полиция, и если это превышение скорости, то просто так не отделаешься.
— Вы, португальские граждане, должны быть знакомы с общепринятыми на европейских дорогах правилами,— доносится обрывок фразы полицейского.
— Мужики, а что случилось? — тихонько спрашиваю.
— Да вот остановились омыватель проверить, и они тут как тут. Поговори с ними.
— Добрый вечер,— обращаюсь я к полицейским,— чем обязаны?
— Вечер добрый, вы еще спрашиваете? Вы остановились на автостраде. Неужели у вас в Лиссабоне другие правила? — возмутился полицейский, указывая на жирную надпись «Лиссабон» на задней части машины.
— Понимаете,— начал оправдываться я, толком еще не разобравшись, в чем состоит наша вина,— мы давно уже в пути и, вероятно, могли не заметить какого-то знака. И потом, мы не португальцы, мы русские.
Полицейские переглянулись.
— Русские, а чего же у вас на машине написано «Лиссабон»? — не сдавался тот, что был повыше и в котором чувствовалась примесь горячей арабской крови.
— Конечно, русские. Видите на машине еще написано «Москва»,— я ткнул пальцем в другую надпись.— Мы журналисты и едем из Москвы в Лиссабон по приглашению Португальского телевидения.
Французские стражи порядка были, похоже, настолько удивлены появлением трех русских в своей глубинке, что совершенно забыли о своих претензиях к нам.
Понять их было нетрудно. Русские здесь как жирафы в Антарктиде.
— Пьерестройка,— выдавливает из себя коренастый и сам удивляется произнесенному им иностранному слову.
Помогаю ему сделать правильное ударение и предлагаю московские сувениры:
— Возьмите, а то никто вам потом не поверит.
— Спасибо, только запомните хорошенько: на автостраде останавливаться категорически запрещено.
— Но ведь здесь уже граница, и это уже даже не шоссе, а площадь какая-то.
— Нет, это тоже автострада, а широко здесь, потому что летом машины идут в десять рядов, чтобы сэкономить время. Сейчас, видите, только три. Счастливого пути.
Пока полицейские не передумали, захлопываем дверцы и подъезжаем к контрольно-пропускному пункту.
В последнюю ночь автопробега я почти не сомкнул глаз. Мы проезжали Пиренеи. Люминесцентная разметка резала на большие длинные ломти тело магистрали, которая то взлетала вверх, то стремительно проваливалась или пряталась в огромных пастях тоннелей. На спидометр лучше было не смотреть.
«Маруся» словно почувствовала недалекий финиш и на крыльях спускалась с пиренейских вершин на равнину к Мадриду, а затем к Атлантике.
Который час, сеньор сержант?
В два часа ночи по местному времени мы въехали в Португалию. На дороге ни машин, ни живой души. Луна поливает холодным светом верхушки пробковых дубов, играет серебром в листве оливковых деревьев, черепичные крыши домиков кажутся фиолетовыми.
За Вендаш Новаш начинается ремонт дороги. Сворачиваем вправо на Вила-Франка-ди-Шира. Там у моста через Тежу нас должны встречать.
Красавец мост протянулся на километр с лишним — Тежу здесь уже широкая,— но нам некогда любоваться долиной главной португальской реки. Ни на въезде, ни на съезде с моста нас никто не поджидал. Понимаем, что приехали слишком рано. Поворачиваем на Лиссабон и едем вдоль Тежу, которая и в этот ранний час вся в заботах: перетаскивает неуклюжие баржи, юркие моторные катера, неторопливые рыбацкие лодки.
Буквально через два километра остановка — надо платить за въезд в Лиссабон. Пока мы пробирались по дорогам Франции и Испании, мы могли заплатить дорожную подать франками или долларами, обменяв их тут же на месте. Но здесь нужны только эскудо, и контролер неумолим. Поблизости, как назло, нет обменного пункта. Позвонили в наше посольство. Было б часов утра по местному времени.
Вскоре «тойота» с дипломатическим номером остановилась возле «Маруси». Наш спаситель Сергей Храмцов, не теряя времени, оплатил въезд в город, и за ним мы тронулись к месту официального финиша — башне Белем, откуда два года назад стартовали португальские журналисты. В эпоху великих географических открытий с этого места из морской гавани отправлялись на поиски новых земель парусники Бартоломеу Диаша, Васко да Гамы, Педру Кабрала.
Белокаменная башня поднималась из воды словно прибившийся к берегу кусок айсберга, севший на мель. Лучи раннего солнца путались в витиеватой лепнине балконных решеток и арок; шарообразные украшения, венчавшие купола декоративных надстроек, казались сахарными головками.
Однако ощущение сказки постепенно проходило, сменяясь тревогой. Вокруг не было никого, кто бы смог подтвердить время нашего приезда в Лиссабон.
Сергея вдруг осенило: «Недалеко от башни размещается казарма портовой охраны, там всегда стоят часовые, они нам помогут!»
Буквально через две минуты «Маруся» уже ловила на себе любопытные взгляды двух охранников, одетых в форму «командос» и высокие черные шнурованные ботинки. Сергей подозвал часового и произнес речь, суть которой сводилась к тому, что они присутствуют на исторической церемонии финиша советских журналистов, и посему он доверяет ему или им обоим право зафиксировать этот торжественный момент и отметить на бумаге время.
Часовой молчал. Сергей протягивал ему листок бумаги, но он только удивленно моргал.
— Я не получал приказания смотреть на часы,— выдавил он,— а тем более писать время на бумаге.
— Ну тогда я все напишу, а вы только подпишите.
— Нет, я лучше пойду спрошу у сержанта.
Мы тихо ждали. Вернулся охранник, выражение его лица не было многообещающим.
— Сержант сказал, что не получал никаких распоряжений.
Стало ясно, что мы попусту тратим время, что бюрократия не менее сильна и здесь, у берегов Атлантики.
Вновь башня Белем. 7 часов 20 минут. Подъезжает полицейский микроавтобус.
— Сеньор сержант, помогите нам зафиксировать время приезда советских журналистов,— обращается Сергей к старшему, сидящему на переднем сиденье.
— Это не входит в мои прямые обязанности.
Поделиться книгой: