Помоги проекту - поделись книгой:
— Меня манила Европа, тем более учиться языкам там было дешевле. Остановилась вначале у дальних родственников в Цюрихе, где выучила немецкий. И тут,— Елена Петровна взмахивает руками,— я отправилась в Испанию — ведь мне было всего 18 лет — так хотелось побывать в стране Дон-Кихота и коррид. Конечно, в Европе я изучила языки, но надо было возвращаться домой в Кливленд и кончать университет.
Спокойное течение жизни прервало нападение Японии на США. Экономисты требовались министерству финансов, и Елену Петровну направили на работу в Вашингтон, а затем в 1945 году в Германию.
— О, у нас свободно меняют профессию, так же как и место жительства. Это позволяет попробовать свои силы в разных областях, и в науке и на производстве. А мне помогло удачное сочетание: знание экономики и языков. Просто повезло в жизни,— удивляется Елена Петровна.
Хелен Рид много рассказывала о своем доме в Ашвилле, как она управляется с автомобилем (вся пенсия на это уходит), возится на участке с цветами. Пытаюсь представить ее одну — дети все разъехались — в пустых комнатах, за уборкой, разглядывающей фото своих близких — и не могу, настолько это не вяжется с энергичной, жизнерадостной Еленой Петровной.
После того как она сама вызвалась участвовать в путешествии на шхуне «Те Вега», в местной газете появилась статья о ее жизни, с портретом. — На следующее утро я проснулась знаменитой, со мной раскланивались даже на улице, и я поняла, как трудно быть кинозвездой,— шутит Елена Петровна,— хотя я в беседе с корреспондентом нажимала на свой опыт морских путешествий (давным-давно я плыла из Европы в Америку на теплоходе), но он поведал о моей деятельности в «Сьерра-клаб» — старейшей (ей скоро 100 лет) американской организации по защите окружающей среды.
Клуб «Сьерра» ведет много программ в защиту природы («альпийская» программа, действия против загрязнения рек и другие), но особенно известной, как в США, так и у нас, стала компания клуба в защиту сохранения Аляски.
— Аляскинский суровый край — не только собственность штата, но достояние всей Америки. Были проведены отчеты нефтяных компаний. Я сама ездила на такое слушание в соседний штат, где общественность потребовала строгого контроля за деятельностью компаний под лозунгом: «Аляскинская нефть только для страны, а не на продажу». Сейчас клуб «Сьерра» борется против строительства плотины в каньоне Колорадо и Аризоны. Под давлением общественности министерству пришлось сделать заявление, что «ничего строить они не собирались».
Значит, какой-то толк от нашей деятельности все же получается,— с удовлетворением говорит Елена Петровна.
...Видя мой интерес к быту американцев, Елена Петровна еще в Нью-Йорке предложила съездить в гости к сыну Андрею или ее знакомым. Но только где-то на пути к Балтимору удалось осуществить эту затею.
Нас пригласил на ночлег в свой загородный коттедж Джон Тордела. Он не так давно уволился с химического завода Дюпона, не дожидаясь пенсионного возраста, который начинается с 65 лет для всех американцев, независимо от пола.
— Сейчас мало кто работает после 65 лет. Ощущаешь свой возраст, растут нагрузки. Правда, если на пенсию уходишь на два-три года раньше — получаешь пособие на 20 процентов меньше,— рассуждает Джон с достоинством, неторопливо ведя свою машину,— поэтому приходится подрабатывать. У меня большой опыт химика-инженера, участвую еще в кое-каких проектах на предприятии.
Позднее я познакомился с опросом, проведенным институтом Гэллапа для Американской ассоциации пенсионеров. По его данным, большинство пожилых людей трудятся, чтобы ощущать себя полезными. Высока социальная и политическая активность пенсионеров. Около половины их работают добровольцами в различных организациях, являются членами благотворительных обществ, активно участвуют в выборах, путешествуют, как Хелен Рид. Между прочим, я замечал, что почти все американские туристы в Москве — бодрые пожилые люди.
По асфальтовой дорожке мы подкатили к дверям гаража, находящегося внизу двухэтажного дома. Джон нажал кнопку на дистанционном управлении — двери медленно разъехались, и машина вкатилась внутрь. Из гаража сразу вошли в дом. Весьма удобно, не правда ли?
В кухне, где царствовала хозяйка Милдред, недавно вернувшаяся от дочери (та живет с ребенком в городе), полстены занимал огромный холодильник-шкаф, откуда мы потом доставали замороженные фрукты. Наверху гостиная с телевизором и камином и две спальни с ванными комнатами. Обстановка достаточно старомодная (да и телевизор не последней марки). Когда Джон переоделся в клетчатую рубашку и с загадочным видом пригласил пройти вместе с ним вниз, я подумал, что в подвале нечто сногсшибательное: бар или тир. Но там была просто мастерская, наполненная всевозможными станками, инструментами, развешанными по стенам. Строгай, пили, режь, паяй — пожалуйста. Джон обтесал рубанком доску и показал, как стружки и опилки сами ссыпаются в специально сделанный под столом ящик.
— Естественно, все дорожает,— сетовал Джон, пока мы поднимались в отведенную мне спальню,— дом обошелся мне в 400 тысяч долларов, сейчас за него, конечно, дадут больше. Но и налог на землю повысился. Так что жить на пенсию нелегко. Мой сосед продал дом и подался в город, купив там квартиру. Есть и такой выход...
В спальне Джон подвинул к приземистому столу тяжелый стул, словно приглашая садиться писать.
— Мебель в доме сам сделал,— довольная улыбка осветила морщинистое лицо хозяина.
Проснувшись рано, я распахнул окно. Еще стояла предутренняя дымка над коротко подстриженной зеленью газонов, а в кустах, усыпанных цветами, порхали птицы. Лишь их щебетанье нарушало тишину.
«Хорошее это дело — жить в таких коттеджах,— подумалось мне,— тем более если есть занятие и навещают дети и внуки».
Встреча в заливе Чесапик
Не успели въехать в Балтимор, как перед автобусом выплыла гигантская белогрудая шхуна — картина на стене старого дома. Улицы вымерли от жары, казалось, все жители этого миллионного города спустились к морю. Так оно и было: гул толпы висит над набережной, над торговой площадью «Харбор-плейс», в стеклах павильонов плавится солнце, а под крышей кипит бешеная купля-продажа в ста с лишним магазинах, где можно приобрести любые фрукты и овощи, всякую рыбу и, конечно, свежих голубых крабов из Чесапикского залива. Мы погружаемся в поток людей, над которым висят воздушные красные шары-сердца, а в руках у каждого, от инвалида в коляске до полуголого негритенка, мороженое — ореховое, клубничное, шоколадное и других неизвестных мне сортов. Да, есть чем привлечь теперь в Балтимор туристов — недаром сооружение комплекса «Харбор-плейс» обошлось в 20 миллионов долларов.
Мы спускаемся на пирс, к которому прижались десятки яхт. Здесь несколько лет назад причаливало советское учебное судно «Товарищ», и многие дожидались в очереди, чтобы подняться на его борт. Недалеко был пришвартован парусник — копия знаменитого балтиморского клипера прошлого века «Гордость Балтимора». В этой гавани проходил весьма впечатляющий парад парусников. Сейчас мы перебираемся на яхту, где нас ожидает Дженифер Ламб — одна из немногих женщин — капитанов парусных судов, пригласившая нас на прогулку по Чесапикскому заливу.
Отходим на моторе от пирса, и, пока проплываем мимо зданий порта, Дженифер рассказывает, как городские власти на бывших пустырях построили стадионы с прекрасными полями, где проводится каждое лето более десяти этнических фестивалей, в том числе украинские и чешские, которые совпадают по времени с городской ярмаркой. На эти празднества собираются гости со всей страны.
Если в прошлом веке Балтимор процветал, как главный морской центр торговли на Чесапикском заливе, то в нашем столетии он постепенно приходил в упадок, особенно это стало заметно в 50-е годы. Тогда-то городские власти и принялись за реконструкцию района внутренней гавани, которая обошлась в 300 миллионов долларов, и за восстановление старых кирпичных домов из прилегающих к порту жилых кварталов. Отстроенные дома XIX века, на которых даже не было крыш, продавались жителям по цене не свыше той, что город затратил на восстановление. Полуразвалившиеся дома шли даже по доллару за штуку — лишь бы покупатель взялся за их строительство.
После обновления в Балтимор перебрались многие фирмы, предприятия, увеличилось его население. За осуществление этих проектов реконструкции город получил множество национальных и международных наград.
— Вы расспрашивали о клипере «Гордость Балтимора»,— обращается ко мне Дженифер,— я работала на нем помощником капитана. К тому времени мне уже довелось поплавать на яхтах разных классов, но клипер — это что-то совсем иное. Высокие мачты, большие паруса. В прошлом веке подлинный клипер «Гордость Балтимора» возил пряности из дальних стран, сторожил вход в гавань. На паруснике хочется уплыть подальше в океан от житейских забот, мелкой суеты. Теряется вдали берег, и остаешься наедине с бесконечными волнами и солнцем. Я становлюсь сама собой, ни от кого не завишу. Поэтому всегда стремилась получить лицензию капитана и вот стала им несколько лет назад.
Ветер переменился, Дженифер занялась парусами, в разговор вступила Джулия Бродертон, помощник капитана на нашей «Те Веге»:
— Я связала свою жизнь с морем после плавания на «Бригантине». Из Квебека мы отправились на этой старой лодке на Мартинику и в «Бермудском треугольнике» попали в ураган. Лодка прыгала по волнам, как заводная, и скоро ветхий корпус дал течь. Я была простым матросом, и капитан послал меня с другими ребятами убирать паруса. Это помогло мало — волны захлестывали судно. Тогда капитан, много раз бывавший в подобных переделках, крикнул: «Лейте масло!» И мы стали лить масло около бортов, чтобы утихомирить волны. Как мы не потонули — сама не пойму. Но одноглазого капитана — его почему-то все звали «шкипер» — я запомнила на всю жизнь.
У каждого из собравшихся на яхте был свой первый учитель в морском деле и любимая лодка. У Дженифер отец сам был капитаном, плавал на военных кораблях, а ее жених — моряк торгового флота. Джулия выросла на небольшой речке с забавным названием «Пять миль» и начала плавать на отцовской лодке. Когда окончила университет, стала преподавать историю в городке Глостер, неподалеку от Бостона, и там познакомилась с Дейвом Брауном, по уши влюбленным в море. Дейв вместе с Джулией отправился в плавание на шхуне «Те Вега» в качестве механика (кажется, это было их свадебное путешествие). И днем и ночью он пропадал в машинном отделении, урывая от работы несколько часов на сон, и вечно опаздывал к обеду. Зато завтракал он подчас в одиночестве — все еще спали, а он сидел в перемазанной мазутом майке, со спутанной шевелюрой и наслаждался чашкой кофе. Он любил вспоминать, как впервые увидел «Те Бегу»:
— Я тогда плавал на моторном рыболовном судне. Начинало штормить, и я вышел на палубу. Когда на волне показалась шхуна, я просто не поверил глазам. Она шла под всеми парусами, накренясь на бок, черпая бортом воду, а люди на палубе что-то радостно кричали и махали руками. Это было просто наваждение. Тогда я решил, что обязательно наймусь на эту шхуну.
В заливе Чесапик Дейв признался нам, что его самой первой и любимой была шхуна «Эдвейчер» — «Приключение», которая стоит у причала в родном Глостере.
— История возрождения Балтимора напомнила мне иной сюжет — с Глостером — первым рыбацким поселком на севере Америки, сейчас незаслуженно забытым. Лет сто назад он был центром рыболовства Нового Света,— заявил Дейв, выжидательно глянув на нас. Но все молчали, и он продолжил: — В большой гавани, хорошо защищенной от непогоды, родилась двухмачтовая шхуна типа «Те Беги», и много лет такие шхуны строили неподалеку, в городке Эссекс.
Когда изобрели мотор и парусники начали уходить в прошлое, рыбное дело стало хиреть в Глостере и развиваться в таких городах, как Бостон, где появились морозильники и железная дорога. Многие рыбаки и судостроители потеряли работу, изменились методы рыбной ловли — на смену парусникам пришли моторные лодки.
А в последние годы возникла новая проблема. Поднялась цена на землю около океана. Глостер стал превращаться в «спальный город» (всего-то 60 километров от Бостона — и никаких рыбных запахов) и заселяться чужаками. Между прочим, это типичное явление для городков на побережье. Старые жители, патриоты, объединяются, чтобы сохранить лицо своих городов, их историю. Так появилась идея спасти шхуну «Приключение».
Нам с Джулией уже знакома история этой старой рыболовной шхуны, построенной около 60 лет назад. Совсем недавно она снова пришвартовалась в глостерской гавани, и, судя по ее потрепанному виду, навсегда. Жители Глостера приходили к причалу и сожалеюще разглядывали судно, будоражащее ностальгические чувства.
Тогда-то и родилась смелая идея восстановить шхуну. На первый взгляд этот замысел казался нереальным — шхуна была просто старой развалиной. Но в городе еще не перевелись опытные корабелы, у которых хватило мужества взяться за ремонт. К ним сразу прибились мальчишки, а затем уже на судно повалили все — рыбаки, домохозяйки, врачи. Каждый день прибавлялось все больше добровольных помощников. Жителей поддерживала надежда, что славная история Глостера сохранится для потомков. Среди энтузиастов выделялся своим мастерством по машинной части Дейв Браун, ставший одним из трех платных служащих, работающих на судне и отвечающих за его безопасность. На шхуне «Приключение» любят бывать школьники, и Дейв заводит их буквально во все уголки, рассказывая ее историю.
— Я не бросил работу на своей шхуне в Глостере, просто взял отпуск и поплыл через океан,— смеется Дейв,— на «Те Веге» мне нравится возиться не только с машиной, но и с ребятами. Вы знаете, что здесь была школа для детей с нарушенной координацией движений? Морское путешествие помогает им поправить здоровье. Честное слово, я не понимаю, как люди могут обходиться без морской шири. Здесь другой воздух, другое настроение. Но я всегда возвращаюсь в родной Глостер — там мой дом с Джулией.
Наша яхта разворачивается на глади Чесапикского залива и берет курс к виднеющимся вдали небоскребам Балтимора. У руля о чем-то задумалась капитан Дженифер. Возможно, о новом плавании. Я знаю, что она окончила медицинский колледж и занимается реабилитацией инвалидов, временно потерявших трудоспособность. Теперь она собирается совершить путешествие на большом медицинском судне в южные широты, останавливаться у островов и лечить больных, спасать их от смерти.
Дженифер и ее друзья очень любят людей и всегда помогают им, не расставаясь с белыми парусами в бескрайнем океане.
Ален Милн. Ровно в одиннадцать
Да, сэр, я читаю детективы, хотя большинство полицейских ответят вам, что не берут их в руки. Они посмеиваются над этими выдумками, говорят, что в детективах нет ничего похожего на реальную жизнь, потому что выслеживание убийцы — не просто вопросы индукции и дедукции, решаемые касанием кончиков пальцев обеих рук или протиранием стекол роговых очков, но тяжелая работа, зачастую затягивающаяся на долгие месяцы. И обычно так оно и есть. Но зачем же тогда я раскрываю эти книги? Чем меньше детективная история похожа на правду, тем больше она меня захватывает. А читаем мы их с вами по одной и той же причине: чтобы отвлечься от действительности.
Вы когда-нибудь задумывались, почему в детективах убийца почти всегда или пускает себе пулю в лоб, или гибнет в автомобильной катастрофе, или срывается в пропасть? Вы это заметили, не так ли? И поэтому хочу спросить, почему книжный убийца исключительно редко попадает на скамью подсудимых? Доказательства, вот в чем дело. Я имею в виду не те доказательства, которых достаточно для читателя детектива, заранее уверенного в том, что его любимый сыщик всегда прав. Нет, я говорю об уликах, которые покажутся убедительными для присяжных после того, как судья отметет все, что не является уликой в юридическом смысле этого слова, а адвокат обвиняемого основательно замутит воду. Я не упомянул еще о свидетелях, которые могут подвести в самый критический момент. Да, куда проще быть детективом-любителем. Ему-то достаточно лишь логически вычислить убийцу, чтобы тот признался во всем и покончил с собой в последней главе. Для инспектора полиции, то есть для меня, дело обстоит несколько иначе. Мне надо доказать вину убийцы перед суперинтендантом, начальником полиции, судьей, присяжными.
Кстати, я знавал одного детектива-любителя. Умный парень, не упускал ни одной мелочи, как это принято в детективных историях, и помощь его пришлась весьма кстати. Кто убийца, мы оба знали наверняка. Ну а что дальше? Что мы могли сделать? А ничего. Доказательств-то никаких не было. Только одна уверенность. И если хотите, я расскажу вам об этом деле.
Поместье называлось Пелхэм Плейс. Чудное местечко. Его владелец, мистер Картер, обожал птиц. В центре парка он создал птичий заповедник. Густой лес окружал озерцо, которое питала маленькая речушка. На озерце гнездились разные птицы — и пегие зимородки, и черные дрозды, и многие, многие другие, а мистер Картер изучал их и фотографировал для своей будущей книги. Я не знаю, что это была бы за книга, потому что он так ее и не написал. В один из июньских дней его убили ударом по голове, как принято у нас говорить, тупым предметом.
Мистер Картер не позаботился о завещании, и его состояние отошло четырем племянникам — Амброзу и Майклу Картерам и Джону и Питеру Уайменам. Амброз, самый старший из них, жил с мистером Картером и хотел передать поместье под охрану государства, утверждая, что такова была воля дяди, но остальные наследники воспротивились. Поместье продали, а вырученную сумму племянники разделили поровну.
Амброз — а это и был мой детектив-любитель — вел дела и помогал дяде в работе над книгой. Он говорил мне, что наблюдение за птицами не слишком отличается от наблюдения за людьми и трудно найти лучший способ тренировки внимания и памяти. Должен признать, он сказал чистую правду. Не приходилось удивляться и тому, что он любил поместье больше других и хотел бы выполнить желание дяди, Впрочем, так же естественно и поведение остальных племянников, придерживающихся прямо противоположного мнения. Джон и Питер были родными братьями. Первый, по профессии актер, вечно искал работу. Второй, новоиспеченный юрист, еще не приобрел клиентов, но успел обручиться, так что остро нуждался в наличных. Майкл Картер, двоюродный брат Амброза, имел собственное процветающее дело, но его жена привыкла ни в чем себе не отказывать, а деньги, как известно, есть деньги.
Об убийстве мистера Картера я узнал от Амброза, который позвонил мне и попросил прислать кого-нибудь из полиции. Наш доктор был на вызове, и я оставил ему записку, взял сержанта и поехал в Пелхэм Плейс. Не знаю почему, но я решил, что найду тело в доме. Однако Амброз — ранее я встречался с ним один или два раза — дожидался меня у парадной двери. Он сел в машину со словами: «Сейчас налево, затем первый поворот направо.— Потом взглянул на меня и добавил: — Извините, инспектор, что я распоряжаюсь вашим автомобилем, но дядю убили в заповедном лесу. Мы подъедем туда как можно ближе». Судя по всему, он полностью сохранил самообладание.
Вот что, по его словам, произошло в Пелхэм Плейс. Мистер Картер ушел к озеру прошлым утром, около десяти часов. Обычно он проводил там весь день и возвращался к обеду, но, бывало, оставался и на ночь, чтобы увидеть первый утренний полет птиц, поэтому никого не удивило его отсутствие за столом.
— А где же он спал? — поинтересовался я.
— У озера есть сторожка. Вы увидите.
— И еда?
— Да, и спиртовка, и все прочее. Там очень удобно. Я сам много раз ночевал в сторожке.
— Поэтому никто не обеспокоился, когда он не пришел к обеду?
— Разумеется, его отсутствие не осталось незамеченным, но мы все хорошо знали, чего ждать от дяди Генри.
— А когда вы начали волноваться?
— Он должен был прийти утром, чтобы принять душ и позавтракать. Во всяком случае, он всегда приходил.
Джон, мой кузен, и я поспешили к озеру. Мы подумали: вдруг он заболел? Джон и сейчас там, следит, чтобы никто ничего не трогал.
Амброз попросил остановить машину, мы пересекли луг, углубились в лес и вышли к озеру, вернее — к большому пруду, окруженному раскидистыми деревьями. Никогда не видел более красивого места... Но вернемся к делу. Получалось, что мистера Картера мог убить только кто-нибудь из членов семьи. Поэтому я хочу, чтобы вы представили, с кем мне пришлось иметь дело. Амброз Картер, старший по возрасту, с круглым лицом комика, среднего роста, отличался склонностью к полноте. Джон Уаймен, высокий черноволосый красавец лет тридцати с циничным лицом актера, сидел на бревне и курил. Когда мы подошли, он взглянул на часы и встал.
— Я тут уже битый час.
— Извини, Джон, быстрее не получилось,— ответил Амброз.— Это инспектор Уиллз.
Джон Уаймен, конечно же, никого и ничего не видел, и я отослал его к дому вместе с сержантом Хассли, которому велел дождаться доктора и привезти его сюда. Затем Амброз и я направились к телу.
— Вы с дядей ладили? — спросил я.
— Да, конечно. Хотя я не могу сказать, любил ли его или нет. Он, как бы это выразиться, был не от мира сего.
Птицы занимали его гораздо больше, чем люди, и он ни к кому не питал особой привязанности.
— Я вас понимаю,— кивнул я.
Владелец поместья лежал на спине. С пробитой головой и сломанной правой рукой, словно он успел подставить ее под первый удар, и только второй удар оказался смертельным. Мне показалось, что убили его, по меньшей мере, несколько часов назад.
— Когда его в последний раз видели живым? — спросил я.
— Вчера утром, в половине десятого,— ответил Амброз.
Я наклонился, чтобы взглянуть на часы убитого. Они сильно пострадали от удара, но я смог разглядеть время. Одиннадцать часов. Ровно в одиннадцать, сказал я себе. Неплохое название для детективной истории.
— Как странно, однако,— сказал Амброз.— Я мог бы поклясться...— Он смолк на полуслове.
— В чем? — поинтересовался я.
— Дядя носил часы на левой руке,— неохотно ответил он. Мне показалось, он хотел сказать что-то другое.
— Где были часы, когда вы и мистер Уаймен обнаружили тело?
— Полагаю, что там же, где и теперь.
— Точно вы не помните?
— Я сразу заметил, что рука сломана, а часы разбиты, но не придал этому никакого значения. Вероятно, подсознательно я решил, что это левая рука, на которой он носил часы. Поэтому сейчас и удивился.
— Вы уверены, что мистер Картер носил часы на левой руке?
— Абсолютно. Да посмотрите сами. Вон полоска от ремешка на левом запястье.
Действительно, я увидел полоску. Я дошел бы до этого и сам, но мистер Амброз оказался проворнее: видимо, сказалась привычка к наблюдению за птицами.
Амброз обошел тело, опустился на корточки, присмотрелся и тихонько рассмеялся.
— Что вы нашли смешного, сэр? — спросил я.
— Так-так-так, — проворковал он.
Я подошел к телу и обратил внимание, что часы были перевернуты.
— Видите, что произошло, инспектор? Убийца сломал руку дяде Генри, прежде чем убил его. Потом снял часы с левого запястья и разбил их.
— Похоже, что так,— согласился я.
— Надевать кому-нибудь часы — все равно, что завязывать галстук на шее другого человека: все надо делать в зеркальном отображении...
— Выходит, убийца хочет, чтобы мы считали, что преступление произошло в указанный им час.
— Именно так.
— А это означает, что мистера Картера убили в другое
время.
— Совершенно справедливо. Из чего следует... что, инспектор?
— Из чего следует, что на одиннадцать часов у убийцы, возможно, есть твердое алиби.
— Возможно? — Амброз удивленно взглянул на меня.— Наверняка. Иначе зачем снимать и разбивать часы?
Итак, мы уже кое-что знаем об убийце.
— Однако это все, что нам известно. Мы не знаем, на какое время у него нет алиби. То есть истинного времени убийства.
— О, я бы этого не сказал,— весьма самоуверенно заявил Амброз.
На твердой сухой земле не было видно ни одного следа. Перед тем, как отправить сержанта с Джоном, я приказал ему позвонить в участок, чтобы оттуда прислали двух полицейских. Я хотел, чтобы они нашли орудие убийства, хотя, честно говоря, сомневался в успехе, так как оно скорее всего покоилось на дне озера. С появлением доктора я мог вернуться в дом и задать несколько вопросов родственникам убитого. А пока не оставалось ничего другого, как побеседовать с мистером Амброзом, явно метившим в Шерлоки Холмсы. Мы сели на бревно и закурили.
Поделиться книгой: