Помоги проекту - поделись книгой:
— Пойдем, попробуем Воздушный Шар.
— Это что, коктейль какой-то? — спросил я.
— Нет,— объяснил Марк,— это такая штука, которую нагревают горячим воздухом, а потом на ней летают по небу.
Воздушный шар! Настоящий! Мы не поверили своим ушам. Действительно, нас подвезли к большой лужайке, где проворная команда из четырех человек разворачивала огромный куль, в котором и находился шар. Познакомились с воздухоплавателями — сотрудником местного банка Джерри Хендриксоном, его женой, дочерью и сыном. Оказывается, конторские работники в американской провинции любят на досуге немножко полетать над родным городком. Мы помогли семье Хендриксонов закрепить корзину с горелкой над куполом, немножко повозились, а затем взлетели над географическим центром континента.
...Мы приземлились на свежескошенном поле, где кишели мириады кузнечиков. Неподалеку работал комбайн, а от него в нашу сторону уже неслись несколько здоровенных фермеров, и с ними — черноволосый парнишка лет шестнадцати. Широкие улыбки засветились на их загорелых лицах, когда они обратились к нашему рулевому:
— Здорово, Джерри! Опять свой пузырь запустил! А что за пассажиры у тебя?
— Да, так — русские журналисты, — с притворным равнодушием ответил Хендриксон.
— Ну, дела! — теперь все бросились рассматривать нас.
Мальчишка, помощник комбайнера, пожирал нас глазами:
— Из России?! — он что-то долго вспоминал и вдруг заставил нас вздрогнуть: — Мать твою так! Пива давай! — заявил он вдруг по-русски.
— Что говорит этот сопляк? — поинтересовался Джерри.
Мы перевели.
— Понятное дело! — загоготали фермеры.— Не зря Никки отирается с теми двумя трактористами из Ростова-на-Дону, которые в прошлом году были у нас «по обмену опытом».
Господи, и здесь, на самом севере США, можно услышать «родную речь!». И в этом, как говорится, «мы впереди планеты всей»...
Потом был обряд посвящения в воздухоплаватели. Подъехавшие на семейном «вэне» жена и дети Джерри Хендриксона расстелили на земле какой-то магический коврик, всем налили в бокалы шампанского, и нас, как впервые взлетевших, попросили встать коленями на коврик. Хозяин шара произнес небольшую речь об истории полетов на шаре и поздравил новообращенных воздухоплавателей с крещением. Мы выпили, в этот момент дочка Джерри подкралась сзади и посыпала наши макушки суховатой дакотской землицей.
— Это, — смеясь, сказал Джерри, — чтобы не забывали, что все мы все-таки живем на земле. В небе мы только отдыхаем, а возвращаемся все равно сюда.
Вечером нас затащил к себе в гости Найвогнер, владелец похоронного бюро. Ничем не приметный снаружи, его дом внутри оказался настоящей кунсткамерой. Во-первых, провинциальный мастер ритуальных услуг собирал «бьюики» — роскошные торпедовидные авто 50 — 60-х годов. Их у него было 17. Для хранения автомобилей Дэйл построил специальный огромный ангар. Коллекционировать эти ретро-машины, ставшие символом «американской мечты», — дело хлопотливое и недешевое. Однако в Штатах существует могучее братство «бьюико-филов» — у них есть свой фэн-клуб, через который они списываются и делятся друг с другом недостающими частями к хромированным монстрам, всяческой информацией и, разумеется, производят обмены машин.
Второе хобби Дэйла Найвогнера — поиск различных предметов, открыток, фотографий, связанных со знаменитой всемирной выставкой в Чикаго 1930 года. Какой-нибудь кинорежиссер, попади он в гостиную Найвогне-ров, разревелся бы от восторга — в этой комнате была воссоздана до мельчайших подробностей атмосфера Америки 30-х: одно удовольствие снимать фильмы о той эпохе.
Но главным шоком для нас стало посещение «офиса» Дэйла — его похоронное бюро. Когда я бродил среди расфуфыренных гробов из красного дерева за пять тысяч долларов, то никак не мог взять в толк, зачем в такой стране вообще умирать? Дэйл показал нам специальную косметику для трупа, зал для прощания, где родственники могут посидеть полчаса с покойным под тихую музыку. Да-да! Именно, посидеть: умершего, одетого в его любимый костюм, ловко усаживают в кресло и запускают родных для прощания. Дэйл даже показывал нам фотографию, на которой маленькая девочка с родителями сидела напротив дедушки, загримированного «под живого». Нам, привыкшим к российской похоронной «культуре» — мертвецки пьяные обмывалыцики, трактор, вырывающий единую траншею могил на московских кладбищах, — было трудно переварить весь этот целлофановый шик вокруг смерти. Я где-то читал, что уровень цивилизации народа определяется отношением к женщинам и... покойникам!
Утром Марк предложил прогуляться в Канаду. Я рассказал, как мы однажды пытались попасть туда еще на Ниагаре, но нас не пустили.
— У нас пустят,— уверенно заявил Марк,— здесь ведь неподалеку Международный Сад Мира.
Через полчаса езды на одном из дэй-ловских «экспонатов» мы подъехали к КПП американско-канадской границы. Тучный таможенник взглянул на наши паспорта и козырнул:
— О"кей, желаю повеселиться в Саду!
Сад Мира представлял собой небольшой участок земли по обе стороны границы, засаженной цветами и прочими образцами североамериканской флоры. Посередине сада проходила канавка, символизирующая границу, а в одном месте стояла бетонная скамейка одновременно в двух странах. Мы присели со Стасом по ее краям: он — в США, я — в Канаде.
На самом краю Сада находится Часовня Мира — небольшая комната из мрамора с бассейном посередине и высеченными по стенам высказываниями Лучших Людей Планеты: Бернарда Шоу, Достоевского, Платона...
«Все, что мы собой являем — есть результат наших мыслей...» — прочитали мы на прощание слова Будды.
Океан становится ближе
Мы простились с гостеприимными рогбинцами на знакомом шоссе № 20 (ну никуда от него не деться!) и снова подняли кулаки с оттопыренными вверх большими пальцами. Позади лежал уютный Рогби и ровно полстраны, впереди — Запад и полная неизвестность. Вместе с домом Марка Джекобса закончилась та часть Штатов, где нас знали и ждали. Дальше пойдут абсолютно неведомые края.
Вот и первая машина притормозила, странная какая-то... За рулем сидел бритый наголо тип лет пятидесяти. Весь салон забит каким-то тряпьем, одеялами, на полу — ржавые одноразовые бритвенные станки, пустые банки из-под пива, всякий мусор, труха.
— Один садись впереди, второй — полезай назад, — хмуро процедил он, даже не спросив, куда мы едем.
Я без особой охоты сел рядом с ним, а Стас разлегся на куче барахла в салоне — ничего, зато с плацкартой.
В подобных ситуациях главное — разговорить попутчика, разузнать, что за человек, да заодно дать понять, кто мы. Чтобы не возникали заблуждения по поводу нашей наличности.
— А сами издалека будете? — вежливо интересуюсь я.
— Я живу в Северной Дакоте. Сегодня здесь, а завтра — там, короче — мой дом — вот этот автомобиль.
Ну конечно, уж об этом можно было догадаться. Да-а, интересный персонаж...
— Симпатичный у вас штат, — продолжал я дипломатично.
— Дерьмо собачье! Терпеть не могу эту дыру! — отрубил лысый.
— Отчего же?
— Бабы здесь — только задом вертеть, а как до дела — фиг чего!
Что-то не выходит у нас светской беседы. Еще несколько осторожных вопросов, и я установил, что подобрал нас ветеран вьетнамской войны, на ней же контуженный, в Северной Дакоте ведет активную жизнь бомжа, но криминальных наклонностей я вроде бы в нем не заметил. Наконец, он спросил, откуда мы. Я ответил.
— Русские, говоришь? — внимательно переспросил он и развернулся ко мне. Острые морщинки под его глазами сделались еще глубже:
— Так вы, выходит, враги...
Я поперхнулся. Вот те раз, давненько подобного не слышал.
— Простите, чьи враги? — переспросил я.
Его глаза снова смотрели на летевшую под колеса дорогу. Немного подумав, он сказал, правда, не совсем уверенно:
— Наши, конечно...
Из этой тачки хотелось катапультироваться немедленно.
— Зачем же вы тогда везете врагов в своей машине?
— Э-э, парень,— хитро прищурился «лысый», — никто не знает, куда вы
приедете со мной.
Я искоса посмотрел на бритвы, хрустевшие под ногами на полу.
— Ладно,— добродушно продолжал он,— я шучу, можешь расслабиться.
Ни одну машину мы не оставляли с таким облегчением, как эту.
Выскочили мы на развилке за городом Майнот. Ситуация требовала решения: куда ехать дальше? Одна дорога вела в Портленд через Монтану, Скалистые горы с уникальным национальным парком Глейшер. Другая — если сделать пару поворотов — в Йеллоустоунский национальный парк. Хотелось увидеть и то и это, а так не бывает. Значит, приняли мы решение, едем туда, в какую сторону пойдет первая же попутка. Она шла на юг, то есть — в Йеллоустоун.
Потом была целая череда стремительных «райдов» — нас подбирали: семейка спортивных гонщиков, отец и сын, затем — страховой агент из города Диккенсона, у которого мы и заночевали. Утром первым водителем стал местный учитель музыки, оказавшийся гомосексуалистом (он ехал на тайный пикник своих собратьев в национальный парк имени Рузвельта в Медоре).
— В этом штате (Северная Дакота. — С.Ф.) вообще не любят никакие меньшинства — будь то негры, евреи, коммунисты, а людям с моими наклонностями так вообще караул, — делился с нами деликатный педагог.
После Медоры нам выпал великолепный «райд» миль в 400 на... сено-возе. Остановилась фермерская семья, увидевшая на моем рюкзаке надпись «Йеллоустоун».
— Ребята! — крикнул бородач за рулем, — мы катим в Сиэтл, к океану. Можем подбросить вас до поворота на национальный парк.
Эх, досада! До самого океана! Но ничего не поделаешь, раз решили ехать в парк.
Водитель любезно пригласил нас в огромный фургон для перевозки сена. Хотя сидеть на тюках с сеном было не слишком уютно, да и внутренности фургона напоминали товарный вагон, зато мы подрезали солидное расстояние на пути к Западному побережью.
Вечер застал нас в крошечном поселке, последнем на пути к национальному парку.
Начался ливень, мощный, но не очень холодный. Мы напялили дождевые куртки и продолжали шагать. Рюкзаки начали промокать, однако уныния мы не испытывали.
Но тут обогнавший нас микроавтобус притормозил.
Салон был битком набит пивом и веселыми студентами, как выяснилось — географами.
— Мужики! — орал их предводитель. — Мы только что сдали зачет! А что должно следовать за этим? Разумеется, отличная попойка! Плюньте на ваш Йеллоустоун, и айда с нами в горный лагерь географов. Там, кстати, один ваш землячок уже два месяца работает.
Мы вежливо отказались — знаем мы эти вечеринки, чреватые отклонением от маршрута,— и расстались на перекрестке у самого подъема на перевал, где находился государственный кемпинг.
— А это вам, чтобы не скучно было спать в лесу! — крикнул на прощание самый веселый географ и протянул упаковку пива из двенадцати банок.
Ночевка в кемпинге действительно получилась нескучной...
Настоящий запад
В Айдахо нам многое пришлось испытать впервые: в первый раз столкнулись с настоящей пустыней и чуть не отдали концы из-за обезвоживания организма; впервые нас остановил американский полицейский (по фамилии Шенский) и проявил максимум дружелюбия, узнав о нашем гражданстве; именно в этом штате нас впервые взял на борт старый водитель настоящего американского грузовика, правда, сам он был родом из Канады. А кроме того — мы впервые поссорились со Стасом из-за обоюдного упрямства — сказывалось психологическое напряжение целого месяца совместного путешествия.
Чем ближе мы подъезжали к океану, тем необычней и причудливей становились наши ощущения. Несмотря на монолитность Соединенных Штатов как могучей державы, штаты, взятые сами по себе, отличались друг от друга порой как небо и земля. Самый западный из них — Орегон был так же похож на пижонистый Массачусетс, как Туркмения на Прибалтику.
...К вечеру очередного дня мы оказались на окраине города Онтэрио. На пыльной сельской дороге машин было не густо, но довольно скоро возле нас остановился ржавый пикап с большой мексиканской семьей внутри просторной кабины. Темнокожие крестьяне в широкополых шляпах и с грубыми от тяжелой работы руками нам совсем не напоминали праздную публику Нью-Йорка или туристов в Йел-лоустоунском парке. Когда мы забрались в кузов пикапа, Стас как-то вмиг загрустил.
— Что-то мне не нравятся эти черноусые громилы с их плохим английским,— сказал он.
Глава семейства крикнул нам в открытое окно:
— Если хотите пить, мучачос, там, в углу, стоит канистра с водой.
Я поискал глазами канистру и увидел нечто, что окончательно лишило Стаса спокойствия: среди клочков травы и старых тряпок на дне кузова блестели лезвия четырех настоящих мачете. Сталь тесаков была натружена долгой работой, по краям виднелось множество зазубрин.
— Смотри, — заволновался Стас, — ты хочешь, чтобы наши головенки разлетелись под ударами этих ятаганов? Давай выпрыгнем, пока не поздно!
Но я счел глупым покидать машину среди бескрайних полей, где нас уж точно никто не подберет. Мексиканская семейка была мало похожа на кровожадных бандитов. Честно говоря, у меня всегда было больше доверия к работягам с мозолистыми руками, чем к холеным владельцам роскошных «крайслеров». Какой резон несчастным батракам убивать двух парней, у которых явно нет денег даже на билет на «Грейхаунд»? Примерно такими доводами я успокоил своего напарника.
Мексиканцы довезли нас до своего городка и очень вежливо пожелали счастливого пути. «Город Вейл. Население 1368 человек» — прочитали мы на табличке у дороги. Интересно, неужели кто-то подновляет цифру после очередных родов или похорон?
Центр городишка состоял из автостанции и бензозаправки. Мы спросили у прохожего о ближайших автобусах в сторону Запада. Он с сомнением покачал головой:
— Что-то я не припомню, когда в последний раз в нашу дыру заезжал рейсовый автобус. Вы, ребята, видать, издалека?— поинтересовался мужчина.
Мы кивнули.
— Уж не знаю как, — продолжал он, — но лучше бы вам убраться из Вейла до темноты. Чуть стемнеет — на улицу выползет местная шпана, которую хлебом не корми — дай придраться к чужакам.
Мы поблагодарили за совет и отправились голосовать на трассу.
Уже перед самым закатом на шоссе остановился пикапчик с молодым парнем в ковбойской шляпе.
— Могу подбросить до Бернса,— процедил он, растягивая слова, словно герой «вестерна» пятидесятых годов.
Мы забрались в кабину и сразу поняли, с кем имеем дело: Стэнли оказался настоящим «рэднеком» (Red neck (англ.) — «Красная шея» — американское прозвище наиболее консервативной части фермеров, блюстителей морали «настоящего Запада».), вернее, сыном настоящего «рэднека». Он был обут в высокие ажурные сапоги, на задней стенке кабины, не таясь, висели два «винчестера» с оптическими прицелами, а из динамиков магнитолы неслась удалая кантри-музыка, в общем — все приметы «рэднека» налицо.
Разговорились. Стэнли с удовольствием рассказывал о своих успехах в школьных соревнованиях по стрельбе, о том, как ловко он арканит бычков на ранчо у отца и какой он заядлый по части выпивки. Для своих семнадцати лет он действительно смотрелся солидно: густая щетина, независимая манера разговора и виртуозная легкость в управлении машиной.
Заговорили о музыке. Стэнли признался, что признает только кантри и слышать не хочет всего остального «электронного дерьма». Услышав от нас, что нам также нравятся Боб Дилан, Барбара Мандрел и Линда Ронстадт, он сразу проникся уважением к двум странным русским, неизвестно откуда взявшимся в орегонской глубинке.
Машина Стэнли уверенно гнала по каменистой пустыне, но, когда до Бернса оставалось около тридцати миль, у нее неожиданно заглох мотор.
— Что за черт? — занервничал Стэнли, понапрасну дергая ключом зажигания.— Этого не может быть: прибор показывает, что нет бензина, а я лишь пару часов назад залил полный бак!
Он выскочил из кабины и полез проверять бензобак.
— Ах, сукины дети! — разнеслось среди ночной тиши, чуть нарушаемой скрипом цикад. — Кто-то спер у меня горючее — бак абсолютно сухой!
Вот это номер! Оказывается, в Орегоне не рекомендуется оставлять надолго машину без присмотра: пока Стэнли закусывал в придорожном кафе, кто-то аккуратно слил горючее из только что заправленного бака.
И тут мы поняли, насколько американцы привязаны к своей парниковой системе сервиса и своим «железным лошадкам» — случись что с автомобилем в ночной пустыне, и ты превращаешься в несчастного пешехода наподобие русских «автостопщиков».
— Не расстраивайся, Стэнли, — принялись мы успокаивать парня, — мы за последнее время в таких передрягах побывали, что нас уже ничем не удивишь. Сейчас расстелим наши спальники в кузове, ночь теплая — глядишь, доживем до утра, а там кто-нибудь и выручит.
— Ну нет! — вскипел Стэнли. — Мне с утра с отцом на ранчо ехать. Он меня просто пристукнет, если я до пяти утра не объявлюсь. Сейчас попробую у кого-нибудь стрельнуть пару литров.
Последняя фраза прозвучала как-то неубедительно на пустынной ночной дороге. Он выскочил на шоссе: издалека к нам приближались два ярких снопа света — фары какой-то легковушки.
Поделиться книгой: