Помоги проекту - поделись книгой:
***
Палатки, куртки, веревки ребята сдают кладовщику в лагере Баксан. До будущего лета альпинистское снаряжение им не понадобится. Оставшиеся дни отпуска друзья проведут у моря. Там, внизу, теплая вода, горячий песок и много-много солнца, которого им так не хватало на мрачном Черном Отвесе.
Они уже устраиваются в кузове машины, уже работает мотор, когда металлический голос репродуктора врывается в тишину утра: «Внимание! Внимание! На Эльбрусе заблудилась группа альпинистов. Откладывается подготовка ко всем восхождениям. Немедленно приготовиться к розыскам...»
Машины спешат к Эльбрусу. Мчатся в густом тумане, включив фары, предупреждая встречных сиренами.
В кузове «газика» — две спасательные группы: одной руководит Андрей Снесарев и Вадим Барзыкин, другой — Борис Кораблин и Виктор Степанов...
С заездом в "Рай"
Дорога на юг
Вдоль дороги бредет большое стадо верблюдов. Светло-рыжие, с потертыми горбами, они провожают наши машины равнодушным взглядом. Через две минуты они скрываются в клубах пыли. Степь, бурая, скучная, сливается на горизонте с серым небом. Ни холма, ни низины. Наверно, когда-то, очень давно, люди, что жили в этой степи, придумали сказку о том, что земля плоская. Вот промелькнули низкие темные палатки. К ним от дороги скачут по степи два всадника с ружьями за спиной. Аднан оборачивается (он сидит впереди, рядом с шофером) и говорит нам:
— Это кочевники, они никогда не промахиваются,
— А зачем им ружья?
— Как же без них? Они живут по тем же законам, что и тысячу лет назад. До революции никто не интересовался, как они живут. Чем темнее, тем спокойнее.
И снова степь. Весной она расцветет, покроется травой. Но сейчас зима. И до самого горизонта лежит бурая простыня с белыми заплатами соли.
Мы, группа советских инженеров-строителей, едем из Багдада в Басру. Мы прибыли в Ирак для подготовительных работ, касающихся сооружения объектов, которые будут строиться по Советско-Иракскому соглашению об экономическом и техническом сотрудничестве.
Багдад соединен с Басрой двумя дорогами: одна идет вдоль Тигра, другая вдоль Евфрата. О каждой из них ходят самые противоречивые слухи. Дорогами не очень широко пользуются, так как до Басры быстрее добраться самолетом или поездом.
Аднан, архитектор Департамента промышленного строительства, а в данный момент наше сопровождающее лицо, выторговал нам на божеских условиях два такси, два объемистых «шевроле», которые и несут нас сейчас по пыльным ухабам.
— Королевскому правительству не было никакого смысла тратиться на хорошие дороги, — снова оборачивается к нам Аднан, отфыркиваясь от пыли, — значительно выгоднее было держать страну разобщенной. Это только сейчас мы начинаем разворачивать дорожное строительство.
Дорога ведет нас по местам, где уже пять тысяч лет назад цвела одна из древнейших в мире цивилизаций. По пути мы должны будем проехать не только Вавилон и Ур — древние столицы государств, существовавших здесь, но и заехать в то место, где, по преданию, находился земной рай. Это посещение, по правде говоря, нас сильно интригует.
Перед отъездом в Ирак мы перечитали внимательно все брошюры и книги, какие удалось достать об Ираке, но, увы, представление о стране у нас сложилось не совсем правильное. В этом виновата и кинокартина «Багдадский вор», и поэмы о кораблях пустыни, и рассказы о бедуинах в развевающихся бурнусах и последнем глотке воды в раскаленной пустыне. Со всеми этими атрибутами экзотики нам почти не пришлось столкнуться в Ираке. В сегодняшнем Ираке пленяет совсем другое. Это страна очень современная. Современная не по достижениям техники и культуры — это дело завтрашнего дня, — а по настроению. Ирак молод. И вот эта молодость, родившаяся всего два года назад, в дни революции, и показалась нам основной чертой страны, чертой, за которой как-то поблекли и сникли экзотические красоты. Новое поколение хозяев Ирака ведет тяжелую борьбу, чтобы вытащить страну из той отсталости и темноты, куда ее в течение многих лет усердно заталкивали многочисленные правители.
Проезжаем деревню, не первую и не последнюю за сегодняшний день. Состоит она почти целиком из сариф — глиняных приземистых хижин, единственным достоинством которых является дешевизна, чего никак не достаточно для того, чтобы в них можно было жить по-человечески. Сарифа не просто глиняная хижина без окон, она имеет и еще кое-какие особенности. В ней только одна комната, в которой живут человек шесть, а то и более. Каждые четыре-пять сариф обнесены забором и представляют собой что-то вроде коммунальной квартиры, объединенной общей ямой посреди двора, куда собирается дождевая вода.
Можно было бы не вспоминать о сарифах, если бы они были редкостью в Ираке, но даже в столице в них живет около двадцати процентов населения, а если взять весь Ирак, то процент этот значительно увеличится; из шести с половиной миллионов иракцев почти два с половиной миллиона ютятся в сарифах. Проблема жилищного строительства, как и множество других не менее острых и жгучих проблем, требует своего разрешения. Ликвидация сариф займет долгие годы напряженного труда. Но уже сейчас почти в каждой деревне построена, пусть еще не очень отличающаяся от других хижин, но все же самая настоящая школа, шумящая детскими голосами, как любая школа" в любом месте земного шара.
Аднан с удовольствием показывает нам на школы:
— А вот, посмотрите, еще одна.
Потом добавляет:
— И с медобслуживанием теперь стало лучше. У нас еще, правда, не хватает своих врачей, но вам, наверное, говорили, что в Ирак приехали врачи из Советского Союза. В прошлом году они всем жителям страны привили оспу и научили нас, как делать это в дальнейшем. И сыворотку из СССР привезли. Вы только не подумайте, что я просто из вежливости хочу вам приятное сказать, ведь поймите, русские — первые, кто нам по-честному помогает.
Как раз в это время дорогу пересек кордон, состоявший из нескольких арабов в штатском и сержанта полиции с карабином через плечо. Что случилось?
— Проверка на оспу. Предъявите, пожалуйста, справки, что вам сделана прививка.
Мы достали наши сертификаты и показали фельдшеру, возглавлявшему кордон. Аднан почему-то стал обходить машину, стараясь скрыться из виду. Сержант заметил этот маневр. Оказалось, что Аднан не захватил с собой справку, не ожидая подобных строгостей. Пришлось ему засучивать рукав.
— До чего непонятливые у нас работники здравоохранения, — говорил он нам, усаживаясь обратно в машину. — Я же объяснил им на чистом арабском языке, что я правительственный чиновник и делал прививку в прошлом году.
Но в общем он не очень обиделся на кордон, тем более что лучше лишний раз подвергнуться прививке, чем заболеть оспой.
Конец фирмы Доксиадис
К вечеру мы доехали до Амары, чистого городка на Тигре, одолев, таким образом, более половины пути до Басры. Переночевали в доме, где живут наши врачи, которые работают в тамошней больнице. Едва выехав за город, мы снова столкнулись с жилищной проблемой.
Обширный пустырь за городом был застроен сотнями более-менее одинаковых кирпичных домиков.
— Такие городки строятся сейчас на окраине у каждого большого города, вы еще не раз встретите их на пути, — сказал Аднан, когда мы подходили к первым домам.
Перешагивая через груды битого кирпича, к нам направился решительный на вид молодой человек в синем костюме.
— Здравствуйте, я представитель заказчика на строительстве, зовут меня Али Исмаил. Советские инженеры? Очень приятно, что вы к нам заехали.
Исмаил показал нам планы домиков, которые строились для низко-и среднеоплачиваемых рабочих и служащих. Каждый из них состоит из двух-трех комнат, имеет дворик и плоскую крышу, обнесенную парапетом, на ней спят в жаркое время года.
— Дома будут продаваться рабочим в рассрочку на двадцать лет,— сказал Исмаил. — Но это не лучшие проекты, многое приходится переделывать, дома запроектированы еще до революции фирмой Доксиадис, а теперь наши архитекторы научились уже создавать лучшие поселки.
После революции фирму Доксиадис попросили прекратить свою деятельность в Ираке, но остались компании помельче, кормившиеся рядом с нею, в том числе и те, что строят этот поселок. А они привыкли работать нечестно, подсовывать заказчику всякую дрянь, тем более если заказчиком являлось государство. Только они не учли, что государство теперь другое.
Мы подошли к одному из законченных домиков. И тут Исмаил начал демонстрировать нам настоящие чудеса.
— Вот дом, — сказал он, — принятый фирмой и управлением, как хороший и годный для жилья.
Исмаил легонько стукнул ногой по кирпичному забору. Забор покачнулся и послушно рухнул, подняв столб пыли. Исмаил показал нам качающиеся стены, провалившиеся крыши, окна, похожие на крепостные бойницы...
Проводив нас до машин, Исмаил сказал:
— Мы все-таки одолеем. Нам, патриотам, и рабочие помогают и правительство сейчас на нашей стороне. Хотя и те еще сильны (если бы вы знали, сколько на меня и моих товарищей доносов написано, даже подкупить старались), но мы справимся.
Мы потом еще не раз встречали в Ираке людей, очень похожих на Исмаила. Их характеризует энтузиазм, новое отношение к своей стране и ненависть к прошлому.
Нефтяные реки
За Амарой на нас напали миражи. Они выскакивали из-за горизонта, демонстрируя обширные озера и пальмовые рощи, они даже забирались на дорогу, выкапывая перед нами ямы, простирая болота. А по сторонам дороги, похожие на миражи своей необычностью, вставали величественные развалины. И только было мы собрались спросить Аднана, кто построил эти крепости, как он сам сказал:
— А не правда ли, развалины кирпичных заводов похожи на руины замков?
Ну, конечно, это кирпичные заводы, десятки их. Вот на горизонте торчат башни труб, целые и развалившиеся казематы напольных печей.
Потом все пространство по обеим сторонам дороги заполняют финиковые рощи. В тени пальм протянулись грядки овощей. Сбор фиников кончился, рощи пусты, зима, но сразу пейзаж становится гостеприимнее и как-то родней. Все-таки лес. Ирак — крупнейший в мире экспортер фиников. Советский Союз тоже покупает их, и, вернувшись в Москву, мы увидели их на лотках «Мосовощторга».
Из-за пальм и развалин заводов выглядывают ажурные нефтяные вышки.
— Посмотрите направо, — говорит Аднан, — там промыслы, не принадлежащие Ираку. Одна из причин наших бед и в то же время нашего богатства.
У иракской нефти недолгая, но бурная история. В начале этого века, после открытия нефти в соседних странах, в Ираке тоже началась разведка нефти.
И вот 14 октября 1927 года случилось событие, в корне изменившее историю страны. На севере, под городом Киркук, проводила разведочное бурение английская компания. Скважина находилась в двух километрах от низины, где испокон веку вырывались из земли языки пламени. Это горел газ. Так вот, в полночь, когда никого, кроме дежурного бурового мастера, там не было, внезапно начал бить нефтяной фонтан. Он взвился на пятьдесят метров в ночное небо, и нефть рекой хлынула в долину. Немедленно в Багдад и в Лондон, где находилась центральная контора компании, полетели телеграммы. С утра служащие и рабочие засыпали землей тысячи лет мирно горевшие факелы вечных огней, чтобы они не подожгли нефтяные реки. На десятки километров вокруг было приказано затушить все огни, печи и жаровни. Полиция и армия оцепили местность и не допускали никого в зону фонтана. Население Киркука было мобилизовано сооружать земляные дамбы, чтобы не дать черным рекам слиться с Тигром. К исходу третьего дня одна из нефтяных рек разлилась на тридцать метров. Только на десятый день удалось обуздать фонтан, укрощенная нефть потекла в резервуары, а оттуда — по нефтепроводам и на кораблях — из Ирака. Навстречу хлынул другой поток, поток дельцов и авантюристов.
Нити нефтепроводов путами протянулись через пустыню, крепко связав страну. Но ни один нефтепровод, ни один завод, ни один танкер, ни один промысел не принадлежал Ираку до самого последнего времени. В Ираке возникли государства в государстве, в пределах которых кончалась власть иракского правительства, — то были государства со своими землями, поездами, строениями, полицией, бюджетом, государства, все больше и больше забиравшие власть в стране. Без дорог и школ, без заводов и больниц, нищая и отсталая, страна целиком зависела от той части прибылей, которая выделялась нефтяными компаниями. Так было. Но так не будет.
Нам пришлось побывать на заводе в Дора, единственном пока государственном нефтяном предприятии.
Молодой иракец, директор завода, рассказал нам вкратце его историю. Построили его еще до революции американцы, которые во время строительства и первых лет эксплуатации завода поставили несколько рекордов: по продолжительности и стоимости строительства, количеству советников и инструкторов и размерам их заработной платы, доходившей до астрономических сумм. Неудивительно, что до революции завод приносил убытки. После революции все сто пятьдесят американских специалистов покинули Ирак. Потом сюда приехала небольшая группа советских нефтяников. К тому времени, когда мы посетили завод, почти все они уже возвратились на Родину, обучив за короткое время местных инженеров и техников. Уже в прошлом году завод дал крупную прибыль стране.
Кости на дорогах
На дорогах пустыни и вдоль них лежат кости. Так и положено, чтобы они лежали. Все об этом знают.
О костях писали путешественники древности и путешественники-классики. Потом о них писали романисты. И мы знаем, что от колодца до колодца песчаная гладь усеяна останками кораблей пустыни. Правда, сейчас верблюжьи кости почти перевелись. На дорогах пустыни лежат рваные покрышки, гайки и даже задние и передние мосты автомашин.
В Басре — городе, широко раскинувшемся по берегу Шатт-эль-Араб, реки, получившейся от слияния Тигра и Евфрата, — мы пробыли недолго и через день покинули его, возвращаясь в Багдад по другой дороге, которая идет по пустыне, а потом по берегу Евфрата.
Пока солнце не забралось на небо и еще не кончилась приличная дорога, пока миражи досыпают где-то за холмиками, мир реален и не очень пылен. Из-за горизонта выскакивают иногда языки пламени, это горит газ на нефтепромыслах. От шоссе к каждому факелу ответвляется полоска асфальта, как будто мы едем вверх по течению реки. Шоссе становится уже, беднее, сквозь его асфальтовое тело начинает проглядывать каменистое дно. Наконец дорога сворачивает к последнему факелу, и машины с размаху вылетают на мягкое ложе пустыни.
По пустыне ездят редко, дорога вдоль Тигра обкатаннее. (Сочка впереди увенчана черной бочкой из-под горючего. За ней, метрах в трехстах, еще одна, третья стоит там, где кончается земля и начинается небо. Задняя машина сразу теряется в облаках поднятой нами пыли. Нам ехать теперь по фарватеру, указанному бочками, и по следам, оставленным нашими предшественниками. Дорога похожа на склон горы, укатанной лыжниками. Большинство машин предпочитает проверенный путь напрямик, от бочки до бочки, но между колючками, справа и слева, как следы тех лыжников, что посмелее, бегут колеи, то вливаясь в центральную, то покидая ее снова; дорога получается шириной чуть не в полкилометра.
Так как никаких ориентиров, кроме бочек, нет, плоский мир пустыни приближает горизонт, и кажется, что мы находимся наверху большого шара, который равномерно крутится нам навстречу и никак не дает съехать с него вниз, под откос.
А потом мы заблудились.
В сумерках, незадолго перед тем как потерять дорогу, мы натолкнулись на деревню. Черные палатки прятались за тростниковыми изгородями. Никто не обратил на нас внимания, кроме собак, которые отважно бросались под колеса, чтобы любой ценой остановить пришельца. А за деревней начинались тростниковые заросли и зеркало заросшего озера. Здесь, в нижней части междуречья, много болот и старых озер, которые протянулись по границе пустыни.
Так, значит, мы заблудились. Пожалуй, шофер заметил это гораздо раньше нас, но мы угадали, что с нами случилась история, обычная для приключенческих романов, только тогда, когда наш «шевроле» стал по колено в пыли и начал отчаянно мигать фарами, сигналя второй машине.
После короткого, но бурного обмена мнениями наша машина пошла замыкающей, и автокараван начал выписывать замысловатые кренделя между колючками, распугивая тушканчиков. У Аднана испортилось настроение. Все-таки он был сопровождающим лицом, а заблудиться в пустыне, хоть это, может быть, и романтично, совсем не входило в его планы.
Конечно, дома мы рассказывали потом, как это было опасно и волнующе. Кругом барханы и дюны (высотой в среднем в двадцать пять сантиметров), проснувшиеся скорпионы и кобры (одного скорпиона мы видели в музее), ни одного колодца на десятки километров (как раз во время третьего совещания машины стояли на краю временного арыка и никак не могли перебраться через него), последний караван проходил в этих местах пять лет назад (что могло быть правдой, зато следы шин попадались мам на каждом шагу, но, к сожалению, вели в разные стороны), и, наконец, кости на дорогах (о костях я уже писал, а кроме того, мы в довершение всех бед пропороли шину очутившимся в пустыне гвоздем).
Эн-Нассирия показалась уже почти в полночь. Мы нашли ее по зареву, но последние три километра одолевали два часа, блуждая в темноте между арыками.
Холмы Вавилона
Больше мы с пустыней не сталкивались и по более-менее приличной дороге решили добраться в тот же день до Багдада. Дорога все улучшалась, пока за городом Дивания не стала уже настоящим шоссе, по которому вновь обретшие в себе уверенность «шевроле» повезли нас с почти фантастической скоростью. Мы ехали по обжитым скотоводческим, сельскохозяйственным районам страны. Стада овец и верблюдов мирно пощипывали жухлую зимнюю траву. Скопления сариф, города и новые жилые поселки по очереди выскакивали из-за поворотов дороги. Казалось, никакой пустыни и не существовало и не блуждали вчера вечером по ней наши многострадальные машины.
За городом Хилла шоссе еще больше ожило, причем не только за счет живых, но и за счет мертвых. За какие-нибудь пять минут до поворота с основной магистрали на Вавилон нам встретилось с полдюжины машин с привязанными к крышам гробами. Зрелище, надо признаться, по меньшей мере неожиданное. Буднично и деловито катят «форды» и «бьюики» от Багдада на юг. Гробы привязаны к ним веревками и обмотаны черными тряпками. Аднан подивился нашему неведению:
— Чего же в этом такого? Они едут в Кербелу, святой город, а может, в Неджед. К ним ведет дорога от Хиллы, это самые святые места в Ираке. Многие считают большой честью быть похороненными у золотых мечетей этих святых мест. Вот и везут туда покойников.
Слева от шоссе стрелка: «Вавилон». Туда и завернули наши машины, благо было еще светло, а до Багдада оставалось всего сто километров. Дорога кончалась у двухэтажного здания, спрятавшегося за финиковыми пальмами. На здании написано «Музей», а дальше за ним тянулась бугристая равнина. Кроме музейного здания, ничего существенного видно не было: ни дворцов, ни вавилонской башни, ни садов Семирамиды.
Старый араб открыл нам дверь музея, состоявшего всего из одной длинной комнаты, и заученной скороговоркой отрапортовал все, что полагается знать туристу о царе Хаммурапи и Вавилонской башне, которая не сохранилась.
Удивленный бедностью музея, я спросил, ведутся ли здесь раскопки.
— Конечно, ведутся и все время велись, — ответил араб.
— А почему нет результатов? Насколько я помню, и в Багдадском музее экспонатов негусто.
— А вы поезжайте в Англию и там посмотрите.
Может быть, это прозвучало не совсем вежливо, но он был прав. Весь музей Вавилона умещается в одной комнате, а в некоторых европейских столицах соответствующие разделы занимают по нескольку залов.
Мы покинули прохладную комнату музея, вышли на солнце, перевалили через маленький холм и у своих ног увидели застывшие волны развалин необъятной столицы древнего Междуречья. Стены некогда жилых домов, траншеи улиц, арки рассыпавшихся дворцов, и за всем этим еще не раскопанные холмы до самого горизонта, холмы, таящие в себе новые кварталы и храмы.
— Вот, — сказал старый араб, — висячие сады Семирамиды. — И он показал груду развалин, ничем не отличающуюся от других. — А теперь пройдем на улицу процессий.
С этими словами он подвел нас к небольшой, но все-таки внушительной пропасти. Улицу откопали до самого дна, до ее настоящей мостовой, и эта траншея насквозь пронзила один из холмов, состоящий наполовину из земли, а наполовину из черепков и обломков больших необожженных кирпичей.
А Вавилонской башни мы не нашли, как не находят ее все приезжающие сюда. Дело в том, что от нее ничего не осталось за тысячелетия, прошедшие со дня ее постройки. Конечно, настоящая Вавилонская башня не имела ничего общего с башней библейской, ничего, кроме местонахождения.
В действительности она была одним из многих, хотя и самых больших храмов Вавилонской империи. Представляла она собой что-то вроде громадной ступенчатой пирамиды из необожженного кирпича. Каждая сторона ее нижнего, самого большого, куба равнялась девяноста одному метру, а целиком башня была, разумеется, значительно выше. Башня была построена за тысячелетия до появления христианства, и, конечно, то, что осталось от нее ко времени создания библии, производило ошеломляющее впечатление на скотоводческие племена, кочевавшие в этих местах, когда Вавилон уже пришел в упадок.
Вавилонского зиккурата не осталось, но сохранились остатки, причем довольно внушительные, другого зиккурата. Построенный по тому же принципу и служивший для тех же целей, зиккурат в Агар Гуфе, под Багдадом, гигантской сахарной головой возвышается среди гладкой равнины. Если подойти к его основанию, то увидишь, что он сложен из таких же кирпичей, что и холмы Вавилона. И до сих пор, пройдя сквозь тысячелетия, торчат из выщербленной ветрами громады прослойки битума и пальмовые листья, которыми прокладывались ряды кирпича.
Но уже темнело. Солнце нацелилось на долинку между двумя холмиками, укладываясь там на ночь. Пора возвращаться в Багдад. Наши машины снова выбрались на шоссе и помчались к Багдаду, освещая фарами встречные автобусы.
***
Я уже собирался поставить точку и закончить описание нашего путешествия, когда вспомнил, что кое о чем я так и не рассказал. Ведь назвал я описание нашей поездки довольно многообещающе: «С заездом в «рай», а о рае не сказал ни слова. Дело объясняется просто: во-первых, тот факт, что мы собираемся заехать в земной рай, как-то забылся за множеством других встреч и событий, так что мы о нем вспомнили, только когда доехали до него; а во-вторых, рай нас разочаровал до такой степени, что мы забыли о нем, как только его покинули.
Находится он у слияния Тигра и Евфрата, в местности, не плодороднее и не красивее других мест в Ираке, и ничем особенно не примечателен. Лежит там на берегу колода. Уверяют, что эта колода и есть остаток того дерева, под которым согрешили Адам с Евой. Рядом растет дерево, которое, по преданию, представляет собой отросток от этой колоды. Вокруг что-то вроде загородки из колючей проволоки. Люди, живущие вокруг, вряд ли чувствуют, что земной рай благодатнее других, нерайских, мест.
К молибденовым вершинам
Поделиться книгой: